- Правда, у покойного были еще и кольца на пальцах, - заметил Кадфаэль, - но сдается мне, что они слишком дороги и вряд ли злодей решил бы избавиться от них, хотя бы и ради доказательства, будто убийство совершено из ненависти, а не ради наживы. К тому же, брось кольца в реку, они потонут и никто их не найдет. К чему же тогда их туда бросать?
- Ты, как всегда, опережаешь меня в догадках, - сказал Берингар, приподняв тонкие черные брови. - Итак, поначалу это убийство представлялось содеянным из личной мести. Но во время разбирательства Иво Корбьер указал, - и вполне резонно, - что в таком случае убийца едва ли стал бы раздевать жертву, а скорее поспешил бы унести ноги. Помнится, он сказал, что мщение не имеет ничего общего с охапкой одежды. Услышав это, мой шериф заметил, что подобная мысль могла прийти в голову и убийце и он раздел свою жертву, чтобы сбить нас с толку. И вот теперь мы выудили из реки кафтан убитого купца - а дальше что? Что из этого следует, дружище?
- Голова кругом идет, - уныло промолвил Кадфаэль. - Если бы кафтан не нашли, все так и продолжали бы считать, что это убийство с целью ограбления, а это говорило бы в пользу молодого Корвизера. Допустим, что на разбирательстве у шерифа кто-то смекнул: ежели подбросить одежку убитого так, чтобы ее наверняка нашли, это станет дополнительной уликой против Корвизеровского сынка. А существует только один человек, заинтересованный в том, чтобы паренька засудили, и это, ясное дело, и есть убийца. Если, конечно, молодой дуралей и впрямь никого не трогал.
- И то верно, - сказал Берингар. - Кафтан весомая улика, с учетом которой вина Филипа кажется почти доказанной. Но каким же дураком должен быть этот злодей, чтобы подбросить кафтан с целью навести нас на мальчишку и в то же время забраться на баржу, чего Корвизер, сидевший в темнице, сделать никак не мог.
- А он вовсе не думал, что воровство будет обнаружено, пока баржа не вернется в Бристоль или, на худой конец, не отплывет подальше от Шрусбери. Говорю тебе, Хью, я так вообще не заметил, что баржу кто-то обшарил, да Эмма и сама призналась, что, если бы я не попросил ее все как следует проверить, она так и не узнала бы о пропаже до самого дома. Все пропавшие вещицы были куплены по дороге в Шрусбери, и девушка не собиралась надевать их на ярмарке. На первый взгляд, ничего не было тронуто, и Эмма добралась чуть ли не до дна сундука, прежде чем выяснила, что у нее украдено. Но то, что на барже побывал чужой, она углядела сразу - хозяйский глаз все примечает.
- Но, - заметил Хью, усмехнувшись, - если принять за истину слова Эммы, выходит, что грабеж и убийство - дело двоих негодяев, не связанных между собой. Ведь если кто-то был смертельно зол на купца и убил его в порыве гнева, с чего бы убийцу вдруг понесло на баржу? Но мне как-то не верится, что между убийством и кражей нет никакой связи. А ты как думаешь?
- Конечно, в мире порой чудные вещи случаются, и такую возможность исключить нельзя. Вот и мы не будем сбрасывать ее со счета. Но, по моему разумению, оба преступления совершил один и тот же человек, которым двигала определенная цель. И эта цель не мщение, иначе со смертью мастера Томаса она была бы достигнута.
- Но, Кадфаэль, ради всего святого, скажи мне, что это за цель, ежели ее не удалось достичь при помощи убийства и можно добиться, стащив поясок, цепочку и пару перчаток?
Кадфаэль беспомощно покачал головой. Ответа на этот вопрос у него пока не было.
- Сам не пойму, в чем тут загвоздка, Хью, - признался сокрушенно монах, - но только предчувствую, что на этих злодействах дело не кончится. Аббат Радульфус поручил мне следить за всеми событиями ради сохранения доброго имени нашей обители и разрешил отлучаться из аббатства, когда и куда я сочту нужным. И вот что не идет у меня из головы: если против мастера Томаса был составлен заговор, то и его племяннице может грозить опасность. Было бы не худо, если бы Элин не отпускала ее от себя. Ну и я, со своей стороны, пригляжу за девушкой. - Он поднялся, позевывая. - Ну ладно, Хью, мне пора к повечерию. Боюсь, что завтра придется пропустить не одну службу, и я хочу хотя бы сегодня посвятить вечер молитве.
