- Теперь все почти закончено. Собственно живописной работы практически не осталось. Сейчас мы фиксируем акварельные краски с помощью специального горячего лака, именно поэтому нам сейчас и помогают рабы. Эта работа не требует особой квалификации и сводится в основном к выглаживанию лака щеткой, но мне приходится наблюдать за ними, чтобы быть уверенной в том, что роспись не будет повреждена. Олимпия как раз выговаривает одному из них за слишком толстый слой, через который краски видны не будут.
Олимпия смотрела на нас сверху и улыбалась. Я незаметно ущипнул Экона, который смотрел на нее с разинутым ртом.
- О да, в доброе старое время я никогда не взялась бы за такую работу, как эта, - продолжала Иайа. - Мой учитель мне этого просто не позволил бы. Могу представить себе его реакцию! "Слишком декоративно, - сказал бы он. - Ваша сильная сторона, Иайа, портреты, преимущественно женские Ни один мужчина не может написать женщину так хорошо, как вы. Но одного взгляда на эти выпученные рыбьи глаза будет достаточно для того, чтобы ни одна из римских матрон не позволила вам писать себя! В каждом вашем мазке она видела бы злую карикатуру!" Да, именно так и сказал бы мой старый учитель. Однако теперь, если я захочу писать рыб, то, клянусь Нептуном, я буду писать их.
- Я, кажется, понимаю, почему вы прославились своими портретами, - заметил я. - Я видел написанный вами портрет Гелины в библиотеке.
Лицо Иайи дрогнуло.
- Да, я написала его всего год назад. Гелина хотела подарить портрет Луцию в день рождения. Мы работали над ним тайком, в ее комнате, куда Луций никогда не заходил. Портрет должен был стать сюрпризом.
- Он ему понравился?
- Откровенно говоря, нет. Его гамма была выполнена в расчете на сочетание со стеной над его столом в библиотеке. Однако Луций дал совершенно ясно понять, что не хотел его туда вешать. Если бы вы видели ту комнату, то могли оценить его вкус: эти отвратительные фигуры Геракла и Хирона… Поистине жуткая картина, написанная неизвестным мазилой из Неаполя, какая-то мешанина из обнаженных грудей, зловещих когтей и воинов, размахивающих мечами. Правда, Олимпия?
Глядя на нас с высоких подмостков, девушка рассмеялась.
- Это была очень плохая картина, Иайа.
В конце концов Луций согласился, велел убрать картину, и мы повесили на ее место портрет Гелины. Гелина заказала ковер в тон портрета, а он без конца жаловался на пустую трату денег. Она не раз из-за этого плакала. Разумеется, нехватка денег была привычным делом в этом доме. Что за смысл жить на такой вилле, если приходится считать каждый сестерций?
В комнате вдруг возникла напряженность. Олимпия больше не улыбалась. Один из рабов перевернул горшок с краской и выругался. Иайа понизила голос:
- Войдемте в бани. Пусть мальчик останется здесь и понаблюдает за работой Олимпии.
Планировка женских бань была зеркальным отражением мужских, но значительно меньше. Вид с открытой террасы был почти таким же: в лучах поднимающегося солнца залив сверкал тысячами серебряных бликов. Мы обошли круглый бассейн, над которым в свежем утреннем воздухе поднимался легкий пар. Под высоким куполом наши негромкие голоса отдавались гулким эхом.
- Я думал, что Луций с Гелиной были счастливой парой, - заметил я.
- Она показалась вам счастливой?
- Всего лишь несколько дней назад ужасной смертью умер ее муж. Вряд ли следует ожидать, чтобы она улыбалась.
- Теперь ее настроение немного изменилось. По его вине она была несчастна раньше, несчастна и теперь.
- На портрете она несчастной не выглядит. Или изображение лжет?
- На портрете она такая, какой была. А как вам кажется, почему она выглядит на нем такой счастливой и спокойной? Следует помнить о том, что она позировала в комнате, в которую никогда не ступала нога Луция.
- Мне говорили, что они женились по любви.
