- Через пару-тройку дней мы сможем передать документы, подтверждающие факты преступлений, представителям власти. Но для начала хотелось бы уточнить еще кое-какие мелочи.
- Что ты имеешь в виду?
- Во-первых, какова роль адвоката, о котором упомянул доктор? Во-вторых, что за дама вела переговоры с Шёненбергом от лица лже-Хорватова? И в-третьих, замешан ли в этой грязной истории Варсонофий Десницын? Маруся знает, я не люблю этого юношу и не одобряю его траурную поэзию, но это еще не повод, чтобы обвинить его в причастности к убийствам. Если мы натравим на него сыскное отделение, Варсонофию в любом случае не удастся избежать суда. Значит, либо мы должны быть уверены, что он - тоже преступник, либо должны оставить его в стороне и не вмешивать в наши дела.
- Но ведь кто-то же испортил тормоза машины в Слепухине? Кто же, если не Соня, который постоянно крутился там возле Машеньки? - Андрей был уверен в виновности Сони, но боюсь, в его убеждениях большую роль играла ревность.
Остальные колебались, соглашаясь признать виновность поэта только при наличии неоспоримых улик.
- Господа! У меня созрел следующий план, - как всегда, инициативу мне пришлось брать в собственные руки. - Миша, вы ведь не очень довольны номерами "Столица", в которых остановились? Еще бы, дыра жуткая… А что, если вам переехать в "Дон" на Смоленском рынке, поселиться по соседству с Десницыным и попытаться разобраться, какие же отношения связывают его с преступным братцем и замешан ли он в делишках самозванца?
Михаил почему-то быстро взглянул на Андрея.
- Видите ли, Елена Сергеевна, мы с Мишей уже договорились, что он переедет ко мне. Я не могу оставить внука своей любимой крестной в каком-то клоповнике. И кроме того, Михаил окажет мне большую помощь в работе. Я задумал монументальное полотно "Голгофа" на евангельский сюжет. Пока писал эскизы к фреске "Распятие с предстоящими", у меня родился замысел картины на аналогичную тему, но только это будет полностью светская живопись, далекая от канонических требований. И тут очень важное значение приобретает образ разбойника, распятого вместе с Христом.
- Вы имеете в виду Варавву?
- Нет, дорогая Елена Сергеевна, Варавву-то как раз и не распяли, он был помилован. Распяли двух других разбойников, одного по правую, другого по левую сторону от Иисуса. Один из них насмехался над Христом, а другой - уверовал в Него и сказал: "Помяни меня, Господи, когда приидеши во Царствие Твое!" А Христос ответил: "Истинно говорю тебе, ныне же будешь со мною в раю!" Из всех евангелистов только Лука уделил внимание этому событию, ни Матфею, ни Марку, ни Иоанну беседа разбойника с Христом не показалась существенной. А меня этот евангельский эпизод всегда волновал. Он глубоко символичен. Представьте себе картину на этот сюжет. Если бы можно было взглянуть на Лобное место сбоку, на переднем плане находилась бы фигура раскаявшегося разбойника, а за ним и над ним парил бы светлый образ Христа, и уже вдали темный силуэт злодея, умершего без просветления. Вы понимаете, что образ первого распятого очень важен для моего замысла? У Миши такая колоритная, такая трагическая внешность, он будет идеальным натурщиком для фигуры страдающего, гибнущего в мучениях разбойника, в последний миг обратившегося к Христу. Михаил уже обещал мне попозировать…
- Андрей, у вас очень интересный замысел, и я нисколько не сомневаюсь, что образ распятого Миши сделает ваше полотно настоящим шедевром, но, голубчик, из-за неправедно отнятого у вас наследства приходится отвлекаться на неприятные житейские дела. А главное, помимо меркантильных наследственных расчетов, я хочу напомнить о большом количестве жертв и большом потенциале убийцы. Воистину, "и ад следовал за ним". Пока только мы с вами можем спасти тех людей, до которых еще не дотянулся Нафанаил. Должны ли мы стоять в стороне в белых одеждах? И Мишина помощь тут незаменима. Ведь, кроме Михаила, долго жившего в Лондоне, никто из нас не знает в совершенстве английского языка. Только он, подслушав разговоры Фани и Сони, сможет понять, о чем идет речь, - ведь братья имеют обыкновение беседовать друг с другом по-английски.
