* * *
Похороны прошли как короткое и обыденное прощание. Двое домашних рабов Бао Пао на тележках отвезли два гроба на гору Отдохновения, в бамбуковую рощицу, где хоронили большинство деревенских покойников. Цы подыскал красивое место: на рассвете туда заглядывало солнце, а ветер мягко шелестел в листве. Когда последняя горсть земли упала на могилу, Цы понял, что его жизнь в деревне кончилась. Сложись все иначе, он нанялся бы батраком на чье-нибудь рисовое поле, принялся бы восстанавливать дом, а по окончании траура женился бы на Черешне. С годами, если б не помешали дети и хватило накоплений, он вернулся бы в Линьань, чтобы попытаться осуществить свою мечту - сдать экзамены, а еще подыскать хорошего мужа для Третьей. Однако теперь ему оставалось только бегство. Деревня не сулила ему ничего, кроме ярости Повелителя риса и ненависти соседей.
На прощание Цы попросил души родителей не покидать его, куда бы он ни двинулся. А затем уверенной походкой направился к имению Повелителя риса, но как только рабы Бао Пао потеряли его из виду, Цы повернул и вслед за ними прокрался к складскому помещению, где содержался под стражей его брат.
Юноша дождался, пока никого не останется вблизи. Обошел вокруг здания, чтобы подсчитать охранников. Сторож оказался лишь один - у двери, но Цы все равно не знал, что предпринять. Он выжидал, притаившись поодаль, его душило отчаяние. Время сейчас работало против него, и все-таки что-то подсказывало ему, как важно до побега переговорить с братом. Несмотря на все улики, юноша не мог поверить, что Лу - убийца. Просто отказывался верить.
Он огляделся по сторонам. Нигде никого. Только фигура треклятого стражника маячила у двери.
Цы вдумчиво прикидывал варианты. Если попробовать подкупить стража, можно самому угодить под арест, но что еще придумать? Ему пришло в голову устроить пожар, чтобы отвлечь внимание караульного, но не было ни кремня, ни трута, и, даже если бы он их раздобыл, могло получиться наоборот: к складу сбежалась бы куча народу. И вот, пока Цы тщетно ломал голову, на глаза ему попалось маленькое оконце в стене. Совсем не широкое, но попытаться стоило. Юноша подкатил под окно пустую бочку, подпрыгнул и ухватился за раму. Напряг руки и подтянулся повыше. Окно оказалось слишком узким, чтобы забраться внутрь, но Цы удалось разглядеть в полумраке скорчившуюся на полу фигуру. Постепенно глаза его привыкли к темноте, и фигура на полу стала видна яснее. Мороз ужаса пробежал по ребрам Цы. На полу валялась лишенная всего человеческого груда плоти. Окровавленные части тела, казалось, были неестественно перекручены, голова торчала, как у сломанной куклы, на окровавленном лице застыла гримаса боли. Глазницы пусты, язык отрезан.
Цы разжал руки и рухнул вниз. Мысли смешались; неповинующимися губами он тщетно пытался выговорить имя брата. Бормоча и шатаясь, он кое-как встал и побрел, спотыкаясь на каждом шагу, сам не зная куда. Бесформенная, кровавая, изувеченная куча - это Лу! Его пытали, а потом убили. От него ничего не осталось. Только ненависть, которая теперь поселилась в душе Цы навечно.
Из деревни пора бежать. Повелитель риса будет домогаться земель, которые больше не принадлежат Цы, или денег, которых у него больше нет, и ни Повелитель, ни Премудрый не потерпят больше никаких отговорок. Цы бросился к окошку Черешни, поведал ей о своих планах и попросил его дождаться - рано или поздно он сумеет доказать свою невиновность. Однако девушка проявила неожиданную твердость: она никогда не выйдет за беглеца без работы и земли.
- Это все из-за моего брата? Если дело в нем, беспокоиться тебе не о чем. Повторяю: он уже получил сполна. Ты слышишь - он мертв! Мертв! - надрывался Цы перед захлопнувшимся окном.
А потом он ждал, но девушка не отвечала. Никогда больше Цы не слышал голоса Черешни.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
8
С Третьей за время отсутствия Цы ничего не случилось. Девочка казалась счастливой: что ей был реальный мир, когда она обучала свою куклу убираться в доме. Цы похвалил сестру за то, что та сберегла свиную ногу в целости и сохранности, и в награду отрезал Третьей ломтик мяса. Пока девочка ела, Цы сменил белое траурное облачение на коричневую холстину, которую прежде носил батюшка. Она была грязная, но так, по крайней мере, его не узнают. А еще Цы увязал дорожный узелок: последние оставшиеся деньги, Уложение о наказаниях, кое-что из одежды и остатки окорока. Вексель на пять тысяч монет он спрятал под одеждами Третьей, потом закинул узелок на спину и взял малышку за руку.
