– Чего тянуть-то? Ты ей нравишься, она тебе люба. Должность у тебя на государевой службе заметная, дворянин, чин имеешь. Да и сколько тебе бобылём жить? А я за дочь приданое хорошее дать могу – человек я не бедный.
Андрей опешил. По его понятиям – с избранницей поближе познакомиться нужно, для того время требуется. А купец сразу берёт быка за рога.
Нифонт и сам, видимо, понял, что в поспешности своей слегка перегнул палку.
– Нет, я понимаю – невесту получше узнать надо, о роде её. Так я не против. Захаживай почаще. С Василисой познакомишься поближе, я тебе о роде Рыбневых поведаю – до седьмого колена. Тут такое дело: мать-то у Василисы десять лет как померла. Я – на торг, в лавку, да по делам, а за сиротинкой кому присмотреть? А годы-то летят, замуж ей надо. Подружки замужем уже все – уж дети есть. Я её знакомил с молодыми людьми, да все ей не по нраву пришлись. А ты, вишь, к сердцу припал.
Сказав всё это, Нифонт выжидательно уставился на Андрея, ожидая ответа.
– Захаживать почаще постараюсь, но твёрдо обещать не могу – служба.
– Понимаю, для мужчины дело – на первом месте. К тому же тебе с родителями поговорить надо, посоветоваться, благословение получить.
Ничего не скажешь, нахрапист купец!
Андрей откланялся купцу и, так и не попрощавшись с Василисой, ушёл. Дочь купеческая ему нравилась, спору нет. А вот была ли любовь?
Андрей, пока шёл домой, всё взвешивал, приводил доводы и сам же их опровергал. "Нет, пока не почувствую, что жить без неё не могу, – не женюсь, – решил он. – В конце концов, меня под венец никто не гонит. Похожу к Василисе, повстречаюсь – надо узнать её получше. Лишь бы время выкроить".
У входа в доходный дом, где квартировал Андрей, его поджидал служитель из экспедиции.
– И где тебя носит? Я уже полдня здесь провёл. Дворник уж подходил, интересовался – чего, мол, тут делаю? Небось подумал – не квартиры ли обокрасть хочу?
– Ты по делу, Василий? – прервал словоохотливого служителя Андрей. – Что-то говоришь много, а по сути?
– Да меня Лязгин послал за тобой.
– Случилось чего? – обеспокоился Андрей.
– Почти. Чичерин доложил императрице, что убийца найден и город может спать спокойно. Она и возжелала лицезреть участников.
Андрей удивился.
– Неуж к самой императрице на приём?
– Сам у Лязгина спроси, коли не веришь. Завтра утром – к нему.
Спал Андрей беспокойно. Всё представлял, как их примет императрица Екатерина. Честь для розыскной экспедиции превеликая. Глава юстиц-коллегии Чичерин – и тот не каждый день удостаивался такой чести, а ведь генерал… А кто такой Андрей? Класс самый низший, как и должность, правда – дворянин.
А утром, выбрившись до синевы, надев вычищенный с вечера сюртук, Путилов отправился в экспедицию.
Лязгин оглядел Андрея придирчиво, смахнул с его плеча невидимые пылинки. Но замечаний не сделал. Конечно, по такому случаю надлежало бы и новые одежды надеть, только не было у Андрея одежды новой, как и денег купить её. К тому же наступала осень, погода портилась, надо было зимнюю одежду приобретать.
Сели в пролётку – и к Чичерину. Тот выглядел ослепительно в прямом смысле слова. Сияли золотом эполеты, аксельбанты, ордена. Светло-голубой мундир новый, с иголочки, тщательно отутюжен, парик завит, усы нафабрены, кончики закручены лихо. Усы дозволялось носить по артикулу гусарам любого звания и старшим чинам на государевой службе.
Чичерин оглядел подчинённых и, не найдя изъянов, кивнул удовлетворительно.
– Едем!
Генерал уселся в свою карету, а пролётка экспедиции пристроилась следом. Ехать было всего ничего, пожалуй, что и пешком быстрее, только генеральский статус не позволял – не солидно!
Подъехали ко дворцу. К остановившейся карете подбежал лакей, распахнул дверцу. Чичерин вылез, важно оправил мундир. Сзади пристроились розыскники.
По широкой лестнице стали подниматься во дворец. Навстречу спускался молодой офицер конной гвардии. Чичерин раскланялся с ним, а когда поднялись выше, бросил через плечо:
– Знаете его?
– Никак нет, ваше превосходительство!
– Это Григорий Потёмкин. В большом фаворе у государыни.
Слышал о Потёмкине Андрей. Ходили слухи по городу, что в момент переворота поддержал Екатерину ещё совсем юный тогда конногвардеец Григорий. Вот и возвысила государыня офицера, впрочем, не его одного, братьев Орловых тоже. И питала особую любовь к гвардейцам Семёновского и Преображенского полков, на силе и штыках которых удалось сей переворот совершить.
