- Вот и знакомься, - насупил брови ответственный секретарь. - Только в контору свою не тащи, он на валах каждый час нужен. Бери пример с нас. - Странников отыскал глазами замгубпрокурора с райкомводом, застоявшихся за спиной Сергиенко, - Почти все береговые укрепления города объехали по воде. Своими глазами прорехи видели. Людей встряхнули. Бюрократия, она в таких делах вредней паники!
- Работаем и днём, и ночью, товарищ ответственный секретарь губкома! - дёрнулся, пятясь назад, не ожидавший укора Трубкин. - Я лично дополню доклад, если появятся замечания.
- Нет уж, Григорий Яковлевич! - совсем полыхнул плохо скрываемым гневом Странников. - Ты к народу приехал! Есть что - выкладывай сразу, а за мной подтирать не позволю!
Странников, не отошедший ещё от многосуточного пребывания за городом, плавания на моторных лодках по вздувшейся, крушащей берега реке, похмелился с Глазкиным и Аряшкиным на причале завода, где встречал их хлебосольный директор, и открытая заносчивость, верхоплюйство Трубкина, которого он не переваривал, в этот раз взвинтили его не на шутку. Члены комиссии, прибывшие на митинг по суше на машинах, притихли, затаились в ожидании сиюминутной грозы. Но Странников крякнул, выхватил трубку из кармана, сунул в рот, а, опомнившись, хлопнул ею в кулак, развернулся и стремительно шагнул к настилу.
Оттеснив всех, бросился за ним Глазкин. Застывшего в замешательстве начальника ОГПУ больше обойти никто не решался. Толпились, переминаясь с ноги на ногу за его громоздкой поникшей спиной. Уже запрыгнув на настил, Странников в развивающемся на ветру расстёгнутом пиджаке, с взлохмаченными волосами ворвался на трибуну и взмахом руки невольно заставил собравшихся задохнуться от восторга, повскакать с мест и напрячь глотки. Кричали разное, не задумываясь. Это был общий суматошный, нервный порыв.
Больше звучали "Ура!" и "Даёшь Волгу!", но выкрикивалась уже и его фамилия, а Странников зажёг трубку, задымил, облокотившись, и, отставив её в сторону в согнутой руке, заговорил:
- Товарищи! Стихия не прощает разгильдяйства! Терять время на пустяки - смерти подобно! Открываю митинг!
- Ура! - подхватили сотни глоток.
Возвратившись из Москвы, Странников почему-то забросил папиросы и завёл трубку, похожую на ту, что не выпускал из рук его кумир в кремлёвском кабинете. Приметил, как магически действовала она на окружающих. Знакомая по портретам короткая простая трубка рождала известные ассоциации, создавала соответствующую атмосферу, меняла тон голосов собеседников и даже цвет их лиц.
Поступок быстро обратился в привычку, и он уже не замечал, что трубка постоянно мелькала в его руках. Отметил он теперь, как подействовала она на начальника ОГПУ, и намеренно закончил разговор с ним на повышенном тоне, хотя раньше старался не позволять себе этого, в каком бы состоянии ни был.
Между тем подтянулся к трибуне Сергиенко, и ответственный секретарь предоставил ему слово. Вне своего кабинета и стола говорить тот не умел, мямлил и глотал окончания слов, терялся от этого ещё больше и, наконец, совсем смутившись, попытался открыть пухлую кожаную папку, набитую бумагами.
- Товарищи!.. - беспомощно посмотрел он на Странникова. - Я зачитаю последние приказы чрезвычайной тройки и решения губисполкома. Думаю, вам сразу станет понятно, в какое отчаянное положение загнала нас вода.
- Неправда! - вскричал, перебив его Странников, и грубо оттеснил плечом. - Это мы загоним стихию в угол! А приказы?.. Что их читать?.. Этой вот рукой они и писаны!
