Сидевшие в глубине зала члены Святой Германдады являли собой воплощение суровости. Эта армия ополченцев, в прошлом несколько раз распадавшаяся и возрождавшаяся, в правление Изабеллы и Фердинанда наконец обрела свою цель. Ее миссией было установление закона и порядка в провинциях. Виновных они карали сразу, на месте, мгновенно и показательно. Человека, укравшего более чем на пять тысяч мараведи, приговаривали к отсечению ступни. Преступников другого толка казнили на месте, привязав к первому попавшемуся дереву и расстреляв стрелами. Некоторые считали это меньшим злом, потому что до появления "Святого братства" в стране царило беззаконие, никто не мог чувствовать себя в безопасности. Воры спокойно крали все, что им заблагорассудится, бандиты сжигали дома, урожай, убивали людей, и казалось, что правосудие совершенно не способно найти или покарать преступников. И тогда…
Шейх наклонился, чтобы получше рассмотреть последнего из присутствующих в зале: монаха. Может, это обман зрения? Ему показалось, что на выбритой тонзуре монаха он увидел отражение той Испании, о которой Изабелла с Фердинандом мечтали с тех самых пор, как воцарились на Полуострове. Испании единой, святой, католической и папистской. Испании, мечтающей о будущей свободе, о том, чтобы больше никогда никто не вспоминал слово "мосараб", обозначавшее живущего на мусульманской территории христианина, потому что Гранада вскоре падет, и не останется на Полуострове мусульманских земель; и больше никогда не прозвучало слово "мудехар", обозначающее мусульманина, проживающего на христианских землях, потому что Гранада вскоре падет, и не останется мусульман. Времена Альфонсо VII, провозгласившего себя "императором трех религий", миновали окончательно и бесповоротно. Завтра оливковое дерево будет походить на пальму, гибискус - на лимонное дерево, смешаются все запахи и ароматы, и отныне и впредь останется лишь один.
Глаза ибн Саррага обратились к Эзре. Тот сидел с мрачным видом. Судя по всему, мысли раввина шли тем же путем.
Шейх продолжил вслух свои размышления:
- Вы знаете легенду о вратах Юсуфа в Гранаде?
- Что-то такое слышал, но, честно говоря, уже не помню.
- Это одни из ворот, ведущих к Альгамбре. Их воздвигли более века назад по приказу правившего тогда султана Юсуфа Абу эль Хаггага. Два символа указывают верующим на эти врата.
- Говоря "верующим", полагаю, вы имеете в виду мусульман? - уточнил Эзра.
- Разумеется. - Шейх невозмутимо продолжил: - На внешнем своде врат вырезана ладонь с вытянутыми, но не растопыренными пальцами. На внутреннем - ключ. Вам, конечно, известно, что рука там вырезана, как и повсюду у арабов, чтобы отвратить зло. А ключ символизирует первую суру, Аль Фатиха, Открывающую. Эти толкования были слишком простыми или, наоборот, сложными для жителей Гранады, давшим им другое объяснение: "Когда рука возьмет ключ, Гранада падет". Не знаю, как вы относитесь к суевериям, но после последнего землетрясения рука сдвинулась к ключу… Ее от него отделяет расстояние не больше пальца.
Раввин нахмурился:
- Представьте себе, что я суеверен…
- Как бы то ни было, битва неравная. С одной стороны - жесткая организация и железная политическая воля, представленные Изабеллой и Фердинандом, а с другой - крошечный эмират, овеянный очарованием прошлого, порою склонный к героизму, но все больше и больше оторванный от внешнего мира. Год, два, пять лет… Не знаю, когда наступит конец, но однажды мы скажем, что Аль-Андалус некогда была…
- Лично меня интересует судьба живущих на Полуострове арабов. Арабов - и нас, евреев.
Ибн Сарраг грустно улыбнулся:
- Наверное, уедут… если только не станут добрыми христианами.
Появление хозяина положило конец беседе.
- Вот, сеньоры… Гарбансос и рыба. И кувшин свежей воды.
Раввин с шейхом кивком поблагодарили, но оба понимали, что потеряли всякий аппетит.
