- Отец мой, я верю, что он сделал это из лучших побуждений. Да, здесь мой дом, но он ведь не сказал: "Ступай домой!" Он послал меня в монастырь нашего же Ордена. Да, в этих местах я родился и вырос, и здесь все напоминает мне о доме. Но почему нужно облегчать мне этот выбор? - воскликнул вдруг Сулиен, смело, но с какой-то мукой взглянув на аббата своими широко раскрытыми голубыми глазами. - Мне каждый раз кажется, что мой последний ответ и есть правильный. Но я не могу прийти ни к какому окончательному решению, потому что есть такое в моей прошлой жизни, от чего я сгораю со стыда.
- Напрасно, ведь ты еще так молод, - промолвил аббат Радульфус. - Ты не первый и не последний, кто оглядывается на свое прошлое. И стыд мучает не только мирян, но и монахов, давно сделавших свой выбор. Каждый человек обладает лишь одной жизнью и должен выбрать свой единственный путь, свой способ служения Богу. Если был бы лишь один путь, чтобы осуществить это служение, - жить в монастыре, приняв обет безбрачия, - то перестали бы рождаться дети и мир опустел бы. Господу поклоняются и внутри, церкви, и вне ее. Человеку нужно заглянуть внутрь себя и решить, где он может успешнее использовать те дары, которые он получил от своего Творца. Ты вправе спросить: если ты усомнился в выбранном тобою пути, который ты считал для себя единственно верным, то что тебе делать? Отбрось все опасения о том, что ты уже связан с нашим Орденом. Мы не хотим ничем тебя связывать.
Юноша жадно ловил каждое слово наставника. Когда тот замолчал, Сулиен помедлил с ответом, сосредоточенно глядя на аббата, и глаза его сияли, как голубые колокольчики, а губы были плотно сжаты. Наконец он произнес с облегчением:
- Отец мой, я иногда не могу оценить свои собственные поступки, но думаю, что не из высоких и чистых побуждений я захотел вступить в Орден. Вот из-за этих своих побуждений мне так стыдно сейчас.
- Это, сын мой, само по себе может послужить причиной, чтобы наш Орден не удерживал тебя. Многие вступают в монастырь из суетных побуждений, а не по призванию. Бывает, правда, что такие люди потом осознают свои заблуждения. Но жить в монастыре из одного лишь упрямства или гордыни, а не по внутреннему выбору, и этим нарушать Устав - это уже грех.
Строгим тоном произнеся это наставление, аббат улыбнулся при виде того, как брови юноши от огорчения сошлись у переносицы. Потом он добавил уже мягче:
- Я еще больше смутил тебя своими словами? Но я ведь не спрашиваю, почему ты решил принять монашество. Наверное, ты захотел убежать от внешнего мира, но при этом не желал погружаться в мир внутренний? Ты очень молод и видел еще так мало, что не можешь, конечно, верно судить об этом большом и разнообразном внешнем мире. Подумай. Тебе незачем торопиться. Пока располагайся у нас, но с другими послушниками не общайся. Я не хочу тревожить их твоими бедами. Отдохни несколько дней и не уставай молить Господа о том, чтобы Он взял тебя под свое покровительство. Поверь, ты будешь вознагражден, если будешь следовать воле Всевышнего. И помни, что этот выбор должен сделать ты сам - никому не позволяй отнять у тебя это право.
- Сперва Кембридж, - говорил Хью, меряя длинными шагами замковый равелин и осмысливая новости, принесенные братом Кадфаэлем, - теперь Рэмзи, а там и Эли грозит опасность. Этот юноша прав: дорогую цену заплатим мы за захват такого зверя, как де Мандевиль! Так вот, Кадфаэль, сейчас я иду в арсенал, чтобы осмотреть каждое копье, каждый меч и лук, а также отобрать самых опытных и храбрых воинов, готовых сразиться с врагом. Король Стефан, как обычно, медлит, словно какая-то дремота одолевает им и он не может ее с себя стряхнуть. Но теперь ему наконец придется выступить против этого сброда. Хотя это надо было сделать гораздо раньше. Король должен был свернуть шею де Мандевилю, пока тот находился в его руках, - ведь его неоднократно об этом предупреждали.
