Иван Дмитриевич зашел с другой стороны и вдруг заметил рядом с мертвецом нечто такое, от чего сердце подскочило и заколотилось. Господи, и этой штуковиной играет Ванечка! Отобрать сегодня же, чтоб духу не было! Он протянул руку. Осторожно, с едва ли не суеверной брезгливостью снял с постели знакомый желтый кружочек. Подброшенный и пойманный на ладонь, жетон явил именно то, что и ожидалось: Большую Медведицу, а вкруг нее слова, похожие на заклинание. Они всплыли раньше, чем Иван Дмитриевич прочел их глазами: ЗНАК СЕМИ ЗВЕЗД ОТКРОЕТ ВРАТА.
Он с такой силой сжал кулак, что ногти впились в кожу - совсем как давеча у Ванечки. Но Гайпель успел заглянуть через плечо.
- Догадываетесь, - тихо спросил он, - что это?
- Нет… А ты знаешь?
- Это масонский знак.
- Что ты мне обещал? - так же тихо напомнил Иван Дмитриевич.
- Что?
- Делать все, что я скажу.
- И что надо? - вскинулся Гайпель,
- Помалкивать.
Вышли обратно в коридор.
- У вас книга есть, куда постояльцев записывают? - спросил Иван Дмитриевич.
Хозяин смутился:
- Есть-то есть…
Швейцар приволок толстую книгу казенного образца за шнуром и печатью. Раз в месяц ее проверял частный пристав, что и было засвидетельствовано его подписью на каждой тридцатой странице. Но не составляло труда понять, что эти подписи обходились хозяину "Аркадии" не только в рюмку водки. Дело в том, что почти все постояльцы, проводившие ночи на аркадском лоне, фигурировали здесь под псевдонимами. Резвясь в зеркальных коробках, они, вероятно, проявляли немалую фантазию, но что касается фамилий, под которыми они это проделывали, тут прихотливое воображение им, как правило, изменяло. Многостраничный реестр был удручающе однообразен.
- М-да, - хмыкнул Иван Дмитриевич, добравшись до последней страницы.
На вчерашний вечер из четырнадцати номеров были заняты восемь. Фамилии проставлены следующие: четыре Ивановых, Петров, Энский, Энэнский и князь Никтодзе.
- Вы этих людей знаете? - спросил Иван Дмитриевич.
- Иных знаю, - подобострастно отвечал хозяин, - иных, сами понимаете-с, неприличным счел спрашивать… Вот, к примеру, Яков Семенович. - Хозяин ткнул пальцем в нижнего из Ивановых.
Но относительно троих его однофамильцев, один из которых занимал к тому же соседний номер, ничего путного он не сообщил: никаких особых примет, люди как люди.
- А Петрова знаете по фамилии?
- Так он и есть Петров, на морской таможне служит. Черт ему не брат, всегда прямо так и пишет: Петров.
- А Энский? Энэнский?
- Этих двоих вчера первый раз увидел. Раньше-то не живали у меня. Но оба солидные господа.
- А князь Никтодзе?
Хозяин помялся, но наконец произнес твердо и не без гордости за свое заведение, где бывают такие гости:
- Это большой человек.
- Кто именно?
- Я бы, господин сыщик, вам не советовал…
- Ну, живо! - потребовал Иван Дмитриевич.
- Нет, я не могу. Мне стыдно обмануть его доверие.
- В таком случае собирайтесь, поедем в сыскное. Когда вы скажете моему начальнику, что совесть не позволяет вам раскрывать имена постояльцев, он будет восхищен вашим благородством.
- Это… Это пензенский губернатор, князь Панчулидзев, - упавшим голосом сообщил хозяин.
- Тонкого юмора человек, - оценил Иван Дмитриевич. - И все были с женщинами?
- Все, кроме Якова Семеновича.
- Не заметили у кого-то из дам красного зонтика?
- Наталья! - крикнул хозяин мелькнувшей в конце коридора горничной. - Какая-нибудь была вчера с красным зонтом?
- Не помню, - отвечала она, к большому разочарованию Гайпеля.
Тот уже приготовился, что этим невесть откуда взявшимся зонтиком Иван Дмитриевич прямо у него на глазах раздвинет завесу тайны.
- А что за дама была с князем Панчулидзевым?
- По всему видать, важная, - ответил хозяин, - но лица не разглядел. Вуаль на шляпке чернущая, ячея мелкая. Ничего не разглядишь, как у персиянки.
- А с Петровым?