Им казалось, что у них хватит сил добраться до Севильи засветло, но возраст, недостаток опыта и жгучее солнце, в конечном счете, взяли свое. Наступив на горло собственной гордости, ибн Сарраг первым признал поражение.
Они разожгли костер под усыпанным звездами небом и рухнули в траву, совершенно измотанные и разбитые.
- Мне очень жаль, ребе… Но даже если бы до сапфировой Скрижали оставалось лишь одно лье, я все равно не способен сделать ни шагу.
- Не переживайте, Сарраг. Если бы до Скрижали оставался лишь шаг, я не способен и руки протянуть. Что вы хотите, нужно уметь смиряться и осознавать, что мы уже не юнцы. - Заложив руки за голову, Эзра продолжил, словно говоря сам с собой. - На самом деле… Это тело, которым мы обладаем… какая обуза! Хотелось бы надеяться, что в день, когда мы все воскреснем, мы окажемся избавленными от внутренностей, этих дурацких кишок и вереницы болячек, с ними связанных. В день воскрешения… - повторил Эзра. - Иншалла, как говорят у вас.
Сарраг привстал, несколько удивленный равнодушным тоном раввина.
- Наверное, я ошибаюсь, но мне показалось, что вы не очень-то в это верите.
- Верю, мой друг, верю всей душой. То, что вы услышали в моем тоне, это вовсе не сомнение, а тоска. Я молю Адонаи, чтобы этот день наступил. Поскорее. Завтра.
Грудь ибн Саррага вздрогнула от смеха.
- По-моему, вы очень торопитесь.
- Вы правы. Так и есть. - Приподнявшись на локте, раввин заговорил с неожиданным жаром: - Люди - безумцы. Они больны. В тот самый миг, как они выходят из детства, ими овладевает безумие. Они начинают жестикулировать, сотрясать воздух, гоняться за облаками, в безумии своем надеясь их поймать. Они становятся похожими на курильщиков опия. - Он снова упал на спину, повторив: - Люди - безумцы.
- А мы, ребе Эзра, вам не кажется, что мы с вами тоже такие же безумцы? Глядите: что мы тут с вами делаем посреди ночи в каком-то затерянном уголке Андалусии? Разве это не безумие чистой воды? Ринуться в неизвестность, поверив нескольким страничкам, завещанным другом. Потому что этот самый друг нас убедил, что обнаружил говорящую табличку! Апофеоз иррациональности! Какой-то камень, обладающий божественным посланием, о котором нам ничего не известно. И к тому же мы не знаем, не был ли наш дорогой друг жертвой галлюцинации. Это, по-вашему, разумно, ребе?
- Шейх ибн Сарраг, вы говорили об иррациональном. Со времен Птолемея, и задолго до него, ученые пытаются объяснить устройство мира. Они жизни потратили на это и умерли, так и не найдя ответа. О, конечно, на протяжении всей истории рождалось множество теорий, но никакой уверенности. Одни предположения. Следовательно, если руководствоваться вашими доводами, то я должен прийти к следующему выводу: поскольку объяснения нет, то все на свете бессмысленно, иллюзорно. Тогда мир, природа, жизнь, небо, времена года, способность любить - все это не имеет смысла, потому что необъяснимо. И, тем не менее, мы с вами вполне живые. Земля существует, и мы существуем. И где же иррациональное? Где начинается, где заканчивается? И в чем наш поиск более бессмыслен, чем элементарный факт существования? Если вы соглашаетесь жить, то одновременно соглашаетесь и сыграть партию в шахматы, где пешки - миражи, эмоции, скрытые движения. В реальности, если не в нашем воображении.
- Или воображении другого. Того, кто выше нас…
- Высшей сущности. В воображении…
- Аллаха?
- Яхве.
Порыв ветра взметнул листву.
- Тогда вернемся к рациональному, - произнес ибн Сарраг, словно желая нарушить мечтательную атмосферу, в которую погрузилась их беседа. - Приехав в Уэльву, как мы найдем то место моления?
- Сперва найдем холм.
- Легко сказать. А если вокруг города несколько холмов?