- Помолись о том, чтобы ночь прошла спокойно, - промолвил Хью, - а то у нас людей не хватает и по ночам некого посылать в караулы. Я сам со своим сержантом проедусь еще разок по предместью да и отправлюсь на боковую. Сам знаешь: прошлой ночью мне было не до сна!
Первого августа, в день открытия ярмарки Святого Петра, вечер выдался теплым, ясным и на диво спокойным. Торговля в предместье не прекращалась до темноты. Погода стояла дивная, поток покупателей не иссякал, а коли люди продолжали присматриваться, прицениваться и торговаться, то и купцы не торопились закрывать свои палатки, стараясь не упустить барыши. Стражники шерифа вернулись в замок, и надзор за порядком был возложен на монастырских служителей, но и у тех было не особенно много работы. Лишь после полуночи погасли последние факелы, и над ярмарочной площадью воцарилась ночная тишина.
Баржа мастера Томаса мягко покачивалась возле причала, тело купца, подобающе обряженное, покоилось в часовне аббатства, а в городе, в своей мастерской, Мартин Белкот выполнял заказ Эммы - заканчивал работу над великолепным, выложенным изнутри свинцом гробом. В тесной и пыльной темнице замка на соломенной подстилке беспокойно ворочался Филип Корвизер. Ему не давало уснуть воспоминание о полных сочувствия и сомнения глазах девушки.
ВТОРОЙ ДЕНЬ
Занималась заря второго дня ярмарки. С первыми лучами солнца над рекой, словно тончайшая вуаль, повисла легкая дымка. Роджер Дод поднялся с рассветом, растормошил Грегори, скатал свой плед, ополоснулся в реке, наскоро перекусил краюхой хлеба, запивая ее элем, и направился вдоль предместья к палатке своего хозяина. Торговые ряды пробуждались на глазах. Потягиваясь и зевая, торговцы принимались раскладывать свои товары. Проходя мимо, Роджер обменялся приветствиями с некоторыми из них. На ярмарке, где люди во множестве трутся бок о бок, даже такому нелюдиму трудно не обзавестись новыми знакомствами.
Но, подойдя к палатке мастера Томаса, Роджер нахмурился и тихонько выругался. Вокруг царила деловая суета, и только палатка, где заночевал Варин, оставалась запертой. Ее деревянные ставни были закрыты, а ведь солнце уже взошло. Неужто Варин еще не проснулся? Роджер нетерпеливо забарабанил в ставни. Он-то ожидал, что Варин уже открыл их, поставил козлы и разложил товары. Ответа на его стук не последовало.
- Варин! - закричал Роджер. - Вставай, черт тебя подери, и открой мне дверь!
Изнутри не донеслось ни звука. Лишь некоторые из расположившихся по соседству торговцев обернулись на неожиданный шум и, оставив свои прилавки, подошли поближе, чтобы выяснить, в чем дело.
- Варин! - завопил Роджер во всю мочь и заколотил с удвоенной силой. - Просыпайся, чертов бездельник! Что это на тебя нашло?
- То-то и я удивился, - промолвил торговец тканями из соседней палатки, державший в руках рулон фланели, - что его до сих пор не видно. Ну и соня твой сторож!
- Вот так дела, приятель, - сказал подошедший с другой стороны оружейник и потрогал дощатую дверь. - Глянь-ка сюда. Видишь царапины?
Действительно, дверь по краю, рядом с засовом, была слегка оцарапана. От прикосновения дверь приоткрылась. За ней было темно.
- Нечего барабанить - открыто, - добавил оружейных дел мастер, - и, помяни мое слово, здесь орудовали ножом!
На какой-то миг вокруг повисло напряженное молчание.
- Ножом! Дай-то Бог, чтобы им беды не натворили, - в испуге прошептал Роджер и распахнул дверь.