- Хочешь прокатиться на кораблике? - Не дожидаясь ответа, он пощекотал сестрицу. - Вот увидишь, тебе понравится.
И рассмеялся с болью в сердце.
К пристани они пошли кружной дорогой. Сначала Цы думал отправиться в Линьань сухопутным северным путем, но именно из-за того, что эта мысль сразу пришла ему в голову, он от нее и отказался. Путь по реке, хотя и более долгий, определенно был безопаснее.
Цы припомнил, что в сезон урожая баржи с рисом во множестве уходят в морской порт Фучжоу, а вместе с ними - и маленькие баркасы с ценными породами древесины; достигнув Восточного моря, они идут вдоль берега до самой столицы. Цы оставалось только отыскать такое судно и попасть на него перед отплытием.
Опасаясь, что его уже разыскивают, Цы обошел стороной главную пристань и направился на южный причал - туда, где поденщики перетаскивали грузы. И первое, что он увидел, - морщинистый старик мочится в воду с борта полузатопленного баркаса, бдительно присматривая за двумя матросами, изо всех сил выбирающими канат. По разговору их Цы понял, что баркас идет в Линьань, а потому, подойдя поближе к старику, попросил подвезти их с сестренкой. Старик удивился: крестьяне нередко подсаживаются на проходящие суда, но расплачиваются они обычно в портовой таможне.
- Да дело в том, что я должен таможеннику денег, а вернуть сейчас не могу, - объяснил Цы и протянул пригоршню монет, но старик отказался, качая головой.
- Этого мало. Да и баркас у меня маленький, сам видишь, как он перегружен.
- Господин, умоляю вас! Сестра моя больна, ей нужны лекарства, достать которые можно только в Линьане…
- Ну так и отправляйся в повозке, северным путем. - Старик отряс с члена последние капли и бережно уложил его в штаны.
- Ну пожалуйста! Девочка в повозке не выдержит.
- Слушай, парень, здесь тебе не больница, так что, если хочешь попасть на борт, давай позвени монетой.
Цы обещал отдать все, что у него есть, но не сумел уговорить владельца баркаса.
- Я буду работать у вас матросом! - Про спрятанный вексель он говорить не хотел.
- Вот с такими-то обожженными руками?
- Не судите по внешности. Я работы не боюсь, а оставшуюся сумму я, если потребуется, уплачу по прибытии.
- В Линьане? Да кто тебя там дожидается? Император с мешком золота?
Старый моряк взглянул на девочку и понял, что она и вправду больна. Затем перевел взгляд на стоящего перед ним юного оборванца и убедился, что, даже если этого парня продать в рабство, все равно больше пары монет за него не выручишь. Старик сплюнул на мешки с рисом, повернулся, словно собираясь уходить, а потом снова взглянул на юношу:
- Распроклятый Будда! Ну ладно, парень. Будешь делать все, что я тебе прикажу, а когда мы придем в Линьань, ты в одиночку сгрузишь мне весь рис до последнего зернышка. Ясно?
Цы благодарил старика так, точно тот спас ему жизнь.
Баркас поворачивался медленно, точно гигантская рыбина, которой захотелось очиститься от грязи. Цы помогал двум матросам, надрывавшимся с бамбуковыми шестами, в то время как Ван, хозяин судна, стоял у руля, не забывая орать и проклинать лентяев. Казалось, перегруженное судно просто неспособно сдвинуться с места, однако мало-помалу оно выбралось на быстрину. Тогда оно выровнялось на воде и заскользило спокойно, медленно, но верно унося Цы прочь от деревни.
До самого захода солнца Цы был занят корабельными работами - которые, впрочем, сводились к тому, чтобы отпихивать шестом плывущие по реке ветки да удить рыбу. Время от времени матрос на баке проверял глубину, а кормовому приходилось иногда подталкивать баркас, если течение не справлялось. Когда солнце зашло, хозяин бросил якорь на середине реки, зажег бумажный сигнальный фонарь - он, словно медом намазанный, тотчас привлек целый рой мошкары, - проверил груз и приказал отдыхать до рассвета.