И он взгромоздил над трибуной и над толпой кулак с зажатой в ней трубкой. Слова его утонули во взрыве смеха и в возгласах одобрения. И теперь прервать его не мог поднявшийся шум:
- Товарищи! Сейчас, когда бешеная стихия, опрокинув все прогнозы учёных и специалистов, собралась припереть нас к стенке, грозя таким уровнем паводка, какого не наблюдалось последние двадцать лет и не вспомнят седые старожилы, перед нами в штабе по наводнению встали два варианта решения главной задачи…
Пауза заставила притихнуть собравшихся. Посвистывал и гудел тревогою лишь ветер в проводах.
- Не распыляя сил и средств, заваловаться на пять-шесть вёрст и свезти туда главнейшие механизмы, оборудование, ценности, документы учреждений. Это первый вариант…
Он опять приостановился, ожидая реакции, но народ молчал, насторожившись. Не торопясь сделал затяжку-другую, выпустил дым, прищурился, всматриваясь, будто выискивая подозрительных в толпе. Люди невольно жались, пытаясь спрятаться, опускали головы, ни в чём не виновные, чуя неладное.
- Или, бросив на оборону все средства и силы, отстаивать от стихии весь город?
Вскрикнув, не выдержала, обмякла женщина, закрыв лицо руками. На неё не обратили внимание. Ждали, замерев.
- Мы выбрали единственно верный вариант - защищать весь город! Он должен жить вместе с нами. В Гражданскую спасли его от врага, отстоим и от стихии!
Голос утонул в возгласах одобрения. Когда поутихло, Странников заговорил проникновенно и негромко, заставляя замолчать всех, чтобы слушали его одного:
- Клянусь вместе с вами, друзья мои, и обязуюсь - другому не быть!
Словно умерло всё вокруг, такая наступила вдруг тишина, но поднялся инженер Херувимчик, одёрнул дрожащими руками запылившуюся свою тройку и запел не в такт и хрипло, смущаясь своего голоса:
- Вставай, проклятьем заклеймённый,
Весь мир голодных и рабов!..
И песню подхватили.
"Вот пьянь поганая! - поправляя пенсне, шевелил губами Трубкин, уставясь на покуривавшего трубку ответственного секретаря. - Где и кто научил его так говорить и зажигать чернь? Небось не верит ни во что, кроме баб, водки и власти над этими червями под своими ногами. Никого не признаёт. Но каков говорун! Скажет им сейчас - убей отца, мать родную, и ведь не ослушаются, словно под гипнозом пойдут и убьют!.. Успевает везде латать прорехи… Не схватить его, не удавить! А то бы так и вцепился в глотку поганую!.."
- Григорий Яковлевич! - ойкнул рядом перекосившийся от боли Сергиенко, стараясь вырвать у него свою руку. - Вы мне кость сломаете!
- Фу ты, чёрт! - выругался Трубкин и разжал пальцы. - Расчувствовался от речей Василия Петровича… Умеет говорить секретарь!
Не удержавшись, очутился на трибуне директор, заверил всех членов чрезвычайной комиссии, что приложит все силы; понесло на речи райкомвода Аряшкина, долго и нудно благодарившего комиссию и в особенности её председателя за мудрую мысль мобилизовать весь флот и расставить пароходы, баржи и прочие судёнышки вдоль берега, защищая город от губительных вод; полез было к трибуне начальник гарнизона и охраны, но его опередил замгубпрокурора Глазкин, видя, что Странников подмаргивает ему, показывая скрещенные обе руки - хорош, мол.
- Я в виде справки, - всё же юркнул за трибуну прокурор и, перекрикивая подымавшийся шум, объявил: - В связи с введением в городе чрезвычайного положения от имени прокуратуры хочу предупредить, что лиц, использующих стихийную ситуацию для своих мерзких делишек, ждёт усиленное наказание!
Тут же наступила тишина. Зашикали на неугомонных и поглядывающих на выход.
- Кража, совершённая при наводнении, карается отсидкой не ниже двух лет с конфискацией, а вооружённый грабёж - расстрелом.
- У тебя всё? - спросил Странников.
- Всё, - дорвавшись до графина с водой, выглотал второй стакан тот и, облегчённо выдохнув, сбежал с трибуны.
