Конечно Зоммер слышал о нем, да и кто в уголов ном мире империи не знал одного из крупнейших бандитов, чья шайка кроваво и удачливо грабила золотоискателей.
- Можете не отвечать. По вашим глазам я понял, что человек этот вам знаком. Когда-то я оказал ему некую услугу. Думаю, что и он не откажет мне в пустячной просьбе. Честь имею.
Колька Сафронов по кличке Сабан был больше похож на провинциального трагика, чем на налетчика, и одет был соответственно, с деловым театральным шиком. Он сидел против Рубина, пил ликер. Рюмку держал аккуратно, оттопырив мизинец правой руки, на котором поблескивало кольцо с дешевым камешком.
- Гриша, - Сабан отхлебнул ликера, - я тебе верю. Как отцу родному, верю. Но ты мне скажи, в чем мой навар.
- А вот в чем, Коля. Давай по порядку. Дело мое. Так? - Так. - Подвод мой. Так? - Так. - Обеспечение и разработка моя. Так? - Ну, так. Что ты заладил, честное слово…
- А я к тому говорю, Коля, что всего страха у вас полчаса. Потому драгоценности все мои, валюта тоже, деньги твои. - А много денег-то? - Больше полумиллиона. - Ассигнации… - И ассигнации, и империалы. Они твои. - Щедро, Гриша. - Мое дело. Сколько у тебя людей? - А сколько надо?
- Ты и еще двое, но чтобы морды были не уголовные. Работать будете в форме прапорщиков.
- Прапорщик! - Сабан захохотал. - Ты, Гриш, песню слышал? - Какую? - Да ее нынче вся Москва поет:
Раньше был извозчик я,
Звали все Володею,
А теперь я прапорщик,
Ваше благородие.
- Так эти "Володи", в окопах сидят. А вы из контрразведки. - Вот как, - присвистнул Сабан, - и ксива? - Самая натуральная.
- Так. - Сабан налил себе еще ликера из витой бутылки. - Понимаешь, Гриша, разгон обычный залепить дело плевое. Но тут, понимаешь, контрразведка, туда-сюда. Знать надо.
- Пусть тебя это не волнует. Есть человек, который с вами пойдет. - Наш? - Нет. Офицер натуральный. - Да ты что? - Сабан вскочил.
- Сиди, Коля, этому офицеру в Полковое собрание больше пути нет. На нем такое висит. - Рубин покрутил рукой. - А где он? Рубин встал, подошел к двери: - Евгений Алексеевич, прошу.
В комнату вошел офицер. Был он высок, ладно перетянут ремнями.
Сабан посмотрел на его мрачноватое лицо со шрамом на щеке и ему стало неуютно.
- Знакомьтесь, - сказал Рубин. - Евгений Александрович Копытин, бывший поручик.
Днем Копытин с Сабаном осмотрели двор. Место было удачным. Проходняк. Если что, вполне дворами можно уйти.
Позже Копытин подогнал военную форму на Сабане и его ребятах. Вроде нормально, прапорщики, как прапорщики.
- У проходного двора поставьте вторую машину, - коротко сказал он Рубину, - механик пусть мотор не выключает. Если что… - Хорошо.
В девять часов уже стемнело. Фонари на Мойке светили тускло, на город туман с моря надвигался, по вечернему времени улица была пустоватой. Одинокие прохожие, кутаясь в воротники, спешили по домам.
К дому восемьдесят семь подъехало зеленое военное авто. За рулем прапорщик в коже. Все как надо.
Борис Сергеевич Немировский пил чай, когда раздался звонок в дверь. Горничная пошла открывать. В коридоре послышались мужские голоса и звон шпор. В гостиную вошел высокий поручик. - Господин Немировский?
- Да, это я. - Ювелир встал, запахивая на груди домашнюю бархатную куртку.
- Поручик Семин из отделения контрразведки штаба округа.
Офицер достал удостоверение протянул Немировскому. - Чем могу? - спросил хозяин.
- Со мной прапорщики Алексеев и Галкин, мы имеем предписание на изъятие документов и ценностей, а также денежных сумм, вывезенных вами из Варшавы.