- Король вряд ли позовет тебя, - рассудительно заметил Кадфаэль, - он, скорей всего, обратится за помощью в соседние графства, чтобы со свежими силами сразиться с этими волками. Да, ему наверняка потребуются опытные вояки.
- И он без промедления их получит, - угрюмо заявил Хью. - Я готов по первому его сигналу захватить дорогу. Король может обойтись и без солдат пограничной службы, поскольку доверяет Честеру не больше, чем Эссексу, и очередь Честера, конечно, тоже наступит. Но в любом случае я готов к выступлению. Ты отправляйся сейчас в обратный путь и передай аббату мою признательность за горячие новости, хоть они и дошли к нам через девять дней. А я усажу за работу оружейников, мастеров по изготовлению луков и арбалетов и позабочусь о лошадях. Не важно, если они на сей раз не пригодятся, - гарнизону не повредит, если он будет готов выступить по первому сигналу.
Хью вместе с братом Кадфаэлем вышел из равелина и направился к привратницкой, чтобы проводить друга, продолжая думать о новых несчастьях, обрушившихся на раздираемую войной Англию.
- Подумай, Кадфаэль, - размышлял Хью на ходу, - какие странные вещи случаются на свете! Де Мандевиль берет реванш на востоке и блокирует местность, а этот парень из Лонгнера, Сулиен Блаунт, сумел-таки из вражьего логова добраться сюда, к границе с Уэльсом, да еще раньше всех других гонцов. Я называю это вмешательством судьбы, а ты, вероятно, Божьим промыслом… А ты не знал Сулиена раньше? Мне кажется, что он не создан для монашеской жизни.
- Я сделал вывод, - осторожно произнес Кадфаэль, - что парень еще не пришел к окончательному решению. По его словам, с ним что-то стряслось, и их настоятель в Рэмзи не успел ему помочь из-за нападения на аббатство. Потому он и послал его к аббату Радульфусу. Возможно, юноша боится, что события могут его захлестнуть. Такое случается. Ну ладно, я поехал - там на месте погляжу, как Радульфус намерен с ним поступить.
К тому времени, когда брат Кадфаэль вернулся, аббат Радульфус уже закончил беседу с Сулиеном. Кадфаэль, как и было приказано, сразу же прошел к настоятелю. Тот сидел за столом один, новичка под присмотром брата Павла он отправил отдыхать после долгого и утомительного путешествия.
- Бедняга нуждается в нескольких днях абсолютного покоя, - сказал аббат Радульфус. - Пусть молится и размышляет, потому что его одолевают сомнения, правильный ли путь он для себя избрал. По правде говоря, я тоже колеблюсь. Я ведь не знаю, чем он руководствовался, когда решил вдруг стать монахом. Я не имею права судить, насколько искренними были тогда его намерения и каковы его планы в настоящее время. Он сам должен принять решение. Я же должен помочь ему избежать нового удара и проследить, чтобы не омрачался его ум, особенно сейчас, когда больше всего он нуждается в ясной голове. Мне не хочется постоянно напоминать ему о судьбе аббатства Рэмзи или же заводить речь о нашей находке на Земле Горшечника. Пусть он спокойно, без помех поразмыслит о своем выборе. Как только он будет готов ко встрече со мною, я велю брату Виталису привести его. А пока пусть лучше он поработает под твоим присмотром, поможет тебе в сборе лечебных трав. Я не хочу, чтобы он работал вместе с другими послушниками. С ними он будет общаться на службах. Отец Павел станет присматривать за ним в трапезной. Ночью он будет спать в дормитории, а в дневные часы пусть работает с тобой, тем более что ты в курсе дела.
- Отец мой, я вот все размышляю, - сказал Кадфаэль, задумчиво потирая лоб, - ведь Сулиен Блаунт должен знать, что у нас находится Руалд. Мысль уйти в монастырь пришла на ум этому юноше через несколько месяцев после решения Руалда стать монахом, а тот с давних пор арендовал землю у его отца, и участок этот - неподалеку от усадьбы. Когда мы занимались нашей печальной находкой на Земле Горшечника, шериф рассказывал мне, что Сулиен сызмальства частенько прибегал в мастерскую к Руалду и что гончар с женой любили ребенка как родного, поскольку сами были бездетны. А он не говорил вам о Руалде, не выказывал желания увидеть его? А что, если он сам его отыщет?