- Во-первых, подслушивать некрасиво, а во-вторых, братья Десницыны могут Мишу узнать. - О некрасивых поступках заговорила, конечно же, Маруся.
- Маруся, убивать людей направо-налево еще более некрасиво, чем подслушивать! Я уже сбилась со счета, сколько жертв и покушений на счету этой компании. Сегодня выяснилось, что еще и доктора Шёненберга чуть-чуть не убили, а его кухарку отправили-таки на тот свет. Господа, пора положить конец этой пляске смерти! Даже если и не все наши поступки будут этичными, цель оправдывает средства, как говорится! А по поводу опознания Миши - как я поняла, семейство Десницыных полагало, что мальчик Хорватовых скончался от какой-то тяжелой болезни, и именно поэтому мамаша Десни и предоставила Хорватовым своего старшенького на замену. Возможно, они даже не знали, что у Миши была черная оспа. Теперь, по прошествии стольких лет, некий мужчина со следами перенесенной оспы поселится рядом с Соней Десницыным в небогатых номерах и будет стараться не слишком мозолить глаза нашим братцам - почему они вдруг должны опознать в нем давно умершего приятеля своих детских игр? Нафанаил, как известно, навещает брата в "Доне", и встречи эти будут продолжаться, тем более что теперь еще и матушка прибыла из Британии. Нужно за ними там последить! Нас ждет немало открытий, поверьте. И в конце концов, речь идет всего лишь о нескольких днях, пока все встанет по своим местам и мы сможем передать самозванца с компанией в руки полиции. А пока… Я, конечно, не вправе вмешиваться в таинство ваших творческих замыслов, Андрей, но, может быть, вы сделаете несколько этюдов Мишиного лица, так, между делом, а всерьез позировать он вам будет немного позже, когда лже-Мишель окажется в арестном доме.
- Но он ведь тоже, почуяв опасность, захочет, как и Шёненберг, "подмазать" полицейских, и они не заметят очевидных фактов, - осторожно предположил Михаил.
- Что ж, и я пока в состоянии "подмазать" полицейских. Такая равномерная двусторонняя "подмазка" дает возможность надеяться на определенную беспристрастность.
- Я со своей стороны готов принять участие в расходах, - подал голос Щербинин. - Я небогат, но на "подмазку" служителей закона деньги найду, раз только таким путем мы сможем добиться справедливости!
- Что ж, господа, теперь давайте обсудим вопрос с адвокатом лже-Мишеля, - мне, как всегда, пришлось вернуть разговор в нужное русло. - Помните, какую идею подбросил нам доктор? Может быть, адвокат и вправду вдохновитель всех преступных деяний? Как бы узнать, услугами какого присяжного поверенного пользовался Мишель-Нафанаил? В Москве столько адвокатов…
- Я знаю! Правда, я случайно знаю, - откликнулась Маруся.
- Откуда?
- Ну я же несколько лет принимала этого Нафанаила за собственного кузена. Разве странно, что я могу быть в курсе некоторых семейных дел? Фамилия адвоката - Чеплаков. Георгий Карпович Чеплаков, присяжный поверенный. Где он живет, не помню, но за имя ручаюсь!
- Что ж, адрес установить несложно. Шура, дружок, принеси мне из кабинета адресную книгу "Вся Москва" за этот год.
Через пять минут у нас был адрес конторы и дома адвоката Чеплакова. Жил он в Большом Знаменском переулке, а практиковал на Никитской.