К тому времени за его спиной сгрудился с десяток любопытствующих. Подошел к ним и невесть откуда взявшийся валлиец Родри ап Хув. Его проницательные черные глаза поблескивали из-под густых бровей. Он с любопытством прислушивался и присматривался, хотя ни слова не понимал по-английски.
Из темной палатки повеяло запахом теплого дерева, вина и засахаренных фруктов и донеслось невнятное мычание. Напиравшие сзади зеваки втолкнули Роджера внутрь. Потребовалось время, чтобы его глаза после яркого утреннего солнца приспособились к полумраку. У стен высились сложенные тюки и небольшие бочонки с вином. На первый взгляд все находилось на своих местах, в том же порядке, в каком было оставлено на ночь. Только вот Варина не было видно. Но тут Родри ап Хув, проявив присущую ему сметку, сдвинул засов и откинул передний ставень. В палатку хлынул утренний свет. Варин, замотанный в собственный плащ и накрепко связанный по рукам и ногам, так что едва мог пошевелиться, лежал возле передней стены, и валлиец чуть было не наступил на него в темноте. На голову сторожа был надет мешок, перевязанный снаружи тряпицей, туго стянутой на затылке, так что мешковина забилась в рот, отчего Варин не мог позвать на помощь. Он слышал, как его окликали по имени, и изо всех сил старался привлечь к себе внимание, дергаясь и издавая булькающие звуки, свидетельствовавшие о том, что бедолага, во всяком случае, жив. Ахнув, Роджер торопливо опустился на колени и первым делом вытащил холщовый кляп. Грубая ткань намокла от слюны, рот Варина был забит волокнами мешковины, но он уже мог дышать и, не успев отплеваться и даже не дождавшись, пока с его головы стянут мешок, обиженно забормотал, с трудом выговаривая слова:
- Где это вас черти носили? Я уж думал, что Богу душу отдам, так никого и не дождавшись!
Пара добровольных помощников принялась освобождать беднягу от остальных пут с еще большим рвением, ведь раз уж он принялся жаловаться, значит, дела его не так и плохи. Распутав веревки, Варина довольно бесцеремонно вытряхнули из плаща, и он повалился лицом на землю, не прекращая своих не вполне связных сетований. Бедняга тут же перевернулся - да так проворно, что всем стало ясно: кости его целы, тяжких повреждений нет и, скорее всего, он отделался лишь испугом. Варин вскинул глаза из-под копны всклокоченных седых волос и обвел своих спасителей негодующим взглядом, точно по их вине он промучился связанным целую ночь.
- Явились, наконец! Да, лучше уж поздно, чем никогда! - заявил он, откашливаясь и сплевывая волокна мешковины. - Оглохли вы все, что ли? Я тут всю ночь трепыхался!
Полдюжины рук протянулось, чтобы помочь Варину подняться на ноги. Его бережно усадили на пустой бочонок из-под вина. Роджер отступил в сторону, предоставив поле деятельности своим добровольным помощникам, а сам поглядывал на Варина с нескрываемым раздражением. Старый дурень цел и невредим, не получил ни царапины. Небось перетрусил и дал связать себя без сопротивления, вместо того чтобы постоять за хозяйское добро.
- Ради Бога, как могло такое случиться? Ведь палатка была заперта. Как вышло, что кто-то сюда пробрался, а ты даже не услышал? Кругом ночевала уйма народу - почему ты не позвал на помощь?
- Ну, поблизости могло никого и не оказаться, - справедливости ради заметил торговец тканями, - я, например, устроился на ночь на постоялом дворе и думаю, многие поступили так же. И ежели этот малый крепко уснул, то почему бы и нет? Ты же сам говоришь, что на ночь дверь была заперта…
- Все это случилось уже далеко за полночь, - промолвил Варин, растирая затекшие лодыжки. - Я это знаю, потому как слышал, когда в обители зазвонил колокол, созывающий братьев на ночную молитву. А потом я заснул и проснулся оттого, что мне на голову накинули этот проклятый мешок, а в рот запихали эту штуковину. Я их даже не видел: замотали меня, точно тюк, да и бросили здесь.
- И ты даже не закричал! - с укором промолвил Роджер. - Скажи хоть, сколько их было? Один или несколько?
