- Посыльный не переступал порога часовни. Брат Жером, которого ты опоил, уже пробудился и вышел ему навстречу. А ты - ты притворился и солгал, как притворяешься и лжешь сейчас. Кто принес маковый отвар? Кто, как не ты, знал о его действии? Ты прикинулся, будто спал, и лгал, лгал даже во время своего покаяния, а Жером, слабый духом и испорченный, подобно тебе самому, поддался на искушение и обрадовался тому, что ты не обвинил его в небрежении. Несчастный и не догадывался, что тем самым ты наводишь на него подозрение в худшем, в своем гнусном преступлении - подлом убийстве. Он не знал, что ты лжешь, и не мог обвинить тебя в этом. Но мне все известно, и я тебя обвиняю! И если ты посмеешь еще хоть раз осквернить мой слух ложью, тебя постигнет такое возмездие, какое стало уделом нечестивого Крэдока.
- Нет! - вскричал Колумбанус и закрыл лицо руками, будто ослепленный молнией. - Нет, пощади меня. Я не лгу! Благословенная дева, я верно служил тебе… Я всего лишь желал исполнить твою волю… Мне ничего не известно об убийстве. Я не причинял зла Ризиарту. Я не давал никакого зелья Жерому.
- Жалкий глупец! - возвысился голос. - Неужто ты думаешь, что сможешь обмануть меня? Тогда скажи - что это?
Что-то промелькнуло в воздухе серебристой вспышкой и, упав на пол перед аналоем, со звоном разлетелось вдребезги, осыпав колени Колумбануса крохотными осколками стекла и окропив его рясу множеством мелких и липких капель. В тот же миг огонек лампады потух и в часовне воцарился непроглядный мрак.
Трясущийся от страха Колумбанус повалился на четвереньки и пополз по земляному полу. Острые осколки впивались ему в ладони и ранили до крови. Всхлипнув, он поднес руку к лицу, и в нос ему ударил дурманящий запах макового отвара. Колумбанус понял, что пол усыпан осколками сосуда с успокоительным снадобьем, того самого, что был запрятан в его суме, оставшейся в доме Кэдваллона.
Прошло около минуты, и глаза его стали привыкать к темноте. За ракой и алтарем находилось узенькое окошко, за которым чернело безлунное, усеянное звездами небо. Их слабый, мерцающий свет проникал в часовню. Из мрака вновь выступили смутные очертания предметов, и страх с новой силой обуял Колумбануса. Между ним и ракой маячила неподвижная тень.
Напряженно вглядываясь, Колумбанус увидел, что это фигура женщины. Свет из алтарного окошка падал ей на голову и плечи, ниже все тонуло во мраке. Он не заметил и не услышал, как она появилась, - просто возникла из небытия, пока он елозил по усыпанному стеклом полу и стонал от боли. Стройная, неподвижная женская фигура, укутанная в белое с головы до пят - святая Уинифред, облаченная в саван, истлевший много веков назад. Голова и лицо святой были скрыты под тонкой вуалью, а вытянутая рука указывала на перепуганного монаха.
Он отпрянул и на коленях попятился по полу, бессильно взмахивая руками, в тщетных попытках оградиться от нее. Неистовые слезы хлынули из его глаз и безумные речи полились с его губ.
- Я сделал это ради тебя! Ради тебя и нашего аббатства! Я совершил это ради преумножения славы нашего ордена. Я свято верил, что имею на то дозволение, твое и Всевышнего. Ибо он противился воле Господней. Он хотел оставить тебя здесь. Сделав это, я поступил, как надлежало.
- Сделав что? - требовательно и резко вопросила дева. - Говори прямо и рассказывай все!
- Я дал Жерому настою, подлил ему в вино, а когда он уснул, я тайком пробрался в лес и затаился в кустах возле тропинки. Завидев Ризиарта, я последовал за ним и… Я сразил его. О, сладостная святая Уинифред! Ты не можешь проклясть меня за то, что я поразил нечестивца, дерзнувшего выступить против благочестивого замысла!
