Конуэй склонился над статьей. Разговор с Боргом был полезен и еще в одном смысле. Оказывается, нацист ничего не знал о несостоявшемся аресте Раша и о том, что Раш находится в Швеции. И это при том, что у гестапо от Борга секретов не было. Статья тоже оказалась интересной. Дочитав ее до конца, Конуэй откинулся на спинку кресла и стал думать о Франце Раше. Главный вопрос был такой: не слишком ли опасно будет вернуться в номер.
В конце концов Конуэй решил не рисковать. Спустился в холл, показал ключ от номера телефонистке и спросил, были ли какие-нибудь звонки из его комнаты.
Телефонистка смотрела на него с удивлением и не отвечала.
– Да бросьте вы, ничего особенного. – Конуэй как бы случайно положил на стойку монету. – У меня там наверху друг. Если он куда-то звонил, то платить будет сам. Вот почему я спрашиваю.
– Понятно. – Девушка посмотрела на список. – Из вашего номера звонили в Берлин. Один раз.
– Это я знаю. А еще?
– Был еще один звонок. Мужчина просил связать его с шведским Красным Крестом.
Конуэй улыбнулся и поблагодарил. Потом вернулся в комнату для прессы, сел к пишущей машинке и, секунду поразмыслив, забарабанил по клавишам. Напечатав небольшой текст, спрятал листок в конверт и заклеил его. В регистратуре дежурила та же девушка, которая сдала ему номер.
– Удобно устроились? – спросила она.
– О да. Чувствую себя настоящим богачом. Послушайте, можете оказать мне услугу?
– Попробую, – насторожилась девушка. В Стокгольме было множество холостых журналистов, и многие из них подкатывались к ней с нескромными предложениями.
Конуэй передал ей конверт.
– Как видите, письмо адресовано мне самому. Если во вторник я его у вас не заберу, передайте конверт, пожалуйста, Реджиналду Эрчу из газеты "Таймс". Хорошо?
– Ах, как загадочно, мистер Конуэй! – просияла девушка. Она обожала всяческие тайны.
– Вы еще обо мне услышите! Но запомните: никому, кроме Эрча, не отдавайте. Скорее всего я заберу конверт сам.
– Хорошо, – кивнула она.
Конуэй поблагодарил ее, зашел в телефон-автомат и позвонил к себе в номер. Долго никто не отвечал, и ирландец подумал, что Раш уже ушел. Но потом трубку сняли, и мужской голос спросил:
– Алло?
– Это господин Раш? – сладким голосом осведомился Конуэй.
Ответом было молчание.
– Это я, Конуэй. Может быть, мне следовало попросить гауптштурмфюрера Раша?
Снова молчание. Конуэй слышал в трубке учащенное дыхание.
– Я журналист. Выдавать вас не собираюсь. Во всяком случае, пока.
Опять никакого ответа.
– Может быть, я смогу вам помочь, – добавил Конуэй. – А вы, в свою очередь, поможете мне.
Только тут Раш подал голос:
– Каким образом?
– Я же сказал вам, я репортер. Мне известно о вас практически все. Я знаю, кто вы, откуда вы, я подслушал ваш разговор с Берлином. Сейчас я поднимусь к вам в номер. Но учтите: если вы на меня нападете, вам конец. Это понятно?
Пауза, потом, секунду спустя, щелчок.
Конуэй пустился в дебаты с самим собой. Подниматься наверх было рискованно. Раш – профессиональный убийца, загнанный в угол. Он в два раза крупнее, сильнее, да еще, наверное, вооружен. Впрочем, для того чтобы расправиться с Конуэем, оружие ему не понадобится. Ирландец сглотнул слюну и все-таки направился к лифту. Возможно, Раш решил смыться и сейчас спускается по лестнице. Тогда истории конец. В глубине души такой исход Конуэя совсем не расстроил бы. Было бы совсем неплохо, чтобы Раш со своим скверным характером, эсэсовским воспитанием и опасным профессионализмом растаял в ночной тьме. Пусть его схватит шведская полиция, пусть девается куда хочет. Только бы не сидел в номере, поджидая, пока вернется хозяин! Несмотря на столь малодушные мысли, Конуэй вышел из лифта на своем этаже и зашагал вперед по коридору. Он чувствовал себя человеком, поднимающимся на эшафот.