Варин заколебался:
- Вроде бы двое. Но точно не скажу…
- Положим, ты их не видел, раз на голове у тебя был мешок, но слышать-то ты мог? Они переговаривались между собой?
- Да, уже припоминаю, что они как будто перешептывались, правда, о чем - не знаю, слов я не разобрал. Но их было двое, теперь-то я вспомнил… Они тут вроде бы возились с тюками и бочонками.
- А долго возились? - рассудительно спросил оружейник. - Похоже, они не слишком торопились или постарались не поднимать шуму. Начни тут бочонки падать - могла вся ярмарка переполошиться. Сколько времени они здесь пробыли?
Варин замялся.
- Пожалуй, с час, - пробормотал он неуверенно.
Впрочем, чего можно ожидать от человека, который всю ночь провалялся связанным, да еще с мешком на голове. Ему и минута могла показаться часом.
- Этого времени им с лихвой хватило бы на то, чтобы прибрать к рукам все самое ценное, - заметил оружейник и, пожав широкими плечами, глянул на Роджера Дода. - Тебе, парень, стоит осмотреться и выяснить, что здесь пропало. Насчет вина не беспокойся: навряд ли они прихватили с собой что-нибудь тяжелое, вроде бочонков. Чтобы их увезти, потребовалась бы повозка, а от нее шуму много - кто-нибудь наверняка бы проснулся. Мой тебе совет: проверь, не стащили ли какую-нибудь легкую, но ценную вещицу.
Не дослушав его, Роджер отвернулся от Варина и бросился осматривать палатку, судорожно протискиваясь между тюками и бочонками, сложенными у стен.
- Денежный ларец моего хозяина! - вскричал он. - Я специально схоронил его за бочками, с глаз подальше… Слава Богу, что денег там было немного - большую часть выручки я вчера вечером отнес на баржу и запер там в крепком сундуке. Но кое-что оставалось и в ларце. А главное, там хранились все хозяйские счета и деловые бумаги…
Роджер торопливо сдвигал в сторону мешочки с пряностями, наполнявшие воздух терпким ароматом, и ящички с восточными сладостями. Иные из них были закуплены в Венеции или Гаскони и на любом рынке стоили немалых денег.
- Вот здесь он был припрятан, у стены…
Роджер беспомощно уронил руки и в отчаянии уставился туда, где должен был находиться денежный ларец мастера Томаса. Увы, тот бесследно исчез.
Брат Кадфаэль поднялся спозаранку, чтобы часок-другой поработать в саду вместе с братом Марком. У него не было причин тревожиться за Эмму, ибо в такое время девушка наверняка сладко спала в странноприимном доме в одной комнате с Констанс. Утро было ясным и безоблачным, косые солнечные лучи золотили легкую дымку поднимавшегося над рекой тумана. Брат Марк, беспечно щебетавший что-то насчет прополки, не забывал при этом прислушиваться к наставлениям Кадфаэля, толковавшего молодому монаху о делах предстоящего дня.
- Ибо, скорее всего, - пояснил Кадфаэль, - мне придется отлучиться и оставить все на тебя. Но я знаю, что могу быть спокоен и за сад, и за снадобья - уж ты-то меня не подведешь.
- Кое-чему я научился, - отозвался брат Марк с серьезным видом, но с заметными одному лишь Кадфаэлю озорными искорками в глазах, - небось не перепутаю, какой отвар помешать, а какой оставить настаиваться, и ничего не испорчу.
- Хотел бы и я, - уныло откликнулся Кадфаэль, - быть так же уверен в том, что ничего не испорчу. Тут, брат, такое заварилось, а я покуда не ведаю, что помешать, а что лучше оставить в покое. Ступаю, ровно по жердочке: того и гляди, свалюсь не в ту, так в другую сторону. Людские дела, знаешь ли, не снадобьям чета. Про свои травы я все наперед знаю, потому как свойства их известны и никогда не меняются. От человека же порой не ведаешь, чего ждать, - в душу-то ему не заглянешь. Люди не травы, они непохожи друг на друга, да и слава Богу. Будь они все одинаковы, наш мир много бы потерял.
