– Ах! Бедный молодой человек!.. Несчастный молодой человек!.. Извините эту фамильярность, кавалер…
– Не только извиняю, но и благодарю.
– Я боюсь, что мое любопытство наскучило вам…
– Нисколько.
– В таком случае, кавалер, если уж вы удостаиваете терпеливо отвечать на вопросы, может статься, нескромные, но внушаемые моим участием к вам, то скажите мне, прошу вас, какие причины привели вас в столицу? Я думал сначала, что вы ехали к родственникам или друзьям, но, как вижу, ошибся…
– Я приехал, – отвечал молодой человек, – чтобы найти здесь средства к жизни…
– Вы мне сейчас сказали, что у вас есть деньги, кажется?
– Есть, но мало, и потому я должен обеспечить себя в будущем…
– Разве вы не пользуетесь доходом с наследства вашего отца?
Кавалер сначала колебался, потом отвечал:
– Все, что я имею, находится в этом чемодане…
И он указал мне на кожаный чемодан, о котором я вам говорил.
– И как велика сумма? – спросил я.
Кавалер пристально на меня взглянул: вероятно, чувство недоверчивости проявилось в его мыслях. Я испугался и поспешил прибавить:
– Если я вас спросил об этом, кавалер, то единственно затем, чтобы дать вам какой-нибудь добрый совет… Я человек старый, к несчастью для меня… но опытный, знаю Париж, его хорошие и дурные стороны, сети, которые он скрывает под ногами тех, кто хочет искать счастья, и средства, которые он предлагает им… Может быть, если бы я знал, как велика сумма, которой вы располагаете, я посоветовал бы вам, как употребить ее с выгодой. Но если вопрос мой показался вам нескромным, не будем говорить об этом, кавалер.
Потом я встал и прибавил:
– Если вы будете иметь во мне нужду, кавалер, я готов к вашим услугам, как и говорил вам вчера. Пожалуйте запросто на улицу Грента и просите Николаса Бенуа, торговца шерстью, оптом и по мелочам, под вывеской "Серебряный Баран". Вам все укажут дом… Мы хорошо известны в квартале: триста лет живем мы там и торгуем под одной и той же фирмой… До свидания, кавалер, до свидания!..
Я сделал движение, чтобы взять свою шляпу, которую положил на стул, когда вошел. Молодой человек удержал меня. Я ожидал этого и продолжал собираться с самым неподдельным добродушием.
– Садитесь, месье Бенуа, прошу вас, – сказал он.
– Мне некогда, видите ли…
– Я прошу у вас только пять минут.
– Извольте…
Я сел.
– Месье Бенуа, – продолжал кавалер, – вы всегда держите ваше слово, не правда ли?
– Конечно!..
– Вы обещали мне сейчас дать совет?.. Так дайте его.
– Насчет чего?..
– Насчет употребления моего маленького состояния.
– А!
– У меня есть около сорока тысяч ливров.
– Сорок тысяч?..
– Да, золотом.
– И вы больше ничего не имеете?..
– За исключением нескольких вещиц, которые я хочу сохранить. Это очень мало, не правда ли?..
– Это немного, но с сорока тысячами ливров, можно предпринять что-нибудь.
– Что же, например?
– О! Это зависит от вас…
– Но если я прошу вас служить мне руководителем…
– Это такое деликатное дело!..
– Вы обещали!..
– Ну, хорошо! Я согласен, но, признаюсь, против воли… Вы хотите – не правда ли? – употребить ваши деньги таким образом, чтобы жить если не в богатстве, то, по крайней мере, в приличном довольстве…
– Именно.
– В Париже есть честные негоцианты, которые охотно возьмутся пустить в оборот ваши сорок тысяч ливров и давать вам проценты.
– Но я то что же буду делать?
– Проживать доход…
– Его хватит ненадолго… Я был воспитан в роскоши и сохранил привычку к расточительности, которая разовьется от праздности…
– Справедливо.
– Как же быть?