- Позвольте, господин поручик, здесь явное недоразумение. Я…
- Борис Сергеевич, неужели вы думаете, что мне, офицеру, в военное время приятно беспокоить почтенного человека, у которого в Варшаве я покупал кольца для свадьбы. - Вы?..
- Представьте, Борис Сергеевич, покупал у вас. На Маршалковской, 12. - Так в чем же дело? - Вы позволите присесть? - Сделайте милость.
- Вот предписание, ознакомьтесь. Но, ради Бога, между нами, к нам пришло письмо. Время военное. Шпионство стало вещью обыденной… Так что не обессудьте.
- Погодите, господин поручик, я честный коммерсант, получил у градоначальника разрешение на открытие дела…
- Милый Борис Сергеевич, мне самому чрезвычайно неприятно беспокоить вас, но служба. - А что это за письмо, о котором вы говорили?
- Мы не имеем права раскрывать наши источники, но кое-какие выдержки я могу вам показать. - Сделайте милость.
Поручик вынул из кармана кителя сложенную бумагу. - Прошу. Немировский дрожащими руками надел очки.
- Да вы не волнуйтесь, - почти дружески сказал контрразведчик, - позволите курить? - Сделайте милость.
Буквы прыгали перед глазами Немировского, но все же он одолел текст и вернул его поручику.
- Какая мерзость. Ну конкуренция, ну дело, но донос…
И тут Немировский увидел серебряный портсигар, лежащий на столе. Именно такие, с видом Варшавы на крышке, продавались в его магазине. - А портсигар…
- Тоже куплен у вас. Вы просто меня запамятовали, любезный Борис Сергеевич, а мы долго беседовали с вами о знаменитом изумруде "Потемкин".
И Немировский начал припоминать Варшаву, магазин, яркий летний день и любезного офицера в белом кителе. И почему-то именно это воспоминание вернуло ему утраченную уверенность и даже некий покой в душу поселило.
- Господин офицер, я законопослушный гражданин империи. Безусловно, я вспомню все, но позвольте мне телефонировать вашему начальству.
- Я вас понимаю, - поручик наклонил безукоризненный пробор, - извольте. Где у вас аппарат? - В кабинете. - Проводите меня.
Они вышли в коридор, и Немировский увидел двух рослых прапорщиков, вежливо подбросивших руки к козырьку.
Кабинет у него был огромный, обставленный дорогой английской кожаной мебелью, правда, шкафы еще пустовали, книги пачками лежали на полу. - Никак не наведу порядка, - вздохнул Немировский, - все руки не дойдут. Книги моя слабость. Так какой номер вашего департамента, господин поручик? - Попросите 406-94. Немировский поднял трубку: - Барышня, 406-94, пожалуйста.
В трубке что-то щелкнуло и казенный баритон раскатисто ответил:
- Дежурный по отделению контрразведки, штабскапитан Калинин.
- Господин штабс-капитан, моя фамилия Немировский… - Минутку. А потом после паузы: Мойка, 68? - Да. - У вас наш поручик Семин? - Да. - Передайте ему трубку.
Немировский пожал плечами, протянул трубку офицеру.
- Алексей Петрович, - улыбнулся Семин, - моя половина не объявлялась? Если телефонирует, скажите, что я задержусь. Его превосходительство на месте?.. Уехал… А господин полковник?.. Да, господин Немировский хочет с ним поговорить… Можно это устроить? Передаю. - Семин вновь передал трубку Немировскому.
- Господин полковник… Да… Да… Конечно… Конечно… Но… Понимаю… Хорошо. Немировский положил трубку.
- Мы договорились, поручик, все документы вы положите в отдельный мешок. Деньги русские в другой, валюту в третий, а ценности в четвертый. Мешки я опечатаю личной печатью. Там же будет стоять и ваша. И конечно акт. У вас есть мешки? - Галкин. На пороге вытянулся прапорщик. - Четыре мешка и печать. - Слушаюсь.
Потом писали акт. Потом закладывали в мешки документы, опечатывали печатями сначала ящики с деньгами, потом с ценностями, потом клали в мешки и снова ставили сургучные оттиски. Наконец все закончилось.
- Борис Сергеевич, - Семин приложил руку к козырьку, - жду вас в девять под аркой Главного штаба. - Буду. - Честь имею.
