Крозетти, однако, торопиться не стал и медленно обошел огромное помещение. В одном углу обнаружилось множество деревянных поддонов, частично разобранных на доски. Южную стену почти сплошь занимали полки и шкафчики, сооруженные из этих досок, - гладко отполированные и окрашенные. На полках тесно стояли книги в твердых обложках, по большей части покрытые пылью, а некоторые были одеты в пластик. Он поискал взглядом какие-нибудь личные предметы, фотографии в рамках, сувениры, но тщетно.
Рабочие поверхности в кухонном уголке (плита с двумя конфорками, крошечная микроволновка и маленькая фарфоровая раковина с отбитыми краями) были сделаны из тех же плотно подогнанных деревянных обрезков, что и рабочий стол, но сильно просмолены, отчего приобрели янтарный цвет. У восточной стены Крозетти обнаружил сколоченный из поддонов топчан с аккуратно скатанным матрасом, стол, сделанный из кабельной катушки, и два кресла, явно найденные на свалке. Все старательно и весьма добротно было отремонтировано и покрашено в бежевый цвет. Одно кресло для хозяйки, другое для гостя? Это говорит о социальной жизни Кэролайн; интересно, для кого именно предназначено кресло? В юго-восточном углу - загородка из тех же досок; Крозетти предположил, что там туалет. Напротив громоздился старый платяной шкаф, отгороженный складной ширмой из лакированного дерева и декоративной бумаги. Тоже интересно: похоже, Кэролайн живет одна, но зачем-то завела ширму. Это свидетельствует о сексуальной активности.
Он собрался заглянуть за ширму, когда Ролли раздраженно окликнула его. По-видимому, для сушки книг время имело большое значение. Он нашел упаковку с бумажными полотенцами и вернулся к ней. Задача состояла в том, чтобы вкладывать по паре бумажных полотенец между каждыми десятью страницами влажных томов и менять их каждый час. Обработанные таким образом книги разложили на рабочем столе, придавив обернутыми тканью стальными пластинами, чтобы предотвратить разбухание.
- Что-то я не въезжаю, - сказал Крозетти, когда с этим делом было покончено. - Зачем высушивать книги, раз вы хотите сохранить только карты и иллюстрации? Почему бы не вырвать ценное, а остальное покромсать и выбросить?
- Потому что так по правилам, - после еле заметного колебания ответила Ролли. - Вклейки будут загибаться, если удалить их влажными.
- Понятно, - сказал он, хотя на самом деле ничего не понял. Более того, молодая женщина впервые предстала перед ним в совершенно новом, не слишком привлекательном свете. Он уселся на табуретку, внимательно изучая ее профиль. - Ну… это интересно, наверное. Смотреть, как сохнут книги. Никогда прежде не видел. Не включить ли вам свет поярче, чтобы я ничего не упустил?
Он улыбнулся и был вознагражден крошечными лазурными искорками в ее глазах; казалось, она с трудом сдерживает улыбку.
- Можете пока почитать что-нибудь, - сказала она. - У меня много книг.
- А если нам поболтать? Я расскажу вам о своих надеждах и мечтах, вы - о своих. Время пролетит быстрее, а мы получше узнаем друг друга.
- Ну, начинайте, - безо всякого энтузиазма сказала она после краткой паузы.
- Нет, леди первая. Похоже, жизнь у вас поинтереснее, чем у меня.
На ее лице появилось потрясенное выражение. Она удивленно открыла рот, потом фыркнула, потом залилась краской.
- Простите, - сказала она. - О боже, совсем наоборот. С чего вам такое в голову пришло? Будто у меня интересная жизнь?
- Ну, это место, для начала. Вы живете в Ред-Хуке, в пакгаузе…
- Это лофт. Тысячи людей в городе живут в лофтах.
- Они живут в обустроенных лофтах. И, как правило, их мебель куплена в магазине, а не сколочена из досок. Вы здесь на законном основании?
- Домовладелец не возражает.