– Негоциант, который возьмет ваш капитал, может также предоставить вам в своем доме какую-нибудь должность…
Молодой человек сделал гримасу и слегка пожал плечами.
– Торговля! – сказал он презрительным тоном, – вы забываете любезный месье Бенуа, что я дворянин!
– Вы правы, – отвечал я, – в таком случае, придумаем что-нибудь другое…
LVII. Приглашение Бенуа
– Да, придумаем, – отвечал молодой человек.
– Кавалер, – спросил я, – не имеете ли вы сами какого-нибудь проекта?
– Имею, конечно, но, может быть, осуществление его невозможно…
– Все-таки скажите, в столкновении идей можно найти следы истины…
– Я думал купить себе роту.
– Разве вы имеете наклонность к военному поприщу?
– Более, чем ко всему другому, к тому же из чего мне выбирать?
– Справедливо, совершенно справедливо!
Я сделал вид, будто обдумываю то, что сказал мне кавалер де ла Транблэ, а на самом деле замышлял план, который скоро изложу вам, и надеюсь, что он получит ваше одобрение. Через две минуты я продолжал:
– Право, кавалер, я думаю, что в вашей юной голове более здравого смысла, нежели в самом старом мозгу. Ваша идея превосходна, и вы выбрали самое лучшее.
– Итак, вы ее одобряете?
– Совершенно.
– А дорого это будет стоить?
– О! Придется истратить все сорок тысяч… Я даже боюсь, чтобы вы не были вынуждены для своей экипировки продать те вещи, о которых сейчас говорили и которыми вы, кажется, так дорожите…
– Я дорожу ими потому, что они достались мне от отца, но если надо пожертвовать ими, я вооружусь мужеством…
– Вот это прекрасно, кавалер, но будьте спокойны: мы постараемся спасти эти драгоценные сувениры… Во всяком случае, я употреблю все старания, чтобы достичь этой цели…
– Итак, вы можете помочь мне?
– Черт побери! Вас удивляет, что ничтожный купец, торгующий шерстью оптом и по мелочам, имеет намерения вмешаться в военные дела! Конечно, сам по себе я решительно ничего не значу, но у меня есть многочисленные связи, есть добрые друзья, которые будут очень рады помочь мне.
– Неужели? – вскричал молодой человек, с восторгом.
– Боже мой, да. Послушайте, мне пришло в голову, что вы даже можете считать ваше дело почти решенным…
– Возможно ли?..
– Ничего не может быть возможнее, уверяю вас, и ничего не может быть проще. Один из моих старых и добрых товарищей, майор Танкред д'Эстаньяк, служит в Королевско-Шампанском полку, который стоит гарнизоном в Валансьене… Этот храбрый офицер теперь в отпуску и находится в Париже. Я представлю вас ему, когда вы хотите, и он почтет за истинное удовольствие доставить вам средства вступить в его полк…
– Но, месье Бенуа, – вскричал снова простодушный кавалер, – я право не знаю, как выразить вам мою признательность!
– Вы не обязаны мне ничем! Я был польщен вашей дружбой и каждый раз, как только вам будет угодно оказать мне честь воспользоваться моими услугами, я буду считать себя очень обязанным… Когда вам угодно, чтобы я представил вас майору?..
– Назначьте сами день.
– Угодно послезавтра?
– Очень рад.
– Если так, я напишу два слова Танкреду…
– Где я вас найду?
– Я сам зайду за вами.
– Где будет свидание?
– У меня, черт побери!.. В моем смиренном жилище!.. Вы увидите мою племянницу, смею сказать, образованную молодую девушку… Мы пообедаем и, весело чокаясь бокалами, будем говорить о делах…
– Любезный Бенуа, предложение ваше так чудесно, что я принимаю его без церемонии…
– И вы правы! Однако становится поздно: я вас оставлю. До свидания, кавалер.
– До свидания, мой превосходный друг!