И только когда дверь захлопнулась, Копытин снял фуражку и вытер вспотевший лоб.
- Ну ты и орел, - с почтением сказал Сабан, - а если бы не отдал сам, тогда… - Тогда застрелил бы.
Сабан посмотрел на Копытина и понял, что этот человек может все:
Они вышли из подъезда. Туман почти рассеялся, огонь фонарей стал ярче, но Мойка была такой же безлюдной. Видимо, никому особенно не хотелось шляться по улицам в это время.
Сабан с напарником, нагруженные мешками, ушли на несколько шагов вперед. Копытин закурил, оглянулся на дом и усмехнулся.
Все, теперь он уедет в Швецию, купит домик у моря и тихо дождется конца этого бардака, который Почему-то называют войной.
- В чем дело, прапорщик! - раздался у ворот властный голос.
И Копытин различил два офицерских силуэта. Вот же нанесла нелегкая. Он переложил наган из кобуры в карман шинели и зашагал к воротам.
- В чем дело, господа? Мы из… - Он не договорил. Прямо перед ним стоял его бывший командир батальона подполковник Львов. - Поручик Копытин? - Львов лапнул крышку кобуры. - Вы арестованы! Копытин выдернул из кармана наган.
- В машину! - крикнул он Сабану и дважды выстрелил в подполковника.
Но тут что-то горячее ударило его в грудь и запрокинулись фонари, дома, улица. Штабс-капитан Климов дважды выстрелил вслед убегавшим прапорщикам. Один словно споткнулся, но продолжал бежать. Второй выхватил автоматический пистолет и расстрелял всю обойму в сторону Климова. Тяжелые пули зацокали по стене, обдав лицо секущей каменной крошкой. Климов вскинул наган, но машина уже сорвалась с места, и он выпустил оставшиеся четыре пули вслед авто.
Говорить Немировский не мог, он сидел в кабинете, уставившись в одну точку и что-то мычал. Судебный врач Брыкин отпаивал его какими-то каплями из своего бездонного саквояжа.
- Никак, его удар хватил, Иван Иванович? - спросил Литвин.
- Да нет, Бог миловал, это у него нервное, взяли у него мазурики много. - Понял. - Литвин оглядел кабинет.
Ничего. Просто ничего, за что зацепиться, в комнате не было. На письменном столе две использованные сургучные палочки, окурок папиросы. Литвин взял его, достал лупу. Папиросы-то были заказные, на гильзах монограмма "КЛ" золотом нарисована. Если эти папиросы курил преступник, значит, маленькая зацепочка есть.
- Ты, Орест, иди с Богом, посмотри в других комнатах, как он в себя придет, я позову.
В гостиной сидел штабс-капитан Климов. Он курил и неохотно отвечал на вопросы Бахтина, всем своим видом показывая, как ему, фронтовому офицеру с орденом Владимира с мечами и бантом и георгиевским золотым оружием неприятен разговор с полицейским чиновником.
- Господин штабс-капитан, - Бахтин зло прищурился, - мне кажется странным, что вы вроде бы покрываете убийцу своего командира.
- Это дело военное, мы должны его решать промеж собой, а здесь целое полицейское разбирательство. - Простите, а вы какое училище кончали? - Александровское.
- Странно, что вы обо мне не слышали, - усмехнулся Бахтин.
- О вас? - С нескрываемым презрением спросил офицер. - А собственно, почему я должен был о вас слышать, милостивый государь. Александровское военное училище не готовит полицейских чинов.
- Моя фамилия Бахтин, на мне чин надворного советника, что по табели о рангах соответствует подполковнику… - Простите, как ваша фамилия? - Бахтин. Я закончил Александровское…
- Дуэль, - лицо Климова изменилось, - конечно, я слышал о вас, господин надворный советник…
- Называйте меня Александром Петровичем и помните, что нынче вы говорите с однокашником.
- Ну конечно! Мы с подполковником Львовым были в соседнем доме, я не знаю, как точно называется данное медицинское учреждение, наводили справки о его сестре, работающей в полевом санитарном поезде. Я ждал подполковника, потом он появился, веселый очень, и мы вышли на улицу У соседнего дома стоял военный автомобиль "Руссо-Балт". - Вы точно уверены?