Глава 17
Никчемность планов, рожденных разгоряченной фантазией. - "Господа, не будем играть в благородных разбойников!" - Чушь в конверте. - Сведения из Большого Знаменского переулка. - Лучше на всякий случай изменить внешность. - Два сундука из кладовки. - Наше преображение. - Все-таки двадцатый век на дворе!
Воодушевленные успехом, достигнутым при получении показаний доктора Шёненберга, Андрей и Михаил стали уговаривать меня всем вместе ворваться к адвокату с оружием и заставить его говорить правду.
Мне пришлось долго, стараясь быть по возможности убедительной, объяснять опасность, бесполезность и никчемность подобного плана, рожденного разгоряченной фантазией.
- Господа, возгордясь нашими достижениями, вы совершенно потеряли голову и пытаетесь совершать подвиги, не доступные никому из нас ни по врожденным способностям, ни по жизненному опыту. Не будем играть в благородных разбойников! Позвольте напомнить вам, что Дубровский, а тем более Робин Гуд жили в другие исторические эпохи, а в наши дни подобные приключения кончаются в полицейском участке. Любая военная операция, каковой, несомненно, является для нас приватный допрос адвоката Чеплакова, требует серьезной подготовки и детальной проработки. Буря и натиск должны применяться только в крайнем случае!
В результате был принят мой скромный вариант операции "Адвокат". Я написала Чеплакову записку неопределенного содержания с неразборчивой подписью и отправила с ней Шуру в Большой Знаменский переулок.
Она должна сказать прислуге адвоката, что принесла письмо от дамы, которое велено передать хозяину лично в руки. По моим расчетам, Чеплаков еще часа два просидит в своей конторе, так что Шуре с запиской предложат подождать. Она использует это время для того, чтобы подружиться с горничной или лакеем Чеплакова и выведать какие-нибудь полезные сведения из жизни господина присяжного поверенного.
Потом, так и не дождавшись хозяина, скажет, что больше не может задерживаться, и удалится вместе с запиской. Если же, паче чаяния, ей все-таки придется с ним столкнуться, пусть отдаст записку Чеплакову и уйдет. То-то адвокат поломает голову, от кого принесли эту чушь в конверте!
Я обильно надушила листок почтовой бумаги самыми пронзительными и ядовитыми духами, какие только смогла найти на своем туалетном столике, и набросала несколько слов, обратившись к адвокату: "Мой сладкий котик!" (Терпеть не могу обращение "сладкий" в интимной переписке, некоторые из моих былых поклонников лишились всех шансов на благосклонность с моей стороны только потому, что злоупотребляли подобными эпитетами.)
Запечатав свое мерзкое послание в голубой конверт без адреса, украшенный двумя целующимися голубками, я выдала Шуре на извозчика и отправила ее в Большой Знаменский.
В ожидании сведений из логова адвоката мы решили не расходиться и сели играть по маленькой в вист. Ставки были по копейке, так, только чтобы снять игрой нервное напряжение.
Надо сказать, что мы с Марусей быстро оставили господ Щербинина и Хорватова без единого медяка. Я всегда была уверена, что женщинам гораздо проще сконцентрировать на чем-то внимание, особенно в карточной игре, где промахи фортуны легко исправляются ловкостью рук…
Шура вернулась часа через два. Сведения, добытые ею в Большом Знаменском, оказались весьма интересными.
Супруга адвоката Чеплакова пребывает на курорте, горничная уехала вместе с ней, повару предоставлен отпуск, так как хозяйство ведется по-холостяцки, Чеплаков дома не обедает и не ужинает. За домом присматривает молодой лакей, которому очень понравилось намерение Шуры с ним подружиться. Письмо от некоей дамы было встречено как обыденная вещь, видимо, господин Чеплаков в отсутствие супруги пустился во все тяжкие. Правда, к себе никаких дам адвокат не приводит, но сам возвращается домой очень поздно, подшофе, пахнущий дамскими духами и испачканный помадой.