* * *
Примерно о том же думал и немец, находившийся по другую сторону закрытой двери. Раш чувствовал себя так, словно его со всей силы ударили поддых. Ломило ъсе тело, голова раскалывалась. Слова Конуэя потрясли Раша. Откуда журналист мог так быстро все о нем разузнать? Может быть, он никакой не журналист? Давно известно, что разведчики охотно используют в качестве прикрытия профессию репортера. Не исключено, что Конуэй – сотрудник шведской службы безопасности. Фон дер Шуленберг сказал, что Конуэй – агент большевиков. Ну и что с того, что он ирландец? Многие разведслужбы используют иностранных подданных в качестве шпионов. Это бывает очень удобно. Одним словом, кто такой этот Конуэй, непонятно. Уж не из гестапо ли он? Вряд ли, подумал Раш, но некоторое сомнение все же осталось.
В первые секунды, повесив трубку, Раш и в самом деле намеревался немедленно сматываться. Выскочить в коридор, сбежать по лестнице, раствориться в темноте... Но что потом? Да и неизвестно, кто за ним следит. Фон дер Шуленберг, если он и вправду из гестапо, наверняка установил наружное наблюдение. Конечно, здесь не Германия, приходится придерживаться определенных правил, но агенты гестапо все равно не дремлют: сидят в машинах, прячутся за окнами, за развернутыми газетами. Раш огляделся по сторонам. Ему показалось, что стены номера смыкаются. Когда-то, в детстве, он читал страшный рассказ про опускающийся потолок. Куда податься? Ни друзей, ни денег. Только отчаяние и позор. В мозгу Раша возникло слово "самоубийство", но немец раздраженно встряхнул головой и изгнал недостойную идею прочь.
Тут раздался стук в дверь. Зачем Конуэй стучит, если у него есть ключ? Боится, догадался Раш. По телефону голос у ирландца слегка дрожал.
Раш открыл дверь. Все же ирландцу нельзя было отказать в определенном мужестве. Хоть все козыри и были у него на руках, он здорово рисковал.
– Давайте сядем, – первым делом предложил Конуэй.
– Не возражаю.
Раш опустился на кровать, предоставив кресло Конуэю.
– Итак ... – начал было ирландец, но Раш перебил его:
– Вы сказали, что не намерены выдать меня. Пока. Что означает "пока"? Когда именно собираетесь вы меня выдавать? Что для этого должно произойти?
Конуэй сидел в мягком кресле, прямой как палка. Лицо у него одеревенело, щеки застыли, словно покрытые гипсом.
– Я не выдам вас до тех пор, пока наши интересы будут совпадать.
– А они совпадают?
– Зависит от нас.
Раш разглядывал собеседника, нервно застывшего в кресле. Эсэсовец и сам чувствовал себя не в своей тарелке. Виной тому был Конуэй, и Раш смотрел на него недобрым взглядом.
– Сомневаюсь. По-моему, мистер Конуэй, у нас с вами нет ничего общего.
Конуэй увидел надменное выражение, появившееся на лице немца. Как все они похожи друг на друга, подумал он.
– Вы офицер СС, – сказал он.
– Я офицер боевых частей СС, – поправил его Раш.
Конуэй покачал головой:
– Союзники не входят в подобные тонкости. Они объявили СС преступной организацией. И всех ее членов тоже.
– Боевые части СС – это обычные солдаты, сражающиеся на фронте!
Конуэй снисходительно улыбнулся.
– Преступники, – пожал он плечами. Секунду выждал и с нажимом повторил: – Преступники. Для союзников разницы никакой нет.
– Что вы имеете в виду?
– Когда Германия потерпит поражение, преступникам воздадут по заслугам. Все члены СС, не важно, с фронта или из тыла, превратятся из сотрудников государственной машины в беглых преступников. Нацистское государство рухнет.
Раш свирепо разглядывал ирландца. Примерно так кошка смотрела бы на мышку, осмелившуюся ее дразнить. Конуэй не отвел взгляда, но все время помнил: главное – не переборщить.
– Но это не ваша проблема, – сказал он. – Во всяком случае, сейчас. Для вас главное – дожить до конца войны.
– Я сдамся шведским властям, – заявил немец. – Это нейтральная страна, я военнослужащий. Меня интернируют.
– А как только война закончится, передадут в руки союзников, – заметил Конуэй. – Шведы умеют держать нос по ветру.
На самом деле он вовсе не был уверен, что шведы поступят именно таким образом. Эта нация отлично умеет защищать свою независимость и нейтралитет, но нужно было загнать Раша в угол. Только бы не пережать, не то громила сорвется с цепи, и будет худо. Нельзя было терять чувства меры.
Но немец вовсе не собирался выходить из себя. Ледяным тоном он сказал:
– Не пытайтесь запугать меня, мистер Конуэй. Лучше объясните, в чем могут совпасть наши интересы.
