В данный момент в номере находилось двадцать три мертвеца; с виду всем им было далеко за восемьдесят, а некоторым, возможно, и за девяносто. Почти все седые, а некоторые - совсем лысые. Тринадцать из них пребывали в огромной гостиной, где разговаривали Хагбард и Гауптманн. Эти мертвецы сидели в позах, отмеченных печатью смерти: у некоторых были неестественно задраны подбородки, у других голова свешивалась между колен и костяшки пальцев покоились на полу. Ещё девятеро располагались в спальне, а один в туалете - смерть застигла его на унитазе со спущенными трусами. Это был именно тот престарелый джентльмен с седыми усами и непокорной прядью волос на лбу, который накануне вечером обругал Джорджа в холле отеля.
Гауптманн покачал головой.
- Боюсь, нам будет нелегко выяснить, что произошло с этими людьми. Создаётся впечатление, что все они умерли примерно в одно и то же время. Нет видимых признаков отравления, нет следов борьбы или насилия, но у них на лицах застыл ужас. У всех открыты глаза, и кажется, что они смотрят на нечто невообразимо ужасное.
- А кто они вообще такие? И почему вы сказали, что я мог бы вам помочь, если бы был иудеем?
- Мы нашли их паспорта. Все они - граждане Израиля. Это само по себе довольно странно. Как правило, евреи такого возраста по вполне понятным причинам не горят желанием посещать нашу страну. Впрочем, существовала одна организация, связанная с сионистским движением, которая была создана здесь, в Ингольштадте, 1 мая 1776 года. Эти сионские мудрецы могли собраться тут, чтобы отпраздновать годовщину её создания.
- Да-да, - сказал Хагбард. - Баварские иллюминаты, кажется? Помнится, я что-то слышал о них, когда мы прибыли сюда.
- Эта организация была создана лишённым духовного сана иезуитом, а входили в неё франкмасоны, вольнодумцы-атеисты и евреи. Среди них было несколько знаменитостей - король Леопольд, Гёте, Бетховен.
- И вы считаете, что эта организация стояла за сионистским движением?
Гауптманн отмахнулся от этого предположения.
- Я не говорил, что она за чем-то стояла. Всегда находятся люди, утверждающие, будто за каждым политическим и криминальным событием кто-то стоит. Это ненаучный подход. Если вы хотите понять подоплёку событий, анализируйте положение народных масс - экономические, культурные и социальные условия, в которых живут люди. Сионизм был логическим следствием положения евреев на протяжении последнего столетия. Вовсе не нужно представлять себе какую-то группу людей, которая придумала это движение и способствовала его распространению по каким-то особым и известным только им причинам. Во многих странах евреи находились в ужасном положении, им нужно было где-то приткнуться. И ребёнку ясно, что они считали Палестину самым привлекательным местом.
- Странно, - сказал Хагбард, - если иллюминаты не играли никакой роли в истории Израиля, тогда что тут, в день годовщины этой организации, делали двадцать три старых еврея?
- Возможно, они как раз признавали особую роль иллюминатов или даже сами были членами этой организации. Я направлю запрос в Израиль, чтобы установить их личности. Вероятно, родственники потребуют выдачи тел. В противном случае правительство Германии позаботится, чтобы они были похоронены на еврейском кладбище Ингольштадта с соответствующими иудейскими церемониями. В наше время правительство очень внимательно относится к евреям.
- А вдруг они были атеистами-вольнодумцами и не хотели, чтобы их хоронили согласно религиозным обычаям? - предположил Хагбард.
- Это риторический и, по-моему, несущественный вопрос, - ответил Гауптманн. - Мы посоветуемся с израильскими властями и поступим в соответствии с их рекомендациями.
В дверь постучали, и люди Гауптманн впустили в номер престарелого официанта, толкавшего перед собой сервировочный столик на колёсиках, на котором стояли роскошный серебряный кофейник, чашки и блюдо с пирожными и печеньем. Первым делом он покатил столик по толстому ковру в тот конец гостиной, где сидели Гауптманн и Хагбард. Приблизившись, официант стал наливать им кофе, старательно отводя слезящиеся глаза от трупов.