- С ним-то Ксенька была. Шалава портовая, клейма ставить некуда. Я ее вначале и пускать не хотел. Только заведение позорить. Да Петров за нее горой. Разорался на весь этаж: не обижайте, мол, его заиньку! Она, мол, святая душа, чахоточному папаше на кумыс зарабатывает.
Про остальных заинек ничего путного сказано не было. Все прятались под вуалетками, рта не раскрывали и быстро проходили в номера.
- Ладно, - распорядился Иван Дмитриевич. - Айда к князю.
- Он съехал, - сказал хозяин.
- Вы его предупредили?
- Он мой старый клиент. Я должен был сообщить ему, что скоро будет полиция.
- Тогда к Петрову.
- Его я тоже предупредил, - покаялся хозяин.
- А Ивановы? Энский, Энэнский?
- Они на месте. Спят еще небось.
Сунулись в один номер, в другой - никого. Спустились на первый этаж, заглянули еще в чьи-то апартаменты. Пусто, но даже Гайпелю ума хватило определить, что отовсюду бежали второпях, недолюбив или недоспав.
Хозяин выскочил в коридор:
- Наталья! Куда они все подевались?
- Собрались и ушли, пока вы князю за извозчиком бегали.
- Одиннадцати нет! Чего так рано?
- Ушли, - повторила горничная, невинно лупая глазами.
Тут наконец хозяин сообразил, кто в его отсутствие сыграл постояльцам тревогу.
- Ах ты, курва! - страшным шепотом сказал он, подступая к изменнице. - Или я тебе мало плачу? То-то, смотрю, у тебя третья титька выросла. Чего ты туда насовала? Деньги? За сигнал взяла, курва?
- Не подходите ко мне, - спокойно отвечала горничная. - Эта титька не про вас. Те две, пожалуйста, щупайте на здоровье, а эту не трожьте.
- Змея! Сей момент рассчитаю!
- Вы рассчитайте сперва, что я в полиции про вас рассказать могу. Потом уж рассчитывайте.
Иван Дмитриевич тронул Гайпеля за локоть:
- Пойдем. Пусть их.
Итак, "Аркадия" была пуста. Один Иванов лежал мертвый, остальные трое, Энский и Энэнский, упрежденные коварной Натальей, исчезли вместе со своими дамами, растаяли в утренней синеве, растворились в толпе на улицах великого города. Призраки с деревянными фамилиями, с безымянными возлюбленными, где их теперь найдешь! Можно было, разумеется, разыскать таможенника Петрова и грузинского князя на пензенском престоле, но стоит ли? Сердце подсказывало, что это ложный путь.
- Панчулидзева с Петровым - долой, - сказал Иван Дмитриевич, - остаются пятеро. С кем-то из них эта дамочка сюда и пришла. Назначила свидание Куколеву, а пришла с другим.
- У меня была такая мысль, - вставил Гайпель, который жадно ловил всякий случай показать, что его не напрасно взяли в помощники. - Нет, думаю, что-то здесь не то, должен у нее быть сообщник.
- По крайней мере, с шапкой-невидимкой все попятно.
- Я тоже сразу понял, - не унимался Гайпель, - что тут замешан мужчина. Как увидел этот жетончик, прямо в голову ударило.
- Чем ударило?
- Мыслью, Иван Дмитриевич! Нет, думаю, женщин-то в масонские ложи не принимают.
7
До обеда Иван Дмитриевич составлял протокол, ругался с приставом, склонным перекладывать на других свои служебные обязанности, потом заставлял хозяина говорить с Натальей в том номере, где убили Якова Семеновича, а сам снизу, из ее каморки, слушал через дымоход и убедился, что, действительно, слов разобрать нельзя, только тембр голоса.
Одновременно были допрошены два лакея, но и они о вчерашних постояльцах не открыли ничего нового. Никто из гостей не имел ни шрама на лице, ни бородавок на щеках, никто, кроме покойного, не хромал, все говорили без акцента, платье имели приличное, были среднего телосложения и в летах тоже средних. Но в конце концов, как жемчуг в куче навоза, сверкнуло одно бесценное известие: один из Ивановых, занимавший номер по соседству с Яковом Семеновичем, и его пассия бежали из "Аркадии" еще до того, как Наталья пришла предупредить их о скором визите полиции. Когда она к ним постучалась, в номере уже никого не было. Правда, время их бегства так и осталось тайной. Под немигающим взглядом Ивана Дмитриевича швейцар уронил слезу и сознался, что под утро его бес одолел: уснул на карауле.