- Если и так, то я сильно сомневаюсь, что на вершине каждого построено культовое сооружение. На этом… - Эзра повернулся на бок, спиной к шейху, - спокойной ночи, Сарраг. Завтра будет новый день.
Араб не ответил. Некоторое время он смотрел на звезды над головой, а потом закрыл глаза.
- Встать!
Сарраг не успел отбросить шерстяное одеяло, под которым спал, как получил в живот удар ногой и вскрикнул от боли.
С лежавшим рядом раввином - чей преклонный возраст, должно быть, все же вызывал некоторое уважение - обошлись более милосердно. Его тоже заставили встать, но без грубости.
Вокруг шейха с раввином стояли двадцать вооруженных мужчин. Ни Эзра, ни шейх не слышали, как они подошли. Судя по одежде, не было никаких сомнений, что это арабы.
- Что вы тут делаете? - рявкнул один из них, с манерами вожака.
Шейх взял себя в руки и гордо вскинул голову:
- Не знаю, кто ты такой, но у тебя совершенно явно отсутствует понятие чести! Разве так должен вести себя араб со своим братом?
В ответ тот хлестко ударил шейха по лицу.
- Сын собаки! Как ты посмел? - Выхватив из ножен кинжал, он поднес его к шее ибн Саррага. - Узри свою смерть!
- Перестаньте! - вмешался Эзра. - Вы не имеете права!
- Ты едва на ногах стоишь, старик. Так что дыши ровнее тот срок, что тебе осталось жить.
- У вас нет никакой причины так поступать. Мы ни в чем не виноваты.
Клинок коснулся щеки раввина. Тот и глазом не моргнул.
- Пустая болтовня. Лучше объясните-ка мне, что вы тут делаете и куда направляетесь.
Эзра решил ответить:
- Мы едем в Уэльву.
- В Уэльву. Зачем?
- Из любви к путешествиям, - с иронией пояснил ибн Сарраг.
- Из любви к путешествиям… - повторил вояка. - Ну конечно. И откуда вы?
- Из Гранады.
- Значит, вы уже какое-то время едете по этой местности.
- Верно.
- Без особой цели?
- Мы же вам только что сказали, - нетерпеливо проговорил Эзра, - что едем в Уэльву.
- Да, но не сказали зачем. Вы торговцы?
- Нет, - ответил ибн Сарраг. - Мы просто путешественники.
Вояка ткнул пальцем в черную шляпу и башмаки Эзры.
- Ты одет, как крестьянин из Месты.
- Да, - чуть поколебавшись, ответил раввин, - я оттуда и есть.
- Без тележки, без съестных припасов… Взять их! - властно гаркнул военный.
В мгновение ока раввину с шейхом скрутили руки за спиной.
Сарраг попытался протестовать:
- Но это же бессмыслица! Скажите нам хотя бы, в чем нас обвиняют!
- Не изображай со мной невинность, брат. Ты сам все отлично знаешь. Вчера вечером в одном лье от Альгендина был перехвачен кастильцами конвой с продовольствием и оружием, направлявшийся к осажденной крепости в Монтехикаре. Штука в том, что христиане никак не могли знать о наличии конвоя в той местности. Их кто-то предупредил. И даже провел до места. Нынче утром мы получили подтверждение: это дело рук предателей.
На лице шейха отразилось изумление.
- И эти предатели…
- Двое арабов: один примерно лет шестидесяти, среднего роста, с могучей шеей, густой седой бородой и кустистыми бровями. Второй старше, с костистым лицом, очень высокий и очень худой.
- А если я вам скажу, что мой товарищ еврей? В глазах вояки сверкнул огонь.
- Иегуди?
Сарраг подтвердил.
- Что ж, меня это не удивляет. Предательство у них в крови. В любом случае, еврей он или нет, мы отвезем вас в Гранаду.
Эзра с отчаянием глянул на ибн Саррага. Кошмар какой-то!
- Ничего не понимаю! - вскричал шейх. - Почему в Гранаду?