- Побольше сливок и сахара, - попросил Хагбард.
- Мне чёрный, - сказал Гауптманн и, взяв с блюда пирожное с вишнёвой начинкой, с наслаждением откусил от него.
- Вы уверены, что никто не подмешал ЛСД в кофе или пирожные? - с озорной улыбкой спросил Хагбард.
Гауптманн пригладил рукой волосы и улыбнулся ему в ответ:
- Если в еду, которую мне здесь подают, будет хоть что-то подмешано, я уничтожу весь их отельный бизнес, и им это хорошо известно. Поверьте, они принимают максимальные меры предосторожности.
- Сейчас, когда мы немного познакомились и пьём вместе кофе, - сказал Хагбард, - разрешите мне попросить вас об одолжении. Отпустите меня сегодня. Видите ли, у меня есть кое-какие интересы в США, о которых мне следует позаботиться. Именно поэтому я и хотел бы уехать.
- Но ведь первоначально вы планировали пробыть здесь целую неделю. А теперь вдруг должны немедленно ехать. Не понимаю.
- Я строил подобные планы до того, как уничтожили б о льшую часть американского правительства. И, кстати, поскольку фестивальная программа отменена, у меня вообще нет причин здесь оставаться. Однако мне до сих пор не все ясно. Почему отменён фестиваль? Чья это идея?
Гауптманн важно взглянул на Хагбарда и откусил ещё один кусочек. Хагбард не смог бы лакомиться пирожными в такой вонище. Разумеется, он понимал, что детектива не беспокоит присутствие трупов, но рыбная вонь…
- Начнём с того, Freiherr Хагбард, что исчезли - возможно, утонули - четыре брата и сестра Зауре, известные всем как группа "Американская Медицинская Ассоциация". Сообщения о том, что с ними произошло, запутанны, фантастичны и противоречивы, как и остальные сведения обо всем, что случилось этой ночью. Насколько мне удалось восстановить картину событий, они въехали на машине прямо в озеро.
- С какой стороны?
Гауптманн пожал плечами.
- Вряд ли это имеет значение. Озеро бездонно. Если они там, я сомневаюсь, что мы когда-нибудь их найдём. Должно быть, они наглотались ЛСД, хотя никогда прежде наркотиками не баловались. - Он смерил Хагбарда осуждающим взглядом. - Они подавали большие надежды. А их машина вообще была нашей национальной реликвией. Огромная потеря.
- Из числа знаменитостей погибли только они?
- Кто знает? У нас нет точных данных о всех, кто присутствовал на фестивале. Никто не регистрировал людей, покупавших билеты, хотя это следовало делать. Тысячи юношей и девушек могли утонуть в этом озере. Вам, возможно, не известно, что именно Зауре были душой ингольштадтского фестиваля. Большие патриоты. Они хотели привлечь туристов в Германию, особенно в Баварию, ведь они и сами были баварцами по рождению.
- Да, - отозвался Хагбард, - я читал, что Ингольштадт - их родной город.
Гауптманн покачал головой.
- Этот слух пустил их пресс-агент, когда фестиваль ещё только задумывался. На самом деде они родились в северной Баварии, в Вольфраме-Эшенбахе. Кстати, это родина другого знаменитого немецкого музыканта, миннезингера Вольфрама фон Эшенбаха, который написал "Парсифаля". Итак, теперь, если не случится чуда, их можно считать погибшими, а отвечать за их смерть, судя по всему, некому. Без них фестиваль попросту обречён - это все равно что тело оставить без головы. Более того, правительство настаивает на закрытии фестиваля, потому что мы не хотим повторения событий этой ночи. В отличие от США, в Западной Германии препарат ЛСД все ещё запрещён.
- В некоторых американских штатах он тоже запрещён, - заметил Хагбард. - Он не запрещён в Экваториальной Гвинее, где никогда не было проблемы наркомании.