Жемчужина сверкнула, но тут же и погасла. Едва Иван Дмитриевич начал всех подряд расспрашивать об этой парочке из соседнего номера, потянулась опять все та же бестолковщина: не хромые, не кривые, руки-ноги на месте, у дамы лицо под сеткой. Наталья несколько раз уходила и прибегала назад с новыми сообщениями, одно другого никчемнее. То вспомнит, что башмачки у любовницы Иванова были черные, то - что пуговички на пальто серенькие, а окантовка по рукавам тоже черненькая, как башмачки. Среди этих ее наблюдений единственное, пожалуй, давало пищу для ума.
- Видать, - сказала Наталья, - что не она при нем, а он при ней.
Зашли в их номер, но там не обнаружилось никаких предметов, забытых ночными хозяевами.
В это время полицейский доктор Вайнгер возился с телом покойного и составлял свои бумаги. Иван Дмитриевич при сем не присутствовал. При сыскном отделении числились два доктора - Вайнгер и Валетко, и обоим он руки не подавал после истории с купцом Зверевым. Наследники заперли его в чулане и уморили голодом, а эти полицейские эскулапы, глазом не моргнув, написали в заключении, будто бедняга Зверев умер от сужения пищевода. Ясно было, что из полученного наследства убийцы щедро оплатили такой диагноз, но доказать ничего не удалось. Часть докторской мзды осела в карманах начальства, Вайнгер и Валетко изображали оскорбленную невинность, а Иван Дмитриевич остался в дураках. Поэтому сейчас он с Вайнгером объясняться не стал, лишь через Гайпеля передал ему, чтобы расследовал, какой именно яд подсыпали в вино, и указал, что бывает с человеком от подобной отравы.
Во второй половине дня Иван Дмитриевич поехал в сыскное, там учил Гайпеля искусству составления докладных записок и беседовал с начальством, от которого какое-то другое начальство требовало как можно скорее раскрыть это преступление. Причина этой поспешности поначалу держалась в секрете, но Иван Дмитриевич настоял и узнал следующее: "Аркадия" находилась по соседству с модным французским магазином, где инкогнито делала покупки лично одна из великих княгинь.
После такого дня голова гудела как чугунная, и вечером, когда подходил к дому, в ней оставалась одна мысль - о том, что обещал сегодня купить Ванечке гостинца, да не исполнил.
Возле подъезда окликнули:
- Иван Дмитриевич!
Он устало оборотился и увидел Зеленского.
- Вы мне вчера записочку оставляли. Извините, вернулся поздно и не решился беспокоить. Только что заглядывал к вам, но не застал… Извольте, я готов ответить на ваш вопрос.
- Конечно, конечно. - Иван Дмитриевич не сразу сообразил, о чем речь.
- Я вижу, вас это уже не интересует. Справились у кого-то другого?
- Напротив, Сергей Богданович, ничего не узнал и очень интересует.
- Тогда сообщаю вам, что в нашем, - Зеленский дважды повторил это слово, - в нашем Священном писании такой фразы нет.
- А в каком есть?
- Ни в каком из мне известных. Ее нет ни в Библии, ни в Талмуде, ни в Коране. Равно как и в тех книгах, которые считались священными у римлян и древних греков. Но за индусов, египтян, персов или китайцев я ручаться не могу. За вавилонян, шумеров и ацтеков - тоже.
- А за масонов? - спросил Иван Дмитриевич.
- За них в какой-то степени - да, могу. Насколько я знаю, в масонских текстах чаще фигурирует число пять, а не семь. Пять ран Иисуса Христа, пять оконечностей человеческого тела и пять тайных центров его силы. Отсюда знак пентаграммы. В музыке тоже предпочтение отдается квинте.
- А семерку, значит, масоны не уважают?
- Ну, категорически я не стал бы утверждать. Но вообще-то число семь указывает скорее на то, что интересующая вас фраза имеет какой-то мусульманский источник. Точнее, арабский. Турки и татары отдают первенство девятке. Впрочем, это все сведения хрестоматийные.
- Я человек темный, - сказал Иван Дмитриевич. - На медные деньги учился.
- Не скромничайте. Ваша интуиция стоит магистерской степени по меньшей мере.
- Вашими бы устами, Сергей Богданович…
- Не буду скрывать, - признался Зеленский, - я весьма заинтригован. Это связано с каким-нибудь преступлением? Не удовлетворите мое любопытство? На улице говорить неудобно, а я, в отличие от вас, человек холостой, никто нам не помешает. Кухарки и той сейчас нет. Поговорим спокойно, чайку попьем.
