На их счастье путь был открыт, на ступеньках крыльца валялась челюсть динозавра с шапкой в зубах. Филимон высвободил свой головной убор, аккуратненько положил челюсть на порог. Он натянул свою шапку на голову Маку, так, хоть, не бросалась в глаза его рана и кровь. Ну а то, что молодой человек покачивается слегка? Пусть тот кто без греха кинет в нас камень. Один друг другому помогает дойти до дому. Вот и все.
– Давай отойдем отсюда и поймаем машину – произнес Максим.
Тачку они остановили быстро, правда сумму запросили космическую, но Максим не торгуясь заплатил вперед. Он назвал адрес одной из своих многочисленных подружек. Уже через двадцать минут они были выпущены в уютную, но крохотную однокомнатную квартирку девушки Зои, медсестры по образованию, очаровательной подруги по призванию.
Максим тут же сочинил ужасную историю о бандитском нападении на одинокую старушку и о бандитской пуле. Зоя заохав, начала оказывать первую медицинскую помощь пострадавшему, сопровождая ее охами, вздохами, причитаниями и поцелуями. Лоховскому, для успокоения нервенной системы и крепкого сна, было накапано тридцать капель валерианки и дана таблетка. Филимон, которому постелили на кухонном полу, под столом за неимением места. Кухонка была как игрушечная, ноги Филимона упирались в печку, а голова в стенку. Но все эти неудобства, после пережитых волнений, сейчас казались совершенно пустяковыми. Филимон посчитал до десятого барашка и вырубился.
Проснулся он того, что девичий голос напевал в ванной. "Вот слышимость в квартирах, – не открывая глаз, подумал Фил. – Соседи поют, а мы их слывшим так, будто они в нашей ванной моются".
Не открывая глаз Филимон сел на кровати и стукнулся головой о что-то твердое.
– Ой, ма… – не сдержался Филимон, потирая ушибленное место.
Он огляделся по сторонам. Это не квартира Макса и не его коммуналка. Где он и почему спит под столом? Филимон Аркадьевич, у которого после удара напрочь отбило память никак не мог понять где это он. Потирая шишку, которая росла с катастрофической скоростью, он выбрался из-под стола.
– Встали уже? Доброе утро. А Максимка еще спит, – на пороге стояла симпатичная рыженькая девушка в коротеньком халатике.
На ее миленьком лице без явных признаков косметики сверкали огромные зеленые глазищи, окаймленными густыми ресницами.
– Доброе, встали – автоматически ответил Филимон, припоминая все что случилось накануне и кто эта девушка.
– Вам нехорошо? – озабочено произнесла девушка, глядя на бледного и растерянного Лоховского.
– Да нет, просто с непривычки стукнулся, шишка наверное.
– Шишка, сейчас компресс холодный приложим. Садитесь – скомандовала девушка, не обращая внимания, на протесты Филимона Аркадьевича. Ловкими уверенными движениями она ощупала шишку:
– Ого, здоровенная какая! Голова не кружить у вас? Не тошнит?
– Да нет, смущенно ответил Филимон, – Немножко болит.
– Ну это не страшно. У меня примочка есть замечательная, сейчас приложим. Через пять минут боль утихнет. До свадьбы заживет, – засмеявшись, произнесла Зоя.
От ее легкого серебристого смеха на душе Лоховского сделалось легко и даже боль немножко отпустила.
Когда заспанный, все еще немного бледный Максим появился на кухне, Зоя и Филимон пили чай. Девушка рассказывала смешные случаи из своей медсестринской практики и они весело хохотали. При виде Максима девушка посерьезнела, спросила о самочувствии, осмотрела рану и, накормив мужиков завтраком, упорхнула на дежурство.
– Пока, не пропадайте, – чмокнув их обоих в щеку (Филимона по-сестрински, Максима погорячее), – Дверь просто захлопнете за собой. И не шалите больше, в другой раз меня может не оказаться под рукой.
Как только за девушкой захлопнулась дверь Макс спросил:
– Ну? Смотрел?
Если честно, у Филимона совсем вылетело из головы, что в его сумке лежат журналы. И возможно один из них… Он принес из прихожей свою сумку и дрожащими руками стал выкладывать их на стол. С особой тщательностью они стали перелистывать журналы. Одновременно начали и одновременно закончили – пусто, ничего. Оставался последний.
– Д-давай, т-ты, я н-не могу, – пододвигая журнал к Максиму проговорил Филимон.