Приспело время идти на утреннюю молитву. Брат Марк склонился над большой деревянной кадкой, где в течение дня нагревалась вода для вечернего полива, и ополоснул руки.
- Знаешь, - промолвил он доверительно, как всегда говорил наедине с Кадфаэлем, - ведь это благодаря тебе я понял, что хочу стать священником.
- А я так никогда не чувствовал к этому призвания, - рассеянно отозвался Кадфаэль, погруженный в собственные размышления.
- Догадываюсь. А жаль - из тебя вышел бы превосходный пастырь. Ну так что, мы идем?
Монахи отстояли службу и уже выходили из церкви, когда на монастырском дворе появился запыхавшийся Роджер Дод. На лице его было написано: стряслось что-то неладное.
- Никак опять неприятности, - тяжело вздохнул Кадфаэль и устремился наперерез, чтобы перехватить работника у дверей странноприимного дома. Заметив приземистую, коренастую фигуру, явно направлявшуюся к нему, Роджер остановился и поднял встревоженные глаза. Но узнав того самого монаха, который сопровождал помощника шерифа во время тщетных поисков мастера Томаса накануне открытия ярмарки, Дод воскликнул с облегчением:
- Это ты, брат! Как хорошо, что я тебя встретил! А лорд Берингар у себя? Мне необходимо поговорить с ним. Кругом одни напасти! Вчера на баржу залезли, сегодня вломились в палатку, и одному Господу ведомо, какие еще несчастья обрушатся на нас, прежде чем мы уберемся из этого проклятого места. Все деловые записи моего хозяина пропали вместе с денежным ларцом. Что подумает обо мне мистрисс Эмма? Надо же было так ее подвести - уж лучше бы мне голову проломили!
- Что это ты толкуешь о проломленных головах? - обеспокоено спросил Кадфаэль. - В чем дело? Неужто воры забрались теперь и в вашу палатку?
- То-то и оно! Влезли сегодня ночью. Варина связали по рукам и ногам, заткнули ему рот мешковиной, так что он и не пикнул. Никто ничего не слышал, а ларца хозяйского как не бывало! Варина мы всего с полчаса как нашли…
- Идем! - промолвил Кадфаэль и, ухватив Роджера за рукав, потащил его к странноприимному дому. - Сейчас мы найдем Хью Берингара. Ему все и расскажешь.
В покоях странноприимного дома, отведенных чете Берингаров, женщины только что поднялись с постели, а сам помощник шерифа, босой, в одной рубахе и штанах, сидел за завтраком, когда раздался стук и в дверь просунулась голова брата Кадфаэля.
- Прошу прощения, Хью, но тут опять новости. Можно нам войти?
Бросив на монаха всего один взгляд, Хью сразу смекнул, что тот неспроста заявился в такую рань, и понимающе кивнул.
- Этому малому есть что рассказать, - объявил Кадфаэль, - он только что с ярмарки.
При виде Роджера сидевшая на постели Эмма вскочила на ноги. Утренний румянец сбежал с ее щек, а глаза покинуло мечтательное, сонное выражение. Черные волосы девушки, еще не заплетенные в косы, пышными волнами спадали на плечи. Весь ее наряд состоял из просторной, неподпоясанной сорочки, ноги Эммы были босы.
- Роджер, в чем дело? Что случилось на сей раз?
- Опять грабеж, мистрисс Эмма, и опять ограбили нас! Боже праведный, я никак в толк не возьму, отчего все лиходеи, какие только есть в этом графстве, ополчились против нас, будто на ярмарке и воровать больше не у кого. - Роджер глубоко вздохнул и, собравшись с мыслями, выложил все единым духом: - Стало быть, подхожу я сегодня утром, как обычно, к палатке, гляжу, - а она закрыта. Я давай стучать и звать Варина, да только без толку - изнутри ни звука. Тут, ясное дело, сбежались соседи, а один купец пригляделся и говорит, что вроде бы дверь открыта: кто-то просунул клинок в щель и поднял засов. Видно, тонкое лезвие было, отменной работы. Вошли мы внутрь, глянь, а Варин-то лежит связанный - замотан в собственный плащ, на голове мешок. Я уж думал, что он не дышит…