- Ты ударил его в спину? - донеслось оттуда, где виднелась бледная фигура, и неожиданный порыв холодного ветра пронесся по часовне, слегка шевельнув вуаль на ее голове и пронзив до костей Колумбануса. Повеяло холодом могилы, как если бы его коснулась восставшая из мертвых. А она - она, несомненно, стояла теперь на шаг ближе к нему, хотя Колумбанус и не видел, чтобы она сдвинулась с места.
- Ударил в спину, как предатель и подлый трус! Признай это! Рассказывай все!
- В спину! - пролепетал Колумбанус. Словно побитый пес, он пятился на четвереньках, пока не уперся в стену. Отступать дальше было некуда. - Я признаю это! Я сознаюсь во всем! О милосердная святая, ничто от тебя не укроется! Сжалься надо мной! Пощади меня! Я сделал это ради тебя, только ради тебя!
- Ты сделал это только ради себя, - прозвучал обвиняющий голос, холодный как лед и обжигающий, словно лед. - Ты думал лишь об одном: как достичь высокого положения и власти в ордене, и, в угоду своему честолюбию, лживыми уловками возбуждал к себе внимание и почтение, кощунственно убеждая легковерных в том, что стяжал особое мое расположение. Я знаю, к чему ты стремился, - чтобы вся слава досталась тебе, чтобы тебя сочли избранником небес и светочем благочестия, и тогда ты смог бы стать приором в обход брата Ричарда, а если удастся, то обойти и приора Роберта, и сразу стать аббатом. Ты вознамерился увенчать свою голову митрой, стать самым молодым прелатом в Англии, а то и во всем христианском мире. Я вижу тебя насквозь, ибо мне ведомы такие, как ты, - безжалостные негодяи, готовые на все, лишь бы добиться власти.
- Нет, нет, - заскулил Колумбанус, задыхаясь и вжимаясь спиной в стену. Ибо - он отчетливо видел это - она приближалась, исполненная холодного гнева, и ее протянутые к нему руки источали смертельную угрозу.
- Все это ради тебя, только ради тебя! Я верил, что исполняю твою волю.
- Мою волю! - В голосе зазвучала уже ничем не сдерживаемая ярость, он разил, как кинжал. - Ты хочешь сказать, что я возжелала зла?! Я повелела тебе совершить убийство?!
Забывшись, она сделала один лишний шаг. Охваченный паническим страхом Колумбанус, вдавившись в стену и издавая нечленораздельные звуки, выставил вперед руки и беспорядочно замолотил ими в воздухе, лишь бы только не дать ей приблизиться. Случайно его левая рука задела вуаль и стащила ее с головы девы. Ее темные волосы рассыпались по плечам. Пальцы Колумбануса коснулись ее щеки, и там, где должен был находиться костлявый череп с зияющими провалами глазниц, он ощутил гладкую, упругую плоть.
Вой дикого ужаса сменился торжествующим воплем. Он, еще мгновенье назад больше всего на свете боявшийся соприкоснуться с ней, крепко вцепился в ее густые темные волосы. Что-что, а соображал Колумбанус быстро. Ему потребовался всего миг, чтобы понять, что он коснулся живой женщины, из плоти и крови, и немногим больше, чтобы догадаться, кто она такая и в какие силки он угодил с ее помощью. Но ведь она одна, - вихрем пронеслось у него в голове, и, судя по всему, расставила ему свою западню в одиночку. А значит, если она спасется, ему конец… Утро еще не скоро, и на то, чтобы замести следы, времени хватит. Если он избавится от нее, тогда ему опасаться нечего - он вернется в Шрусбери, увенчанный славой.