Максим секунду поколебавшись придвинул журнал к себе. Страницу за страницей был просмотрен и этот журнал. Мечта снова помахала им своей ручкой, а случай, гнусно ухмыляясь, показал им свой зад.
Филимон обхватил голову руками и застонал от отчаяния.
– Ну, Фил, брось. У нас еще куча журналов впереди. Мы все равно его найдем.
– Нет, никогда. Даже если мы его найдем, у нас его отберут. Я знаю. Я невезучий. Я все несчастье приношу и тебе принес. С самого рождения так, меня чуть в роддоме не уронили, потом чуть младенцем не украли, потом имя дурацкое дали… Меня никто не любит,… я никому не нужен… Я…
– Ну почему же, если посолить… – произнес Максим.
– Чего посолить…?
– Ну, я это, в том смысле, что я тебя люблю, если посолить… – Максим едва сдерживал улыбку.
До Филимона дошел смысл шутки и он расхохотался.
– Ну вот и славно, истерика прекратилась, будем думать, что делать дальше. Как бороться с конкурентами. – произнес Макс, потирая пальцем ямочку на подбородке.
Филимон уже давно заметил, что именно таким образом Максим сосредотачивается, когда размышляет о чем-то важном и серьезном.
– Пора нам в психушку, давно пора. – задумчиво произнес он и вдруг громким голосом запел – Пора, брат, пора.
– Слушай, а как мы туда попадем? – поинтересовался Филимон.
– Очень просто. Ногами. Пойдем, пойдем и попадем. – съязвил Максим. – Если бы я знал как это сделать мы уже давно бы там были. Если честно, я как-то не думал об этом. Надеялся, что марка в этом журнале. А тут древнее индийское жилище – фиг вам.
– Вигвам, – на полном серьезе поправил друга Лоховский.
Максим уставился на приятеля с нескрываемым изумлением:
– Ну ты даешь. Ты с какой планеты на нашу Землю попал? Что, мультиков в детстве не смотрел?
Теперь настала очередь удивляться Филимону. Если честно, ему даже в голову не приходило, что Максим цитирует мультики. Как-то это все не вязалось с его мужественным, спортивным обликом. Ну там "Про Это", "Шоу для настоящих мужчин" – понятно. Но мультики?
– Какие мультики, – вздохнул Лоховский, – Меня с пяти лет в шахматный клуб записали, потом в математическую школу отдали, потом в клуб любителей физики и математике при университете. Не до мультиков.
– Вот это да! А я еще тебе про тяжелое детдомовское детство рассказывал, ты меня извини, я же не знал…
– Да ладно, – махнув рукой ответил Филимон. – Чего там. Вся жизнь еще впереди, как найдем марку куплю себе видик, кассеты с мультяшками и буду смотреть, восполнять утраченное.
Максим немного смущенно произнес:
– У меня дома есть пара кассет, в качестве тонизирующих и антистрессовых, так что как выберемся отсюда – дам посмотреть.
Мир был восстановлен. Приятели разошлись по разным углам придумывать, как пробраться в психушку.
* * *
Сивухин быстренько перекусил и решил посетить музей. Теперь он знал, что круг охотников за сокровищем состоит из трех группировок: Лоховский с приятелем, Мерзеева с Михеичем, и он. Себя Константин тоже считал группировкой. И так, у него было одно преимущество: он знал о своих соперниках, а они не подозревали о его существовании. Это был козырь, которым Сивухин должен был воспользоваться. Костик достал из шкафа все тот же самый костюм, любезно предоставленный для этого приключение "Домом моделей Козябкина", кое-как привел его в порядок.
Глядя на свое порядком заросшее щетиной лицо, он решил побриться. Закрыв за собой дверь в ванной, Сивухин пошарил по полочкам соседей. Так, Козябкинский станок уже не брил, а драл лицо. Пора бы Козябкину станок сменить, о себе не думает, пусть хоть о других позаботиться. А вот станок Фильки Лоховского был еще ничего. Как в рекламе, бриться одно удовольствие. Сивухин без зазрения совести использовал чужую вещицу, Филимону оно теперь без надобности, а добро зря пропадать будет. Не экономно.
После бритья Сивухин побрызгал себя дезодорантом одной из соседок, забытым после приема душа.
Побритый, умытый, причесанный и благоухающий Сивухин стучал в дверь к Козябкину, отсыпавшемуся после ночной смены:
– Козяба, Козяб, дело есть, – открыв дверь проговорил Сивухин.