- Поскольку вы преданный гражданин и восторженный почитатель Экваториальной Гвинеи, я уверен, что вам это приятно, - сказал Гауптманн. - Что ж, Freiherr Челине, я бы с радостью немедленно вас отпустил, однако по ходу расследования у меня могут возникнуть к вам дополнительные вопросы. Так что я просто вынужден попросить вас не покидать Ингольштадта.
Хагбард встал.
- Если вы пообещаете не приставлять ко мне хвост и не следить за каждым моим шагом, я дам вам слово никуда не уезжать.
Гауптманн хитро улыбнулся.
- Вам не нужно давать мне слово. Все дороги блокированы, ингольштадтский аэродром закрыт. Можете спокойно перемещаться по городу, озеру и территории фестиваля. Вас никто не будет беспокоить.
Когда Хагбард выходил из номера, престарелый официант пропустил его вперёд и двинулся следом. Уже в коридоре официант произнёс:
- Какая жалость.
- Вообще-то, - сказал Хагбард, - им всем было за восемьдесят. В этом возрасте можно и помирать.
Официант засмеялся.
- Мне семьдесят пять, но я не считаю, что есть возраст, подходящий для смерти. Однако я имел в виду не это. Возможно, mein herr не заметил в номере аквариум. Он разбился, и рыбы разлетелись по полу. Я присматривал за этим аквариумом более двадцати лет. Потрясающая коллекция редких тропических рыбок. Там были даже египетские ротоноски. И вот теперь они сдохли. Такие дела.
Хагбард хотел спросить, кто такие египетские ротоноски, но старик, кивнув ему напоследок, толкнул дверь с табличкой "Служебная" и скрылся.
Дэнни Прайсфиксер, Леди Велькор и Кларк Кент брели в темноте, не разбирая дороги, пока Прайсфиксера не остановила мисс Портинари.
- Это тебя заинтересует, - сказала она, вручая ему конверт, похожий на тот, что получил Фишн Чипс.
- А что это? - спросил Дэнни. Он видел перед собой гречанку в классическом античном одеянии, держащую в руке золотое яблоко.
- Посмотри.
Дэнни вытащил из конверта фотографию, на которой Тобиас Найт и Зев Хирш заводили часовой механизм бомбы в редакции "Конфронтэйшн".
- Этот человек, - сказала она, указывая на Найта, - хочет изобличить своих сообщников, чтобы самому избежать наказания. Он хочет сдать Хирша и Атланту Хоуп. Ты ведь давно за ними охотишься, верно?
- Кто ты? - спросил Дэнни, уставившись на гречанку.
- Я та, которой было поручено связаться с тобой в Ингольштадте. Тебе говорила обо мне Мама Сутра. Я от иллюминатов.
(- О чем говорят эти двое? - спросил Кларк Кент у Леди Велькор.
- А кто их знает, - пожала та плечами. - Они же оба бредят.)
- "Божья молния" - самая активная из организаций, под прикрытием которых действует культ Жёлтого Знака, - рассказывала мисс Портинари очередную сказку… В нескольких метрах от них Джо Малик сказал Хагбарду:
- Я не люблю ложные обвинения. Даже против таких людей, как Хирш и Хоуп.
- Ты подозреваешь нас в неэтичном поведении? - с самым невинным видом поинтересовался Хагбард.
(Пат Уэлш звонит по телефону.)
- Я не верю в исправительную роль тюрем, - резко сказал Джо. - Не думаю, что Атланта и Зев станут лучше, когда оттуда выйдут. Они станут хуже.
- Можешь не сомневаться, иллюминаты тебя защитят, - торжественно подвела итог мисс Портинари.
Дэнни Прайсфиксер продолжал на неё таращиться.
Где-то далеко звонит телефон, вытаскивая меня обратно в тело, личность, задачу и стирая все воспоминания о том, как я был распорядителем манежа. Я сажусь и снимаю трубку.
- Хирш, - говорю.
- Меня зовут Пат Уэлш, - женский голос на том конце провода. - Я говорю от имени Атланты. Пароль - "Телема".
- Продолжайте, - хриплю я в трубку, предположив, что речь пойдёт о профессоре-пацифисте, которого мы убили на площади ООН первого апреля.