– Еще одно слово…
Я указал пальцем на чемодан и прибавил:
– Берегите это. Париж очень большой город, в нем, конечно, много честных людей, но, кажется, прости Господи, гораздо больше плутов! А сорок тысяч ливров порядочная добыча, способная прельстить воров!.. Будьте осторожны и берегите хорошенько ваше сокровище день и ночь.
– Непременно, – отвечал кавалер и, показав пару великолепных пистолетов, прибавил: – Вот верные товарищи, которые не только лают, но и кусают!..
– Похвальная предосторожность! – одобрил я. – Но если, например, вам придется оставить на некоторое время вашу комнату… тогда что же вы сделаете?..
– Я это предвидел: мой слуга, молодой человек, совершенно мне преданный, будет ждать здесь моего возвращения, сидя на этом чемодане и держа по пистолету в каждой руке…
– Черт побери!.. Не очень-то хорошо будет тому, кто захочет обогатиться за ваш счет, кавалер!..
– Никому не советую пробовать. Но вы, кажется, мне говорили, любезный месье Бенуа, что эта гостиница очень спокойна и пользуется прекрасной репутацией?
– Говорил и готов повторить это… Совет, который я. позволил себе дать вам, происходил от избытка усердия, а также оттого, что я имею правилом лучше предупреждать несчастье, нежели сожалеть о нем.
Тут мы простились, пожимая друг другу руку, как бы для скрепления тесной и искренней дружбы, которую обещали один другому… Вот что я сделал, господа, вот почему считаю себя вправе сказать с некоторой гордостью, как сказал какой-то греческий или римский император, право не знаю: я не потерял даром дня! Любезные товарищи, что вы думаете о моем подвиге?.. Предоставляю вам самим обсудить его…
Когда Бенуа кончил, хорошенькая Эмрода зевнула во всю ширину своего маленького ротика. Человек, которого называли виконтом, начал советоваться с капуцином, с комиссионером и с некоторыми другими членами общества. Это совещание продолжалось минуты три: мнения выражались шепотом. Потом виконт сказал:
– Любезный Бенуа, общество рукоплещет вам вдвойне, вы заслужили это…
– Мне отдают справедливость! – прошептал Бенуа, с выражением законной гордости.
– Мы понимаем как нельзя лучше ваш план… – продолжал виконт.
– И одобряете его?
– Да, только надо условиться в подробностях.
– Они очень просты…
– Не спорю, но надо будет несколько поистратиться.
– Вы наш казначей, возьмите из кассы.
– Как вы спешите!
– Дело надежное…
– Может быть, но, по моему мнению, надежны только те дела, которые сделаны.
– Знаете вы одну пословицу?
– Знаю и много.
– Хорошо, но одна из них более всего согласуется с нашим положением: кто ничем не рискует, тот ничего не получит!..
– Вы правы. Притом я вам сказал: план ваш принят, теперь будем рассуждать о подробностях.
– Охотно.
В эту минуту Эмрода прервала разговор.
– Позвольте мне уйти, – сказала она.
– Ты хочешь нас оставить, капризница?
– У меня есть дела сегодня, очень важные.
– Какое-нибудь свидание, плутовка?
– Может статься, но это вас не касается, а так как я вовсе не нужна вам для исполнения вашего плана…
– Вы ошибаетесь, – перебил Бенуа, – именно вы нужны нам, любезная Эмрода, и даже очень…
– Мне показалось, однако, что в комедии, которую вы приготовитесь разыграть, нет женской роли.
– Это доказывает, что вы дурно меня слушали, малютка…
– Может быть, я спала… или думала о другом. А что же вы говорили?
– Я говорил о моей племяннице, которую должен представить послезавтра кавалеру де ла Транблэ…
– Ну?
– Ну! Кто же будет этой племянницей, если не вы?
– Ах, гадкий человек! – вскричала молодая девушка с очаровательной досадой и очень милым и кокетливым гневом. – Скажите пожалуйста, с какой стати ему вздумалось говорить о своей племяннице!..
– Следовательно, – продолжал Бенуа, – я формально сопротивляюсь тому, чтобы отпустить нашу миленькую Эмроду! Ее возлюбленный подождет…
– Мой возлюбленный! – прошептала молодая девушка с восхитительным жеманством.