- Да, это так, и вы сами видите, что получается из такого брака. Я знала Гелину девушкой, до ее замужества. Мы с ее матерью ровесницы и были большими друзьями. Когда Гелина выходила замуж за Луция, мне вряд ли стоило вмешиваться, но я понимала, что это обернется тяжелыми переживаниями.
- Как вы могли быть в этом настолько уверены? У него, что - был плохой характер?
- Я не претендую на роль большого судьи характеров, Гордиан, особенно когда речь идет о мужчинах. Знаете, как меня называли в доброе старое время? Старой девой из Кизика. В отношениях с мужчинами у меня мало опыта, и я не отличаюсь особой проницательностью, мои суждения о характере мужчин куда менее надежны в сравнении с выводами других женщин. Существуют другие, более надежные способы предвидеть будущее. - Она пристально смотрела на поднимавшуюся над водой дымку пара.
- Да? И что же обещает будущее этому дому и его обитателям?
- Я не знаю, что именно, но ничего хорошего… Но я не ответила на ваш вопрос, Гордиан. Нет, Луций не был ни порочным, ни злым. Он был никаким. Не прозорливым, не энергичным, не честолюбивым… Если бы не Красс, они с Гелиной давно бы умерли с голоду.
- Но вилла и сотня рабов далеки от голодной смерти.
- Самому Луцию ничего из всего этого не принадлежало! Насколько мне известно, его доход полностью уходил на содержание этого дворца и на поддержание видимости большого богатства. При его связи с Крассом любой другой давно обеспечил бы себе независимость и состояние. Только не Луций. Он довольствовался малым, принимал то, что ему давали, и не требовал большего. Несомненно, что рука, возвысившая его, его же и подавляла. Красс свыкся с мыслью о том, что Луций так и будет оставаться раболепствующим, "вечно благодарным" бедным родственником. Разумеется, Гелина заслуживала лучшего. Но теперь она полностью во власти Красса и даже не может решать, жить ли ее собственным рабам, или же умереть.
- А если с этим обойдется?
Иайа ничего не ответила. Мы молча обошли бассейн.
- Несмотря на то что они были столь разными, думаю, что Гелина очень страдает из-за смерти мужа, - тихо заговорил я. - И будет страдать еще больше, если Красс осуществит свой ужасный план.
- Да, - отозвалась Иайа отсутствующим голосом. - И она будет не одинока в своем страдании.
- Разумеется. Если в этом доме останется кто-то, убивший Луция, он не сможет спокойно смотреть на то, как вместо него перережут столько людей.
- Не людей, - поправила она, - рабов.
- И тем не менее…
- Что касается смерти даже девяноста девяти рабов, то разве их смерть по прихоти знатного и богатого человека не обычное дело в Риме?
Ответа на этот вопрос у меня не было. Я оставил ее у бассейна, неотрывно смотревшую в его сернистые глубины.
* * *
В вестибюле Экон стоял на лесах со щеткой в руке, а Олимпия - за его спиной и, мягко положив руку поверх его кисти, осторожно направляла его руку.
- Одним круговым движением наносите ровный тонкий слой, - говорила она.
- Эй, Экон, - окликнул я его, - мне и в голову не приходило, что у тебя талант художника!
Он начал наносить лак. Олимпия смотрела через его плечо, весело улыбаясь.
- У него очень твердая рука, - заметила она.
- Я в этом не сомневаюсь. Но думаю, что нам пора идти. Слезай, Экон.
Он проворно спустился и, раскрасневшийся и украдкой поглядывающий через плечо, направился со мной к портику, выходившему на улицу.
- Ты что ей навязался или Олимпия сама пригласила тебя к себе на помост?
Экон показал, что верно было последнее.
- И она встала почти вплотную, обхватив тебя рукой? - Он мечтательно кивнул, а потом нахмурился, увидев мое неудовольствие. - Я бы не решился довериться дружелюбию этой девушки, Экон. Не будь глупцом, я тебя не ревную. Просто в том, как она улыбается, есть что-то, отчего становится не по себе.