Однако Колумбанус недооценил Сионед - она ничуть не уступала ему в сообразительности. Услышав в темноте его ликующий крик, девушка поняла, что Колумбанус избавился от страха перед небесами и преисподней. Она ощутила волну исходившей от него лютой ярости, столь же омерзительной, как и его страх. Сионед инстинктивно отпрянула и высвободилась из его хватки, что стоило ей нескольких прядей волос. Но избавиться от Колумбануса было совсем не просто. Выпустив волосы, он тут же ухватился за саван, в который была закутана Сионед а прочная льняная ткань так легко не рвалась. Девушка метнулась влево, стараясь оказаться вне пределов его досягаемости, и увидела, как Колумбанус полез за пазуху, и перед ее глазами блеснула сталь. Удерживая Сионед одной рукой, Колумбанус теснил ее, нанося другой наугад яростные удары.
"Это тот самый кинжал, - успела подумать девушка, уклоняясь от отточенного клинка, - тот самый, которым был убит мой отец".
Где-то в темноте распахнулась дверь, и по часовне пронесся порыв ветра. Сионед ловко вывернулась, и клинок рассек воздух. По земляному полу гулко застучали сандалии, и раздался громкий, предостерегающий крик. Словно стрела, пущенная из арбалета, из ризницы вылетел коренастый, широкоплечий брат Кадфаэль и устремился на помощь.
Мертвой хваткой вцепившись в саван, Колумбанус нанес новый удар, но Сионед снова вывернулась, и клинок, метивший ей в сердце, лишь оцарапал правую руку. Потом его хватка неожиданно ослабла, и девушка, потеряв равновесие, отлетела к стене. Колумбанус кинулся к двери и выскочил из часовни, а Сионед оказалась в медвежьих объятьях брата Кадфаэля. Поддерживая девушку могучими руками, монах с отцовской нежностью и лаской прижимал ее к себе и ворчливо укорял:
- Дочурка моя, глупышка, ради всего святого, зачем ты подошла к нему так близко? Я же говорил, что между вами все время должна находиться рака!
- Беги за ним! - нетерпеливо воскликнула Сионед. - Неужто ты хочешь, чтобы он ускользнул? Со мной все в порядке. Догони его! Он убил моего отца!
Они вместе бросились к выходу, но Кадфаэль ее опередил. Сионед была девушкой сильной, неутомимой и пылала жаждой мщения - настоящая валлийка. (Монах хорошо знал дух своего народа.) Охваченная азартом погони, она не чувствовала боли и не замечала, как из раны сочится кровь. Она жаждала крови убийцы и справедливого возмездия. Кадфаэль, хоть и был на вид неуклюж, мчался через кладбище со скоростью молнии, а девушка, не отставая, бежала по узенькой тропинке следом за ним. Стояла темная безлунная ночь, и лишь звезды, усеявшие бархатное небо, струили на землю мягкий, мерцающий свет. Тишина и мрак смыкались за бегущими, поглощая топот их ног.
Из кустов позади кладбищенской ограды поднялась высокая и стройная мужская фигура и стремительно метнулась к калитке, отрезая беглецу путь к отступлению. Колумбанус заметил это и замешкался, но только на миг. Позади раздавался тяжелый топот сандалий Кадфаэля, и в следующее мгновение Колумбанус преодолел растерянность и помчался прямо к калитке, навстречу тому, кто пытался преградить ему дорогу.
- Энгелард, берегись, - вскричала Сионед, - у него кинжал!
Энгелард услышал ее и за секунду до столкновения кинулся вправо, так что нацеленный в грудь клинок лишь вырвал клок из его рукава. Колумбанус попытался на бегу проскочить мимо, но Энгелард левой рукой ударил его сзади по шее - тот пошатнулся и едва устоял на ногах. Этой краткой заминки Энгеларду хватило на то, чтобы правой рукой ухватиться за ворот рясы Колумбануса и перекрутить его. Но и полузадушенный Колумбанус, резко крутанувшись в обратную сторону, замахнулся на противника кинжалом. Однако теперь Энгелард был готов к этому и левой рукой схватил нападавшего за запястье. Сцепившись, противники застыли как вкопанные, упершись ногами в землю, - силы у них были примерно равны. Но это продолжалось недолго. Не обращая внимания на то, что Колумбанус вцепился ему в горло, Энгелард скрутил запястье врага и выворачивал ему руку, пока онемелые пальцы Колумбануса не разжались и клинок не упал на землю. Оба противника бросились за кинжалом, но Энгелард успел дотянуться первым и, подхватив оружие, с презрением отшвырнул его в кусты. Теперь они схватились голыми руками, но на сей раз борьба закончилась быстро. Энгелард сжал Колумбануса в стальных объятьях, так что тот, задыхаясь, мог лишь затравленно озираться по сторонам в тщетной надежде отыскать путь к спасению. Но спасения не было.