- При условии, что он знает. Кроме того, вы переплетаете книги. Необычно, не правда ли? Как вы этому научились?
- А что насчет ваших надежд и мечтаний?
- Вот видите? Вы к тому же скрытничаете. Нет ничего интереснее. Ладно. Со мной все просто. Мне двадцать восемь, я живу с мамой в Озоновом парке. Коплю деньги, чтобы поступить на кинофакультет. По расчетам, нужная сумма наберется спустя месяц после того, как мне исполнится пятьдесят два. Следовало бы взять взаймы, но я боюсь влезать в долги.
- Сколько вы уже накопили?
- Около трех с половиной тысяч.
- У меня побольше.
- Да уж кто бы сомневался. Надо полагать, Глейзер и платит вам больше, чем мне. Вы получаете комиссионные от продаж, живете в Ред-Хуке и имеете два выходных костюма: один на вас сейчас, а другой с воротником. На что вы копите?
- Я хочу уехать в Германию, в Гельзенкирхен, и поступить к Бушбиндерею Кляйну. - Поскольку Крозетти не реагировал, она добавила: - Очевидно, вы никогда не слышали о нем.
- Конечно слышал. Буш… что-то там… Кляйн. Это типа Гарварда в мире переплетчиков. Но, мне кажется, вы уже мастер. Все это оборудование…
Он сделал жест в сторону стоек с инструментами на рабочем столе - обрезочного пресса, точильных камней, ножей, кожаных вкладышей и горшочков с клеем. Все выглядело словно в восемнадцатом веке; Крозетти легко представлял себе, что "Путешествия" Черчилля переплетены с помощью точно таких же инструментов.
- Что вы, я еще очень мало знаю, - возразила она.
- Будто бы.
- Я имею в виду, мало по сравнению с тем, сколько нужно знать, чтобы целиком сделать книгу. Пока я умею чинить. Это похоже… Это как разница между тем, чтобы склеить разбитую фарфоровую вазу и сделать ее из глины и глазури.
- М-м-м… И теперь, когда мы поведали друг другу о тайных планах и между нами возникло взаимопонимание, почему бы вам не рассказать мне, что вы собираетесь делать с Черчиллем, когда "вылечите" его?
- Что? Я не "лечу" его. Я собираюсь уничтожить эти книги.
Красные пятна вспыхнули на ее щеках, взгляд заметался. Просто картина: девушка, пойманная на лжи.
- Нет, - уверенно заявил он. - Если бы вы собирались уничтожить их, то высушили бы вакуумным насосом. Никаких хлопот. Книги чистые, сухие, и все тип-топ. Вы удивлены? Я, конечно, не похож на тех, кого вы называете "книжным человеком", но я и не идиот. Так что вы собираетесь делать с книгами?
- Продать, - ответила она, опустив взгляд на пропитавшиеся влагой тома.
- Как восстановленные?
- Нет. Все знают, что у нас имеются великолепные экземпляры. И есть частные клиенты с особыми требованиями. У них имеются "грязные" деньги, которые они хотят вложить в коллекционные вещи. Глейзер сам поступает так же. Он собирается заявить страховой компании, что книги полностью уничтожены, и предъявить счета за сохраненные вклейки и карты. Они будут стоить… ну, не знаю… наверно, двадцать пять сотен, и страховая компания выплатит ему разницу между этой суммой и тем, что он заплатил за книги. Примерно двадцать тысяч долларов.
- И ту же сумму вы рассчитываете положить в собственный карман, продав книги своему сомнительному клиенту. Или, может, для этого более подходит другое слово? Начинается на "к".
- Нет, нет, это не кража! Ничего похожего. Глейзер велел мне уничтожить книги. Для него их больше не существует. Он получит свою выгоду от страховой компании, а я заработаю на том, что умею. Это мало отличается от изготовления вещей из выброшенных досок.
