- Объясните хотя бы, ради чего вы так резко нас покидаете? - попросил Сарраг.
- Ради вольного ветра…
Поскольку все трое недоуменно взирали на него, он растолковал:
- Пойду попытаюсь убедить братьев, что сады Эдема могут находиться также и на западе.
Монах шагнул к дверям. Мануэла кинулась за ним:
- Я пойду с вами, фра Варгас! Мы оба будем не лишними, чтобы немного рассеять тьму.
Мануэла с Варгасом распахнули дверь и вошли. Сперва они разглядели в полумраке лишь стол в форме подковы, а также смутные очертания монашеских ряс и сутан, освещенные канделябрами. Продвигаясь вперед, они увидели и другие фигуры, сидевшие в креслах вдоль стены. Некоторые из этих людей смотрели в зал, прикрыв глаза, и вроде бы дремали, подперев голову кулаком. Другие сидели совершенно прямо, надменно глядя вперед. Лишь немногие из присутствующих заметили появление Варгаса с Мануэлой, остальные серьезно слушали оратора, стоящего лицом к столу.
Вновь прибывшие прошли дальше, пока не услышали шепот:
- Сюда… Направо…
Приглядевшись, они увидели Колона, указывавшего им на пустые сиденья рядом собой.
Варгас уселся. Мануэла собралась последовать его примеру, и тут кровь застыла у нее в жилах. На нее в упор смотрел человек, возглавлявший собрание. Фра Эрнандо де Талавера?! Здесь?! Судя по всему, он не спускал с нее глаз с момента их появления в зале. Молодая женщина плюхнулась рядом с Варгасом. Даже захоти она удрать, вряд ли у нее это получилось бы: ноги стали ватными.
Эрнандо де Талавера, в свою очередь, размышлял, не галлюцинации ли у него. Однако это точно она, донья Виверо, в компании генуэзца. Какими судьбами? Как такое возможно? Монах рядом с ней - наверняка тот самый францисканец, Рафаэль Варгас. Значит, араб с евреем где-то неподалеку. Подумать только! Их разыскивают в окрестностях Касереса, а они, оказывается, тут, в Саламанке! Жизненно важно, чтобы у нее не возникло ни малейших подозрений, что он ее узнал. Талавере пришлось сделать колоссальное усилие, чтобы слушать продолжавшего свою болтовню священника. Доминиканец с болезненным небритым лицом выспренно вещал:
- И, наконец, кто этот человек? Это не уроженец страны, подданный наших Августейших Величеств, а чужестранец из Генуи сомнительного происхождения, наверняка выходец из народа, от которого во все времена исходили вонючие испарения неверия!
- Фра Овиедо, ваша критика оскорбительна! - раздался возмущенный голос Диего де Десы. - К чему этот намек на скромное происхождение сеньора Колона? Разве Господь наш не вышел из хлева, чтобы принести свет в этот мир?
- Конечно! Но у нашей Святой Церкви есть все основания опасаться этого новоявленного Мессии, желающего пробить брешь в стенах нашего мира, построенного более тысячи лет назад евангелистами, толкователями Господа, Отцами Церкви и теологами. Да отсохнет рука того, кто нанесет первый удар топором!
Расплывчатый силуэт канул во тьму. Колон сжал кулаки.
- Не принимайте бой на его территории, - на ухо порекомендовал ему Варгас. - Угодите прямиком в ловушку.
Моряк не ответил.
Слово взял Диего де Деса. Он заговорил спокойно, и его тон резко контрастировал со злобствованием предыдущего оратора.
- Сеньор Колон здесь. Он готов ответить на все вопросы. Так задавайте!
- Непременно! - бросил некий субъект лет шестидесяти.
Судя по висящей на груди блестящей цепочке и шапочке, это был ректор университета.
- Во-первых, - начал он, - имейте в виду, что вопросов очень много, и они слишком сложные, чтобы их можно было рассмотреть на одном заседании. Сеньору Колону придется быть в нашем распоряжении несколько недель.
- Мы можем рассчитывать на ваше присутствие, сеньор? - обратился к Колону Талавера.
- Столько, сколько понадобится, - решительно заявил генуэзец.
Исповедник королевы невольно глянул исподтишка на Мануэлу и предложил ректору продолжать.
- Я скажу прямо. Каким бы странным вам это ни казалось, но я поддержу сеньора Колона! Зафрахтуем корабль и направимся на запад!