- Это тот самый человек? - спросил Энгелард.
- Да, - ответила Сионед, - он во всем сознался.
И тут, в первый раз, Энгелард посмотрел не на своего пленника, а на стоявшую позади девушку. Мягкий звездный свет падал на нее, и глаза его, привыкшие к сумраку ночи, видели все почти так же ясно, как днем. Он заметил ее растрепанные волосы и встревоженный взгляд, а потом увидел, что левая рука ее кровоточит и белое покрывало, в которое она была завернута, закапано кровью. При свете звезд нельзя было различить цвет пятен, но Энгелард знал, что это ее кровь, и кроваво-красная пелена встала у него перед глазами. Этот подлый трус убил человека, который дал ему, Энгеларду, кров и был его другом, несмотря на все разногласия. А теперь негодяй пытался убить его любимую, дочь его покровителя!
- Ты посмел, ты осмелился коснуться ее! - вскричал Энгелард, не в силах сдержать охватившего его гнева. - Ты, никчемная монастырская крыса! - Схватив Колумбануса за горло, он оторвал его от земли. Словно крысу, которой он его и назвал, Энгелард встряхнул Колумбануса в воздухе и швырнул на землю, как ядовитую гадину.
- Вставай! - вскричал он, возвышаясь над поверженным врагом. - Поднимайся, я дам тебе время перевести дух. А потом тебе придется сразиться со мной насмерть, лицом к лицу. Это тебе не в кустах прятаться, чтобы нанести предательский удар в спину, или бросаться с кинжалом на беззащитных девушек. Отдышись, а когда придешь в себя, я покончу с тобой.
Сионед бросилась Энгеларду на грудь и, обняв его, оттеснила от распростертого на земле противника. - Не надо. Не трогай его. Я не хочу, чтобы у тебя были нелады с законом, пусть даже пустяшные.
- Но ты же ранена. Он хотел убить тебя…
- Это пустяки, просто царапина… Кровь течет, но ничего страшного…
Энгеларда трясло от гнева, но постепенно он овладел собой. Юноша обнял и привлек к себе Сионед, а поверженного врага с презрением пнул ногой.
- Эй ты, вставай, я тебя не трону! Не стану пачкать руки - пусть тобой займется закон.
Однако Колумбанус не пошевелился и не издал ни вздоха, ни стона. Все трое воззрились на него в тревожном молчании - он лежал неподвижно, слишком уж неподвижно для живого существа.
- Ишь ты, притворяется, хитрый как лиса, - сурово промолвил Энгелард, - перепугался, что придется отвечать, и хочет вызвать к себе жалость. Я слышал, что он мастер на такие штуки.
Однако редко" бывает, чтобы тот, кто прикидывается, будто лишился чувств, заслышав, что о нем говорят, не перестарался и не выдал этим себя, а полная отрешенность Колумбануса не выглядела нарочитой.