Ну что ж, раз противник находится в таком деморализованном состоянии, надо попробовать нанести ему визит… Но лучше на всякий случай изменить внешность - если беседа с адвокатом примет угрожающий оборот, можно будет скрыться бегством, замести следы и сделать вид, что мы совсем здесь ни при чем…
Я не люблю полицейские участки, хотя при небольшой "подмазке" пристава такой пустяк, как незаконное вторжение в частные владения, конечно же, можно будет замять. Однако, как говорится, не буди лихо, пока оно тихо. Лучше подстраховаться…
После короткого, но бурного обсуждения было решено, что мы вчетвером станем изображать компанию подгулявших купчиков с дамами легкого поведения. Если наша экспедиция потерпит неудачу, возможные свидетели будут утверждать, что по Большому Знаменскому переулку катались пьяные купцы с девками, а лица в вечерних сумерках рассмотреть не удалось…
Я приказала извлечь из кладовки два сундука, с которых Шура тщательно обтерла пыль. В одном лежали мои старые маскарадные наряды, из которых легко будет сконструировать пару платьев для проституток. А во втором сундуке хранились театральные костюмы моего третьего мужа, господина Ростовцева, сценический псевдоним - Некручина-Ростовский.
Надо признать, покойный Некручина обладал идеальной фигурой, весьма выигрышно смотревшейся на сцене. Да, красавец мужчина, на театральное амплуа первого любовника он претендовал не без оснований… Но его сценические наряды оказались впору как нашему Микуле Селяниновичу, так и несчастному Михаилу. Проклятая оспа изуродовала только его лицо, а стать осталась при нем.
Андрею легко удалось перевоплотиться в купца - красная кумачовая рубаха, поддевка, картуз с лакированным козырьком (костюм Кудряша из "Грозы" Островского) полностью преобразили нашего богатыря. Даже его светлая артистическая бородка и длинноватые волосы оказались кстати. Сапоги у Андрея в хозяйстве имелись - он выезжал в них на этюды в деревню.
С Михаилом дело обстояло сложнее - его лицо было настолько характерным, что требовалась серьезная маскировка, дабы это не бросалось в глаза. Мы помудрили так и этак, и тут мне в голову пришла мысль нарядить Михаила черкесом - кавказский наряд подарил Некручине-Ростовскому какой-то грузинский князь во время гастролей театра в Тифлисе.
Черкеска с газырями смотрелась на Михаиле великолепно, но главное - костюм черкеса давал возможность спрятать лицо. Мертвый глаз был завязан красным платком, прикрывшим заодно и половину щеки - ведь не было ничего неестественного, что горячий кавказец, привыкший чуть что хвататься за кинжал, потерял глаз в какой-нибудь стычке… Нижнюю часть лица закрыла накладная борода, рот спрятался под черными усами, мохнатая папаха, надвинутая до бровей, довершила образ. Даже рваный нос органично смотрелся на лице свирепого и дикого абрека.
Мы с Марусей легко подобрали себе подходящие детали туалета - я выбрала платье с пышной красной юбкой в воланах (костюм испанки, сохранившийся от какого-то давнего масленичного маскарада), Марусе приглянулась юбка от костюма цветочницы, усеянная большими маками (лет пять назад я блистала в ней на сцене любительского дачного театра в водевиле "Цветочная клумба").
Бусы, полушалки, взятые напрокат у моей кухарки, и шелковые банты должны были дополнить наши наряды. Еще мы с Марусей собирались наложить на лица толстый слой грима, нарумянить щеки, насурьмить брови, подвести губы в виде красных сердечек - в общем, добиться полного сходства с продажными женщинами.
Но оставалась одна деталь - не могли же мы в подобном виде выйти из моей квартиры на лестницу и пройтись по Арбату, рискуя встретить знакомых и соседей!
Хоть я и не слишком дорожу молвой и полагаю, что ничто так не способствует популярности, как сомнительный слушок, но допустить зарождения сплетни, что мы с Марусей подрабатываем на панели, я все же не рискнула - трудно окончательно сбросить ярмо условностей.