По аудитории пробежал шумок. Ректор невозмутимо продолжил:
- Думаю, всем известно, что всю свою жизнь я посвятил углублению и расширению системы Птолемея, которая, хотя и существует уже много веков, по-прежнему в ходу. Согласно его концепции, мир по экватору наполовину занят сушей, наполовину морем. Из этого вытекает, что Европа и Азия занимают сто восемьдесят из трехсот шестидесяти градусов, образующих окружность. И это означает, что для того, чтобы достичь Индии, кораблю надо преодолеть расстояние в три тысячи триста семьдесят пять лье! Запасы пресной воды и продовольствия на каравелле не бесконечны: через тридцать дней экипаж ждет смерть. Ну, так что? - Он повторил, четко проговаривая цифры: - Три тысячи триста семьдесят пять лье! Разве существует каравелла, способная нести провиант и пресную воду в достаточном количестве для такого долгого перехода? Сеньор Колон может ответить на этот вопрос?
- Вот видите? - прошептал Варгас. - Тот слабый момент, о котором мы давеча говорили. Теперь ваш выход.
Колон тяжело поднялся.
- Ваш вопрос вполне законный. Никакой нынешний корабль не сможет осилить подобное путешествие. Именно по этой причине скорее всего до сих пор никто и не предпринял ничего подобного. Только дело вот в чем. Расстояние, которое предстоит преодолеть, - вовсе не три тысячи триста семьдесят пять лье, а девятьсот семьдесят семь. И даже меньше, если взять за точку отправления Счастливые острова. - Он вдруг издевательски засмеялся, выдавая таким образом свое волнение.
Ректор, сохраняя спокойствие, спросил:
- Вы можете это доказать?
- Да. Предлагаю вашему вниманию труд по географии под названием "Imago mundi", написанный полвека назад, - генуэзец сознательно выдержал паузу, - представителем Церкви, кардиналом Пьером д'Айи. Он утверждает, что, двигаясь на запад, можно достичь Азии. В своем труде он упоминает греческого географа второго века, Мирина из Тира, который, базируясь на скорости передвижения верблюда, увеличивает протяженность Азии на много сотен лье по сравнению с оценкой Птолемея. И это доказывает, что указанная часть света занимает двести двадцать пять градусов, и таким образом остается преодолеть лишь сто тридцать пять градусов океанической поверхности, чтобы добраться до Индии. Или шестьдесят восемь, если считать от Счастливых островов .
- Какому расстоянию, по-вашему, соответствует один градус?
- Наши эксперты в полном согласии с большинством своих европейских коллег базируются на цифрах, установленных еще четыре века назад египетским географом аль Фергани. Он установил, что один градус на экваторе равен пятидесяти шести милям и двум третям. Поскольку аль Фергани пользовался итальянской милей, а не арабской, то получается расстояние…
- Невероятно! - грубо оборвал его ректор. - С чего вы взяли, что египтянин предпочел итальянскую милю арабской?
- Я в этом убежден.
- Убежден? И это все, что вы можете сказать? Но вы наверняка знаете, что итальянская миля короче арабской больше чем на четыре лье! И принимая ее за единицу отсчета, вы просто-напросто уменьшаете размеры мира на четверть от его истинной величины!
- Совершенно верно, - преспокойно ответил Колон, нисколько не смущенный этим замечанием, - потому что я черпаю свою убежденность также и в Священном Писании.
Начался такой гвалт, что Талавере пришлось воспользоваться всей силой своего авторитета, чтобы восстановить тишину.
Он предложил генуэзцу объяснить.
- Речь идет о книге Ездры, где он точно указывает, что Господь сотворил этот мир из шести частей суши и одной - воды. Исходя из этого, расстояние между востоком и западом не три тысячи триста семьдесят пять лье, а девятьсот девяносто семь. Поэтому я и утверждаю, что такое плавание нам по силам.
Не успел ректор открыть рта, как какой-то старик подскочил в своем кресле:
- Ересь! Как вы смеете смешивать мирской проект - который служит лишь удовлетворению вашей гордыни - с миром духовным!
Поскольку генуэзец собрался что-то возразить, старец с еще большей яростью продолжил:
- Две истины не могут противоречить друг другу, значит, нужно чтобы истины астрономии соответствовали истинам теологии! Сеньор Колон только что доказал нам, - обратился старик к аудитории, - что он всего-навсего вольнодумец, каковые всегда имелись во все времена, во всех науках и даже в нашей святой вере.
Он рысцой выбрался в центр зала.