Зеленский жил в одном подъезде с четой Нейгардтов. Они на втором этаже, он - на четвертом. Вошли в неухоженную комнату, заваленную книгами, которым не достало места на полках, старыми газетами, папками, тетрадями и разным бумажным хламом. Золотое тиснение и кожа переплетов соседствовали с жалкими брошюрами, а то и вовсе с луковой шелухой или забытыми тут же грязными носками.
- Если судить по заглавиям книг, - сказал Иван Дмитриевич, - это кабинет ученого. Но библиотеку в таком беспорядке я видел только у одного человека, и он был поэт.
- Вы, как обычно, попали в самую точку, - улыбнулся Зеленский, - в самое мое больное место. Раз уж мы заговорили о мусульманах, у них есть любопытное поверье. Я часто вспоминаю его, когда думаю о своей жизни. Суть такова. Будто бы Аллах в предвечности сотворил изображение Магомета, вокруг которого тысячи лет витают души еще не родившихся людей. И тот из них, кто сумеет взглянуть на голову пророка, в земной жизни родится халифом или султаном, кто охватит взглядом лоб - князем или, на худой конец, бароном, как наш Нейгардт.
- Говорят, он купил свой титул у какого-то немецкого курфюста, не то герцога, - ввернул Иван Дмитриевич.
- Неважно. Так вот, взглянувший на щеки пророка рождается праведником, на горло - проповедником, на затылок - купцом, ну и тому подобное. Тот, кто посмотрит в глаза Магомету, становится ученым-богословом, а увидевший его брови - поэтом. Я подозреваю, что мой взгляд упал между бровями и глазами, и вышло из меня ни то ни се. Отсюда все неурядицы моей жизни.
Полностью его фамилия звучала так: Зеленский-Сичка. Он происходил из обедневшей, но славной малоросской семьи, в предках числил чуть ли не гетманов, учился в Германии, преподавал в Киевском университете, где пострадал за свои казацкие убеждения, вынужден был уехать на север и здесь как-то стушевался. Серолицый, нервный, в свои сорок лет Зеленский выглядел на пятьдесят. Последние годы он учил гимназисток латыни, жил одиноко, не имел ни друзей, ни, похоже, любовниц, и если водил знакомство с кем-то помимо службы, так разве что с соседями.
- Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о созвездии Большой Медведицы, - попросил Иван Дмитриевич.
- В астрономическом смысле?
- Мне нужно знать, может ли она быть знаком.
- Вот вы к чему, - догадался Зеленский. - Знак семи звезд откроет врата… Думаете, в этой фразе речь идет о Большой Медведице? Но с чего вы взяли? Во многих созвездиях по семь звезд.
Поколебавшись, Иван Дмитриевич все-таки не стал показывать ему таинственный жетончик. От соседей лучше пока держать в секрете. Мало ли! Дойдет до Шарлотты Генриховны, а у нее нужно спросить самому и в подходящий момент. Про смерть Якова Семеновича тоже говорить не хотелось. Иначе Зеленский догадается, что одно тут связано с другим, начнет высказывать свои мнения. А от него совсем не это сейчас требуется.
- Я вам все объясню позднее, - сказал Иван Дмитриевич. - Но дело серьезное, и мне нужна ваша помощь. Я хочу понять, может ли Большая Медведица быть знаком.
- Знаком чего?
- Чего-нибудь.
- Вопрос поставлен так, что ответить нелегко, - сказал Зеленский. - У одних народов она издревле означает одно, у других - другое. Для вас это небесный ковш, для нас, жителей Украины, - воз. Там, где вы усматриваете ручку ковша, мы видим оглобли. Почему так? Да потому что, не обижайтесь, великоросский мужик склонен к пьянству, а малоросский крестьянин испокон веку отличается трудолюбием. Каждый народ смотрит на небо сквозь призму своего национального характера. Образ жизни тоже немаловажен. Для самоедов, например, это вовсе не медведица, а небесная олениха, праматерь всего сущего на земле. Для бедуинов…
- Их трогать не будем, - вежливо прервал Иван Дмитриевич. - Вернемся к нашим широтам. Откуда вообще взялось, что это Марья Ивановна?
- Марья Ивановна?
- Ну в сказках-то медведи. Михайло Потапович, Марья Ивановна.
- К нам пришло из Греции. Существует цикл аркадских мифов о происхождении Большой Медведицы.
Иван Дмитриевич насторожился:
- Аркадских?
- Да, аркадских. Что вы так взволновались?
- Нет-нет, ничего… Из той самой Аркадии?