Андрей предложил нам отправиться в его мастерскую и там принять соответствующий вид.
- А вы не боитесь, что соседи заметят, какая странная компания вышла из вашего дома - две проститутки, пьяный купец, черкес?
- У меня бывает множество самой разнообразной публики. Все решат, что это очередные натурщики, позировавшие для новой картины. К тому же я собираюсь одолжить у приятеля с Плющихи экипаж - не брать же извозчика для нашего маскарада. А в автомобиле мы будем смотреться совсем уж дико.
- Вы правы. Что ж, не будем терять времени. Шура, принеси, пожалуйста, кофр и уложи все эти наряды. И поедем с нами, голубчик! Поможешь нам там переодеться.
Выходя из квартиры, мы столкнулись с Женей Дроздовой, вернувшейся из конторы нотариуса.
- Женя, прости, я не успею все тебе рассказать, - второпях произнесла Маруся. - Мы сейчас отправимся к адвокату Мишеля в Большой Знаменский, только сначала заедем к господину Щербинину и переоденемся ради маскировки.
Женя смотрела на нас удивленно, похоже, ничего не поняла. Или слишком устала от тяжелой работы, которую мы так эгоистично на нее нагрузили.
- Ладно, потом, обо всем потом! Как твои дела?
- Я закончила разборку бумаг нотариуса, но завещания так и не нашла!
- Жаль. Но теперь это уже не так страшно. У нас необыкновенные новости! Ты же ничего не знаешь, а за последние дни было столько событий! Отдыхай, Женечка, завтра обо всем поговорим!
В доме Андрея с помощью верной Шуры мы с Марусей превратились в двух вполне достоверных жриц любви. Надо сказать, мужчины не только выразили восхищение плодами наших усилий, но и стали украдкой бросать на нас быстрые оценивающие взгляды, которых я прежде не замечала. Неужели мы переусердствовали и слишком убедительно вошли в образ, разбудив в их мужском естестве какие-то темные порывы?
Пока мы гримировали Мишу под абрека, Андрей сходил на Плющиху и вернулся в хорошей рессорной коляске, запряженной парой гнедых лошадок. Натянуть косоворотку и картуз было уже делом двух-трех минут.
- Миша, вам доводилось править лошадьми? - спросил Андрей. - Вам, как кавказцу, лучше дать вожжи в руки…
- Я давно не ездил, Но думаю, справлюсь.
Мы спустились во двор к коляске. Впряженные в нее лошади были настоящими красавицами. Я подошла к ним и погладила правую кобылку по лоснящейся темно-рыжей шее, на которую волной ложилась черная грива. Жаль, что я не догадалась взять с собой кусок черного хлеба с солью - угостить лошадей. Но не возвращаться же, плохая примета.
Я люблю лошадей. Мне всегда хотелось иметь собственный выезд, а кроме того, еще и верховую лошадку. Но держать лошадей легко тем, кто живет в сельской усадьбе или хотя бы в особняке с просторным двором. А для жителей многоквартирных домов собственные лошади - большая обуза. В маленьком дворе моего дома не предусмотрены ни конюшни, ни каретные сараи, негде держать сено и овес, негде пасти животных… Да и кучеру, которого пришлось бы нанять, нужно подыскивать помещение, не может же он жить в квартире, населенной одними женщинами, - он всех стеснял бы… Я поэтому и не держу мужскую прислугу, чтобы всем в моем доме было комфортно.
Может быть, мне стоило бы переехать в особняк с просторным зеленым двором где-нибудь на полудеревенской Плющихе, завести лошадей, корову, домашнюю птицу, самой возиться с цветами на клумбе…
Но я так люблю современный европейский комфорт - водопровод с горячей водой, большую ванну, электрический свет. Скоро я установлю у себя еще одну модную новинку - телефонный аппарат, связаться по которому можно не только с Петербургом или Берлином, но, говорят, даже и с Америкой. Все-таки двадцатый век на дворе!