Цы устроился на мешках рядом с Третьей, которую не переставало восхищать первое в ее жизни речное путешествие. Оба получили на ужин по порции вареного риса, после еды вознесли благодарности душам родителей. Вскоре голоса матросов начали затихать, и вот уже из всех звуков остался только плеск воды и стрекотанье сверчков на берегу. Однако ночной покой не унимал тревоги. Цы не переставал мучить себя вопросами: какой из его поступков привел духов в ярость; какой ужасный проступок он совершил, обрушив безжалостное мщение на всю семью? Тоска грызла его сердце, жгла изнутри, лишая всякой надежды. Цы прикрыл глаза и попытался сам себя обмануть: он твердил, что, хотя родители и погибли, их души остаются рядом и поверяют каждый его шаг. С самого детства Цы привык воспринимать смерть как событие естественное и неизбежное, нечто обыденное, что случается поблизости постоянно: женщины умирают при родах; младенцы рождаются мертвыми, или же их топят, если у родителей недостает средств, чтобы их прокормить; старики умирают на полях от изнурения, болезни или одиночества; наводнения разом смывают целые поселки; ураганы и смерчи забирают с собой неосторожных путников; соляные копи собирают свою дань; реки и моря требуют своего; а еще голод, эпидемии, убийства… Смерть так же явственна, как и жизнь, только более жестока и неожиданна. И все равно Цы не мог понять, как в столь короткое время уместилось так много трагических событий. На взгляд человека несмышленого, могло бы показаться, что все это - капризы духов и что необъяснимая цепочка несчастий - это удар прихотливой судьбы, отчего-то решившей его сокрушить. Но хотя Цы и знал, что все происходящее на земле суть последствия наших поступков и расплата за них, он не находил внятного ответа, который успокоил бы его душу. Юноша чувствовал, что избавиться от сердечной боли будет не легче, чем вернуть в чашку всю пролившуюся из нее воду. И не было в его жизни ничего сопоставимого с этой мукой, впившейся в него, как кровосос. Никогда прежде ему не было так больно. Никогда.
Цы лежал, дожидаясь рассвета. Раньше ему не приходилось думать о том, куда движется его жизнь; не приходилось решать, куда идти и что делать, как вести себя, чтобы выжить; и теперь ему не хватало мужества и ясности рассудка. Цы мечтал только оказаться как можно дальше от места, где он лишился всего, что было у него хорошего; убежать самому и защитить сестренку.
С первыми лучами зари жизнь на баркасе вновь забурлила. Ван уже поднял якорь и отдавал команды двум своим матросам, когда другая лодка, управляемая одиноким стариком, неосторожно приблизилась к баркасу и врезалась ему в борт. Ван, разумеется, обрушил на бестолкового гребца целый ворох проклятий, но старый рыбак лишь бессмысленно заулыбался в ответ и продолжил грести как ни в чем не бывало. Столкновение посреди реки удивило Цы, но оказалось, что к этому времени все водное пространство превратилось в гигантский муравейник из темных плоских посудин.
- Проклятые старики! Удушить бы всех разом! - ругнулся один из матросов, не подумав, что его хозяин старше едва ли не любого из речников. Потом свесился за борт и скорбно покачал головой. - Этот недоумок пробил нам борт, - сообщил он Вану. - Нужно чиниться, иначе потеряем груз.
Оценив ситуацию, Ван плюнул вслед удалявшемуся рыбаку. В очередной раз коротко ругнулся и приказал править к берегу. По счастью, они находились всего в нескольких ли от Цзяньпу, перекрестка всех водных путей области, - а там легко отыскать все нужное для ремонта. А до Цзяньпу придется идти вдоль самого берега, рискуя подвергнуться нападению бандитов, которых на здешних дорогах встречалось немало. Ван наказал матросам и Цы держать ухо востро и сразу поднимать тревогу, если кто-нибудь приблизится к баркасу.
Порт в Цзяньпу больше всего напоминал осиное гнездо: торговцы, рыбаки, барышники, батраки, строители джонок, разносчики всего на свете, нищие, проститутки и бродяги перемешались здесь так, что было почти невозможно отличить одних от других. Запах гнилой рыбы успешно конкурировал с едкой вонью пота и аппетитными запахами, что истекали от лотков с едой.
Не успел баркас причалить к берегу, к нему уже подскочил человечек в драной куртке, с козлиной бородкой и заверещал, требуя платы за стоянку; Ван отогнал его пинками, присовокупив, что его команда не только не собирается выгружать товары на причал, но больше того: их остановка вызвана тем, что их протаранил какой-то недоумок, отчаливший, вне всякого сомнения, от этой самой пристани.
Ван отправился в город за провиантом, а Цзе, старшему из матросов, поручил закупить бамбук и пеньку для ремонта; другой получил задание попроще: до возвращения хозяина оставаться на баркасе вместе с Цы.
