Психологи и социологи ввели в компьютер все факты, имеющие отношение не только к данному делу, но и к случаям прежних вспышек эпидемий, вслед за которыми возникала паника. С вероятностью 93 % компьютер выдал прогноз, что из-за паники, которая охватит всю страну, повсюду придется вводить военное положение. В качестве первого шага понадобится посадить всех либералов в Конгрессе под домашний арест, а у Верховного Суда отобрать все его полномочия. В каждый город нужно будет направить армию и национальную гвардию с целью отмены политических решений всех местных властей. Короче говоря, до окончания действия чрезвычайного положения в стране демократия будет приостановлена.
– Он не анархист, – сказал министр внутренних дел. – Он отпетый фашист.
– Он реалист, – сказал Президент, ясно мыслящий, решительный, быстро соображающий и явно одуревший до состояния, граничащего с шизофренией, в результате приема трех традиционных транквилизаторов, повышенной дозы амфетаминов и горсти маленьких "таблеток счастья" под названием демерол. – Немедленно начинаем реализовывать его план.
Так были похоронены те жалкие полуистлевшие останки Билля о правах, которые еще сохранились в четвертое десятилетие холодной войны, – похоронены временно, как считали все присутствовавшие. В тот день, завершающийся Вальпургиевой ночью, доктор Филиарисус, которого Древние Видящие Иллюминаты Баварии знали под именем Гракха Груада, завершил проект, начатый в канун дня Сретения, когда доктору Мочениго навеяли первый сон про антракс-лепра-пи. Естественно, иллюминаты, которым эти дни были известны под другими, намного более древними названиями, считали, что Билль о правах похоронен навсегда.
(За два часа до беседы доктора Филиарисуса с Президентом четверо из пяти Первоиллюминатов мира встретились на старом кладбище в Ингольштадте; пятый присоединиться к ним не мог. Они сошлись во мнении, что все идет по плану, но одна опасность сохраняется: никто в ордене, включая самых сильных экстрасенсоров, не смог найти Кармела. Опираясь на надгробную плиту (на которой Адам Вейсгаупт некогда совершал настолько необычные ритуалы, что порожденная ими психическая вибрация затронула многие впечатлительные души Европы, приведя к созданию таких своеобразных литературных произведений, как "Монах" Льюиса, "Мельмот" Метьюрина, "Замок Отранто" Уолпола, "Франкенштейн" мистера Шелли и "Сто двадцать дней Содома" де Сада), старейший из четырех сказал:
– Все может провалиться, если какой-нибудь личел найдет сутенера еще до того, как он успеет заразить пару городов.
Личелами (сокращение от "лишь человеки" ) они называли потомков тех, кто не был частью изначального Неразрывного Круга.
– Почему ни один из наших ультра-сенситивов не может его найти? – поинтересовался другой. – У него совсем нет эго, нет души?
– У него есть вибрация, но она не совсем человеческая. Каждый раз, когда нам кажется, что мы его засекли, мы обычно имеем дело с банковским хранилищем или сейфом какого-нибудь миллионера-параноика, – ответил старейший.
– Растет число американцев, с которыми у нас возникает та же проблема, – мрачно прокомментировал третий. – Мы слишком хорошо поработали с этой нацией. Они настолько сильно зациклены на этих кусках бумаги, что все остальные психические импульсы просто не считываются.
В беседу вступила четвертая.
– Сейчас нет основания для беспокойства, братья мои. План фактически реализован, и отсутствие у этого человека обычных качеств личела сослужит нам добрую службу, когда мы все же его найдем. Нет эго – нет и сопротивления. Мы сможем управлять им, как нам заблагорассудится. Звезды выстроились, Тот, Чье Имя Неназываемо, с нетерпением ждет, и теперь мы должны быть бесстрашными!
Она говорила с энтузиазмом.
Остальные кивнули.
– Heute die Welt, Morgens das Sonnensystem! – с горячностью выкрикнул старейший.