– Ба, ты че такой красивый, – поинтересовался трудящийся человек, поднимая всклокоченную, давно нечесаную голову от подушки.
Спал Козябкин уже сутки. Лицо его опухшее от сна и не только, помятое, с отпечатками пуговиц от наволочки являлось резким контрастом Сивухинскому лицу.
Сивухин, изобразив смущение, поделился с другом:
– Мы с Олимпиадой Октябриновной в музей идем. (Имя мнимой невесты всплыло само собой. Сивухин даже не знал, каким образом и откуда в его подсознании хранилось столь вычурное словосочетание, но Костик не мог не согласиться со своим подсознанием, что имя это было очень солидным. Такое же впечатление оно произвело на Козябкина).
– Эка, – восхищенно крякнул он, переваривая имечко. В его голове сразу же сложился образ дородной румяной, домовитой и главное состоятельной вдовушки. – Ну и как у вас? – подмигивая спросил он.
Сивухин заулыбался и подняв большой палец правой руки коротко ответил:
– Во! Козябкин, – произнес он, заглядывая в глаза соседа. – Выручи, а? Как мужик – мужика… Займи рублей сто, о как надо.
Для большей убедительности он полоснул себя ладонью по горлу. Апелляция к мужской солидарности, а может имя пассии Сивухина сыграло решающую роль. Козябкин дотянулся рукой до брюк, валяющихся под кроватью и вытащил оттуда помятые замусоленные бумажки. Отсчитав сумму он протянул Костику со словами:
– Вот тебе сто пятьдесят и ни в чем себе не отказывай. Слушай, а может у нее подружка есть. Тоже вдова, состоятельная. Ты бы узнал?
Сивухин согласно закивал головой, обещая в следующий раз пригласить куда-нибудь вдовицу с подружкой и Козябкина.
Закрывая дверь комнаты соседа Сивухин едва сдерживал ликование: "Ага, в другой раз. В другой раз я уже буду где-нибудь в Сочах или в этой как ее там… Гаити, с красоткой какой-нибудь"
В музей Костик отправился на автобусе, как белый людь. "Хорошо, когда ты при деньгах, – сам с собой рассуждал Костик, – Захотел – на автобусе поехал, захотел – пивка попил, захотел и водочки попил, захотел и…" Список захотел как-то быстро закончился.
На всякий случай, чтоб его не могла узнать Мерзеева Сивухин нацепил на голову кепку и солнечные очки. Он купил билет в музей и на выставку, так как не знал, где находится нужная ему вещь. Расспрашивать у вахтерши он поостерегся, незачем привлекать к себе лишнее внимание. Костик быстренько пробежал по залам музея, остановившись на минуту только возле одного экспоната – первого самогонного аппарата, созданного руками Кукуевскских умельцев аж в начале ХIX века. Аппарат состоял из огромного тульского самовара и еще какой то металлической гнутой фиговины. К аппарату прилагался рецепт, написанный с ятями, на тонкой, пожелтевшей от времени бумаги. Сивухин на всякий случай пробежался глазами по ингредиентам. Несколько раз повторил про себя, проверяя надежность запоминания. После чего двинулся в следующий зал, где располагалась выставка газет и журналов.
Первое открытие оказалось не таким приятным. Сивухин чуть не столкнулся нос к носу с Ниной Михайловной и Михеичем. Они разглядывали журналы возле одного из стендов. Тут же крутились несколько здоровых плотных ребят, совершенно не вписывающихся в атмосферу музея. Здесь они выглядели как чужеродный элемент, как кусок сала на столе мусульманина или как массажная счетка-расческа на зеркале у совершенно лысого человека.
Костик бочком бочком обошел сладкую парочку, разглядывая с отсутствующим видом другие витрины, прислушиваясь к шепоту Мерзеевой.
– Вот, вот они. Жоржинька. Это они. Клянусь самым дорогим, что у меня в жизни есть, – тобой. Они точно мои. Вот эти три. Видишь волн, чернильная клякса. Это когда Машка была маленькой, она чернила разлила. Ух я высыпала ей тогда… А вон уголок отгрызан. У нас тогда псина жила… Всякую дрянь жрал, все что в пасть попадет… Брать надо. Их надо брать.
Голос Мерзеевой дрожал от возбуждения, лицо пошло красными пятнами, она мертвой хваткой вцепилась в локоть Михеича, так, что костяшки пальцев побелели.