Нас сзади окликнул чей-то голос, и, обернувшись, я увидел Метробия и Сергия Орату, каждого в сопровождении раба.
- Вы тоже в бани? - спросил зодчий, подавляя зевок, что говорило о том, это он только что проснулся.
- Да, - ответил я. - Почему бы и нет?
Пока Ората с Эконом расслаблялись в горячем бассейне, я принял предложение Метробия вместе пойти к массажисту. Раздевшись, мы расположились рядом на тюфяках в раздевалке. Занявшийся нами раб был высоким и худым, с необычайно сильными руками.
- Будь я богатым, - пробормотал я, - занимался бы этим каждый день.
- Я богат, - отозвался Метробий, - так и делаю. Как вам удалось обзавестись такой ужасной шишкой на голове?
- О, пустяки. Один дверной проем оказался ниже, чем я рассчитывал. О! Как хорошо! Эти бани чудесны, не правда ли? Мы с Эконом попали сюда вчера, как только приехали. Муммий решил показать нам водопроводную систему. Его массировал тот парень, который пел вчера вечером. Кажется, его зовут Аполлоном. Но боюсь, что этот Аполлон вдвое менее опытен, чем ваш массажист.
- Не знаю, - осторожно заметил Метробий, лежавший на боку, подперев голову рукой, глядя на меня с внезапным подозрением.
- Да? Но вы же такой частый гость этого дома… я думал, что у вас был случай воспользоваться услугами и этого Аполлона.
Метробий хмыкнул и поднял бровь.
- Здесь меня массирует только Моллион. Он - подарок Суллы, с тех пор прошло уже несколько лет. Знает каждую мышцу, каждую хрустнувшую косточку в этом старом уставшем теле. А такой неопытный юнец, как Аполлон, наверняка вызвал бы у меня растяжение.
- Да, я полагаю, что Муммию такая опасность не грозит. Он не слишком-то хрупок. С виду крепкий как бык.
- Да, вы правы.
- По известной причине, Метробий, я не думаю, чтобы вам нравился Марк Муммий, - продолжил я.
- Он мне безразличен.
- Вы ненавидите его.
- Признаюсь. Эй, Моллион, займись-ка мной. С Гордиана пока хватит. - Я лежал, упиваясь блаженством, размякший как вынутое из квашни тесто. Это пришла очередь Метробия пыхтеть и ворчать.
- Почему недобрые чувства коренятся так глубоко? - спросил я.
- Муммий мне всегда не нравился, с первой же нашей встречи.
- Но, очевидно, был какой-то инцидент, какое-то оскорбление.
- О, да, конечно. - Метробий вздохнул. - Это было десять лет назад, сразу после того, как Сулла стал диктатором. Вы помните, как Сулла составил проскрипционные списки и представил их на Форуме, предложив награду каждому, кто принесет ему головы его врагов?
- Хорошо помню.
- То была отвратительная, но неизбежная акция. Республика нуждалась в чистке. Для того чтобы Сулла восстановил порядок и положил конец многолетней гражданской войне, оппозицию нужно было выкорчевать.
- И что должно было статься с враждой между вами и Муммием?
- Поместья врагов Суллы перешли в собственность государства с последующей продажей на публичных аукционах. Нет нужды говорить вам о том, что первыми людьми на этих так называемых публичных аукционах обычно были близкие друзья Суллы и его соратники. Как иначе простой актер вроде меня мог получить виллу на берегу Залива? Но среди этих людей были и другие, стоявшие впереди меня.
- В том числе Муммий?
- Да. Красс был тогда в большом фаворе. По значению ни в чем не уступал Помпею. В конечном счете он перешел границы дозволенного и стал мешать Сулле. Вы наверняка помните один скандал, когда в списки Суллы был занесен некий невинный человек, благодаря чему Красс смог получить недвижимость, принадлежавшую этому несчастному.
- Таких скандалов было множество.
