Митинги шли двое суток без перерыва. А потом последовала давно ожидаемая искра. Солдаты Второго крепостного пехотного батальона предъявили офицерам требования улучшить условия работ. Комендант города приказал арестовать пятьдесят два зачинщика и отправить в форт "Павел". Когда их уже усадили в поезд, чтобы отвезти в форт, на станцию в большом количестве явились матросы. И потребовали освободить пехотинцев. Начальство вызвало роту солдат, командир приказал открыть огонь по бунтовщикам. Солдаты отказались и взяли оружие "к ноге". Тогда стрелять начали ротные офицеры. Один матрос был убит, и несколько ранено. Под шумок поезд с арестованными отошел, а моряки вернулись в казармы весьма обозленными. Думали они недолго.
В восемь часов вечера команды учебно-минного и учебно-артиллерийского отрядов выломали запертые ворота и двинулись с оружием в руках на Павловскую улицу. На ней в ряд стояли казармы флотских экипажей. Восставшие пошли по ним, призывая товарищей присоединиться к бунту. Многие поддались, но в Первом экипаже офицерам удалось удержать людей в повиновении. К морякам присоединилась часть крепостной артиллерии. Недовольные заняли весь центр города, разгромили морское собрание и офицерские флигели.
В половине девятого горнисты протрубили отбой, и самые осторожные вернулись в казармы. Но многие остались. Они шлялись по городу, пели революционные песни и задирали хорошо одетых людей. На Павловской улице снова начался митинг, но вдруг на толпу налетели красносельские драгуны и разогнали ее. Возбужденные матросы опять побежали за винтовками. Первый Кронштадтский пехотный батальон присоединился к драгунам и открыл огонь по бунтовщикам. А сохранившие верность присяге роты Первого экипажа вошли в казармы и стали обезоруживать недовольных.
Обо всем этом Лыков недавно прочитал в сводке происшествий Департамента полиции. Сообщение из Кронштадта заканчивалось так: "В городе начался погром, горят магазины и обывательские дома, матросы сломали винные лавки и перепились. На Соборной, Екатерининской, Песочной сильные пожары, наружная полиция вынуждена удалиться с улиц".
Что же делать? На часах было одиннадцать ночи. Если срочно не выручить Кизякова, тот умрет. Мальчишку в самом деле жалко. Как быть? И Алексей Николаевич решился.
В темноте на остров не пропустят даже Витте, поэтому придется ждать утра. Добраться по Приморской железной дороге до Лисьего Носа или Верпелево, так, чтобы чуть свет уже погрузиться на какой-нибудь катер до Кронштадта. Махать полицейской книжкой и ссылаться на распоряжение начальства. Если брать нахрапом, должны пропустить. Надо еще вдеть в петлицу сюртука Георгиевскую ленту - это всегда помогает в общении с военными.
А дальше что, спросил сам себя сыщик. Если Зот жив и сможет вынести перевозку, где его спрятать? Разве что у баронессы Таубе! Лидия Павловна принимала активное участие в Обществе Синего Креста . Значит, у нее есть и знакомые доктора, которые укроют раненого. Конечно, баталер взрослый, а не ребенок. Но куда деваться? Времени нет. Главное - вывезти парня с мятежного острова до того, как туда явятся верные присяге войска.
Не откладывая, Лыков позвонил по знакомому телефону. Трубку взял генерал-майор.
- Это я, Виктор. Дай, пожалуйста, Лиду.
- Зачем она тебе? - сварливо спросил барон.
- Надо.
- Лида не…
Тут в трубке послышался шум, а затем и голос баронессы:
- Алеша, я слушаю. Добрый вечер!
- Что, как заимел лампасы, начал тебя ревновать? - съязвил коллежский советник. - Раньше надо было. Теперь я уж староват.
- Ты дело говори.
Лыков объяснил ситуацию, избегая называть вещи своими именами. Лидия Павловна сразу сказала:
- Привози его в амбулаторию на Караванной, там всегда есть хирург. Я его утром предупрежу. Зовут Кегелес Арон Яковлевич.
- Спасибо, баронесса! - сыщик положил трубку и посмотрел на часы: - Пора.