- Против вас сфабриковано дело. Вас обвиняют во взрыве бомбы, - сказала она. - Вы должны скрыться.
Хагбард расхохотался.
- Атланта не вернётся в Штаты. Более двух лет она была двойным агентом и работала на меня. (Я обнаружил дверь товарного склада, которую описывала мне эта женщина, Уэлш. Дверь, как она и обещала, была открыта, но меня заинтересовала вывеска: "Гольд энд Эппель, грузовые перевозки"…) И Тобиас Найт тоже. Все тщательно спланировано, Джо. А ты думал, что идея взрыва твоего офиса принадлежала тебе.
- Но как же Зев Хирш? - спросил Джо.
- Сейчас он приобретает весьма поучительный опыт в Нью-Йорке, - ответил Хагбард. - Я тоже не верю в тюрьмы.
Я в ловушке. Меня окружили эти трое, и Юбела требует: "Скажи нам Слово", Юбело повторяет: "Скажи нам Слово", а Юбелум обнажает меч: "Скажи нам Слово, Зев Хирш…"
- Взрыв в Нью-Йорке? - проницательно переспросил Президент, стараясь выглядеть не менее крутым, чем его предшественник.
- Да, - продолжал Сол, - как только нам стало ясно, что все это связано с "Божьей молнией", мы с Барни отправились в Лас-Вегас. Вы понимаете почему.
Президент ничего не понял, но не собирался в этом признаваться.
- Вы направились в Лас-Вегас? - проницательно переспросил он.
- Да, - откровенно сказал Сол. - Как только мы узнали об "антракс-лепра-пи" и смерти доктора Мочениго, так сразу же поняли: и тут, и там замешана одна и та же организация. "Божья молния"…
- "Божья молния"? - снова проницательно переспросил Президент, вспоминая, как в прежние годы его приглашали ораторствовать на митингах этой организации.
- И тайная группа, которая в неё внедрилась и захватила там власть, - культ Жёлтого Знака. У нас есть основания полагать, что через несколько часов в Лондон прибудет английский разведчик по фамилии Чипс, который привезёт с собой компромат на большинство тайных агентов культа Жёлтого Знака в правительстве Великобритании. Понимаете, сэр, это международный заговор.
- Международный заговор? - ещё проницательнее переспросил президент.
А в Центральном парке наш старый приятель Перри спрыгивает на землю, хватает орешек, брошенный Августейшим Персонажем, и быстро обегает три круга вокруг дерева на случай, если этот друг-возможно-враг вытащит пистолет и начнёт стрелять…
А тем временем в вышине, выше самых высоких калифорнийских гор другой аспект моего сознания парит, словно крылатая поэтическая строфа. Каким-то образом мне ведомо больше, чем сейсмографу доктора Тролля, ведь я последний, действительно последний. Экологи правы: мой вид не просто под угрозой исчезновения, он практически исчез. За последние годы мои чувства невероятно обострились: это уже больше чем инстинкт. Я кружу, я кружу, я парю, закладываю виражи, падаю камнем и плыву. Я (и это для меня большая редкость) не думаю о рыбе, поскольку в настоящий момент сыт. Я кружу, я кружу, думая о полёте, свободе и, менее ясно, о плохих вибрациях, поднимающихся откуда-то снизу. Что, у меня должно быть имя? Что ж, тогда зовите меня Хали Один. Я - последний белоголовый орлан haliaeetus leucocephalus, некогда символ Римской империи, а ныне - Американской империи. Впрочем, ни то, ни другое меня не волнует, меня волнует лишь моя свобода, а в головах у римлян и американцев никогда не было ничего, кроме самых путаных и извращённых идей. Я, Хали Один, покрытый длинными зеленоватыми перьями, кружу и кричу - не от ярости, не от страха и не от злости. Я кричу от восторга, от невыносимого восторга, вызываемого тем, что я существую, и эхо несёт этот Крик от горы к горе, все дальше и выше. Мой Крик не понять никому, кроме представителей моего вида, вот только некому его понимать, потому что их не осталось. Но я все равно кричу, пронзительным криком Шивы-Разрушителя. Я - истинный лик Вишну-Хранителя и Брахмы-Создателя, ибо в моем крике - не жизнь и не смерть, а жизнь в смерти, и я одинаково презираю Перри и Августейшего Персонажа, белок и людей, которым не дано подняться ввысь, в небо, и познать муку и радость превосходства моей свободы.
