Культовая андеграундная трилогия "Иллюминатус!" написана в 1969-1971 годах Робертом Джозефом Шеем, автором ряда исторических повестей, и Робертом Антоном Уилсоном, создателем знаменитой "Квантовой психологии". Признанный одним из лучших романов о всемирных заговорах, "Иллюминатус!" послужил образцом для гораздо более поздних бестселлеров "Маятник Фуко" и "Код да Винчи". Во второй части трилогии раскрывается много тайн. Читатель узнает, каким образом иллюминаты собираются "имманентизировать Эсхатон" во время крупнейшего в истории рок-концерта, почему погибла Атлантида, в чем суть любой магии и что находится внутри Пентагона. Становятся известны имена четырех Первоиллюминатов, стоящих за всеми тайными обществами Земли. Кто же пятый? Проницательный читатель, вас ждет "Золотое Яблоко" – кульминационная часть легендарной эпопеи.
Содержание:
-
Предисловие редактора 1
-
Книга третья - Unordnung 1
-
Трип шестой, или ТИФАРЕТ 1
-
Трип седьмой, или Нецах 18
-
-
Книга четвертая - Beamtenherrschaft 37
-
Трип восьмой, или Ход 37
-
-
Приложения - (весьма поучительные) 57
-
Приложение Заин - Собственность и привилегия 57
-
Приложение Хет - Отречение Хагбарда 57
-
Приложение Ламед - Тактика Магии 58
-
Приложение Йод - Операция "Мозготрах" 61
-
Приложение Тет - Брошюра Хагбарда 62
-
-
Примечания редактора - В третьей части… 64
-
Краткая история саги об Иллюминатах 65
-
Примечания 65
Роберт А. УИЛСОН, Роберт ШЕЙ
ЗОЛОТОЕ ЯБЛОКО
Человек имеет право жить по своему собственному закону – жить так, как он желает: работать, как он желает; играть, как он желает; отдыхать, как он желает; умирать, когда и как он желает.
Человек имеет право есть то, что он желает; пить, что он желает; жить, где он желает; перемещаться, как он желает, по всей земле.
Человек имеет право думать, что он желает; говорить, что он желает; писать, что он желает; рисовать, заниматься живописью, вырезать, гравировать, ваять; одеваться, как он желает.
Человек имеет право любить, как он желает.
Человек имеет право убить тех, кто препятствует исполнению этих прав.
"Равноденствие: журнал научного иллюминизма" (под ред. Алистера Кроули)
Посвящается Арлен и Ивонне
Предисловие редактора
Два нью-йоркских детектива, Сол Гудман и Барни Малдун, начинают расследование дела о взрыве в редакции ультралевого журнала "Конфронтэйшн" и исчезновении его редактора Джо Малика. Вскоре они обнаруживают, что Малик вел журналистское расследование ряда громких убийств (в том числе братьев Кеннеди и Мартина Лютера Кинга) и интересовался деятельностью тайного общества иллюминатов ("просветленных"). Разбирая оставшиеся после Малика материалы, детективы вдруг осознают, что стоят на пороге смертельно опасной тайны. Но выбор сделан: скрывшись от преследующих их по пятам агентов ФБР (или самих иллюминатов?), ветераны полиции бросаются с головой в паутину жутких всемирных заговоров.
А тем временем молодого репортера "Конфронтэйшн" Джорджа Дорна, посланного Маликом в техасский город Мэд-Дог (оплот ультраправых сил), арестует за хранение марихуаны местный шериф Картрайт. Дорна бросают в тюрьму и начинают "прессовать" как физически, так и психически, поместив в одну камеру с уголовником-извращенцем. Внезапно группа странных террористов взрывает тюремную стену и похищает молодого репортера. Вскоре он оказывается на борту невиданной золотой подводной лодки "Лейф Эриксон". Ее изобретатель и капитан, загадочный Хагбард Челине, – лидер секты дискордианцев, поклоняющихся Эриде, древнегреческой богине раздора и хаоса. Как объясняет Хагбард Джорджу, дискордианцы испокон веков ведут борьбу с иллюминатами – кукловодами, дергающими за ниточки всех остальных (подставных) всемирных заговоров и тайных обществ. Поклонники Эриды – единственные, кого иллюминаты никогда не смогут подчинить себе. Кроме экипажа "Лейфа Эриксона", в мире есть и другие дискордианские группы.