- А от мародёров как спасаться? - закричали с мест, пробираясь поближе к настилу. - Вооружить бы население? Дружины создать?
- Дружины имеются, товарищи! - гаркнул начальник гарнизона и охраны, которому не дали слова. - Желающие могут записаться прямо сейчас у начальника заводской тройки.
- Троек понаделали, да что толку? Одна суета! - неслось с мест.
- Чего врёшь? - отвечали. - Оружие не выдают, вот беда!
- Их учить надо! Забыли, как стрелять!
- Вспомнят да палить начнут, что делать станешь?
- Тише, товарищи! - попробовал прервать перепалку Странников, поднял руку с трубкой вверх, но она уже загасла. - Вот видите, - при общем веселье выбил он её не спеша и сунул в карман. - Это знак. Будем заканчивать. Главное в нашем положении - дисциплина и никакой паники! Может, мы и перегибаем палку, но за нарушения, разгильдяйство и неисполнение приказов тройки виновных будут карать по законам военного времени. Наш город теперь - сплошная линия фронта!
Он сверкнул глазами, помолчал, усмехнулся:
- А с тройками действительно того… Их получилось больше, чем необходимо, но дело поправимое. Сократим, а освободившимся - лопаты в руки! Но те, кому положено, будут вооружены. Об этом лично позабочусь. Город отстоим. Это я вам заявляю, ответственный секретарь губкома Странников!
III
После встряски у Берздина откладывать дело зама в долгий ящик становилось смертельно опасным. Понимая всю исключительность ситуации, добирался губпрокурор Арёл из Саратова в тонущую губернию паровозом, пароходами и другими попутными средствами, мучился, не переставая, раздумывал, как поступить: ведь оказался он, как в народе говорят, - между молотом и наковальней.
С одной стороны, Странников - ответственный секретарь губкома, портить отношения с которым всё равно, что уподобиться беспечному тупице и совать голову в пасть льву. С другой - коварный крайпрокурор, хотя открыто и намекнувший на известную опасность наводить тень на Странникова, имевшего крепкие связи в столице, однако недвусмысленно пригрозивший скорой проверкой, ждать от которой хорошего было бы не меньшим безумием.
Так и не найдя выхода, но добравшись наконец поздним вечером в родные места, побрёл губпрокурор грязный и уставший прямо с дороги в прокуратуру, кивнул дежурному, открывшему двери, поднялся в кабинет на второй этаж, забросил в угол походный портфель и открыл сейф.
Семьёй он так и не обзавёлся, к баловству тоже склонности не имел, жил один, не держа и домохозяйки, поэтому нередко оставался ночевать здесь же, в маленьком кабинетике, засыпая на стульях или укладываясь прямо на полу перед рабочим столом, бросив под себя видавшую виды шинель. Неприхотливость в быту и одиночество в жизни - известное преимущество, чем губпрокурор дорожил. Берёг он в себе ещё одно качество, так и не заимев привычки запивать беды и неудачи спиртным, поэтому достал из сейфа наган, зло блеснувший вороненой сталью, положил перед собой на стол и не спеша закурил.
Не подводил его этот суровый товарищ ни в одной фронтовой передряге, много лет прошло с той военной поры, не подведёт и теперь, если вдруг понадобится. Так просто он, видавший и худшее боевой командир, не сдаст жизнь неправедному противнику, позорному судилищу и расправе предпочтёт бессловесную пулю…
Тут, за столом, и сморило губпрокурора, сложившего на руки измученную тревожными думами голову.
А утром, которое, известное дело, вечера мудренее, лишь начался рабочий день, вызвал Арёл к себе на серьёзный разговор следователя Джанерти, больше русского, нежели иностранца, хотя и с итальянской фамилией. Надёжней и способней сотрудника он не знал, его и выбрал довериться.