- Братья мои во Христе! Наука - творение человеческое, а вера - божественное. Наука ошибается, когда противоречит Священному Писанию, потому что только в нем истина! Слова наших евангелистов и святых победили язычников древнего мира. Сегодня чада Христовы несут крест против ислама и его штандартов, обагренных кровью Испании! Что говорит наш великий философ и Отец Церкви святой Августин? Он называет ересью веру в пресловутых антиподов, потому что тогда в тех отдаленных землях жили бы люди, не являющиеся потомками Адама. А Писание учит нас, что все мы происходим от одной и единственной пары. Сеньор Колон хочет, чтобы мы поверили, будто второй Ноев Ковчег уплыл на запад? В Писании об этом не сказано! Нам говорят, что мир круглый. Сущий абсурд! Разве земля в Ветхом Завете ни описана настолько точно, что никаких объяснений не требуется? Небеса, как сказано в Псалтири, натянуты, как свод шатра. Разве можно натянуть шатер вокруг шара? Святой Павел в Послании к Евреям сравнивает небеса с дарохранительницей, развернутой над землею, следовательно, земля может только быть и всегда была плоской поверхностью. Хоть и неровной. - Старик помолчал, потом вытянул руку к Колону. - Ересь!
Мануэла быстро повернулась к Варгасу, чтобы спросить у него, но обнаружила, что его место пустует. И практически тут же раздался голос францисканца.
- Позвольте мне высказаться. Я не астроном и не космограф. Мое имя Рафаэль Варгас, я францисканский монах из Ла-Рабиды. Прежде чем объяснить вам причину моего вмешательства, я хотел бы сказать следующее: я встречался и беседовал с сеньором Колоном. Мне известны пробелы в его доводах. Будущее покажет, прав он или нет. А что касается круглой формы земли, - Варгас повернулся к старику, - так вот, не будучи космографом, я позволю себе высказать вам мои собственные впечатления, ничего не имеющие общего ни с известным, ни с непознанным. Мне доводилось довольно много путешествовать, и я всегда видел, что первыми на горизонте появляются вершины гор. Я плавал на кораблях и наблюдал, что дольше всего на горизонте видна верхушка мачты. Наверное, мои доводы детские, а не научные, но они неопровержимы. Если сегодня и остаются те, кто видит в этом лишь сказку, то завтра это станет очевидной для всех истиной.
По залу прокатился возмущенный гул.
Талавера, стукнув несколько раз молоточком из слоновой кости по столу, призвал к тишине, потом предложил францисканцу продолжать.
- Теперь о причине моего здесь присутствия. Церковь не может вечно опираться на доводы, которые только что привел выступавший брат. Он сказал: "Наука - творение человеческое, а вера - божественное". Он также сказал: "Наука ошибается, если противоречит Священному Писанию, потому что только в нем истина". Разве вы забыли слова Господа нашего? "Вы - свет мира". Если Церковь будет упорствовать и настаивать на своей монополии, то не свет понесет она в мир, а тьму, не надежду, а отчаяние. И не уподобится ли она таким образом тем самым созданиям, давеча описанным оратором, которые предпочитают пожертвовать жизнями, чем вовремя признать свою ошибку? Вы напрасно ищете в Священном Писании слова, ограничивающие стремление человека к познанию. Их там нет. - Рафаэль потер лоб, словно у него разболелась голова. Сильное волнение вынудило его выйти за рамки, которые он установил для себя, прежде чем прийти сюда. Не важно, надо идти до конца. - Осудите генуэзца, если лишь на основании одного пробела в представленных им доказательствах считаете, что это химера. Но умоляю вас, если есть шанс, что он может оказаться прав, не сжигайте его мечты в аду, потому что этот ад будет создан целиком вами.
Варгас замолчал. В зале повисла напряженная тишина. Его слова явно произвели впечатление. В полумраке на него смотрели лица, большей частью серьезные, некоторые - злые. Наверное, это тот старик первым в ужасе завопил, осеняя себя крестным знамением. Затем последовал жуткий гвалт, безусловно, весьма редкий в этих стенах, где обычно царили дисциплина и суровость. Талавера отреагировал не сразу. На протяжении всей речи францисканца он ощущал, как в нем растет чувство, всплывшее из глубин его памяти, из тех времен, когда он сам, еще послушник, представлял себе мир - не важно, плоский или круглый - сотканным из терпимости и прощения. И задавался вопросом, какую роль во всем этом деле играет монах и что его связывает с Абеном Баруэлем?
Талавера посмотрел в зал. Мануэла исчезла. Варгас снова сел рядом с генуэзцем, но к ним присоединился кто-то третий. Высокий тощий мужчина с седой бородой. Возможно, это второй участник, тот еврей, Самуэль Эзра? Талавера не мог слышать, о чем они говорят, видел лишь, как шевелятся их губы. Впрочем, как бы то ни было, Талавера возблагодарил Всевышнего за то, что Он позволил ему снова отыскать этих людей. Возможно, это знак. Теперь нужно только известить Диаса.