Он прибыл на причал в Верпелево в три часа утра. Над заливом висел рыхлый, как вата, туман. К удивлению сыщика, никого из армии или полиции не оказалось, зато со стороны Кронштадта то и дело подплывали катера, набитые перепуганными обывателями.
- Что там происходит? - спросил Алексей Николаевич у старика в шкиперской форме.
- И-и… Революция!
- В каком смысле?
- А сейчас расскажу. Вечером матросы нажрались водки и стали громить все подряд. И жечь, сукины дети.
- Жечь?
- Да. Офицерские дома сначала, а потом и остальные. Хорошо, ветра нет, иначе спалили бы весь город.
- Но что делают верные части? Почему не препятствуют?
Шкипер покосился на любопытного и спросил:
- А вы чего здесь в такую рань?
- Хочу на остров попасть. У меня имущество на Розовой улице. Не скажете, как там?
- На Розовой было спокойно, - утешил сыщика старик. - А может, черт с ним, с имуществом? Как бы голову матросики не сняли. Подождите, пока войска придут. Они уже, говорят, в Ораниенбауме, грузятся на суда. Высадятся и того… утихомирят. А то ваша Розовая поблизости от Павловской, где весь сыр-бор.
- Да я боюсь, сожгут мне товар. Может, успею?
- Ну как знаете.
Лыков зафрахтовал катер с романтическим названием "Южный крест" и поплыл на нем в Кронштадт. Он был единственным пассажиром, и потому пришлось заплатить красненькую. Капитан посудины, отставной машинный квартирмейстер, пришвартовался в купеческой гавани.
- Дальше, барин, сами.
Сыщик спрыгнул на берег, прислушался. Со всех сторон раздавалась редкая стрельба. Серый дым стлался по небу.
- Будешь здесь через два часа?
- А для чего?
- Я приведу человека. Раненого. Надо отвезти нас на материк.
- А при чем тут я? - сразу насторожился хозяин катера. - До Петербурга и Ораниенбаума ходят регулярные пароходы.
- Уже не ходят, военные запретили.
- А… Через два часа? - дядька начал чесать волосатый загривок. Лыков посмотрел ему в глаза:
- Скажи, сколько, и не томи душу.
- Сколько? Зависит от того, что за человек. Кто его ранил? Те или эти?
- Тебе какая разница?
- Есть разница, - отрезал бывший квартирмейстер. - Если он бунтовщик, то с меня потом шкуру снимут.
Алексей Николаевич вынул полицейский билет и протянул его спорщику:
- Рассуди: станет полицейский полковник бунтовщика спасать? Это мой агент. Попал вчера под пулю.
Капитан повеселел:
- Ну, другое дело. Однако… два часа… Я успею еще разок туда-сюда сгонять.
Сыщик оглянулся: вокруг никого не было. Похоже, все, кто намеревался сбежать из Кронштадта, уже сделали это.
- Кого везти собираешься? Лучше передохни. А то дойдешь до Верпелево, а обратно не выпустят. Где я тут с раненым на руках буду судно искать?
- А…
- Двадцать пять. Больше не могу - деньги казенные.
Капитан "Южного креста" кивнул и полез в машину. А Лыков, осторожно оглядываясь, углубился в улицы мятежного города. Которая из них Розовая? Спросить было не у кого. Здания на берегу казались пустыми. На земле валялись обрывки бумаги, поломанные вещи, битые стекла. Да, повеселились морячки…
Сыщик пробрался длинным переулком мимо лесных складов, обогнул угрюмое здание красного кирпича. По виду это была тюрьма: окна зарешечены, из-за забора торчат штыки часовых. За тюрьмой обнаружилась небольшая площадь, от нее шла широкая улица. Лыков прочитал на табличке, что она называется Михайловская. Айда по ней, что ли? Он теперь жалел, что не достал плана Кронштадта - ну да и где его было взять ночью? Подумав, Алексей Николаевич двинулся вперед. Он надеялся встретить кого-нибудь из местных и расспросить, но получилось иначе.
Из-за угла выкатились три пьяных в стельку матроса в грязных форменках. У одного в руках был офицерский кортик.
- Во! - заявил он, глядя на сыщика наглыми хмельными глазами. - Сам пришел. А ну, дя…
Закончить фразу погромщик не успел. Лыков нервничал, а в таком состоянии лучший выход - выместить на ком-то злость. Он врезал парню с кортиком что было силы. Казалось, тот описал в воздухе сальто-мортале, прежде чем улететь к забору. Двое других кинулись на обидчика, но мигом очутились на земле.
Алексей Николаевич посадил их вдоль забора в ряд. Тот, кому досталось первым, завалился на спину - он был без сознания. Его товарищи глядели на страшного человека снизу вверх и дрейфили.
- Эй, вы! Чей кортик?
Моряки замешкались с ответом и тут же получили по крепкой затрещине.
- Повторяю: чей кортик?
- Лейтенанта Павлова-второго, - ответил белобрысый, окая по-волжски.
- А где сам лейтенант?
Пленные молчали. Как только Лыков занес кулак, второй торопливо пояснил:
- В больнице английских моряков.
- Что он там делает?
- Лечится. Вовка, это которому вы первому врезали, его ранил. А кортик забрал.
- Выживет лейтенант? Ну?
- Выживет, Вовка его не сильно! - почти выкрикнул громила, закрывая голову руками.
- Ладно, пощажу… - отступил на шаг Алексей Николаевич. - Скажите только, где здесь Розовая улица?
- Идите по Михайловской все прямо и прямо, - охотно объяснил волгарь. - Почти до Владимирского собора, вона колокольню видать. А малость не доходя до него, по левую руку будет, стало быть, Розовая улица. Ой, по правую!
- Так по левую или по правую?
- По правую, ваше высокоблагородие. Виноват!
- Ладно. Смотри у меня, не шути дороже рубля.
Сыщик зашагал в указанном направлении. После того как он набил морды погромщикам, настроение улучшилось. Но ненадолго. Едва Лыков выбрался на угол Сайдашной, как вдруг с той стороны улицы по нему дали несколько ружейных выстрелов. Пули просвистели над головой, и Алексей Николаевич отскочил обратно за угол.
Кто это? Опять мародеры? Он осторожно высунулся и разглядел солдатские фуражки. Вроде бы похожи на регулярных солдат, а не на расхристанных бунтовщиков.
- Отставить! - рявкнул сыщик начальственным голосом. - Я коллежский советник из Департамента полиции! Не стрелять!
Ему ответили:
- Стрелять не будем! Иди сюда!
Он подошел к пикету из восьми пехотинцев. Навстречу выступил младший унтер-офицер:
- Документ покажите.
Лыков протянул ему полицейский билет. Унтер посмотрел очень внимательно и вернул бумагу.
- Вы в кого стреляли? - хмуро спросил сыщик. - Чуть мне голову не отшибли…
- Там матросня пьяная шалит.
- Было три человека, верно. Я им сейчас рыло начистил. Вот, отобрал.
Лыков вручил унтер-офицеру кортик и пояснил:
- Запишите где-нибудь: это раненого офицера, лейтенанта Павлова-второго.
- Отобрали у троих? - недоверчиво переспросил начальник пикета. Но разглядел Георгиевскую ленту в петлице сюртука и тут же вытянулся по струнке:
- Ваше высокоблагородие! Сторожевое охранение от Первого Кронштадтского пехотного батальона держит перекресток улиц, согласно приказанию коменданта города генерал-майора Беляева. Командир пикета младший унтер-офицер Крючков.
- Вольно, Крючков. Я иду от купеческой гавани и видел по пути лишь трех пьяных матросов Седьмого экипажа. Также слышал выстрелы возле шкиперских магазинов. Что у вас тут?
- Со стороны Николаевской лезут, ваше высокоблагородие. Два раза отбивали.
- Мне надо попасть на Розовую улицу. Правильно иду?
- Правильно. Следующий перекресток будет с Андреевской, затем с Высокой. После нее, не доходя собора, улочка короткая направо, она и есть.
Тут наблюдатель крикнул:
- Опять они! Вижу шапки поверх забора!
Лыков всмотрелся. Действительно, на другом конце Сайдашной мелькнуло пять или шесть бескозырок.
- Отделение, прицел сто шагов! - затянул нараспев Крючков. Но сыщик взял его за руку:
- Погоди. Они ведь тоже русские. Сейчас я их пугану.
Он вынул маузер, который отобрал в прошлом году на Кавказе у абрека Динда-Пето. Уперся локтем в колено, навел мушку поверх голов и выпустил подряд все десять зарядов. В ответ послышалась матерная ругань, а затем хриплая команда:
- Братва, тикаем!
- Вот и отбились, - успокаивающе сказал сыщик, вставляя в маузер новую обойму.
У солдат переменились лица. Стало ясно, что стрелять в своих никому не хотелось.
- Ну, я пошел, - тихо сообщил унтер-офицеру коллежский советник. - Мне надо своего раненого забрать на Розовой. Я туда-обратно. Застану вас здесь?
- Как начальство прикажет, ваше высокоблагородие, - виновато ответил тот. - Вдруг заставят позицию сменить?
- Заставят - сменишь. А не заставят?
- Тогда вас здесь дождусь.
- Ну, с Богом.
Лыков перекрестился и двинулся дальше. Ему повезло: больше никто ему не встретился, ни бунтовщики, ни войска. Он отыскал улицу, встал под окнами углового дома и крикнул:
- Николай!
- Здесь я, Алексей Николаич! - сразу отозвался Колька-кун. - Пробились все-таки…
- Где Зот?
- Опять без памяти. И кровь сквозь бинты новым манером пошла.
Они спустились в подвал, и Лыков увидел баталера. Тот лежал мертвенно-бледный, на груди под рубахой алело большое пятно крови.
- Сначала надо остановить кровотечение, - сказал сыщик. Вынул перевязочные пакеты и заново, очень туго перебинтовал моряку рану.
- Теперь пойдем. Катер ждет.
Алексей Николаевич взвалил Кизякова на плечо: сдюжит, есть еще силенка… Они двинулись обратно к купеческой гавани. Опять повезло, никто не попался им на пути. На углу Березовой миновали сгоревшее дотла здание. У подъезда лежал труп мужчины с покрытым синяками лицом. Покойника уже раздели и разули, он был в одном исподнем. Рядом валялся вывернутый наизнанку кошелек. Лыков зло спросил семенящего рядом Кольку-куна:
- Это и есть твоя революция?
Тот отвел глаза:
- Матросы… Несознательный народ.
- А другие сознательные? Смотри, смотри! Так же и у тебя будет. Весь народ из одних ворот!
Когда дошли до знакомого перекрестка, унтер-офицер выбежал им навстречу и попытался перехватить раненого. Коллежский советник не дал:
- Я сам.
- Выделить вам сопровождающих, ваше высокоблагородие?
- А если на вас опять полезут? Нет уж, ослаблять пикет нельзя.
Путь до катера занял еще полчаса. Капитан увидел сыщика и обрадовался:
- Слава Посейдону и его русалкам! А то я уж весь на неврах…
"Южный крест" стоял под парами и тут же отвалил. Когда прошли уже приличное расстояние, Кизяков вдруг очнулся.
- Алексей Николаевич… Вот хорошо…
- Зот, молчи, береги силы, - приказал ему сыщик.
- А где я?
- Ты моряк, и ты в море.
- В море…
Раненый обвел вокруг себя блаженным взглядом и опять впал в забытье.
Когда катер подошел к причалу Верпелево, навстречу выбежал пехотный зауряд-прапорщик:
- Стой! Кто такие? Распоряжением генерал-губернатора вы арестованы.
Коллежский советник предъявил документы, кивнул на атамана:
- Он со мной. Выручаем раненного в беспорядках филера наружного наблюдения. Прикажите дать нам подводу до станции.
Когда они сели в поезд, Лыков спросил у Кольки:
- Как вы оказались в Кронштадте?
- Да не мы, а один только Зот.
- Почему один?
- Прочие пока у финляндцев. А Кизякова я послал в Четвертый флотский экипаж пропаганду делать. А тут их всех - раз! - и в крепость. Ночью ворвались солдаты в казарму, штыки на ружьях. Довезли до морского порта, усадили в баржу.
- И что Кизяков? Он-то не на службе.
- Зот в ту ночь в казарме ночевал. Пришлось подчиниться. Надел чью-то запасную форменку и встал в строй. Так и оказался в Кронштадте.
- А ты?
- Я приехал его выручать. Все уж было готово к побегу. Тут волнения. Зот не удержался, пошел вместе с другими драться с караулом. Арестованных, значит, освободить. На пулю-то и налетел… Крови много потерял. Думал я, помрет мальчишка. Тебе все же позвонил. Хоть тело вывезти… А получилось вон как. Авось выживет. Спасибо, Лыков.
- Я помещу парня в госпиталь под чужим именем. Если даже и выкарабкается, то пролежит долго. Тебе при нем сидеть нечего, только и себя, и его под монастырь подведешь.
Колька молча кивнул, соглашаясь.
- Куда сейчас? - продолжил сыщик. - Переночевать можешь у меня, как в тот раз. Но задерживаться не стоит.
- Я и не собираюсь тут задерживаться. Пересяду - и обратно к финляндцам.
- Ваши где сейчас?
- В Оллиле.
- Возле самой границы, - констатировал Лыков. - Не просто так вы там поселились…
- Конечно. Там наших много.
- Ваших - это кого?
- Революционеров, - пояснил атаман. - Они нас обхаживают, хотят к себе переманить. Опять выбираем. Я тут недавно каких-то большевиков послал в одно место. Не знаешь, что за черти? Завтра с максималистами встречаюсь. У них программа повеселее будет. Может, и сговоримся.
На разъезде за Черной речкой Куницын пересел на ветку, ведущую в Озерки. Там в знакомой Шуваловке он купит билет до Оллилы и скоро окажется в безопасности. А коллежскому советнику с раненым на руках предстояло заметать следы…
На площадке перед конечной станцией - вокзала у Приморской железной дороги не было, - сыщик нанял телегу. Вдвоем с возницей они перенесли в нее баталера и двинулись на Караванную.
Доктор Кегелес, бойкий развязный еврей, подмигнул сыщику:
- Да-да, я вас давно жду. От баронессы, от баронессы. Что там, пулевое?
- Навылет.
- Хорошо, хорошо. Перевязка свежая, сделана профессионально. Вы из госпиталя, что ли?
- Нет, доктор. Перевязывал я сам три часа назад.
- Вы сами? - заинтересовался Кегелес. - Имеете опыт, опыт?
- Имею. Может, осмотрите наконец раненого?
- Да-да.
Хирург прекратил болтать и занялся Кизяковым. Он действительно оказался знающим специалистом. Заключение сделал такое:
- Повезло вашему подопечному. Рана чистая, осложнений я не предвижу. Он потерял много крови, нужны покой и уход. А остальное сделает время. Есть куда отвезти юношу?
- Если поможете, буду признателен.
- Он… на нелегальном положении?
- Да. Документы имеются, но лучше бы подальше от полиции.
- Я все понял, я все понял.
Кегелес позвонил по телефону и быстро договорился, чтобы Зота приняли в Калинкинскую больницу. А когда стали прощаться, отказался от какого-либо вознаграждения. Сказал:
- Надо что-то менять в державе. Молодой человек этим и занимается. Вот, пулю получил. Как же я с него деньги возьму?
Алексей Николаевич повез Зота в больницу. Он понимал, что уже запутался, на чьей стороне правда… И как вышло, что старый полицейский чиновник, верный слуга царя, спасает от заслуженного наказания мятежника? Не податься ли на старости лет в революционеры? Колька-кун предлагал пост министра внутренних дел!
После свежей перевязки баталер пришел в себя и теперь улыбался. Понимал, что спасен, и радовался этому.
- Алексей Николаевич! Я вот что подумал. Когда народ свергнет иго царизма, я фамилию сменю.
- Зачем?
- Ну вы же знаете, что такое кизяк. Или не знаете?