– Вы можете дать мне материал.
– Какой материал?
– Человек из Берлина сказал, что вы были связаны с графом фон Штауфенбергом. Значит, вам многое известно о заговоре против Гитлера. Может получиться отличный репортаж.
– Я не имею ни малейшего отношения к заговору, – с нажимом произнес Раш.
– Как же, как же, – буркнул Конуэй. – Поэтому вас, очевидно, и возвращают в Берлин. Хотят вручить медаль за то, что вы не участвовали в заговоре. А в аэропорту вас встречал почетный караул... Насколько я понял, вас собирались арестовать, так?
– Ни черта вы не понимаете, – снисходительно бросил Раш.
От его высокомерного тона Конуэй чуть не заскрежетал зубами.
– Нет, это вы ни черта не понимаете! – воскликнул ирландец. – По-моему, до вас еще не дошло, в каком дерьме вы сидите. Представьте себе, что Берлин обратится к шведскому правительству с официальным требованием о выдаче.
– Швеция никогда не пойдет на это.
– А присяга? – парировал Конуэй. – Вы ведь не обычный солдат и присягу давали не обычную. Представляете, что с вами будет, когда вас доставят в Германию? Гауптштурмфюрер, кавалер Креста с дубовыми листьями – ничто вас не спасет.
– Я примерно представляю себе, что меня может там ожидать. Но давайте лучше вернемся к вашему предложению. Скажите, мистер Конуэй, как я могу сообщить вам подробности покушения на Гитлера, если не участвовал в заговоре?
– Что поделаешь, газеты питаются слухами. Немножко фактов, остальное вода.
– У меня нет никаких фактов.
– Наверняка вы слышали много интересного, – впился в него глазами Конуэй.
– Достоверность информации вас не смущает?
– Мы сидим тут в Швеции, питаемся разными сплетнями. Главное, чтоб было завлекательно.
– Но это ведь будет вымысел.
– Ничего. Представьте, что вы Киплинг или Конан Дойл. За вымысел, если он художественный, платят хорошо.
Они сидели и молча смотрели друг на друга. Пауза затягивалась. Конуэй вынул сигареты и предложил Рашу закурить. Дело явно шло на лад.
Раш затянулся и спросил:
– Ну хорошо, а что вы сделаете для меня?
– Помогу чем смогу.
Вид у немца был довольно скептический, и Конуэй добавил:
– Ведь это же в моих интересах, разве вы не понимаете?
– А деньги?
– Само собой.
– Будем делить пополам?
– Да.
– И о какой сумме идет речь?
– Трудно сказать.
Вновь воцарилось молчание. Раш раздумывал над идеей, только что возникшей у него в голове. Он прибыл в Швецию, чтобы передать пакет графу Бернадотту. Отлично. Фольке Бернадотт был одним из самых влиятельных людей в Швеции. Может быть, передать ему пакет и одновременно попросить политического убежища? Однако Конуэй уверен, что шведы выдадут его – если не нацистам, то союзникам, по окончании войны. Возможно ли такое? А это будет зависеть от содержимого пакета. Поскольку Бернадотт – глава шведского Красного Креста, вряд ли в конверте находятся чертежи ракеты "Фау-2". Скорее всего какая-нибудь гуманитарная информация. О военнопленных? Наверняка! Шелленберг вполне способен затеять сейчас какую-нибудь историю с обменом пленных – это на него очень похоже. Он надеется выйти из грязи чистеньким!
Раш нарушил паузу:
– Я расскажу вам все, что знаю. Правда, это немного. Взамен вы тоже кое-что для меня сделаете.
– Что именно?
– Подвезете меня на машине.
– Куда?
– К дому графа Фольке Бернадотта.
– А разве вы не застали его по телефону? – тихо спросил Конуэй.
Раш удивленно на него уставился, и ирландец невозмутимо заметил:
– Я знаю о вас почти все.
– Граф – мой друг.
– Как бы не так, – покачал головой Конуэй. – Друзьям звонят домой, вы же ограничились звонком в офис.
– По-моему, ваша специализация – абсурдные предположения, – сказал Раш. – Граф должен был находиться на работе.
– Я специализируюсь по вопросам информации, – ответил Конуэй. – Иногда из нее получаются неплохие сенсации.
– Кроме того, вы, очевидно, специализируетесь по шпионажу на большевиков, – огрызнулся Раш.
Конуэй засмеялся.
– Разве вы не шпион? – настаивал немец.
– Ох уж эти сплетни. Еще про меня болтают, что я работаю на американцев. Судя по всему, ваши ребята видели меня в советском посольстве, так?