- Нет, он не говорил со мной о Руалде, но у него есть право видеться с ним. Я не намерен его ограничивать. Но полагаю, голова его сейчас слишком занята мыслями о Рэмзи и его собственной проблемой, чтобы думать о чем-то другом. Он ведь еще не принес монашеских обетов и не принял постриг, - сказал аббат Радульфус, с тревогой размышляя о переживаниях юноши. - В наших силах дать ему возможность успокоиться. Пока еще он сам отвечает за свои поступки и желания. А что до подозрения, нависшего над Руалдом, - а мы не должны пренебрегать этим, - если отношения между ними были такими близкими, как ты сейчас рассказал со слов шерифа, то это станет еще одним ударом для юноши. Лучше бы он как можно дольше оставался в неведении. Но он - взрослый человек и, как и все мы, должен нести свой крест.
Вышло так, что уже на второй день пребывания Сулиена в здешнем монастыре он лицом к лицу столкнулся с Руалдом, когда выходил из садика, где трудился вместе с Кадфаэлем. Сулиен уже видел Руалда на богослужении в церкви среди других братьев. Раз или два он поймал его взгляд и широко улыбнулся, выражая свою радость, но ответом ему был лишь короткий неулыбчивый взгляд, исполненный вежливой приязни и без намека на прежнюю дружбу. Теперь же они одновременно вышли в большой двор и сошлись у южных монастырских ворот. Сулиен шел из садика, за ним следовал Кадфаэль, а Руалд появился со стороны лазарета. У Сулиена была по-юношески упругая, стремительная походка - теперь его ноги отдохнули, волдыри и царапины больше не мучили его, и он завернул за угол высокой самшитовой изгороди с такой поспешностью, что почти налетел на Руалда, задев его плечом. Оба резко остановились и, отступив на шаг, поспешили принести друг другу извинения. Здесь на открытом пространстве, ранним утром, когда солнце еще только всходило, они встретились как друзья.
- Сулиен! - протянув руки, с радостной улыбкой воскликнул Руалд и, обняв юношу, прижался щекою к его щеке. - Я видел тебя в церкви в первый же день. Как я рад, что ты здесь, что с тобой ничего дурного не случилось!
Сулиен молчал несколько секунд, внимательно оглядывая Руалда с головы до ног, пораженный его умиротворенным обликом и удивительно кротким выражением лица, появившимся у его старшего друга с тех пор, как тот решил стать монахом. Никогда раньше, когда он был женат и занимался гончарным ремеслом, Руалд не выглядел таким счастливым и довольным жизнью. Кадфаэль, стоя с другой стороны самшитовой изгороди, окидывал обоих проницательным взглядом. Вот уж кто не сомневался в правильности своего выбора, так это Руалд. Казалось, он излучает чистую радость, которую чувствовали все, кто находился с ним рядом. Всем, кто ничего не знал о том, что он главный подозреваемый - за неимением других, - казалось, что счастье его безраздельно. И подлинным откровением для брата Кадфаэля было то, что Руалд и в самом деле был счастлив! Чудеса, да и только!
- А как ты? - спросил Сулиен, охваченный воспоминаниями, - Ты здоров? Доволен? Вижу, что доволен.
- Да, у меня все благополучно, - с улыбкой сказал Руалд. - Все очень хорошо. Лучше, чем я того заслуживаю.
Он взял юношу за рукав, и оба направились в церковь. Кадфаэль медленно шел за ними на некотором расстоянии, чтобы они могли поговорить без свидетелей. Он видел, как Руалд с живостью что-то рассказывал юноше, а тот кивал и улыбался в ответ. Руалд уже знал, что случилось перед уходом Сулиена из Рэмзи - об этом быстро стало известно всей монастырской братии. Но он даже не подозревал, что у Сулиена пошатнулась вера в правильность своего выбора, и, конечно, не собирался рассказывать ему о находке на Земле Горшечника. При взгляде на этих двоих - юношу с упругой походкой и идущего рядом тяжелой поступью человека средних лет, - казалось, что это идут отец с сыном, а для Руалда Сулиен и был как сын, и ему не хотелось, чтобы его собственные тревоги омрачили ясные горизонты веры юного послушника.