Нет - потому что они ломали Билли Фрешетт медленно и уродливо и сломали Мерилин Монро как если бы в неё ударила яркая молния Они ломали папу и они ломали маму но черт на этот раз я имею в виду именно это им меня не сломать Нет даже если с Саймоном лучше чем с любым другим мужчиной даже если он знает больше чем любой другой мужчина из всех, кто у меня был Нет это не может быть он это не может быть даже Хагбард который кажется королём цирка самим Распорядителем Манежа и хранителем последнего секрета это вообще не может быть мужчина и ей-богу это не найти в полиции Мистера Чарли Нет это тёмное как моя кожа и мрачная как судьба которую мне навязали из-за цвета моей кожи но что бы это ни было я могу найти это только в одиночку Боже в тот раз крыса укусила меня пока я спала Папа чуть не плача кричал Я убью этого вшивого хозяина Я убью этого подонка я вырву его белое сердце пока мама в конце концов не успокоила его Нет тогда он немного умер Нет было бы лучше если бы он убил хозяина Нет даже если бы его поймали а его бы поймали Нет даже если бы он умер на этом проклятом электрическом стуле и мы сели на пособие Нет человек не должен позволить чтобы такое случилось с его детьми ему следует быть реалистичным и практичным Нет неважно насколько он хорош неважно насколько чудесен оргазм в глубине моей души всегда будет свербить что Саймон белый Нет белый радикал белый революционер белый любовник какая разница все равно получается белый и это не кислота это не настроение в том смысле что черт рано или поздно надо решать в чьём ты трипе в чужом или в своём собственном Нет и я не могу вступить в Божью молнию или даже в то что осталось от былого Движения за Освобождение Женщин я хочу сказать черт что процитированное Саймоном стихотворение сплошная ложь Нет неправда что человек не остров Нет правда в том что каждый человек есть остров а особенно каждая женщина есть остров и тем более каждая чёрная женщина есть остров
23 августа 1928 года в особняке Дрейка, что в старом районе Бикон-Хилл, дворецкий Рэнсид сообщил своему хозяину довольно неприятное известие.
- Дьявольщина, - такова была первая реакция старого Дрейка, - значит, теперь он папист?
Второй заданный Дрейком вопрос прозвучал несколько менее риторически:
- Ты в этом абсолютно уверен?
- Вне всякого сомнения, - ответил Рэнсид. - Служанки показали мне носки, сэр. И туфли.
В тот вечер в библиотеке особняка произошёл диалог, который отнюдь не напоминал разговор по душам.
- Ты собираешься возвращаться в Гарвард?
- Пока нет.
- Но ты хотя бы намерен показаться другому аналитику?
- В наше время они называют себя психиатрами, отец. Нет, вряд ли.
- Черт побери, Роберт, что же все-таки произошло на войне?
- Много разного. Во всяком случае, она принесла нашему банку прибыль, так что не стоит беспокоиться.
- Ты теперь красный?
- Не вижу в этом никакой выгоды. Сегодня Штат Массачусетс за такие взгляды убил двух невинных людей.
- Невинна была только моя тётушка Фанни. Роберт, я знаю судью лично…
- И он придерживается точки зрения, которой и должен придерживаться друг банкира…
Наступила долгая пауза, во время которой старый Дрейк затушил сигару, которую едва раскурил.
- Роберт, ты знаешь, что болен.
- Да.
- Что означает последняя выходка - стекло и гвозди в обуви? Если бы твоя мать узнала, она бы умерла.
Они снова замолчали. Наконец Роберт Патни Дрейк нехотя ответил:
- Это был эксперимент. Ступень развития. Индейцы сиу во время Солнечного Танца делают и похуже. Точно так же поступают многие парни в испанских монастырях и, среди прочих, йоги в Индии. Но это не решение вопроса.
- Значит, с этим покончено?