- М-м-м, нет, на самом деле это далеко не одно и то же, но, думаю, во мне говорит средняя школа, где я учился у отцов иезуитов. Видите? Вы и впрямь интересный человек. Хитрость всегда интересна. Откуда вы возьмете счета за иллюстрации, если в действительности не уничтожите книги?
- Сидни никогда не интересуется уничтоженными книгами. - Она пожала плечами. - Они угнетают его. Он называет это пиршеством грифов.
- Вы не ответили на мой вопрос. Но, думаю, вы собираетесь продать их за двадцать две тысячи, пару тысяч отдать Сидни, да еще и страховая компания ему заплатит. А в бухгалтерию предъявите подложные счета. Таким образом, вы одновременно надуете страховую компанию, Глейзера, вашего сомнительного клиента и налоговую инспекцию. Вот ваш план.
- Вы хотите выдать меня!
Крозетти приходилось слышать о том, что глаза могут ярко гореть, но до сих пор он никогда такого не видел, разве что в кино: в глазах Ролли вспыхнули крошечные голубые искры.
- Нет, - с улыбкой сказал он. - Это слишком скучно. А теперь… как вы собираетесь привести в порядок обложки?
Он увидел облегчение на ее лице - от этических проблем они перешли к нейтральной технологии.
- Ну, думаю, мне удастся спасти кожаную обложку первого тома. Крышки переплета и корешок потрескались, но я могу снять кожу и заменить крышки.
С этими словами она взяла из жестяной коробки тонкий шпатель и начала отгибать бумагу с мраморным рисунком, соединявшую кожаную обложку и крышки переплета. Она работала осторожно, и Крозетти было приятно следить за ее маленькими умелыми руками, но тут зазвонил кухонный таймер - настало время сменить полотенца между страницами. Когда он покончил с этим, Кэролайн уже отделила кожаную обложку. Под обложкой, между кожей и потрескавшимся картоном, обнаружились влажные густо исписанные листы бумаги. Она отложила их в сторону, поднесла кожу к свету окна и принялась внимательно изучать ее.
- Что здесь за бумаги? - спросил Крозетти, праздно отделяя друг от друга влажные страницы.
С обеих сторон листы были исписаны порыжевшими черными чернилами.
- Набивочный материал. Чтобы сделать обложки толще и защитить кожу от внутреннего трения о крышки переплета, в них вкладывают ненужную бумагу.
- На каком языке это написано?
- На английском, скорее всего. Старая ненужная бумага.
- Не похоже на английский. Я могу читать по-английски… или, может, из-за почерка…
Ролли осторожно взяла листы и проглядела их.
- Забавно. Похоже на рукописный текст начала семнадцатого столетия.
- Простите?
- В смысле, я не палеограф, но это выглядит так, будто написано не в то время, когда вышла сама книга. Намного раньше тысяча семьсот тридцать второго года. Забавно.
- Что, кто-то спрятал старинную рукопись в переплет?
- Нет, конечно нет. Переплетчики используют для задней стороны крышек любые клочки бумаги - ну, пробные оттиски или старые рекламные листки, но не антикварные рукописи.
- Тогда почему она здесь? В смысле, антикварная рукопись имеет цену сама по себе, верно?
- Вовсе нет. Всем плевать на старые бумаги, пока не пройдет много лет. Подлинные рукописи использовали повторно, когда те становились неразборчивыми, а еще с их помощью можно было разжечь костер или очистить подгоревшую сковородку. Только очень немногие антиквары понимали, что защита артефактов прошлого очень важна. Обычные люди считали их психами. Самые ранние уцелевшие рукописные тексты нового времени - это юридические или финансовые документы. Литературный материал не имел никакой ценности.
- Но сейчас он может иметь ценность. Этот документ.
- Не знаю. Зависит от того, что там. И кто писал, конечно. - Ролли подняла листки к свету. - Ох, я поняла. Это типографская копия, на ней правка грифельным карандашом. Интересно… значит, это из какой-то книги, скорее всего, напечатанной тем же, кто печатал книги Черчилля для Джона Уолта. - Она сняла груз с первого тома и изучила выходные данные. - Питер Дин. Кстати, пора сменить полотенца.