– Heute die Welt, – повторили за ним все, – Morgens das Sonnensystem!)
Но двумя днями раньше, когда подводная лодка "Лейф Эриксон" покинула воды Атлантики и вошла в подземное Валусийское море, что под Европой, Джордж Дорн слушал совершенно иной хор. Мэвис ему объяснила, что это еженедельная дискордианская Agape Ludens, или Праздник Любовной Игры. Кают-компания была празднично украшена порнографическими и психоделическими плакатами, мистическими рисунками христиан, буддистов и американских индейцев, воздушными шариками и леденцами, свисавшими на ярких цветных нитях с потолка, вдохновенными портретами дискордианских святых (в том числе Нортона I, Сигизмундо Малатесты, Гийома Аквитанского, Чжуан Чжоу, судьи Роя Бина, различных еще менее известных исторических фигур, а также горилл и дельфинов), букетами цветов, гроздьями желудей и тыкв, а также неизбежными золотыми яблоками, пятиугольниками и изображениями осьминогов. Главным блюдом был показавшийся Джорджу самым вкусным в его жизни аляскинский краб "Ньюберг", слегка приправленный Панамской красной травкой. По столам передавали подносы с сушеными фруктами, сырами и канапе с невиданной икрой ("Один Хагбард знает, где водятся эти осетры", – пояснила Мэвис), а в качестве основного напитка предлагалась смесь японского чая му из семнадцати трав и пейотного чая индейцев меномени. Пока все объедались, хохотали и медленно, но верно забалдевали, Хагбард – явно довольный, что они с БАРДАКом "решили проблему в Лас-Вегасе", – оживленно проводил религиозную церемонию, составлявшую часть Agape Ludens.
– Раб-а-дуб-дуб, – пел он. – Слава Эриде!
– Раб-а-дуб-дуб, – вторил оживленный хор команды. – Слава Эриде!
– Сья-дасти, – выводил Хагбард. – Все, что я говорю вам, истинно.
– Сья-дасти, – повторяла команда. – Слава Эриде!
Джордж огляделся; в зале присутствовали представители трех или пяти рас (в зависимости от того, какой школе антропологии доверять) и около полусотни национальностей, но царившее чувство братства и сестринства позволяло подняться над всеми различиями и ощутить радость всеобщей гармонии.
– Сья-давак-тавья, – пел сейчас Хагбард. – Все, что я говорю вам, ложно.
– Сья-давак-тавья, – присоединился к хору Джордж. – Слава Эриде!
– Сья-дасти-сья-насти, – напевал Хагбард. – Все, что я говорю вам, бессмысленно.
– Сья-дасти-сья-насти, – соглашались все, некоторые с насмешкой. – Слава Эриде!
"Если бы тогда в баптистской церкви в Натли проводились такие богослужения, – подумал Джордж, – я никогда бы не заявил маме в девять лет, что религия – это сплошное мошенничество, и у нас не было бы той ужасной ссоры".
– Сья-дасти-сья-насти-сья-давак-тавьяска, – распевал Хагбард. – Все, что я говорю вам, истинно, ложно и бессмысленно.
– Сья-дасти-сья-насти-сья-давак-тавьяска, – отвечал хор. – Слава Эриде!
– Раб-а-дуб-дуб, – завершил Хагбард. – У кого-нибудь есть новое песнопение?
– Да здравствует краб "Ньюберг"! – выкрикнул голос с русским акцентом.
Лозунг мгновенно стал хитом.
– Да здравствует краб "Ньюберг"! – подхватили все.
– Да здравствуют эти охренительно обалденные красные розы! – внес свою лепту голос с оксфордским выговором.
– Да здравствуют эти охренительно обалденные красные розы! – согласились все.
Встала мисс Мао.
– Папа Римский – главная причина протестантизма, – тихо пропела она.