Раш спросил:
– Вы отвезете меня к графу?
– Да. Но сначала выслушаю ваш рассказ.
* * *
На самом деле Раш довольно много знал о покушении на Гитлера в Растенбурге, а также о последовавших за этим репрессиях. Большую часть подробностей он утаил, а взамен сочинил специально для Конуэя всякие драматические эпизоды – например, про прекрасную белокурую графиню, отправившуюся вместе со своим возлюбленным на виселицу.
Конуэй слушал, затаив дыхание. Глаза его жадно сверкали, перо скользило по бумаге.
– Отлично, – повторял он. – Великолепно!
Раш подумал, что у журналистов хлеб очень легкий.
– Вот и все, что мне известно, – подытожил он.
Конуэй задал ему кое-какие вопросы, и Раш ответил на них. Теперь можно было отправляться в путь.
* * *
Конечно, Конуэй мог обмануть немца – назвать ему какой-нибудь липовый адрес, дать деньги на такси и распрощаться в освещенном, безопасном вестибюле, где вокруг полно народу. Но ирландец, повинуясь все тому же голосу инстинкта, подсказавшему ему еще в аэропорту, что немец – человек непростой, решил сдержать слово. К шестому чувству примешивались и логические соображения. Если Бернадотт не личный знакомый Раша, значит, эсэсовец послан к нему с чем-то важным. Не похож был граф на человека, принимающего малозначительные послания от беглых фашистов. В последний раз Конуэй видел Бернадотта на пресс-конференции, и аристократ смотрелся весьма внушительно. Конечно, граф был гуманистом, но в то же время опытным дипломатом, прирожденным аристократом и большим снобом. Конуэй готов был поклясться, что ночной визитер получит от ворот поворот.
Адреса Фольке Бернадотта в телефонной книге не было, но в пресс-зале найти координаты резиденции графа оказалось нетрудно. Конуэй и Раш потихоньку выскользнули из отеля через летнюю веранду, пустовавшую в зимнее время, немного прошли по улице и вскоре поймали такси – им повезло.
Машина мчалась по ночному Стокгольму, компаньоны сидели на заднем сиденье молча. Два раза Раш оглядывался назад и на вопросительный взгляд Конуэя отрицательно качал головой. Нет, слежки не было. Как-то слишком легко все получилось. Правда, возле дома Бернадотта в подворотне маячила какая-то фигура. Трудно сказать, кто это был – гестаповец, сотрудник шведской службы безопасности или обычный полицейский. Так или иначе при таком свидетеле идти к парадному входу не следовало.
– Остановите у какого-нибудь телефона-автомата, – сказал Конуэй шоферу.
Надо было позвонить еще из отеля, но Раш упрямился, хотел предстать перед графом самым драматическим образом – неожиданно, без звонка.
Немец не пустил Конуэя в телефонную будку – заставил ждать снаружи. Только попросил мелочь и запер за собой дверь. Несколько секунд Конуэй топтался на холоде, пытаясь подслушать, что будет говорить немец. Но слышно не было, и ирландец, вздохнув, вернулся в такси.
Разговор получился недолгий, и выражение лица у Раша, когда он присоединился к ирландцу, было довольно кислое. Все было ясно без слов, но Конуэй не удержался от ехидного вопроса:
– Надеюсь, граф безумно обрадовался.
– Мне сказали, что он в отъезде.
– Так всегда говорят, – заметил Конуэй, руководствуясь собственным опытом. – Они сказали, куда он уехал?
– За границу. На несколько дней, – тусклым тоном ответил Раш.
– Неужели?
Может быть, из этого можно состряпать статейку. Бернадотт – хорошая тема.
– И когда он вернется?
– Они не знают.
– Еще бы. Кто с вами говорил, мужчина или женщина?
– Со мной говорила его жена, – соврал Раш.
Он почти не слушал Конуэя, весь кипя от ярости. Секретарь Бернадотта сказал, что впервые слышит его имя, что господин граф не ожидает никаких посланцев от господина Шелленберга. Как могло получиться, что Шелленберг ничего не знал об отъезде Бернадотта?
Конуэй немного подумал и сочувственно сказал:
– Да, нехорошо так обходиться с другом мужа. Но ничего, все шведки таковы. Она не хуже и не лучше.
– Это уж точно.
– Лучше иметь дело с американкой, – продолжал Конуэй.
Раш угрожающе взглянул на него:
– С какой еще американкой?
– А с той, на которой женился Бернадотт. Да будет вам известно, у него жена американка. Давайте потолкуем, как нам жить дальше. Насколько я понимаю, вы остались один-одинешенек, без друзей.