- Рэмзи возродится, - уверенно говорил Руалд, - верь мне, зло будет изгнано оттуда. Правда, надо запастись терпением. Я постоянно молюсь о твоем аббате и братии.
- Я тоже, - с печальным вздохом сказал Сулиен. - Пока шел сюда - не переставая молился. Я счастлив, что вырвался из этого кошмара. Но деревенскому люду приходится гораздо хуже - беднягам негде искать убежища.
- И о них мы молимся. Час расплаты настанет. Рэмзи будет отвоеван!
Они подошли к входу в церковь и остановились в нерешительности: Руалд должен был идти на хоры, а Сулиен вниз, к послушникам. И тут Руалд решился. Его голос звучал по-прежнему ровно и мягко, но из какого-то глубоко спрятанного в его сердце родника чувств прорвалась печальная нота, подобная звону далекого колокольчика.
- Сулиен, - сказал Руалд, потянув юношу за рукав. - Ты случайно не слышал что-нибудь о Дженерис, после того как она исчезла? Никто тебе о ней не рассказывал?
- Нет! Не слышал ни одного слова, - торопливо ответил Сулиен, отчего-то с дрожью в голосе.
- Я тоже не слышал. Я этого не заслужил, конечно, но мне бы сказали, если б что-нибудь о ней стало известно. Она так любила тебя всю твою жизнь, играла с тобой, когда ты был малышом, и я подумал, может… Мне бы так хотелось думать, что у нее все благополучно.
Сулиен стоял, опустив глаза. Молчание длилось долго. Наконец он очень тихо сказал:
- Бог свидетель, и мне бы тоже этого хотелось!
Глава пятая
Брату Жерому не нравилось, что он в последнее время не знает всего, что происходит внутри монастырских стен. Чутье подсказывало ему, что аббат Радульфус знает гораздо больше о послушнике из Рэмзи, чем он сообщил братии на собрании капитула. Правда, аббат поведал о судьбе Рэмзи и о терроре в соседних с ним графствах. Он выразил надежду, что Сулиен, принесший эти вести и нашедший здесь прибежище, сумеет отдохнуть в мире и тишине и оправиться от пережитых волнений. Конечно, это пожелание говорило о здравом смысле аббата и добром отношении к молодому послушнику. Однако ведь всем было известно, кто такой Сулиен. И прямо-таки напрашивалась связь между его появлением в обители, историей о мертвой женщине, найденной на Земле Горшечника, и тучами, сгущавшимися над головой брата Руалда. Все гадали, посвящен ли Сулиен во все подробности этого дела, и если да, то какое впечатление это произвело на него. Что думает молодой Блаунт о бывшем арендаторе его отца? Не потому ли аббат Радульфус особо подчеркнул, что Сулиен нуждается в тишине и покое, - и поэтому ежедневно трудится не со всей братией, а отдельно от них? Особенно занимало всех, видится ли Сулиен с Руалдом и о чем они говорят.
Да, история эта занимала многих, и не только Кадфаэль видел, как они оба входили в церковь, о чем-то спокойно беседуя, потом расстались и каждый занял свое место, сохраняя при этом прежнее выражение лица. А после службы они разошлись по своим делам - походка у обоих была ровная, лица спокойные. Брат Жером жадно наблюдал за ними, но ничего нового для себя не открыл, и это его очень огорчало. Он многие годы гордился тем, что знает буквально все, что происходит в аббатстве Святых Петра и Павла и далеко за его пределами. Если он не выяснит все детали этой загадочной истории, может пострадать его репутация, а главное - его авторитет в глазах приора Роберта. Чувство собственного достоинства не позволяло Роберту совать свой аристократический нос в каждый темный угол, но он рассчитывал, что Жером, как всегда, доложит ему обо всем происходящем в монастыре. Жером хорошо представлял себе, как отливающие серебром тонкие брови приора сдвинутся на переносице или поднимутся вверх - таким образом он выразит свое неудовольствие, если обнаружится, что его надежный источник с безошибочным нюхом на этот раз оказался не на высоте.