Брат Кадфаэль опустился на колени рядом с Колумбанусом и легонько потряс его за плечи. Голова лежащего бессильно мотнулась, и Кадфаэль выпрямился с глубоким озабоченным вздохом. Затем он снова склонился над Колумбанусом, положил ему руку на сердце, присмотрелся к полуоткрытому рту, пытаясь уловить признаки дыхания, и наконец, взяв в руки его голову, слегка повернул ее. Голова Колумбануса откинулась в сторону и осталась в таком положении - столь невероятном, что Энгелард и Сионед поняли худшее прежде, чем Кадфаэль поднял на них глаза и промолвил, обращаясь к Энгеларду:
- Долго бы тебе, приятель, пришлось дожидаться, пока он переведет дух. Я гляжу, ты силы своей не знаешь. Он мертв - ты ему шею сломал.
Потрясенные и озадаченные, они уставились на распростертое тело - похоже, до них еще не дошло, чем грозит такой поворот событий. Для Энгеларда и Сионед это был просто несчастный случай - никто не хотел такого исхода, но, в конце концов, в том, что произошло, заключалась своего рода справедливость. Однако Кадфаэль предвидел, что разразится скандал, который может исковеркать судьбы юных влюбленных, да и не их одних. Будь Колумбанус жив, они сумели бы принудить его повторить свое признание в присутствии уважаемых свидетелей - а какие доказательства его вины остались у них теперь? Вокруг вновь царили тишина и покой, как будто и не было разразившейся в ночи смертельной схватки. Никто, кроме них троих, ничего не видел и не слышал, ближайшее жилье находилось неблизко. И это, рассудил Кадфаэль, на худой конец, позволит выиграть время.
- Мертв? - ошарашенно протянул Энгелард. - С чего бы это? Я всего-то его легонько встряхнул. Не может же человек просто так взять да помереть!
- А вот он умер. Такого, признаться, я не предусмотрел, и теперь теряюсь в догадках: что же нам делать? - произнес Кадфаэль без укора, но в то же время давая молодым людям понять: необходимо что-то предпринять, и чем быстрее, тем лучше, а стало быть, всем им не мешает пошевелить мозгами.
- Что делать, говоришь? - в недоумении переспросил Энгелард. Юноша, похоже, так и не уяснил всей опасности сложившегося положения, и все дальнейшее представлялось ему простым и ясным. - Надо позвать отца Хью и твоего приора и рассказать им обо всем, что тут стряслось, - а как же иначе? Жаль, конечно, что я убил этого малого, но, честно говоря, особой вины я за собой не чувствую.
По-видимому, Энгеларду и в голову не приходило, что другие могут счесть его виновным. Кадфаэль был невольно тронут его простодушием. Рано или поздно жизнь паренька обломает, но пока даже ложное обвинение не поколебало его уверенности в том, что люди разумны и справедливы, и лучше всего говорить правду. Зато, подумалось Кадфаэлю, похоже, что Сионед вовсе в этом не уверена. Девушка тревожно молчала - видно, поняла, что дело приняло дурной оборот. Между тем рана на ее руке продолжала кровоточить. "Пусть-ка займутся тем, что не терпит отлагательств, - решил Кадфаэль, - авось я тем временем что-нибудь придумаю".
- Ну, хватит бездельничать! - заявил монах. - Энгелард, помоги-ка мне оттащить эту падаль обратно в часовню. А ты, Сионед, поищи его кинжал. Нельзя оставлять его валяться в траве - не ровен час, кто-нибудь найдет. А еще тебе надо промыть и перевязать рану. Там, за кустом боярышника, я видел ручей, а уж полотна на повязку у нас, слава Богу, хватит.
Юноша и девушка доверяли монаху безоговорочно и выполнили его указания, не задавая вопросов, правда, Энгелард, бережно перевязав Сионед руку и убедившись, что рана не опасна, опять заладил свое, уверяя, что самое лучшее, - это ничего не скрывать, ибо если правда и может навлечь на кого-то бесчестье, то только на Колумбануса.
Кадфаэль тем временем возился с кремнем и трутом. Он зажег свечи и добавил масла в лампаду, из которой сам и отлил изрядную порцию перед тем, как Сионед спряталась под свисавшими из-под раки святой Уинифред алтарными покровами. Покончив с этим, он обернулся к Энгеларду и назидательно промолвил: