– Я бы предпочел, чтобы меня послали работать в обычную церковь, в народ. Там у меня было бы настоящее дело, а здесь я без толку просиживаю в библиотеке, – сказал он. – Хотя, разумеется, я счастлив исполнять волю ордена.
– Но при этом хотите вернуться обратно?
– Конечно. Я надеюсь вернуться очень скоро. Вернее, надеялся.
– А что изменилось?
– Это зависит от того, даст ли мне разрешение на отъезд глава ордена. К несчастью, он отклонил мою просьбу…
– А теперь…
Отец Поль улыбнулся:
– А теперь, когда он поправится, он отклонит ее снова.
– А если не поправится?
– Тогда я заберу свое прошение, чтобы не подумали, будто я хочу извлечь личную выгоду из этой трагедии. Но я не сомневаюсь, ему станет лучше.
– Вы думаете, ему поможет Бог?
– О нет, я мыслю более приземленно. Просто до того, как найти свое призвание, я занимался медициной. Он серьезно ранен, но, думаю, не смертельно.
Абсолютно непрошибаемый человек, подумала Флавия. Мог бы хоть чуть-чуть возмутиться или обидеться, когда она съязвила насчет его веры в Бога.
– Когда состоятся выборы нового главы ордена? – спросила она. – Или его место автоматически займет заместитель?
Отец Поль пожал плечами:
– Точно не знаю. Меня не посвящали в тонкости устава. Но, полагаю, отец Жан, как старший из братьев, станет временно исполняющим его обязанности. Когда орденом управлял отец Чарлз, он был его официальным заместителем.
– Хорошо. Итак, вчера вечером вы отправились на прогулку…
– Около десяти вечера и вернулся в половине одиннадцатого. Я открыл ворота своим ключом, после чего снова запер их и задвинул засов. Потом проверил боковые двери – они были заперты, потом помещение библиотеки – там никого не было, все окна были закрыты. Уходя, я запер за собой дверь. Крыло, где находятся кельи братьев, никогда не запирается на случай пожара.
– И потом вы пошли в церковь?
– Да, я включил свет, быстро проверил все помещения и, уходя, снова запер дверь.
– А сколько всего ключей от ворот?
– Много – они есть у всех обитателей монастыря. Кроме того, ключи есть у мистера Менциса, синьоры Грациани, у садовника, у монахинь, которые приходят нам готовить; наверное, еще у кого-нибудь…
– А кто имеет ключи от церкви?
– Все те же, поскольку там стоит точно такой же замок, как в воротах.
– Значит, отец Ксавье мог войти в церковь, не спрашивая ни у кого ключа.
– Разумеется.
– А других входов она не имеет?
– Есть вход с улицы, но его закрыли три года назад. Им пользовались местные жители, которые хотели помолиться. Боюсь, их было немного, и подобная практика не одобрялась.
– Почему?
– Это не нравилось местному приходскому священнику, к тому же икона не соответствовала духу времени. Наш глава ордена – очень современный человек. Три года назад нас ограбили, и он решил, что настал подходящий момент для радикальных перемен. Мы перестали пускать в церковь местных жителей и выполнили предписание полицейских по усилению мер безопасности. Отец Ксавье считал, что раз церковью пользуется так мало народа, никто и не заметит, если мы ее закроем.
– Понятно, – сказала Флавия. – А как вышло на самом деле?
– Оказалось на удивление много недовольных. Многие семьи ходили сюда из поколения в поколение, а маленькую "Мадонну" считали своей хранительницей и защитницей. Когда церковь была открыта, они не обращали на нее внимания, но стоило ее закрыть, как они ужасно расстроились. Молодые девушки приходили к "Мадонне" перед свадьбой, а парни, даже не очень религиозные, просили ее о помощи перед экзаменами.
– Ясно. А когда вы встаете?
– В половине шестого. Обычно в это время бывает утренняя служба, потом – медитация примерно на час, затем – завтрак. Так было, пока церковь была открыта. Но после того как там обосновался мистер Менцис, мы стали использовать для службы библиотеку.
– Получается, до девяти часов церковь была закрыта.
– Да, верно. Ее открывают или синьора Грациани, или мистер Менцис.
– Расскажите нам о синьоре.
Отец Поль пожал плечами:
– Я не так много знаю о ней. Лучше спросите отца Жана. По выходным она торгует на рынке и тогда приходит к нам очень рано. Но приходит она всегда, изо дня в день, и в дождь, и в солнце – это что-то вроде поклонения, как мне кажется. В наши дни редко встретишь такую набожность. Хотя… она всегда была редкостью.
Для начала отца Жана тоже попросили сообщить свои биографические данные и общие сведения. Выяснилось, что он занимает в общине должность библиотекаря, а прежде, когда орден возглавлял отец Чарлз, был его заместителем.
– Я хотел выйти на пенсию – теоретически возраст мне это позволяет, – сказал он со слабой улыбкой. – Но увы, мне не дали такого разрешения.
– А сколько вам лет?
– Семьдесят четыре.
– Сочли, что вы слишком молоды?
– Нет, просто нас осталось очень мало. Средний возраст братьев – шестьдесят лет. Молодежи почти не осталось. Когда я был молодым, братья проходили конкурсный отбор – орден предоставлял хорошую работу и помогал получить великолепное образование. Сейчас образование дает государство, а работа никому не нужна.
– Отец Поль…
– Он, как вы могли заметить, африканец. Очень хороший молодой человек. Только страны третьего мира и поставляют нам сейчас молодежь. Если мы радикально не изменим ситуацию в ближайшее время, я не удивлюсь… да, но вы, наверное, хотели спросить меня не об этом.
– Да, пожалуй. Расскажите мне об отце Ксавье. Он пользуется у членов ордена популярностью? Его любят?
Отец Жан замялся.
– Я не совсем понимаю, о чем вы спрашиваете.
– Я спрашиваю, были ли у него враги.
– Вы хотите сказать?.. – Отец Жан побледнел от ужаса, когда до него дошел смысл вопроса. – Но ведь он пострадал только потому, что хотел остановить грабителей. Нападавшие не знали, кто он.
– Мы должны рассматривать все версии. Конечно, это было ограбление. И тем не менее ответьте на мой вопрос.
– Мне неприятна его постановка.
– И все же.
Отец Жан кивнул и с тяжелым вздохом ответил:
– Ну что ж… насколько я знаю, семьи у него нет, во всяком случае, он ни с кем не общается. Фактически и друзей у него нет – ни внутри, ни за пределами ордена.
– А враги?
– Он не очень популярен у братьев; конфронтация началась с момента его избрания, хотя, думаю, любому было бы непросто занять это место после отца Чарлза.
– В чем выражалась конфронтация?
Отец Жан долго подбирал слова.
– Орден переживает нелегкие времена, – сказал он наконец. – И, вступив в должность, отец Ксавье начал искать выход из сложившегося положения. Лично я убежден, что он избрал неверный путь, но вместе с тем признаю, что он действовал из лучших побуждений. Он не стал, как некоторые, прятать голову в песок и замалчивать проблемы. Он пытался их решить, хотя я во многом с ним не согласен.
– Что конкретно вы имеете в виду?
– Мы по-разному видим будущее ордена. У нас сейчас очень остро встал вопрос самоопределения. Орден должен развиваться в ногу со временем. В наш век недостаточно просто молиться о процветании общества, а добрые дела многие люди делают куда успешнее нас. Тогда зачем мы? В нашем распоряжении есть очень хорошие люди и немного денег. Но есть ли толк от того и другого? В чем состоит наше служение Господу?
– Часть братьев хочет покинуть орден?
– О нет, так сказать нельзя. – Отец Жан позволил себе легкую ироническую улыбку. – Вопрос в том, куда мы должны направить свои усилия. Некоторых заботит вопрос пополнения казны. Для благих дел, разумеется.
– Ну конечно.
– Церковь как институт пытается найти свое место в обществе, и процесс этот длится на протяжении уже нескольких веков, и метания в последние пятьдесят лет – лишь вершина айсберга. Основная суть проблемы: идти ли нам старой проторенной дорогой или в корне изменить подход к делу? Что правильнее: стараться изменить мир или поддаться самим влиянию меняющегося мира? С этой проблемой столкнулись все традиционные религии – вы, наверное, заметили это.
Флавия кивнула:
– Только я не понимаю…
– Мы не ощущаем притока свежих сил. Как я уже сказал, в орден вступают только люди из стран третьего мира. У нас всего тридцать братьев моложе тридцати пяти лет, и практически все они приехали из Африки и Южной Америки. Руководят орденом в основном итальянцы и французы – французов даже больше, но всем им уже за шестьдесят. Штаб-квартира ордена находится в Европе, и большая часть средств расходуется также в Европе. Значительное количество братьев – за перемены, почти столько же – за то, чтобы оставить все, как есть. Вот такова вкратце проблема. Спор на эту тему разжег бурные страсти в наших рядах.
– А что предлагал отец Ксавье?
– Сейчас это не существенно.
– Это решать мне.
– Отец Ксавье и те, кто поддерживал его, хотели, чтобы орден помогал нуждающимся и занимался образовательной деятельностью. Он хотел вложить заработанные деньги в расширение ордена и миссионерские проекты в африканских странах. Деньги он собирался получить, продав кое-что из нашей собственности. Я всячески противился этому плану, но не уверен, что большинство поддержало бы мою точку зрения.
– Понятно. А какую собственность он собирался продать? Уж не Караваджо ли?
– К сожалению, именно его. И это было только начало. Несколько дней назад мы собрались, чтобы обсудить дальнейшую стратегию. К счастью, его предложение отклонили.
– И что это означает?
– Что мы не дали ему разрешения что-либо продавать.
– У вас мало денег?
– Не знаю. Мы небогаты, это точно, но два года назад, когда я по должности имел доступ к сведениям о финансовом положении ордена, мы были не так уж и бедны.
– А почему такая мысль пришла ему в голову? Кто-то предлагал купить Караваджо?
– Мне об этом ничего не известно.
Отец Жан замолчал, осознав вдруг, что и так уже рассказал слишком много.
– И кто сейчас ведет дела вместо него?
– До тех пор, пока ситуация не прояснится – в том смысле, сможет ли отец Ксавье вернуться к исполнению своих обязанностей, – мы находимся в подвешенном состоянии. На это время руководство переходит к старшему из братьев.
– То есть к вам?
Он кивнул:
– Мне не хотелось бы взваливать такую ношу на свои старые плечи. Но я посвятил ордену всю свою жизнь и потому сейчас, в момент кризиса, просто не имею права снять с себя ответственность за происходящее.
Флавия улыбнулась.
Из него получился бы прекрасный политик, подумала он. Ей показалось, что глаза его заблестели от предвкушения открывающихся возможностей.
– О'кей. С этим пока закончим. Что вы делали прошлой ночью и сегодняшним утром?
Отец Жан сказал, что распорядок ордена не оставляет выбора. До шести вечера он работал в библиотеке, потом отстоял вечернюю службу, поужинал, около часа читал, еще раз сходил в часовню и в десять отошел ко сну.
– Утром я встал, сходил в часовню, примерно час провел в молитве, позавтракал и в семь приступил к работе. Я был в библиотеке, когда отец Поль пришел ко мне сообщить об ужасной трагедии.
– Вы хорошо спите?
Он пожал плечами:
– В общем, да. Мне не требуется долгий сон; старики все такие. Обычно в три часа ночи я просыпаюсь и читаю книгу.
– Так было и прошлой ночью?
– Да.
– И что вы читали?
Отец Жан отвел взгляд в сторону.
– Приключенческие рассказы, – ответил он. Флавии удалось сохранить серьезное выражение лица. – Мне присылает их племянник. По прочтении я раздаю их другим братьям. Они так занимательны – мы их буквально проглатываем.
– И это… э-э… – Флавия понимала, что напрасно задает этот вопрос, но, представив себе монахов, жадно читающих в ночи о приключениях романтических героев, не смогла удержаться.
– Вы хотите знать: разрешается ли нам это? – с улыбкой спросил отец Жан. – А вы считаете, мы должны читать исключительно Евангелие от Иоанна и книги, рекомендованные Ватиканом? О да. Раньше это было запрещено, но теперь нам разрешили более тесный контакт с внешним миром в целях его познания. Это стало даже поощряться – в определенных границах, конечно.
– Да, хорошо. – Флавия умолкла, пытаясь вспомнить, о чем они говорили. – Ну да, – продолжила она, ухватив потерянную нить. – Где находится ваша… келья? Или теперь это называется по-другому?
– Все правильно. Она выходит во двор, мои окна находятся прямо напротив церкви. Если бы там был какой-нибудь шум или крики, я бы непременно услышал.
– Но вы ничего не слышали?
Он покачал головой:
– Нет, а у меня очень чуткий сон, я просыпаюсь от малейшего звука. Меня будит даже пение птицы в дальнем углу сада.
Флавия выждала паузу. Почему она ему не верит? Он сидел, спокойно сложив руки на коленях, так, словно отсиживал длинную церковную службу. В его поведении не было ничего подозрительного, но она абсолютно точно знала, что он утаил от нее нечто существенное.
– А скажите, отец, кто предложил Менцису отреставрировать Караваджо?
– Он сам и предложил, – ответил старик. – Мы ничего не платим ему. Собственно, поэтому мы и приняли его предложение.
– Он работает совершенно бесплатно?
– Да. По-моему, он получил грант на эту работу от какой-то американской благотворительной организации. Мы оплачиваем только кисти и краски, хотя и это составляет значительную сумму.
– Вы не находите ничего необычного в его предложении?
– Трудно сказать. Он сказал, что хочет привести картину в порядок и готов сделать это безвозмездно. Кто мы такие, чтобы сомневаться в чистоте его помыслов?
Флавия поблагодарила отца Жана за беседу и отпустила. Потом повернулась к Альберто:
– Ну?
– Ты думаешь, один из этих сумасшедших монахов проломил другому башку?
– Да ничего такого я не думаю, – лениво возразила она, раздумывая, насколько позволительно в монастыре закурить. – Просто пытаюсь разобраться. Я никогда не делаю скоропалительных выводов, даже в отношении священников. А мой скептический взгляд объясняется тем, что наша беседа была абсолютно бесполезной.
– Ладно. Ну что, пригласим теперь синьору Грациани? А потом прервемся на обед.
Они сошлись во мнении, что настоящие профессионалы всегда обедают рано.
Синьора Грациани ворвалась в комнату и в сильном волнении уселась на стул. Флавия с удовлетворением оглядела ее. Такая не станет ничего скрывать, подумала она. Ее показания представляли особую ценность по трем причинам: она питала нежные чувства к украденной "Мадонне", первой обнаружила пострадавшего и имела в распоряжении ключи от церкви.
Синьора Грациани сообщила, что только начала уборку, когда увидела лежащим в луже крови отца Ксавье. Она закричала. Больше потрясенной женщине было нечего добавить, и она надолго умолкла.
Флавия спросила, что она делала вчера вечером и сегодня утром. Синьора ответила, что все время была дома, не видела и не слышала ничего подозрительного. Вместе с ней живут ее дочка и внучка – с тех пор как этот мерзавец, ее бывший муж, бросил их на произвол судьбы, убежав с какой-то шлюхой. Господь, может, и простит его, но она, синьора Грациани, – никогда. "Клянусь вам".
– Пожалуйста, помните, синьора, что для нас любая мелочь может представлять огромную важность.