Эта фраза тоже имела оглушительный успех; все повторили ее хором, а один гарлемский голос добавил:
– В самую точку!
– Капитализм – главная причина социализма, – запела мисс Мао увереннее. Это тоже прошло на "ура", и тогда она продекламировала: – Государство – главная причина анархизма, – что с воодушевлением подхватили все присутствующие.
– Тюрьмы строятся из камней закона, бордели – из кирпичей религии, – продолжала петь мисс Мао.
– Тюрьмы строятся из камней закона, бордели – из кирпичей религии, – гудел зал.
– Последнюю мысль я украла у Уильяма Блейка, – спокойно сказала мисс Мао и села.
– Кто-то еще? – спросил Хагбард.
Никто не отозвался, поэтому через мгновение он сказал:
– Отлично, тогда я прочитаю мою еженедельную проповедь.
– К черту! – выкрикнул голос с техасским акцентом.
– Чушь собачья! – добавила мулатка из Бразилии. Хагбард нахмурился.
– И это все? – печально спросил он. – Остальные настолько пассивны, что готовы отсиживать задницы, пока я буду полоскать вам мозги?
Техасец, бразильянка и еще несколько человек встали.
– Мы отправляемся на оргию, – сообщила мулатка, и они удалились.
– Не скрою, я рад, что на этой лоханке еще сохранились какие-то остатки жизни, – усмехнулся Хагбард. – Что же касается оставшихся: кто мне скажет, не сказав ни слова, в чем заключается ошибка иллюминатов?
Юная девушка, самая молодая в команде (по прикидкам Джорджа, ей было не больше пятнадцати лет; он слышал, что она сбежала из сказочно богатой римской семьи), медленно подняла руку и сжала ее в кулак.
Хагбард в ярости повернулся к ней.
– Люди, ну сколько раз вам повторять: давайте без дешевки! Ты позаимствовала этот жест из дешевой книжки по дзэн-буддизму, в котором ни автор, ни ты ни черта не смыслите. Ненавижу указывать, но дутый мистицизм – это та единственная вещь, которая несовместима с дискордианством. Так что, умница-разумница, тебе недельный наряд на черную работу. На камбуз, драить котлы.
Девушка не шелохнулась и не опустила кулак, и Джордж заметил легкую улыбку, игравшую на ее губах. Тогда он и сам начал улыбаться. Хагбард на мгновение опустил глаза и пожал плечами.
– О noi che siete in piccioletta barca, – тихо произнес он и поклонился. – В моем ведении по-прежнему остаются навигационные и технические вопросы, – заявил он, – но мисс Портинари сменяет меня на посту Епископа нашей Клики "Лейфа Эриксона". Все, кто не может самостоятельно решить какие-то духовные и психологические проблемы, обращайтесь к ней.
Он стремительно пересек кают-компанию, обнял девушку, весело расхохотался вместе с ней и надел на ее палец свое кольцо с золотым яблоком.
– Теперь мне не придется медитировать каждый день, – радостно крикнул он, – и у меня останется больше времени для размышлений.
В последующие два дня, пока "Лейф Эриксон" медленно пересекал Валусийское море и приближался к Дунаю, Джордж сделал открытие, что Хагбард действительно отказался от всех мистических штучек. Он занимался исключительно техническими вопросами и решал бытовые проблемы на лодке, проявляя гордое безразличие к ролевым играм, провокациям и прочим тактикам "срывания крыши", которые раньше казались сущностью его натуры. Явился новый Хагбард (а может, старый – такой, каким он был, пока не утвердился в образе гуру): трезвый, прагматичный инженер средних лет, невероятно умный и эрудированный, добрый и великодушный, со множеством мелких симптомов нервозности, беспокойства и перенапряжения. Но в целом он казался счастливым, и Джордж понимал, что Хагбард очень рад избавиться от того непомерного бремени, которое он прежде нес.