- Да, но Красс был высокородным римлянином, полководцем, героем сражения Квиринальского холма. Сулла лишь пожурил своих подручных. Но еще до этого скандала Красс первым включился во все эти дела, сразу же вслед за Помпеем. Людям Красса благоволили даже больше, чем самым старым друзьям и сторонникам Суллы.
- Таким, как вы сами.
- Да.
- Как я понял, Муммий получил в чем-то лучший кусок, чем вы, а Сулла встал на его сторону.
- Это была одна собственность, получить которую очень хотел каждый из нас.
- Недвижимость? Или же человек?
- Раб.
- Понимаю.
- Нет, вы не понимаете. Этот парень был собственностью некоего сенатора в Риме. Однажды я услышал его пение на одном званом обеде. Он приехал из моего родного Города Этрурии. И пел на диалекте, которому я научился еще ребенком. Его пение трогало меня до слез. Узнав, что его продавали вместе с остальными рабами дома, я поспешил в Форум. Аукционист был приятелем Красса. Оказалось, что приобрести этого парня хотел также Муммий, но вовсе не из-за его пения. Аукционист не обратил внимания на мою просьбу, и Марк Муммий получил весь лот рабов за цену поношенной туники. Как он был доволен. Мы обменялись угрозами. Я вытащил нож. В толпе было полно людей Красса, и мне в конце концов пришлось спасаться бегством. А они свистели мне в спину. Я пришел к Сулле, требуя справедливости, но он отказался вмешиваться. Муммий был слишком близок к Крассу, сказал он, а в тот момент он не мог позволить себе портить с ним отношения.
- Таким образом, Муммий взял верх, и раб достался ему.
- Но этим дело не кончилось. Всего через два года Муммий потерял к нему интерес и решил от него отделаться. К тому времени Сулла умер, и я не имел влияния в Риме. Я написал письмо Муммию, в котором просил его позволить мне выкупить юношу. Так знаете, как он поступил? Он послал письмо по кругу на званом обеде, сделав его объектом для насмешек. А потом пустил по кругу и юношу. И позаботился, чтобы об этом узнал я.
- И что же этот парень?
- Муммий продал его работорговцу, отплывавшему в Александрию. И он исчез навсегда. Моллион! - позвал он. - Сегодня твои руки что-то не помогают!
- Терпение, хозяин, - отозвался раб. - Ваш позвоночник жесткий как деревяшка.
Открылась дверь. Вместе с холодным воздухом ворвался высокий, пронзительный голос Сергия Ораты.
- И еще больше труб проложено под этим полом и в обеих стенах, - продолжал он начатую фразу. - А вот вентиляционные отверстия, воздух из которых равномерно распространяется по помещению. - За ним следовал энергично кивавший вдогонку его словам Экон. Ората был гол, если не считать очень широкого полотенца вокруг талии. От его пухлой розовой плоти поднимались клубы пара.
- Гордиан, ваш сын - способный ученик. Лучший слушатель из всех, кого я когда-либо встречал. Мне кажется, что у мальчика технические способности.
- В самом деле? - Я глянул на Экона, лицо которого выражало скуку. Несомненно, мысли его витали в более поэтических сферах подводного пейзажа женских бань, где царила Олимпия.
- Я и сам всегда так думал, Сергий Ората. Конечно, он не может ставить сложные вопросы, но вчера он с большим любопытством смотрел на устройство для слива воды после пропускания ее через бассейны. Я говорил ему, что система труб ведет в залив, но мои объяснения его явно не удовлетворили.
- О, правда? - Ората выглядел очень довольным. А Экон в недоумении смотрел на меня, пока я не подмигнул ему, когда Ората повернулся ко мне спиной.
- Тогда я должен объяснить ему все более подробно, ничего не упуская. Пойдемте, молодой человек. - Ората скрылся за дверью, а Экон устало потащился за ним.
- Сергий Ората не такой простак, каким хочет казаться, - заметил актер с насмешливой улыбкой. - У него на плечах есть умная голова, непрерывно вычисляющая и подсчитывающая доходы. Он достаточно богат, и ходят слухи об его слабости к азартным играм и к танцовщицам. И все же в этом доме он кажется образцом добродетели. Не таким алчным, как Красс, и не таким порочным, как Муммий.