Иллюминаты планируют "имманентизировать Эсхатон" (что в практическом смысле означает массовые человеческие жертвоприношения) и использовать высвободившуюся при этом психическую энергию для собственного "трансцендентального просветления", или "окончательной иллюминизации" (что в практическом смысле означает бессмертие и всемогущество). Они пробуют развязать мировую ядерную войну из-за революции на африканском острове Фернандо-По и устроить утечку мощнейшего биологического оружия с секретной базы близ Лас-Вегаса, но, похоже, это лишь отвлекающие маневры. Главный удар по человечеству будет нанесен в немецком городе Ингольштадте, колыбели исторического общества "Баварских Иллюминатов", основанного Адамом Вейсгауптом в XVIII веке. Там должен состояться грандиознейший рок-фестиваль, названный "европейским Вудстоком". Время удара – Вальпургиева ночь. Хагбард форсирует инициацию своих новобранцев и готовится к бою.
Таково краткое содержание первой части трилогии "Иллюминатус!", которая называется "Глаз в пирамиде" и издана отдельным томом. И все, что было нами сказано до сих пор, сказано для тех, кто не читал "Глаза в пирамиде". Тех же, для кого настоящая книга, "Золотое Яблоко", – долгожданное продолжение, мы хотим попросить: пожалуйста, пока вы не прочтете всей трилогии, не торопитесь выносить суждений. Легко сравнивать "Иллюминатуса!" с "конспирологическими" романами следующих поколений (в частности, с "Маятником Фуко" и пресловутым "Кодом да Винчи"). Легко прочесть в Интернете о том, что "Иллюминатус!" – это вообще всего лишь пародия на все и всяческие "теории заговоров". Реальность, как всегда бывает, гораздо сложнее сравнений и ярлыков. В этом произведении действительно очень много "фирменного" уилсоновского юмора, пародий на американские культурные иконы и политической сатиры (к сожалению, русскому читателю, особенно молодому, не всегда с ходу понятной, – но вот тут-то как раз и поможет Интернет; мы стремились свести объем комментариев к самому необходимому минимуму). Но "Иллюминатус!" – это не просто "прикол" объемом в восемьсот страниц; это и героическая сага о новых викингах, и священное предание, и учебное пособие по теории когнитивного диссонанса, и трактат по экономике анархизма, и много чего еще. В том числе и много пронзительно трагичных эпизодов. Так что желаю вам разнообразного чтения. Встретимся в Части Третьей. Да здравствует Дискордия!
Андрей Костенко
Книга третья
Unordnung
Не верь ни единому слову, написанному в "Честной Книге Истины" Лорда Омара, и ни единому слову из "Principia Discordia" Малаклипса Младшего, ибо все, что там сказано, – вредная и вводящая в заблуждение правда.
Мордехай Малигнатус, X. Н. С. "Послание Епископам", "Нечестная книга лжи"
Трип шестой, или ТИФАРЕТ
Предпочесть порядок беспорядку или беспорядок порядку – значит решиться испытать и созидательное, и разрушительное. Предпочесть же созидательное разрушительному – значит принять испытание абсолютным созиданием, в котором есть и порядок, и беспорядок.
Малаклипс Младший, X. С. X. "Проклятие Серолицего и введение в негативизм", Principia Discordia
Утро 25 апреля Джон Диллинджер начал с беглого просмотра "Нью-Йорк таймс"; как он заметил, фнордов было больше обычного. "Верьмо допало в пентилятор", – мысленно ухмыльнулся он, включая восьмичасовые новости, – и, как нарочно, попал на сообщение о происшествии в особняке Дрейка: еще один плохой знак. В Лас-Вегасе, в залах, где никогда не выключался свет, никто из игроков не заметил, что уже наступило утро. Кармел, возвращаясь из пустыни, где похоронил Шерри Бренди, съехал с дороги, чтобы оглядеть дом доктора Чарли Мочениго в надежде увидеть или услышать что-нибудь полезное. Он услышал револьверный выстрел и быстро укатил прочь. Оглянувшись, увидел столб пламени, подскочивший до небес. Над Атлантическим океаном Р. Бакминстер Фуллер посмотрел на стрелки трех пар своих часов и увидел, что в самолете сейчас два часа ночи, в Найроби, куда он летел, полночь, а дома в Карбондэйле (штат Иллинойс) уже шесть утра. В самом Найроби Нкрумах Фубар, изготовитель кукол вуду, причинявших головную боль президенту Соединенных Штатов, готовился ко сну, с нетерпением ожидая завтрашней лекции мистера Фуллера в университете. (Мистер Фубар с его сложным примитивизмом, как и Саймон Мун с его примитивистской сложностью, не считал, что магия противоречит математике.)
В Вашингтоне часы пробили пять; "фольксваген", украденный Беном Вольпе, притормозил у дома сенатора Эдварда Коука Бейкона, самого известного американского либерала и главной надежды всех молодых людей, еще не вступивших в "Моритури".
– Одна нога здесь, одна там, – лаконично скомандовал Бен Вольпе своим спутникам, – "приковбойте".
Сенатор Бейкон перевернулся в постели на другой бок (Альберт "Учитель" Штерн стреляет в Голландца) и пробормотал: "Нью-арк". Лежавшая рядом жена проснулась: ей послышался шум в саду ("Мама, мама, мама", – бормочет Голландец). "Мама", – слышит она голос сына и опять засыпает. Но град пуль выбрасывает ее из сна в море крови; в одной вспышке она видит умирающего рядом мужа, сына, плачущего двадцать лет назад над сдохшей черепашкой, лицо Менди Вейсса и пятящихся из комнаты Бена Вольпе и двух других.
В 1936 году, когда Роберт Патни Дрейк вернулся из Европы, собираясь стать вице-президентом отцовского банка в Бостоне, полиция уже знала, что на самом деле Голландца застрелил отнюдь не Альберт Учитель. Однако лишь немногие, вроде Эллиота Несса, обладали информацией, что его заказали мистер Счастливчик Лучано и мистер Альфонс Капоне (из тюремного заключения в Атланте) через Федерико Малдонадо. И никто за пределами Синдиката не ведал имен настоящих убийц – Джимми Землеройки, Чарли Жука и Менди Вейсса. Никто, кроме Роберта Патни Дрейка.
1 апреля 1936 года в доме Федерико Малдонадо зазвонил телефон. Когда Малдонадо поднял трубку, некто с интеллигентным бостонским выговором произнес: "Мама это лучший выбор. Не дайте Сатане тянуть вас слишком быстро". И повесил трубку.
Малдонадо думал об этом весь день, а вечером поделился с одним очень близким другом:
– Сегодня мне позвонил какой-то псих и произнес часть той тирады, которую Голландец выдал копам перед смертью. И что забавно: он повторил именно то, что могло бы нас всех погубить, если бы хоть кто-то в полиции или ФБР понял смысл.
– Бывают такие психи, – изрек в ответ мафиозный дон, элегантный пожилой джентльмен, похожий на одного из соколов Фридриха Второго. – Они умеют настраиваться, как цыгане. Телепатия, понимаешь? Однако, в отличие от цыган, у них в голове все перепутывается, потому что они психи.
– Да, наверное, ты прав, – согласился Малдонадо. – Он вспомнил своего сумасшедшего дядюшку, который среди бессвязной чепухи о том, как священники "это самое" со служками в алтаре или как Муссолини прятался на пожарной лестнице, иногда вдруг произносил такой секрет Братства, о котором никак не мог знать. – Они настраиваются – как и Глаз, а?
И он расхохотался.
На следующее утро телефон зазвонил снова, и тот же голос с новоанглийской интонацией произнес: "Грязные крысы настроились. Порция свежей бобовой похлебки". Малдонадо бросило в холодный пот; тогда-то он и решил, что его сын, священник, будет каждое воскресенье служить мессу за упокой души Голландца.
Малдонадо думал об этом весь день: "Бостон… акцент ведь явно бостонский… Когда-то там были ведьмы. Порция свежей бобовой похлебки. Боже, ведь Гарвард совсем рядом с Бостоном, а Гувер набирает федералов в Гарвардском юридическом институте. Неужели среди юристов тоже есть ведьмы? Приковбойте сукина сына, приказал я, и они нашли его в мужском сортире. Вот чертов Голландец. Пуля в брюхе, но успел выболтать все, что можно, о Segreto . Проклятые tedeschi …"
В тот вечер Роберт Патни Дрейк ужинал омаром "Ньюберг" с одной юной леди из малоизвестной ветви Фамилии Морганов. Затем они сходили в кино на "Табачную дорогу". В такси, по пути в отель, Дрейк всерьез обсуждал с ней страдания бедняков и мастерство Генри Халла, сыгравшего роль Джитера. После этого он трахал ее в своем номере до самого завтрака. В десять утра, после того как юная леди удалилась, Дрейк вышел из душа – тридцатитрехлетний, богатый, привлекательный голый самец, ощущающий себя здоровым и счастливым хищным млекопитающим. Оглядывая свой пенис и вспоминая змей из мескалиновых видений в Цюрихе, он накинул на себя купальный халат, стоивший столько, что на эти деньги голодающая семья из близлежащих трущоб могла бы кормиться в течение полугода. Потом он закурил толстую кубинскую сигару и сел возле телефона – счастливый хищник-самец. Набирая номер и прислушиваясь к щелчкам в трубке, Дрейк вспоминал аромат духов матери, склонившейся над его детской кроваткой однажды вечером тридцать два года назад, и запах ее грудей, а также свой первый гомосексуальный эксперимент в Бостонском Парке – бледный опустился перед ним в туалетной кабинке, запах мочи и лизола, а на двери выцарапано: "Элеонора Рузвельт сосет"… и промелькнувшая на миг фантазия, что перед его горячим твердым членом, как в церкви, преклонил колени не какой-то педик, а жена самого Президента…
– Да? – послышался в трубке раздраженный звенящий голос Бананового Носа Малдонадо.
– Когда я зашел в сортир, парень вышел на меня, – сказал Дрейк, растягивая слова и ощущая, как эрекция усиливается. – А как остальные шестнадцать? – Он быстро положил трубку.
(– Блестящий анализ, – сказал о его статье, посвященной разбору предсмертных слов Голландца Шульца, профессор Тохус в Гарварде. – Особенно удачно то, что один и тот же образ вы в одном месте трактуете по Фрейду, считая его отражением сексуальности, а в другом месте – по Адлеру, как отражение жажды власти. Весьма оригинальный подход.
Дрейк засмеялся и сказал:
– Боюсь, маркиз де Сад опередил меня на полтора столетия. Для некоторых мужчин сексуальность – это и есть Власть и Обладание.)
Способности Дрейка не остались незамеченными в юнговском кругу в Цюрихе. Однажды, когда Дрейк под мескалином совершал с Паулем Клее и друзьями то, что они называли "своим Путешествием на Восток", он стал предметом долгого и сложного обсуждения в кабинете Юнга.
– Мы не видели ничего подобного с тех пор, как здесь бывал Джойс, – заметила одна женщина-психиатр.
– У него блестящий ум, да, – печально произнес Юнг, – но испорченный. Настолько испорченный, что я потерял надежду его понять. Мне даже интересно, что бы сказал о нем старик Фрейд. Этот человек не хочет убить отца и обладать матерью; он хочет убить Бога и обладать Космосом.
На третье утро в доме Малдонадо раздались два телефонных звонка. Первый был от Луиса Лепке, огорошившего резким вопросом:
– В чем дело, Банановый Нос?
Оскорбительное употребление этой клички в качестве обращения было умышленным и почти непростительным, но Малдонадо простил.
– Ты засек, что за тобой следят мои мальчики, да? – добродушно спросил он.
– Я засек твоих солдат, – Лепке подчеркнул это слово, – а это значит, ты хотел, чтобы я их засек. Так в чем дело? Ты же знаешь, если тронут меня, тронут и тебя.
– Никто тебя не тронет, caro mio , – сердечно ответил дон Федерико. – У меня возникла сумасшедшая идея по поводу одной утечки, которая, как я подумал, могла исходить изнутри, и я решил, что единственный, кто достаточно знал, чтобы это сделать, был ты. Но я ошибся. Я понял это по твоему голосу. Ведь если бы я оказался прав, ты мне не позвонил бы. Миллион извинений. Больше тебя никто не будет вести. За исключением разве что следователей Тома Дьюи, а? – расхохотался он.
– О'кей, – медленно сказал Лепке. – Отзови своих бойцов, и я обо всем забуду. Но не вздумай меня снова запугивать. Когда я пугаюсь, я совершаю безумные поступки.
– Никогда в жизни, – пообещал Малдонадо.
Лепке положил трубку, а Малдонадо все хмурился у телефона. "Теперь я его должник, – размышлял он. – Надо бы грохнуть кого-нибудь из тех, кто ему досаждает: это будет очень учтивое и уместное извинение. Но, Дева Мария, если это не Мясник, то кто же? Настоящая ведьма?"
Снова зазвонил телефон. Перекрестившись и мысленно призвав в помощь Богородицу, Малдонадо снял трубку.
– Пусть он сначала тебе покорится, а уж потом докучает, – с удовольствием процитировал Роберт Патни Дрейк. – Веселиться, так веселиться!
Он не повесил трубку.
– Послушайте, – сказал дон Федерико, – кто это?
– Голландец умирал три раза, – могильным голосом произнес Дрейк. – Когда в него стрелял Менди Вейсс, когда в него стрелял призрак Винса Колла и когда в него стрелял отморозок Учитель. А Диллинджер ни разу не умер.
– Мистер, по рукам! – сказал Малдонадо. – Вы меня убедили. Я встречусь с вами где угодно. При свете дня. В Центральном парке. В любом месте, где вы чувствуете себя в безопасности.
– Нет, прямо сейчас вы со мной не встретитесь, – холодно отозвался Дрейк. – Сначала вам придется обсудить это с мистером Лепке и мистером Капоне. Вы также обсудите это с… – и он перечислил еще пятнадцать имен. – После того как у каждого из вас будет время подумать, я снова с вами свяжусь.
Как всегда в напряженный момент, когда совершалась важная сделка, Дрейк выпустил газы и повесил трубку.
"Теперь, – сказал он себе, – страховка".
На гостиничном столе перед ним лежала фотокопия второго анализа последних слов Голландца Шульца, сделанного им лично для себя, а не для публичного разбора на кафедре психологии в Гарварде. Аккуратно сложив бумагу, он прикрепил к ней записку: "Еще пять копий хранится в сейфах пяти разных банков". Затем он вложил фотокопию в конверт, адресовав его Лучано. Выйдя из номера, Дрейк бросил конверт в гостиничный почтовый ящик.