– Мне бы следовало сказать "возлюбленные", – продолжал Бенуа, – я ошибся, извините.
– Дерзкий! – вскричала Эмрода.
– Бенуа прав, – вмешался виконт, – наша любезная сестрица непременно должна сегодня остаться с нами. Как вы думаете, господа?
– Да! да! да! – отвечали все сообщники в один голос.
Приговор был произнесен. Надо было повиноваться. Эмрода сделала гримасу, но осталась. Заседание прекратилось только в два часа утра. Мы скоро узнаем результат его.
LVIII. Дом Бенуа
На другой день после той ночи, в которую происходили сцены, рассказанные нами читателю, мирные обитатели той части улицы Грента, которая примыкает к улице Сен-Дени, смотрели внимательно, стоя у своих дверей, на зрелище, сильно подстрекавшее их любопытство. Вот в чем оно состояло.
Довольно скромная лавка, давно уже не занятая никем, была снята в это самое утро. С рассвета несколько человек работали безостановочно и внутри и снаружи этой лавки. Одни наскоро прибивали полки и прилавки, походившие скорее на декорации и аксессуары в театре, нежели на настоящие прилавки и полки, потому что они были чрезвычайно тонки и не могли бы выдержать никакой тяжести. Другие, с помощью высокой лестницы, прибивали, над главным входом, огромный железный лист, без всяких изображений и надписи. Когда этот лист был прикреплен, явились два живописца. Первый нарисовал посреди листа нечто вроде барана, с великолепными рогами, и покрыл свой эскиз густым слоем мела, подражавшего с грехом пополам изменчивому отливу серебра. Пока этот художник оканчивал свое образцовое произведение, товарищ его также не терял времени. По обеим сторонам животного с длинными рогами он начертывал огромными белыми буквами следующие слова:
Серебряный баран Николас Бенуа и К° Шерстяные товары
На улице собралась большая толпа любопытных, состоявших большей частью из давнишних ее обитателей. Все с удивлением расспрашивали друг друга.
– Николас Бенуа, – говорил один, смотря на огромную вывеску. – Вам знакомо это имя, кум?
– Нет.
– А вам?
– И мне нет.
– А вам?
– Также нет.
– Стало быть, никто здесь не знает этого Николаса Бенуа?
– Никто.
– Откуда он?
– Неизвестно.
– Что он продает?
– Шерстяные товары, по крайней мере, это написано на вывеске.
– Сказать мимоходом, вывеска-то продержится недолго.
– Еще бы! Намалевана водяными красками.
– Да, денька два дождливых, так Серебряный Баран и поминай как звали…
– Не то, что ваша вывеска, дядя Корнибер… Вот уж прочная-то!..
– Я и не жалел ничего для нее!.. Зато она и свежа, как в первый день – всякий с этим согласится.
– Конечно, конечно!..
– Не знаю, почему, но у меня плохое мнение об этом Бенуа.
– Должно быть, это ничтожный человек.
– Очень ничтожный.
– Чрезвычайно ничтожный.
– Я так же думаю…
– И я…
– Ах! Поверьте, не пройдет и полгода, у нас в квартале будет банкротство и лавка эта закроется!..
– Нет никакого сомнения, я готов побиться об заклад!..
Так сострадательно рассуждали добрые обитатели улицы Грента, смотря на вывеску "Серебряный Баран". Парижский мещанин всегда был, есть и будет одинаков!..
Бенуа лично распоряжался работами, и если слышал все эти разговоры, то они нисколько его не обеспокоили. В этом мы смело можем уверить наших читателей.
К вечеру все было кончено. Тогда перед магазином остановились две повозки с тюками, которые казались тяжелы и набиты шерстяными товарами. Два сильных работника сгибались под тяжестью, таская их в магазин. Когда все тюки были перенесены, двери лавки заперли, закрыли ставни тяжелыми железными запорами, и Бенуа остался один со своими двумя помощниками. Это были не кто иные, как виконт и комиссионер.