- О Крассе я знаю очень мало, - признался я, - только то, что говорят за его спиной в Форуме.
- Верьте каждому слову. По правде говоря, я удивляюсь, как это он не вынул изо рта трупа монету.
- Что же до Муммия…
- Свинья.
- Он представляется мне каким-то странным человеком. В нем есть жестокость. Я сам видел ее пример во время нашего морского перехода сюда. Для тренировки он заставил гребцов на триреме работать с максимальным напряжением.
- Это похоже на Муммия. Дисциплина для него - бог, прощающий все пороки, такой же как нажива для Красса, любое средство оправдывает цель. Оба они - две стороны одной и той же монеты, во многом противоположные друг другу, но по самой сути одинаковые. - Такая критика показалась мне очень странной из уст человека, так тесно связанного когда-то с Суллой. Но, как говорят этруски, любовь закрывает глаза на разврат, тогда как ревность всюду видит порок.
- И все же, - продолжал я, - я думаю, что уловил в них обоих некую слабость, мягкость, проглядывающую через их защитную броню. Броня Муммия из стали, броня Красса из серебра, но почему любой человек, покрывая себя броней, оставляет открытым самое уязвимое место?
Метробий поднял бровь и посмотрел на меня с особым вниманием.
- Да, Гордиан из Рима, вы, кажется, более проницательны, чем я думал. Что же это за слабости, выказываемые Крассом и его ближайшим помощником?
- Я пока еще очень мало знаю о них обоих, чтобы говорить об этом, - пожал я плечами.
- Ищите и обрящите, Сыщик. Но довольно об этой парочке. Давайте сменим тему разговора.
- Возможно, вы сможете рассказать мне что-нибудь о Луцие и Гелине. Как я понимаю, вы с Гелиной очень близкие друзья.
- Да, это так.
- А с Луцием?
- Вы, кажется, пришли сюда сразу после осмотра расписанного Иайей вестибюля?
- Да.
- Тогда вы должны были видеть его портрет.
- Какой портрет?
- Медузу, изображенную прямо над дверью.
- Что? Ах, понимаю. Вы шутите.
- Вовсе нет. Посмотрите как следует на нее в следующий раз, когда там будете. Тело медузы, а лицо безошибочно Луция. Это бросается в глаза. Блестящий образчик сатиры, тем более исчерпывающий, что сам Луций никогда не понимал шуток. Иайа слыла в свое время тончайшей портретисткой в Риме, и с полным основанием.
- Значит, Луций был медузой?
Метробий фыркнул.
- Более бесполезного человека мне встречать не приходилось. Просто скамейка для ног Красса, хотя и у скамейки для ног может быть больше индивидуальности. Таким людям лучше не рождаться.
- Но Гелина любила его.
- Любила? Да, я полагаю, что любила. "Любовь слепа", как говорят этруски.
- Я как раз думал об этой поговорке. Но мне кажется, что Гелина - чувствительная женщина. Она очень озабочена судьбой своих рабов.
Метробий пожал плечами.
- Если Красс настоит на их уничтожении, это будет глупым расточительством, но я уверен в том, что он тут же предоставит ей новых. У Красса рабов больше, чем рыбы в море.
- Меня удивляет, что Гелина смогла убедить Красса послать корабль за мной.
- Гелина? - Метробий как-то странно улыбнулся. - Да, первой назвала ваше имя Гелина, но я сомневаюсь, чтобы она сама подвигла Красса на такую меру и расходы из-за простых рабов.
- Что вы хотите этим сказать?
- Я думал, что вы знаете. Здесь есть еще один человек, который хочет видеть этих рабов вырванными из челюстей смерти.
- Кого вы имеете в виду?
- Кто отправился аж в Рим, чтобы привезти вас сюда?
- Марк Муммий? Человек, который едва не довел гребцов на триреме до смерти из-за прихоти? К чему ему было шевельнуть хоть пальцем ради спасения рабов Гелины, да к тому же еще и против воли Красса?