- Чтобы передать в руки начальства, а потом… - он изобразил петлю, - повесить, брат. Вас повесят. И возблагодарите Аллаха, потому что, не будь приказа, я бы порешил вас прямо на месте.
Сарраг открыл было рот, чтобы высказать все, что он думает, но не успел. На его затылок обрушился могучий удар, и он рухнул, потеряв сознание.
Бургос
Падре Альварес задавался вопросом, не стал ли он жертвой мистификации. Странички, которые этот молодой человек, араб из Гранады, передал ему, удивительно походили на бумагу, найденную в доме того маррана, чье имя Альварес позабыл. Как же его звали? Барель, Баруаль… Тот же напыщенный стиль, те же оборванные фразы, библейские сюжеты, скомпонованные кое-как. Разница лишь в том, что сейчас это не одна страничка, а десяток. Альварес нервно провел рукой по тонзуре и спросил:
- Напомни, как тебя зовут?
- Сулейман Абу Талеб.
- Ты утверждаешь, что нашел эти бумаги в рабочем кабинете твоего хозяина.
- Совершенно верно.
- Полагаю, ты их прочитал. Молодой человек подтвердил.
- Хорошо. Значит, ты, как и я, смог убедиться, что в них нет ничего компрометирующего. Это всего лишь какая-то абракадабра и, будучи таковой, не имеет никакого смысла. Объясни мне, почему эти бумаги могут представлять хоть какой-то интерес для суда Инквизиции?
- Я же вам сказал: они связаны с безопасностью страны и ваших братьев-католиков. Если бы вы, как я, присутствовали при разговоре моего хозяина с его гостем-евреем, то пришли бы к такому же выводу: речь идет о заговоре.
Фра Альварес поудобней устроился в кресле.
- Повтори, пожалуйста, как можно подробней то, что ты слышал.
- Шейх сказал: "Если это так, то, я полагаю, вы отдаете себе отчет, что мы имеем дело с самым невероятным, самым чудесным приобретением за всю историю человечества. Бесценным сокровищем. Доказательством бытия Бога!"
Монах подскочил, словно в помещении ударила молния.
- Что?!
Юноша хотел повторить все с самого начала, но монах приказал:
- Только последнюю фразу.
- Доказательством бытия Бога.
- Именно так и было сказано? Ты уверен?
- Аллах свидетель. Клянусь!
Альварес снова погладил тонзуру. Совершенно определенно, эта история принимала самый неожиданный оборот. Глубоко вздохнув, он велел арабу продолжать.
- Раввин тут же ответил: "Вы забыли добавить одну существенную деталь: это рано или поздно приведет к крушению всей политической и религиозной системы, которая правит Испанией с установления Инквизиции". Шейх ответил: "Я не очень понимаю связь". И еврей сказал: "Поймете однажды - если этот день настанет, - когда увидите содержание послания".
- Послания? Какого послания? Араб беспомощно развел руками:
- Не знаю. Он всего лишь сказал "послание".
- А потом?
- Увы, оставшуюся часть разговора я не слышал. Меня позвала супруга хозяина, и мне пришлось помогать ей по дому. Однако пару раз я проходил мимо кабинета и прислушивался. И услышал обрывки фраз, где речь шла о каком-то плане, и все время мелькало одно имя: Абен Баруэль.
Абен Баруэль, подумал Альварес. Именно так звали того маррана. Значит, араб говорит правду. Если речь действительно идет о каком-то заговоре, нужно срочно поставить об этом в известность кого следует. И все же богатый опыт подсказывал, что надлежит опасаться всего и вся. Даже доносчиков. На тот случай, если этот араб приехал сюда, чтобы запутать следы, если он всего лишь пешка в чьих-то руках, необходимо умело сыграть в предложенную игру. Альварес решил исходить из этого.
- Сулейман, - медовым голосом начал он, - знай, что мы благодарны тебе за твой поступок. Я совершенно уверен, что он продиктован чувством долга. Но… - он указал на лежавшие документы, - я совершенно не вижу, каким образом это дело касается суда Инквизиции.
Юноша буквально подпрыгнул:
- Как?!