- Абсолютно, авто моя слабость. Хочу добавить, что вожу авто, знаю двигатель, поэтому откомандирован на краткосрочные курсы при Политехническом институте и буду переведен в бронедивизион Западного фронта. - Вопрос снимаю, - улыбнулся Бахтин.
- В доме 68, у подполковника Львова проживал однокашник, и мы решили зайти, у ворот встретили двух прапорщиков, нагруженных казенными мешками, они не уступили дорогу подполковнику, и он сделал им замечание. Тут и появился поручик Копытин. - Убитый вами… - Но он…
- Мы не имеем к вам никаких претензий. Только прошу мне рассказать о нем.
- Я мало его знал. Павлон. Вышел в лейб-гвардии Литовский полк, мне говорили, что за растрату приварочных денег, был списан в Навогинский полк. Говорили, что нечестно играл. Но офицер был храбрый и дельный, правда, солдаты его не любили. Не могу сказать точно, у него дядя крупная фигура в столице, не то сенатор, не то… Впрочем, боюсь соврать. - Почему он дезертировал?
- Дело в Галиции было, мы захватили у австрийцев ящик с ценностями. И командир полка поручил Копытину и подпрапорщику Хохлову отвезти ценности в дивизию. - А что за ценности?
- Золото из музея. Старинные кубки, блюда, кресты. Я не знаю, но список наверняка есть в контрразведке. Было циркулярное письмо. Короче, через два дня нашли убитого Хохлова и взломанный ящик, а Копытин исчез. И вдруг…
- Виктор Петрович, позвольте я вас буду так называть. - Бахтин достал папиросу. - Не желаете? Расскажите об этих прапорщиках.
- Одного я не разглядел, а у второго такое неприятное крупное актерское лицо. - Почему актерское?
- Бритое и мятое какое-то. Одного я, видимо, ранил. И конечно четыре дырки ищите в машине. - Вы так уверены. - Абсолютно. - Климов засмеялся.
Звеня шпорами, вошел подполковник Тыщинский, пристав первого участка Казанской части.
- Голубчик, Александр Петрович, хорошо, что вы это дело-то взяли, значит, не зря мне ночью жареный гусь снился. Здравия желаю, штабс-капитан, терпите, влипли в полицейскую историю. Как пострадавший-то наш? - Вы садитесь, Павел Альфредович, - засмеялся Бахтин, - а то от ваших шпор да шашки грохоту, как от всего полицейского резерва.
- А мы у полковника Григорьева знатный банчок сообразили, а тут телефон. Ну кто эту гадость изобрел? - А что, и полицмейстер приехал? - Конечно. - Значит, работать спокойно не дадите.
А в прихожей густой начальственный голос разносил городовых, что-то гремело, звенело, падало.
- Александр Петрович. - В дверь гостиной заглянул Брыкин. - Прошу простить, господа. Бахтин вышел в коридор. - Можете говорить с хозяином.
Немировский лежал на диване, в углу горело маленькое бра, поэтому лицо его белело почти неразличимым пятном, на черном фоне кожаной обивки.
- Борис Сергеевич, я надворный советник Бахтин, чиновник для поручений сыскной полиции, вы могли бы ответить на мои вопросы?
- Они сказали, что из контрразведки, документы показали. - А вы проверили? - Я звонил в контрразведку… - Номер? - 406 - 94.
- Литвин, - не оборачиваясь, сказал Бахтин. - Что они взяли?
- Драгоценности, бумаги, десять тысяч франков, четыреста тысяч ассигнациями. - Вы можете описать мне прапорщиков?
- Я видел одного, неприятный такой… бритый, как актер.
- Александр Петрович, -наклонился к нему Литвин, - телефон этот летнего театра "Аквариум". - Едем.
В прихожей Бахтин подозвал надзирателя Свиридова.
- Мы уезжаем, а ты все запротоколируй вместе с помощником пристава. И выясни, где швейцар и городовой. Почему их не было. - Сделаю, Александр Петрович.
За Свиридова Бахтин был спокоен. Сыщик он неважнецкий, зато мастер писать протоколы. Умел он это делать и, главное, любил. На лестнице Бахтин спросил: - Гильзы собрали?