Закончив с полотенцами, Крозетти спросил:
- Вам хотелось бы узнать, к какой книге относится рукопись? Что, если остальные листы под обложками относятся к той же книге? Вдруг у нее знаменитый автор, типа… ну, не знаю… типа Донна, или Мильтона, или Дефо? Такая рукопись стоила бы немало, а?
- Скорее всего, здесь размышления какого-нибудь безвестного священника. Толкования на Апостольские послания.
- Но мы же не знаем точно. Почему бы не вскрыть остальные обложки и не проверить?
- Потому что это большая работа. Я не смогу быстро привести их в порядок, а времени у меня немного.
- У нас есть время, пока сохнут книги, - сказал он. - Ну, сделайте мне любезность. Я же вам делаю.
Она одарила его мрачным голубым взором. Понимает, что ею манипулируют, подумал Крозетти.
- Если это вас осчастливит, - пробормотала Ролли и взяла шпатель.
Час спустя Крозетти с удовольствием разглядывал то, что напоминало белье на веревках, которые он натянул между поддерживающими крышу лофта колоннами. Влажные страницы инфолио служили прокладками во всех шести томах - по четыре под каждой обложкой, в общей сложности сорок восемь страниц. Обнаружение рукописи, не видевшей света два с половиной столетия, почему-то уменьшало неловкость Крозетти от сознания того, что он соучаствует в мошенничестве. Он удивлялся самому себе - он бесстыдно манипулировал Ролли, добиваясь, чтобы она вскрыла обложки и извлекла рукопись. И теперь он очень хотел, чтобы найденные бумаги имели историческую или литературную значимость. Он с нетерпением дожидался, когда страницы высохнут и можно будет изучить их.
Тем временем нужно было продолжать менять бумажные полотенца в книгах. Несколько раз они делали это вместе, а Ролли решила, что дальше он справится один. Главное, нельзя ускорять процесс, запихивая слишком много полотенец или кладя их чаше, чем через десять страниц. Если так сделать, объясняла Кэролайн, книга раздуется, потеряет форму и переплет лопнет. Около шести Крозетти заявил, что он голоден. Из еды, как выяснилось, имелись лишь китайская лапша быстрого приготовления и коробочки с готовыми блюдами различной степени несвежести. Теперь понятно, почему Ролли предпочитает обедать с Глейзером. Крозетти вышел, пробежался по главной улице Ред-Хука и вернулся с двумя бутылками вина и большой пиццей.
- Вы купили вино, - сказал она, когда он положил сумку на стол. - Я никогда не покупаю вина.
- Но вы его пьете.
- Ну… да. Очень мило с вашей стороны. Спасибо.
И снова эта еле заметная волчья улыбка - вторая.
Основной темой застольной беседы стал их работодатель, поскольку других точек соприкосновения не было. Крозетти так же мало интересовался книгами как физическими объектами, как она - современными фильмами. Кроме того, старик был ему интересен, а Ролли, если на нее слегка надавить, легко выдавала информацию; в особенности, когда вино стало оказывать свое действие. Крозетти нравилось, как она ест: жадно, будто у нее вот-вот отнимут еду, подобрала все до последней крошки и даже облизнула пальцы.
Выяснилось, что Глейзер поначалу был коллекционером и только потом занялся торговлей; так чаще всего и бывает. Его семья сколотила состояние два поколения назад, открыв сеть универсальных магазинов. Вырос он в фешенебельном верхнем Манхэттене. Глейзеры претендовали на звание интеллектуалов - ложи в опере, посещение концертов, модные туры по Европе и прочее в том же духе; огромная квартира около Центрального парка и большая библиотека. Но шло время, их магазины поглощались более крупными фирмами, деньги вкладывались не слишком удачно, а наследство размазывалось все более тонким слоем на все возрастающее количество родственников. В конце семидесятых Сидни Глейзер превратил свое хобби в способ заработка.