- Успокойся. Совершенно очевидно, что ты не знаешь правил, которым мы подчиняемся. Я объясню. Первоочередная задача суда Инквизиции - выслеживать принявших крещение евреев, продолжающих хранить верность вере предков. Подчеркиваю: принявших крещение евреев. Потому что в душах людей иногда бывает путаница. Мы не преследуем евреев как таковых, а лишь тех из них, кто согласился вступить в лоно Церкви и кто, приняв крещение, тайком предает данные ими обеты. Другой аспект нашей деятельности - карать тех, кто совершает деяния или ведет разговоры против веры или Святой Инквизиции. Также у нас есть право изымать и запрещать распространение некоторых произведений, способных смущать души или поселить сомнения в умах. Наконец, мы должны вести борьбу с содомитами и колдунами. Учитывая все вышесказанное, объясни мне теперь, в чем из всего этого можно обвинить твоего хозяина?
Слуга с отчаянным видом провозгласил:
- "Крушение всей политической и религиозной системы, правящей Испанией со дня учреждения Инквизиции!" Вот что он сказал! Что вам еще нужно?!
- Этого недостаточно. Что бы ни говорили наши противники, суд Инквизиции не карает слепо. Он действует на основе права. Иначе с чего бы, по-твоему, мы предоставляли осужденным столько гарантий? Например, требовать подтверждения показаний свидетелей независимыми от следствия людьми. Разве позволяли бы мы им прибегать к услугам адвокатов, если бы не руководствовались справедливостью?
Фра Альварес не счел нужным упомянуть, что этими независимыми людьми были клирики, набожные и отважные служители Церкви, которым было бы трудновато противостоять своим братьям, и что адвоката назначала сама Церковь.
Он ровным тоном продолжил:
- Прежде чем ты уйдешь отсюда, мне бы хотелось узнать, почему ты так хочешь заполучить шкуру этого ибн Саррага. Ведь, в конце концов, ты же мусульманин и араб, как и он. Ну, так почему?
- У меня есть на то причины! - гордо ответил слуга.
- Деньги?
- Никогда!
- Что же тогда?
- Я вам уже сказал: у меня есть причины. Зачем вам их знать?
Священник не стал настаивать.
- Ладно. Пока что остановимся на этом.
Молодой человек собрался было резко возразить, но Альварес решительным жестом остановил его:
- Аудиенция закончена. Сулейман сердито поднялся.
- Вы об этом пожалеете. Вот увидите! Пожалеете, что столь легкомысленно отнеслись к этому делу!
Он так грохнул дверью, что стены затряслись.
Едва оставшись один, монах вскочил с кресла и метнулся к скрытой двери. Ему предстояло сделать две вещи: во-первых, приказать не спускать с араба глаз, а во-вторых, как можно быстрее поставить обо всем в известность фра Торквемаду.
ГЛАВА 7
Да, но жид весь озаряется, блестит, глаза слепит и невидимкою становится, сжигая мизинчик мертвого младенчика…
В. Гюго. "Торквемада", действие II, явление IV
Сумерки еще цеплялись за вершины Сьерра-Невады, снова показавшейся вдали, но вскоре весь ландшафт погрузится во мрак и воцарится ночь. Сарраг скрипнул зубами. Он не припоминал, чтобы хотя бы раз в жизни испытывал подобное чувство при виде этих гор, предвещавших приближение Гранады. Самое большее через пару дней они въедут в ворота города. Шейх, по-прежнему связанный, пытался справиться с раздражением, терзавшим его с самого ареста, но тщетно. Ярость была слишком жгучей, а возмущение - слишком сильным. Мечта, только-только начавшаяся осуществляться, разбилась вдребезги из-за человеческой глупости. Он немного развернулся на лошади, повод которой был прикручен к седлу ехавшего впереди всадника, и окликнул Эзру.
- Судьбу нельзя предвидеть, ребе. Мы искали путь на небеса и вот едем по дороге в ад.
- А кто виноват? Арабы! Ваши братья! Как обычно, они ведут себя как слепцы, варвары.
- Насколько мне известно, это не мои братья возводят костры, чтобы вас поджарить! - буркнул шейх. - Не будьте дураком.