Молодому матросу задание определенно не понравилось, а вот Цы обрадовался, что не придется тревожить Третью; та посапывала, свернувшись клубочком между двумя тюками с рисом. Девочка дрожала, как кутенок, и брат прикрыл ее пустым мешком, чтобы защитить от холодного горного ветра. А потом набрал ведро воды и принялся драить свободные от груза доски палубы; молодой матрос тем временем развлекался созерцанием ярко размалеванных проституток. Через какое-то время он выплюнул жевательный корешок и сообщил Цы, что отправляется на прогулку. Юноша не стал возражать. Закончив, он присел передохнуть и дать палубе просохнуть, чтобы потом пройтись еще раз.
Он уже готов был начать сызнова, когда к баркасу подошла девушка в красном. Платье, туго обтягивавшее ее фигуру, выглядело поношенным, зато фигура была хороша, а в улыбке обнажался ровный ряд зубов. Юноша покраснел, когда незнакомка спросила, не его ли это баркас.
"Да она красивее, чем Черешня!"
- Я его только сторожу, - пробормотал Цы.
Девушка притронулась к пучку волос на голове, будто поправляя прическу. Похоже, Цы чем-то ее заинтересовал, и это привело беднягу в замешательство - ведь, помимо Черешни да столичных куртизанок, которых он навещал вместе с судьей Фэном в чайных домиках, до сих пор ему доводилось беседовать только с женщинами из своей семьи. Девушка изящной походкой прошлась вдоль берега, а потом вернулась к баркасу. Цы не сводил с нее глаз, но, когда она вновь остановилась напротив, притворился, что смотрит в другую сторону.
- В одиночку путешествуешь?
- Да. То есть… Нет! - Цы заметил, что красавица изучает его обожженные руки, и спрятал их за спину.
- А я больше никого не вижу, - улыбнулась она.
- Ну да. Дело в том, что другие сошли на берег прикупить кое-что… - замямлил юноша.
- А ты на берег не ходишь?
- Мне приказано сторожить товар.
- Какой послушный, - игриво нахмурилась красавица. - А скажи-ка, тебе и с девушками развлекаться запретили?
Цы не знал, что сказать, и просто пялился на нее дурак дураком, не в силах отвести взгляд. Ну конечно, с ним заговорила проститутка.
- У меня нет денег, - наконец ответил он.
- Понятно. Только это не проблема. - Девушка улыбалась все приветливей. - Ты парень красивый, а красивым парням можно кое-что предложить и за так. Не хочешь ли горячего чаю? Моя матушка готовит чай с ароматом персика. Да кстати, меня так и зовут. - Чаровница рассмеялась и указала на скромный домик неподалеку.
- Я ведь сказал: мне нельзя отлучаться с судна, Аромат Персика.
Девушка будто не придала запрету никакого значения: она снова улыбнулась и, грациозно покачиваясь, пошла к домику. Вскоре она вернулась с двумя чашками и чайником. Цы показалось, что щечки ее порозовели еще больше. Вообще-то, Аромат Персика не слишком походила на Черешню. И когда она попыталась сама забраться на баркас, Цы просто не знал, что делать.
- Да не стой ты, как истукан. Помоги, а то я все уроню! - решительно прикрикнула девушка.
Цы подставил руку, пряча обожженную ладонь, в рукав. Но Аромат Персика не испугалась его ожогов. Крепко сжав протянутую руку, она вскарабкалась на палубу. А потом, не дожидаясь приглашения, уселась на мешок с рисом и наполнила чаем одну из чашек.
- Бери. Это для тебя бесплатно.
Цы повиновался. Он знал, что предложение выпить чаю - обычный прием "цветочков" (проститутки предпочитали, чтобы их именовали таким словом): он также знал, что согласие не связывает мужчину никакими обязательствами, а ему в этот утренний час очень хотелось чаю. Юноша уселся на палубу и внимательно рассмотрел свою гостью. На ее белом от рисовой пудры лице четко выделялись подкрашенные брови. Цы сделал глоток - напиток был крепкий и душистый. По телу разлилось приятное тепло. А девушка принялась напевать, руками изображая полет птицы.
Мелодия плыла в воздухе, усыпляя, точно ласковое журчание. Цы отхлебнул еще, наслаждаясь богатым вкусом. Каждый глоток был как объятие любимой, как колыбельная, как ласковые мамины руки, укутывающие ребенка перед сном. Сказалась бессонная ночь; веки Цы устало сомкнулись, и колыхание речных волн понесло его в сладостную даль. Сон надвигался медленно и неодолимо. Неотступная боль наконец-то отступила, и стало темно.