Что же касается мисс Портинари, то она полностью утратила свою стеснительность, благодаря которой ей раньше всегда удавалось оставаться в тени. С того момента, как Хагбард передал ей кольцо, она стала далекой и мудрой, словно этрусская сивилла. Джордж даже почувствовал, что немного ее боится – и это чувство было ему неприятно, поскольку он считал, что уже преодолел страх, когда выяснил, что Робот, предоставленный самому себе, – не трус и не убийца.
Как– то раз, а именно 28 апреля, когда Джордж оказался за обеденным столом рядом с Хагбардом, он попытался обсудить с ним свои ощущения.
– Я теперь вообще не знаю, где моя голова, – неуверенно начал он.
– Что ж, тогда, как говорили незабвенные братья Маркс, надень шляпу прямо на шею, – усмехнулся Хагбард.
– Нет, серьезно, – пробормотал Джордж, наблюдая, как Хагбард отрезает кусок бифштекса. – Я действительно не чувствую себя ни пробужденным, ни просветленным, я вообще никакой. Я словно К. в "Замке": однажды я это видел, но не знаю, как туда вернуться.
– Почему ты хочешь вернуться? – спросил Хагбард. – Я чертовски рад отойти от всего этого. Это работа тяжелее, чем добыча угля. – Он начал спокойно жевать, явно не в восторге от темы разговора.
– Это неправда, – запротестовал Джордж. – Часть тебя по-прежнему там, и всегда там будет. Ты просто отказался от роли гида для других.
– Я пытаюсь отказаться, – многозначительно произнес Хагбард. – Мне кажется, кое-кто намерен заставить меня снова служить. Прошу прощения. Я не волкодав и не военный. Non Serviam , Джордж.
Минуту Джордж ковырял свой бифштекс, затем попытался зайти с другого конца:
– А что это за итальянская фраза, которую ты произнес перед тем, как передать кольцо мисс Портинари?
– Просто ничего другого мне не пришло в голову, – смущенно пояснил Хагбард. – И, как обычно со мной бывает, я стал эстетствовать и умничать. В первой строфе Песни второй "Рая" Данте обращается к читателю: "О voi che siete in piccioletta barca", что означает: "О вы, которые в челне зыбучем". Он имел в виду, что читатели, не разделив с ним его Видения, не в состоянии полностью понять его слова. Я это переиначил, сказав: "О noi che siete in piccioletta barca" , признавая, что она опережает меня в понимании. Я должен получить премию Эзры Паунда за умение скрывать эмоции в паутине эрудиции. Вот почему я с радостью отказываюсь от роли гуру. Я всегда справлялся с ней очень посредственно.
– Да, но ведь ты по-прежнему опережаешь меня… – начал было Джордж.
– Послушай, – прорычал Хагбард. – Я уставший инженер в конце трудного длинного дня. Не могли бы мы поговорить о вещах, не столь напрягающих мой истощенный мозг? Что ты думаешь насчет экономической системы, которую я в общих чертах изложил во второй части "Не свисти, когда писаешь"! Я решил, что пора называть ее техно-анархизмом; как ты считаешь, на первый взгляд это более понятно, чем анархо-капитализм?
И разочарованный Джордж оказался втянут в долгую дискуссию о беспроцентном обращении денежных знаков, земле управлении вместо землевладения, неспособности монопольного капитализма привести к изобилию и других вопросах, которые интересовали его неделю назад, но сейчас казались совсем не главными в сравнении с вопросом, сформулированным дзэнскими мастерами: "Как извлечь гуся из бутылки, не разбив стекла?". Если уж совсем точно, его интересовала проблема извлечения Джорджа Дорна из "Джорджа Дорна" без разрушения ДЖОРДЖА ДОРНА.
В тот вечер Мэвис снова подошла к его кровати, и Джордж снова сказал:
– Нет. Нет, пока ты не полюбишь меня так, как я люблю тебя.
– Ты превращаешься в педанта, – сказала Мэвис. – Не пытайся ходить, не обучившись ползать.
– Послушай! – воскликнул Джордж. – Предположим, наше общество систематически калечило бы каждому ребенку ноги, а не мозги. Тогда тех детей, которые пытались бы подниматься и ходить, называли бы невротиками? А неловкость, которую они проявляли бы при первых попытках ходить, описывали во всех психиатрических журналах как доказательство регрессивного и шизоидного характера их асоциального и неестественного стремления к хождению? А те из вас, кто знал бы секрет, вели бы себя высокомерно, отчужденно и советовали нам набраться терпения и ждать, пока мы не дорастем и не настанет время, когда мы будем достойны, чтобы вы приоткрыли нам завесу, не так ли? Дерьмо собачье! Я сделаю это сам.
– Я ничего не утаиваю, – мягко сказала Мэвис. – Пока оба полюса не заряжены, поле не возникнет.
– Значит, по-твоему, я – незаряженный полюс? Иди-ка ты к чертовой бабушке!
Только Мэвис ушла, явилась Стелла в прелестной китайской пижаме.
– Хочешь? – спросила она напрямик.
– Боже Всемогущий, да!
Через девяносто секунд они были обнажены и он покусывал ее ушко, поглаживая рукой лобковую клумбу. Но в его мозгу работал диверсант. "Я люблю тебя", – думал он, и это не было неправдой, потому что сейчас он любил всех женщин, частично осознавая реальную власть секса; но он не мог заставить себя произнести эту фразу вслух, потому что это не было и абсолютной правдой, ибо Мэвис он любил сильнее, намного сильнее. "Ты мне ужасно нравишься", – чуть не сказал он, но остановился, почувствовав абсурдность этой фразы. Ее пальцы обвились вокруг его члена и обнаружили его мягкость. Она открыла глаза и вопросительно взглянула на него. Он быстро поцеловал ее губы и начал водить рукой все ниже, пока не нащупал пальцем клитор. Но даже когда ее дыхание стало учащенным, он не прореагировал на это в своей обычной манере, и ее рука в отчаянии начала массировать его член. Он скользнул вниз, целуя на пути ее соски и пупок, и начал лизать клитор. Как только она кончила, он сжал ее ягодицы, приподнял таз, ввел язык в ее влагалище и вызвал еще один быстрый оргазм, затем сразу ее отпустил и начал очень нежно и медленно вылизывать, спиралеобразно возвращаясь к клитору. Но его пенис по-прежнему оставался вялым.
– Стоп, – выдохнула Стелла. – Давай теперь я, малыш.
Джордж подтянулся повыше и обнял ее.
– Я люблю тебя, – сказал он, и неожиданно это не прозвучало фальшиво.
Стелла хихикнула и быстро поцеловала его в губы.
– Не так-то просто вытянуть из тебя эти слова, да? – задумчиво сказала она.
– Честность – худшая стратегия, – сурово сказал Джордж. – В детстве я был вундеркиндом, понимаешь? Ненормальным. Это было тяжело. Мне приходилось все время защищаться, и почему-то я сделал ставку на честность. Рядом со мной всегда были мальчики постарше, поэтому я никогда не побеждал в драке. У меня оставался единственный шанс почувствовать свое превосходство или, скажем, не начать страдать комплексом неполноценности: быть самым честным придурком на планете Земля.
– Иными словами, ты не сможешь сказать "Я люблю тебя", пока на самом деле не полюбишь? – рассмеялась Стелла. – Пожалуй, ты единственный мужчина во всей Америке с такого рода проблемой. Если бы ты побыл в женской шкуре, малыш, пусть ненадолго! Ты даже не представляешь, насколько лживы мужчины в своем большинстве.
– О, иногда я произносил эти слова. Когда они были хотя бы наполовину правдой. Но они всегда казались мне притворством, и я чувствовал, что женщина тоже это ощущает. На этот раз все получилось само собой, совершенно естественно, без усилий.