Они побросали тюки в угол лавки, делая это с такой же легкостью, как будто бросали мячик, которым играют дети. Оказалось, что под грубым холстом были искусно скрыты ивовые каркасы, устроенные наподобие тюков с товарами. Три товарища переглянулись, смеясь.
– Ну, друзья мои! – сказал Бенуа, когда утих припадок. – Что вы думаете обо мне теперь, когда видите меня в деле? Кажется, первые акты нашей комедии идут хорошо, и я смею льстить себя надеждой, что развязка будет удовлетворительна!
– Будем надеяться! – отвечали хором виконт и его товарищ.
– Видали ли вы когда-нибудь, чтоб такой важный торговый дом, какой основали мы сегодня, устраивался с такой удивительной быстротой?
– О! Никогда!.. Ты – искусник первой руки!..
– Превосходный дом, впрочем, – продолжал Бенуа, опять засмеявшись, – сорок тысяч ливров барыша в каких-нибудь восемь часов, с самого начала операции, и без всякого риска!.. Я думаю, что это порядочное начало!
– Конечно!..
– Я всегда думал, что имею гениальные способности к спекуляциям!.. Завтра я берусь доказать, что справедливо судил о себе; теперь пойдем ужинать… я еще окончу к сроку последние приготовления…
Трое плутов вышли из магазина и направились к дому на улице Жендре, где их ожидали другие сообщники.
На другой день очень рано двери "Серебряного Барана" снова растворились. Бенуа расставил мебель в комнате за лавкой, которая, благодаря этой заботливости, приняла довольно комфортабельный вид. Он принес с собою ящик с серебряным столовым прибором и корзинку с несколькими бутылками превосходных вин. Все это было взято из главной квартиры на улице Жендре.
Устроившись таким образом, Бенуа вышел заказать у ресторана на площади Шатле великолепный обед на пять человек. Он велел поварам отличиться, обещал им дать на водку, приказал, чтобы обед был готов непременно в семь часов и принесен в лавку под вывеской "Серебряный Баран".
В два часа носильщики принесли в портшезе даму, которая быстро вбежала в лавку. Это была мнимая племянница Бенуа, очаровательная Эмрода. Никогда молодая девушка не казалась такой прелестной, как теперь, в своем простом костюме мещанки. Коричневое шерстяное платье, превосходно сшитое, обрисовывало ее изящные формы и придавало ее развязному обращению несколько жеманный вид, восхитительно эффектный. Интересное личико Эмроды блистало лукавством и умом. Она силилась придать своим взорам простодушное выражение, которого обычно в них не было, и походила на хорошенького демона, переодевшегося ангелом, чтобы искусить какого-нибудь сурового отшельника. Словом, она была обольстительна вне всякого сравнения.
– Здравствуй, милая племянница, – сказал Бенуа, целуя ее в обе щеки. – Боже мой, как ты очаровательна!.. Ты должна завладеть сердцем молодого кавалера!..
– Вы думаете! – спросила Эмрода с соблазнительным кокетством.
– Не думаю, а уверен!
– Бедный молодой человек! – прошептала Эмрода, жеманясь.
– Уж не будете ли вы сожалеть о нем?..
– А то как же!..
– Милое дитя, – отвечал Бенуа, – будь я на месте Рауля де ла Транблэ и захоти вы любить меня в продолжение двух часов, или по крайней мере только показывать вид, что одно и то же, я не пожалел бы сорока тысяч ливров, которые пришлось бы мне заплатить за такое счастье!
– О! о! – произнесла Эмрода, смеясь. – Как вы любезны сегодня, дядюшка!
– Вы это говорите потому, что я откровенен, племянница…
– Старый льстец!..
– Недоверчивая красавица!..
Мадригалы Бенуа были прерваны появлением двух или трех женщин, которые под предлогом сделать несколько покупок пришли посмотреть на магазин. Им отвечали, что продажа начнется только через три дня, и они удалились с досадой обманутого ожидания.