– Тише, – предостерег ее Георгий Михеич. – Не хватало, чтоб нас тут задержали. Пойдем на свежий воздух, там все и обсудим.
Михеич поволок упирающуюся Мерзееву на воздух. Ребятки потянулись за ними, внимательно оглядываясь по сторонам. Следом, незаметной тенью, Сивухин. Ему во что бы то ни стало нужно было узнать их дальнейшие планы. Счастливый случай помог ему и в этом. Мерзеева наотрез отказалась удаляться от заветных журналов и не поехала ни домой ни к Михеичу.
Георгий Михеич с трудом уговорил ее посидеть в маленькой кафешке-забегаловке, расположенной рядом с музеем. Это заведение третьего или даже четвертого разряда, с претензией на первый, располагалось в полутемном подвальчике, как раз напротив музея. Кормили тут так себе, обслуживали еще хуже. Однако в забегаловке имелся официант, который принимал заказы и разносил блюда. Вечно пьяный, в замусоленном переднике, рассеянный и нерасторопный он и сегодня обслуживал посетителей. Сивухин сразу узнал в официанте родственную душу. Он дождался пока тот примет заказ, принесет первую порцию и присядет за столиком в углу кафе. Костик заказал в буфете бутылку дешевого вина и подсел к его столику.
– Здорово братан, составь компанию. – обратился он к официанту. Тот поднял на него мутноватые глаза и произнес едва ворочая языком:
– У меня посетители не видишь? Я все-таки на работе.
Посетителями были только Мерзеева с Михеичем и два студента. Нина Михайловна с Георгием Михеичем заказали только кофе, и какой-то песочный тортик в упаковке. Все остальное, приготовленное здесь, не внушало доверия. Михеич что-то тихо говорил, убеждая или успокаивая подругу. Студенты или пэтэушники пили пиво, заедая его сероватыми сосисками.
– А мы тихонечко, никто не заметит, – заговорщицки подмигнув, ответил Сивухин.
Он принес два стакана и налил вино официанту. Поскольку товарищ пил на старые дрожжи, то уже на втором стакане уронил голову на руки, лежавшие на столе, и тихонечко захрапел.
Костик снял с него фартук, взял в руки тряпку и начал вытирать пустые столики, медленно приближаясь к Мерзеевой и Нечитайло. К их столику он успел приблизиться во время. Михеич убеждал Нину Михайловну отправиться домой:
– Детка, мы возьмем журналы сегодня ночью. Мои орлы банки брали, давно конечно. Но навыки остались, мы это музей как консервную банку вскроем. Нам с тобой незачем светиться. К утру ты будешь держать в руках свою марку, это тебе я говорю – Георгий Михеич. А мое слово – как стодолларовая купюра. Никогда не обесценивается…
– Да, а им можно верить, орлам твоим. Может они с нашей марочкой сбегут…
– Ну ты меня обижаешь, – усмехнулся Михеич. – Если ты помнишь моя фамилия Нечитайло, а не Лоховский. Я им про марку и говорить ничего не буду. Их цель достать журналы и мне принести. Журналы они видели, где их взять – знают. Все остальное дело техники.
Костик увлекшись подошел к столику совсем близко, чем обратил на себя внимание осторожного Георгия.
– Любезный, рассчитайте нас, – попросило он пристально разглядывая физиономию, показавшуюся ему смутно знакомой.
Сивухин струхнул порядком, что будет если Михеич его узнает и догадается обо всем. Об этом даже подумать было страшно. Но все обошлось. Костик брякнул от балды какую-то сумму:
– Сто Пятьдесят рублей…
Нечитайло скривил рот в ухмылке, потянулся за бумажником и поинтересовался:
– А что так дорого?
– А обслуживание? – брякнул Сивухин.
– Хватит с тебя сотни, – ответил Михеич, бросив деньги на стол.
Он помог подняться Мерзеевой и повел ее к выходу. Костик воровато оглянулся и сунул в карман одну купюру. Другую, положил на тарелку возле спящего официанта. Фартук он повесил на спинку стула и тихонечко покинул заведение.
Так. Значит музей будут брать сегодня ночью. Следовало придумать как отобрать украденное у головорезов Михеича. О том чтобы действовать силой речи не было. Против таких бугаев силой не попрешь, нужна хитрость. Пока Сивухин ехал домой, он придумал эту самую хитрость.