Женщина покачала головой. Утром она пришла в церковь, набрала ведро воды и двинулась по проходу между скамьями, собираясь закрыть дверь, когда увидела…
– Какую дверь вы собирались закрыть?
– Главного входа. Она была слегка приоткрыта – разве вы не заметили? Я заперла ее и тут увидела…
– Боже, – прошептала Флавия. У нее перехватило дыхание. – Спасибо, отлично, – торопливо поблагодарила она. – На сегодня, я думаю, достаточно. Большое спасибо, синьора.
– Может быть, вам известно что-то еще? – впервые за все время подал голос Альберто. – Думаю, известно. Скажите нам, синьора? Вы знаете, от чьей руки пострадал отец Ксавье?
Женщина снова кивнула.
– Да, я знаю, – сказала она.
Передние ножки стула со стуком опустились на пол, и Альберто навалился на стол.
– Ну?
– Это сделала она.
Альберто отпрянул, решив, что синьора Грациани имеет в виду Флавию.
– Простите?!
– Моя госпожа. Это сделала она.
– Ах…
– Она сурово наказывает грешников, но милостива и добра к тем, кто искупил свои грехи. Отец Ксавье был скверным человеком, он отвернулся от нее. И понес наказание.
– Ну…
– Он перестал пускать людей, которые любили ее и просили ее о помощи. И еще он хотел обидеть мою госпожу.
– Минуточку, – сказала Флавия, которая наконец поняла, о чем идет речь. – Вы имеете в виду картину?
Синьора Грациани растерянно посмотрела на нее.
– Конечно. – Она удивленно пожала плечами.
– Вы считаете, что отец Ксавье пострадал от картины?
– Моя госпожа наказала его, – строго сказала женщина. – Человек без веры не может служить Господу.
– Да, верно. Большое вам спасибо, – кивнул Альберто. – Вы нам очень помогли. Спасибо, что не пожалели времени и согласились побеседовать с нами.
– Вам нужно заявление в письменном виде? – поинтересовалась синьора Грациани.
– Не сейчас. Может быть, через день-другой, – ответил Альберто, открывая перед ней дверь.
– Вы не поверили мне, – улыбнулась синьора, склонив голову набок. – Но вы увидите, что я была права.
– Черт побери, – сказал он, закрыв за ней дверь. – Я уж подумал…
Флавия засмеялась.
– Видел бы ты свое лицо.
Он фыркнул.
– Вероятно, нам нужно сходить осмотреть эту дверь. Хотя столько времени прошло… Как ты думаешь?
Она кивнула:
– Я думаю, она уже стерла все отпечатки.
– Наверняка. Но прежде всего нам нужно выяснить, кто открыл дверь.
Глава 7
Лекция – до идиотизма беглое перечисление самых выдающихся произведений, созданных в семнадцатом веке по заказу церкви, – прошла довольно сносно. В начале лекции аудитория насчитывала человек сорок, в конце осталось не больше двадцати. Поначалу утечка студентов тревожила Аргайла, но декан факультета успокоил его, сказав, что это совершенно нормально для…
– Чего? – спросил Аргайл.
– …для утренней лекции, – прозвучал ответ. – Эти ребята не любят рано вставать. Поскольку они – или их родители – заплатили за обучение огромные деньги, они считают, что мы должны подстраивать расписание под них. Точно так же они думают, что ученая степень находится в прямо пропорциональной зависимости от размера платы. И еще, – продолжил этот кладезь премудрости. – Вы показываете им мало слайдов. Рискуете, коллега… Они любят смотреть картинки. Когда вы не показываете им картинки, они не знают, чем заняться. Им приходится слушать и думать. И ваша манера ведения лекций… Дорогой мой, вам не кажется, что вы избрали слишком авторитарный стиль? Вы не пробовали проводить занятие в интерактивном режиме?
– Как это?
– Отмените иерархию. Пусть они учат сами себя.
– Но они ничего не знают, – возразил Аргайл. – Как они могут себя учить, если они даже не знают, с чего начать?