Он решительно поднял молоточек и резко стукнул по столу.
- Заседание окончено, - объявил он. - Мы возобновим дискуссию завтра, в это же время.
Мануэла быстро шагала по улочке, периодически тревожно оглядываясь. Узнал ли ее Талавера? Если да, то он никак этого не показал. Она пыталась успокоить себя, что, возможно, исповедник королевы был увлечен диспутом и в полумраке зала ее не разглядел. Как бы то ни было, она не могла рисковать и задерживаться там хоть на секунду.
Мануэла шла, пока на площади Анайа не услышала, как кто-то ее окликает:
- Донья Виверо!
У нее сердце зашлось, она боялась обернуться. Вдруг это Талавера? Мануэла обреченно застыла, как статуя. Кто-то догонял ее бегом.
- Донья Виверо! - повторил тот же голос. Собравшись с духом, она резко повернулась. И тут же расслабилась.
- Мендоса… - облегченно выдохнула она. - Наконец-то…
В это же время Варгас выходил из зала, где еще царил гвалт.
- И давно вы тут, ребе Эзра?
- Достаточно, чтобы не пропустить ваше выступление.
- Но какая муха вас укусила? Почему вы пошли за нами? - Варгас остановился, нахмурившись. - Я понял. Вы подумали, что я не доведу дело до конца.
- Вовсе нет. Просто так уж вышло, что я еще ни разу не видел, как христианина швыряют в ров ко львам. И сказал себе: либо сейчас, либо никогда.
Варгас, слабо улыбнувшись, огляделся.
- А где же донья Виверо?
- Я видел, как она выходила как раз в тот момент, когда вы заканчивали выступление. Должно быть, она направилась к Саррагу в часовню.
В глазах монаха мелькнуло сомнение.
- Странно… Она могла бы нас подождать. Они направились к университету.
- Подумать только, есть еще публика, сомневающаяся, что земля круглая, - снова заговорил Эзра. - Просто невероятно! Не услышь я этого колдуна своими собственными ушами, в жизни бы не поверил! А ректор! Какая бесхребетность! Не соблаговолите ли растолковать мне как-нибудь, почему некоторые индивидуумы - ни рыба ни мясо? Они ни на что не способны, ни на хорошее, ни на плохое. Нет, ну надо же! Вот человек в шапочке и с цепью, который, надо полагать, кое-что смыслит в науке, и он даже не попытался возразить той околесице, которую нес священник!
- По-моему, вы не очень-то добры к ближнему своему, ребе Эзра. Ректор сделал все, что мог. Он нападал на Колона только с научной точки зрения, а не теологической.
- Все это так, - взвился Эзра, - но в некоторых случаях отсутствие реакции, попустительство называется вполне конкретно: по-соб-ни-че-ство. - Раввин, сам того не замечая, говорил все громче, все настойчивей, словно хотел выкрикнуть свое возмущение всему миру. - Адонаи мне свидетель! Этот человек - ничтожество! Ничтожество, потому что трус. Ничтожество, потому что конформист.
Похоже, само это слово привело его в еще большую ярость.
- Они всегда идут дружными рядами и стройными колоннами. Законопослушные, верные традициям, вечно согласные со всем и вся! Вот увидите, придет день, и он не за горами, когда мужчин и женщин начнут сажать за решетку лишь за то, что они другие, и на лбу у них напишут: "Изгнаны за непохожесть!" - Он помолчал, словно задумавшись над чем-то. - Самое главное преступление человека - это внутренняя потребность слиться с установленным порядком, тогда как что-то значительное можно совершить, только лишь усомнившись в существующем порядке вещей и действующих установках. Вот, к примеру, ваш Христос! Что он говорит? "Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч; ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку - домашние его!" - Трясущимися губами он отчеканил: - "И враги человеку - домашние его!" Вы хотя бы понимаете всю глубину этой фразы? Домашние его, его собственная кровь и плоть! Потому что однажды мы проснемся другими. Потому что некий ребенок вдруг захочет стать поэтом в мире, где поэзия - порок. Потому что человек, выросший рабом, однажды восстанет, потому что старик поклянется, что видит доброту и терпимость там, где все остальные вокруг него всегда видели лишь уродство и грех. - Раввин, потрясая кулаком, воскликнул: - Всевышний отвергает установленный порядок!
- Да что это вас разбирает, Самуэль Эзра? Это что, последствия лихорадки? Вас беспокоит, что я не знаю, какой будет судьба сеньора Колона?