По словам Ролли, у него отсутствовала деловая жилка. Крозетти возразил, что в магазине много дорогих книг.
- В том-то и проблема. Это нерасчетливо - покупать книги вроде Маккенни и Холла за сто пятьдесят тысяч. Для Баумана, Сотби и прочих крутых ребят это годится, но Глейзер не крутой парень. Он хорошо одевается, важничает, но никаких серьезных источников средств у него нет. И наметанного глаза тоже. Люди его уровня должны покупать тысячедолларовые книги за две сотни, а не то, что стоит сотню тысяч, за девяносто пять. И домовладелец собирается поднять арендную плату, а ведь она уже съедает почти половину ежемесячной прибыли… И прибыль-то только на бумаге… По-моему, никакого реального дохода уже несколько лет нет. Обычная история. Богатый коллекционер думает: "Я покупаю много книг, так почему бы не превратить увлечение в бизнес?"
- Это не работает?
- Иногда работает. Но, как я уже сказала, нужно знать свое место и вкалывать. Нельзя рассчитывать, что сразу же начнешь продавать книги на том же уровне, на каком собирал их, - если у тебя нет собственных денег, чтобы вкладывать в дело. Выходит, на самом деле это не бизнес, верно? Скорее, дорогостоящее хобби с претензиями. В конце концов, мелкий торговец антикварными книгами с обшитым панелями магазином в престижном районе Нью-Йорка - это полный анахронизм. Невозможно платить высокую арендную плату и при этом состязаться с онлайн-продавцами и крупными торговыми домами. Глейзер идет ко дну. Сегодняшний пожар для него - огромное везение. Он надует страховую компанию, заявив, что погибли дюжины отборных книг, а потом продаст их как миленький. Это принесет кое-какой капитал, но надолго его не хватит…
- По-вашему, он сам поджег магазин?
- Нет, он человек книжный. Никогда сознательно не пойдет на то, чтобы уничтожить хоть одну книгу. Он почти плакал… вы же видели… над Черчиллем. Но раз уж пожар случился, он постарается извлечь из него максимальную выгоду.
- Как и вы.
Она сощурила глаза.
- Да, как и я. Но у меня, по крайней мере, есть оправдание. Я ведь не живу на Парк-авеню в квартире из восемнадцати комнат. Я действительно нуждаюсь в деньгах. - Она подлила себе еще вина и отпила глоток. - А как насчет вас, Крозетти? А если вдруг выяснится, что странички, которые вы сушите, это предисловие Джона Локка к Черчиллю? Что вы будете делать? Отнесете их к Глейзеру и скажете: ох, посмотрите-ка, что я нашел, мистер Г.? Или вы продадите их библиотеке Уайднера за десять тысяч? Может, погладите меня по головке?
- Это не Локк, если вы не ошиблись и рукопись относится к началу семнадцатого столетия.
- А-а, вы, оказывается, ученый? Я-то думала, вы задвинуты на компьютерах и кино.
- Я читаю книжный каталог.
- Ох, конечно! Но не книги. Вы ведь их не любите, правда?
- Очень даже люблю.
В тусклом свете угасающего дня он внимательно вгляделся в ее лицо и заметил на нем неопределенно обиженное выражение, какого прежде не было.
- Вы же не упьетесь вдрызг, Кэролайн?
- Захочу и упьюсь. Это мой дом.
- Ну-ну. Однако я не могу тут остаться. Странички высохли. Я, пожалуй, возьму их и пойду, а вы сами всю долгую ночь будете менять пеленки своему малышу.
Он так и сделал бы, однако не успел договорить, как она разразилась слезами. Ужасными, безнадежными рыданиями. Ал Крозетти, как человек порядочный, опустился на колени рядом с креслом Ролли, и она уткнулась ему в плечо, вздрагивая и орошая его слезами.