- Да, - Литвин вынул одну из кармана, - из кольта стрелял, жиганское отродье.
Давненько на памяти Бахтина такого не было. Правда, несколько лет назад начальник Московской сыскной полиции Кошко разоблачил группу мошенников. Они, переодевшись в форму жандармских офицеров, вымогали деньги у купцов и мелких фабрикантов. Но чтоб так нагло. Но военное время предлагало особые условия. Преступность стала более дерзкой и жестокой. Слишком много оружия ходило по рукам. Слишком много беженцев перебралось из западных губерний. Вполне естественно, что столицу наводнили уголовники из Варшавы, Вильно, Риги.
Но главное было даже не в этом. Война выплеснула на поверхность огромное количество темных дельцов. Они занимались поставками на армию, спекулировали продуктами, несмотря на строжайший приказ министра внутренних дел Маклакова о невывозе продовольствия за пределы губернии. Среди чиновников процветало фантастическое взяточничество. Брали десятки, сотни тысяч. Гигантский чиновничий аппарат империи был повязан словно уголовная малина. По стране шли слухи о финансовых махинациях окружения Распутина. Его квартира на Гороховой, 64, стала центром, где решались дела империи. Слава Богу, что общее разложение пока не коснулось сыскной полиции, во всяком случае, в Петрограде и Москве. Филиппов и Кошко твердой рукой выжигали скверну в своих департаментах. Подделка купонов, банковские аферы, столь редкие до войны, стали обычным делом. Аферисты, боявшиеся раньше одного слова "полиция", открывали туфтовые посреднические конторы. Три больших дела по банкам, которыми занимался сам Филиппов, так и не удалось довести до конца. Материалы забирались в департамент полиции, а виновных выпускали из арестантских домов. Поэтому сегодняшняя афера с использованием документов контрразведки не очень удивила Бахтина. Впрочем, его уже трудно было чем-либо удивить. Если бы не перестрелка, убийство двух человек, возможно, департамент забрал бы к себе и это дело. С тех пор как вице-директором назначили действительного статского советника Козлова, работать сыскной полиции стало весьма сложно.
- Александр Петрович, - дотронулся до его плеча Литвин, - приехали.
Действительно авто стояло на Каменноостровском проспекте. За своими невеселыми думами Бахтин и не заметил, как добрались до места.
В саду фонари не горели, и здание театра скорее угадывалось. Ворота были закрыты, и поэтому они пошли вдоль забора.
- Здесь где-то есть калитка. Черный ход для артистов, - сказал всезнающий Литвин, - я, бывало, раньше через нее проникал. - Любите дев из варьете? - А почему нет, Александр Петрович. - Вы бы женились, Орест. - А вы?..
- Справедливо, видимо, придется нам умирать холостяками. - Вот она.
Бахтин, подивился, как в такой темноте Литвин разглядел дверь в заборе. Впрочем, как выяснилось, место это было ему весьма знакомо. Литвин толкнул калитку. Она не поддалась. - Заперли черти, пойду Степанова позову.
- Неужели сами не сдюжим, - засмеялся Бахтин, - два здоровых мужика.
Они навалились плечами, и дверь начала медленно поддаваться. Еще немного. Еще. Со звоном вылетела задвижка. Дверь распахнулась.
- Ну вот, - Бахтин отряхнул пальто, - теперь куда? - Найдем, - легкомысленно ответил Литвин. - А вы взяли фонарь, Орест? - Конечно.
Слабый желтый свет вырвал из темноты какие-то камни, палки, запрыгал по лужам. Бахтин хоть и старался ступать аккуратно, но все же влез в какую-то яму с водой. Проклиная службу, Немировского, бандитов, он шел вслед за Литвиным.
Здание театра смотрело в ночь мертвыми глазами окон. Тишина. Ни огонька, ни света, только с проспекта доносился скрежет трамвая.
- Что же дальше, господин Сусанин? Не знаю, как чувствовали себя поляки в те славные дни, а у меня, по вашей милости, Орест, ноги мокрые.
- Есть мысль, Александр Петрович. - Литвин достал свисток и дал две длинные трели, так обычно городовые вызывают дворников. Они прислушались.