В тот день брат Кадфаэль отправился в путь с сумой, полной лекарственных трав, - проведать нового больного в приюте Святого Жиля и пополнить больничную аптеку. Он оставил свой садик на двух помощников. Одного из них - брата Винфрида - было хорошо видно: он перекапывал грядки с увядшими растениями, готовя их к зиме. Брат Жером решил воспользоваться удобным случаем - отсутствием Кадфаэля - и направился прямо в садик.
Обойтись без предлога он не мог, и такой предлог нашелся. Жером вспомнил, что брат Петр, повар, просил у него лука для стола аббата, а луковицы, недавно выкопанные, сушились на подносах в кладовке Кадфаэля. В ином случае Жером поручил бы кому-нибудь другому сходить за луком, но сегодня он отправился туда собственной персоной.
В сарайчике, где Кадфаэль хранил травы и лекарственные препараты, Сулиен прилежно сортировал сухой горох для посадки в будущем году. Горошины с пятнышками он откладывал в сторону, а отборные бросал в глиняный кувшин - почти наверняка его сделал брат Руалд, когда еще был местным гончаром. Жером довольно долго наблюдал за юношей с порога, прежде чем войти и прервать его работу. Подозрения его усилились: видно, тут происходит нечто, о чем он, Жером, осведомлен недостаточно. Во-первых, почему аббат позволяет Сулиену ходить с такой пышной кудрявой шевелюрой? Это казалось брату Жерому верхом неприличия. Далее - юноша продолжал свое нехитрое занятие, будучи по виду совершенно спокойным. Руки его не дрожали, и он явно не был взволнован тем, что недавно должен был услышать из уст Руалда. Жерому и в голову не приходило, что тот ни словом не обмолвился об останках, найденных на Земле Горшечника, не желая расстраивать Сулиена. Это был главный предмет сплетен и домыслов - поэтому, по мнению Жерома, нельзя было не затронуть эту тему. Этот юноша и его уважаемое семейство могли бы оказать покровительство своему бывшему арендатору, подозреваемому в убийстве, если бы встали на его сторону. Жером, на месте Руалда, уж постарался бы заручиться такой поддержкой и, как только случай бы подвернулся, изложил бы свою версию этой истории. Он не сомневался, что Руалд так и сделал. Так почему же этот молодой человек так странно себя ведет: он всерьез занят сортировкой гороха, как будто его совсем не взволновала история о мертвой женщине, найденной на Земле Горшечника. Нет, здесь что-то не так!
Наконец Сулиен почувствовал чье-то присутствие и обернулся. Посмотрев на лицо Жерома, он опустил глаза и стал почтительно ждать, когда тот заговорит первым. Сулиен пока мало кого знал в этом монастыре, а с этим маленьким тощим монахом он доселе не обменялся ни словом. Узкое, с сероватым оттенком кожи лицо и сутулые плечи делали Жерома старше своих лет, а долг послушников - с почтением относиться ко всей братии, и в особенности к старшим.
Жером прежде всего попросил лука. Сулиен пошел в кладовку и принес нужное количество, отбирая луковицы покрупнее и покрасивее, раз они требовались для стола настоятеля.
- Как тебе живется у нас после этих тяжких испытаний? - благожелательно спросил Жером и вкрадчиво добавил: - Нравится тебе работать с братом Кадфаэлем?
- Очень нравится. Спасибо, - осторожно ответил Сулиен, не очень доверяя этому заботливому посетителю, чье появление не вселяло покоя, а его голос, вроде бы исполненный сочувствия, не показался юноше особенно приятным. - Я счастлив, что наконец оказался здесь, и благодарен Господу нашему за свое спасение.
- Воистину так, - согласился Жером. - Но я опасаюсь, что и здесь есть вещи, способные наверняка тебя растревожить. Лучше бы ты оказался у нас при более счастливых обстоятельствах.
- Того же и мне бы хотелось! - воскликнул Сулиен, снова мысленно возвращаясь к событиям в Рэмзи.
Жером заметно воодушевился. Может, ему удастся расположить юношу к доверительной беседе, если проявить должное сочувствие.