Джанерти не надо было в деталях всего расписывать, он схватывал на лету и понимал с полуслова. При имени зама чёрные проницательные глаза его, до этого безучастно тускневшие, вскинулись на губпрокурора и ярко сверкнули, однако лишь на мгновение, и спрятались под длинными, словно женскими, ресницами. Чертовским красавчиком, видно, слыл предок итальяшки, неизвестно за каким дьяволом ещё при царе Петре перекочевавший в Россию, думалось губпрокурору. Может быть, приспичило удирать от верного кинжала в спину или чаши с ядом?.. Ещё в давние гимназические годы, увлекаясь историей, прознал юный Арёл про порочную и скандально прославившуюся коварством династию Борджиа, отравивших едва не всю знать средневековой страны. С тех пор и считал итальянцев способными лишь на зловредные интриги и заговоры. Прав был или заблуждался, однако Джанерти до прокураты работал агентом в уголовном розыске, прославился как раз тонким чутьём и умением распутывать хитрые и тёмные делишки нэпманов, торговцев-миллионщиков, запускавших руки в карман молодого пролетарского государства, только-только неумело налаживавшего экономику. За профессиональные способности предшественник Арла губпрокурор Вронский переманил Джанерти в прокуратуру следователем и не ошибся. Личное дело итальянца, которое от корки до корки изучил дотошный Арёл, сев в освободившееся грозное кресло, пестрело благодарностями за умелое разоблачение махинаций всевозможных ловкачей и прохиндеев от мала до велика: известный рыбопромышленник Кошкин открывал галерею расстрелянных за крупные хищения, далее следовали торговые дельцы братья Соловьёвы, прозванные за особую наглость и размах Соловьями-разбойниками, тихушник ювелирторга Иосиф Крамер, забиравшийся в недра хранилищ ценностей и орудовавший безнаказанно несколько лет, и прочие, прочие, прочие… хищники поменьше, пытавшиеся поживиться пролетарским добром. Взяточников и взяткодателей Джанерти знал как свои пять пальцев, относился к ним с пониманием пастыря, стерегущего до поры до времени своих овечек, погрязших в грехе и без розовых надежд на скорое исправление, той же монетой платили ему и те: выйдя после отсидки, смущённо кланялись за версту и ныряли в ближайшую подворотню, стараясь больше не попадаться на глаза.
Но были господа мозговитей и понаглей. Кляня для видимости свои прежние заблуждения, объявляя о горячем желании начать праведную жизнь, они проникали в различные околохозяйственные липовые организации - союзы, кооперации, конвенции, федерации или тресты, в бесчисленном множестве создаваемые в хаосе зарождающихся экономических экспериментов, и процветали трутнями, формально не нарушая закона. Наиболее яркой фигурой среди таких махинаторов выделялся Лев Наумович Узилевский, или попросту Лёвка, он орудовал в среде рыбопромышленников. В области торговли маячила зловещая тень Макса, так среди своих величали Максима Яновича Гладченко.
"Подкупать аппарат молодой, энергично набирающей обороты, такой неведомой ранее всему миру машины, которая к тому же имела смелость объявить себя государством рабочих, довольно тонкое искусство, - любил повторять Гладченко в кругу собратьев по махинациям, персоной грата проникая в среду чиновников любого ведомства и вращаясь там, словно сыр в масле. - Здесь необходим особый подход. Безболезненно и без уголовных последствий для себя и своих пациентов способны на это единицы. Среди них я первый".
Этих двух незаурядных личностей Дженерти сразу обозначил губпрокурору.
- Они знают всё, что может вас интересовать в отношении Глазкина, - вымолвил следователь, небрежно покуривая сигару на иностранный манер. - Но для работы с ними я бы попросил для себя особых полномочий и в некоторой степени помощи службы Турина.
- А вы сами успели его забыть? - поинтересовался Арёл, намекая на прежние связи.
- Ваша просьба обязывает, - поднял брови Джанерти.
- Извините. Я бы не хотел его посвящать в наши планы, - резко обозначил губпрокурор, но видя, как изменилось лицо следователя, поправился: - Исключительно в интересах особой секретности поручения…
- Мне кажется, вы заблуждаетесь. Турин не тот человек.
- Что вы имеете в виду?
- Если кто-то из известного контингента осмелился запустить наверх маляву на такую личность в городе, как наш Глазкин, значит, у Турина имеются данные по этому поводу… Он посвящён во все козни такого рода.
- Почему же скрывает? Не даёт хода?.. Это же преступление по службе!
- Прячет или держит до поры до времени, - поморщился Джанерти. - Не ищите здесь злого умысла или чего страшного. По команде он выложит всё, личной заинтересованности он не имеет, у него своя метода.
Арёл оценил намёк следователя:
- Тогда не проще вам самому с ним пообщаться?
- Нет. Он мне ничего не скажет, - лицо следователя окутало непроницаемое облачко дыма. - Я изучил его тактику за то время, что посчастливилось работать под его началом. Извините покорно, но это опасная игра, а опытные игроки козырями не швыряются, если на кон поставлено всё.
- И это говорите мне вы?
- Именно, потому что доверяю вам, как, надеюсь, и вы мне. Доподлинно понимаю критическую ситуацию, в которой вы оказались. И искренне желаю вам помочь.
- Чем обязан, простите? - поморщился Арёл. - Мы с вами друг друга не так хорошо знаем.
- Я привык искать истину, а не выгоду, - привстал в кресле Джанерти и поклонился. - К тому же вы порядочный человек, а Глазкин - мразь. Я удивляюсь, что вы так поздно это разглядели.
"Разглядел!.. Он явно переоценил мои достоинства в этом деле. Правильнее будет - проглядел"! - мелькнуло в голове губпрокурора. Смутившись, он спросил:
- Но как только я обращусь к Турину за материалами, станут ясными мои намерения?
- Вам не следует этого делать, - категорически перебил его следователь.
- Вы только что сами заявляли об этом! - с покрасневшим лицом, Арёл не помня себя едва сдержался от брани.
- Вы заблуждаетесь, Макар Захарович, - тихо, произнёс Джанерти. - Мне достаточно вашего разрешения на контакты с определённой категорией лиц. Ваше слово - и больше ничего.
- Вы собираетесь работать с людьми Турина без его ведома?
Джанерти покачал головой, задымил сигару и снова окутался облаком дыма, будто специально пряча лицо в поисках ответа.
"Вот чёртов итальяшка! Весь себе на уме… - разбирало губрпрокурора. - Но куда деться? Ему всё известно наперёд. И то, что Глазкина за какие-то заслуги покрывает Странников, он знает тоже. Они здесь спелись все, а меня, чужака, держат за идиота!"
- Я воспользуюсь услугами и мерзких людей, - вместе с голосом возник и сам следователь в рассеявшемся облаке дыма. - Против такого противника, как Глазкин, все средства оправданы.
"Нет ли меж ними личной неприязни? - забеспокоился Арёл. - Наворотит, а я попаду из огня да в пламя…"
- Не сомневайтесь, - будто читал его мысли Джанерти. - Лично мне Глазкин обид не причинил, но нашему делу он вреден.
- Вы правы… Однако мне хотелось бы быть в курсе всех ваших действий.
Джанерти грустно улыбнулся:
- Мне представляется, вам важнее результат. К чему вам копаться в грязи, она так прилипчива к чистой обуви?
Губпрокурора заметно смутила откровенная тирада.
- Ну ладно, - помолчав, буркнул он и обмяк. - Рамки закона вам известны. Материалы, что были собраны мною, оставил у себя Берздин. Мне вам дать нечего. Исходите из того, что я рассказал.
- Пик наводнения ожидается со дня на день… - Джанерти уже думал о своём.
- Да. У вас в лучшем случае неделя, ну полторы от силы.
- Уйма времени…
- Торопитесь… Я не знаю, чем вам помочь. К тому же вынужден огорчить: автор заявления при дополнительном опросе отказался от всего.
- Вот так, значит?
- Явно, на него оказано давление.
- Он жив?
- Что?
- Я говорю, нет ничего лучше, как начинать с чистого лица, - улыбнулся Джанерти.