Они вошли в большой зал, где сидели и стояли высокие чины. К Чичерину подскочил шустрый адъютант с аксельбантами, а запах – как из парфюмерной лавки. Андрею стало смешно. Чтобы скрыть улыбку, он стал глазеть на стены и людей.
На мраморном полу лежал огромный ковёр – настолько пушистый, что и шагов не слышно. Стены затянуты в красный шёлк, на банкетках с резными гнутыми ножками восседали важные чины. С потолка свисала огромная хрустальная люстра. Андрей почувствовал себя среди этой роскоши и великолепия маленьким и чуждым.
Ждать аудиенции пришлось долго. Адъютант подходил к важным господам и приглашал пройти к государыне.
Наконец очередь дошла и до Чичерина с его подчинёнными.
Адъютант распахнул половинку двухстворчатых дверей. Первым вошёл генерал, за ним – Лязгин, потом Андрей. Чичерин прошествовал куда-то в угол, поклонился. Лязгин и Андрей склонились тоже.
В углу, под балдахином, стоял на возвышении трон, на котором восседала государыня императрица. Белое лицо и руки выдавали редкое пребывание на солнце. Пышное платье скрывало фигуру. Возраста зрелого, но точнее сказать нельзя – на голове парик, веером обмахивается, всего лица и не видно.
– Ты что уставился на государыню? – прошептал Лязгин. – Глаза долу опусти.
Голос у императрицы оказался мелодичным и без акцента. А ведь говорили – немка. По-русски изъяснялась чисто, как славянка.
– Рада видеть, генерал. А пуще того – с известиями хорошими. День сегодня удачный. Как раз перед вами курьер был, сообщил, что Емелька Пугачёв, возмутитель казаков и татар, наконец-то пойман.
– Слава богу! – склонился Чичерин. – Многажды беды от него видели!
– Не о том сейчас речь. Подданные мои, что в городе проживают, наконец-то успокоились, узнав, что убийца и злодей, что женщин безвинно жизни лишал, пойман.
– Истинно так, ваше величество. Смею добавить, что при задержании моими людьми преступник был ранен и вскоре скончался.
– Хочу посмотреть на этих молодцев!
Чичерин отступил в сторону, открыв для обозрения розыскников. Лязгин и Путилов, сделав шаг вперёд, склонили головы. Никогда доселе никто из нижних чинов юстиц-коллегии не удостаивался чести аудиенции императрицы.
– Кто из вас злодея поймал?
Лязгин толкнул Андрея в бок, тот сделал шаг вперёд. Императрица благосклонно кивнула.
– Молод ещё, а выходит – умён и смел. Мне такие нужны. Чем генерал-полицмейстер наградил за службу верную?
Андрей обернулся на генерала.
– Три дня отдыха предоставил, ваше величество! – гаркнул Чичерин и покраснел.
– Да! За службу верную награждать щедро надобно. Какой чин носишь?
– Коллежского регистратора, государыня!
– С сего дня жалую тебе чин коллежского секретаря!
– Благодарю, ваше величество! – Андрей поклонился.
– А это кто? – Императрица веером указала на Лязгина.
– Начальник розыскной экспедиции, титулярный советник Лязгин, – бодро отрапортовал Иван.
– Хм, у такого молодца и начальник должен соответствовать. Жалую тебе чин надворного советника.
– Премного благодарен, ваше величество.
– И не токмо за заслуги ваши, хоть и за дело. Новую службу поручаю, затем и звала.
Голос императрицы стал повелительным, в нём появились жёсткие нотки.
– Фамилии ваши – Лязгин и Путилов – я уже не первый раз слышу. Граф Растопчин да князь Куракин премного довольны вашей службой были, не преминув упомнить о том на одном из балов. Но то – подданные мои. А теперь мне послужите!
Чичерин, Лязгин и Путилов склонили в знак повиновения головы и навострили уши.
– Не успели ассигнации появиться, как Ассигнационный банк с жалобой ко мне – мол, лживые бумажки хождение иметь стали. Непорядок! Фальшивые деньги устои государственные подрывают. Только с турками воевать закончили, как Емелька Пугачёв столпы государства сотрясать стал. Его споймали, так теперь с ассигнациями – беда! А это похуже Емельки! Поскольку вы лучшие, то вам величайше соизволяю и приказываю – найти злодеев, осмелившихся урон чинить государевым финансам!
Все трое поклонились и, пятясь задом, вышли.
– Вот это попали! – едва слышно сказал Иван. – Лживые деньги – это ведь Тайная канцелярия искать должна, только императрица, взойдя на престол, закрыла её.
– Хм, о чём это вы шепчетесь? – спросил Чичерин.
– О милости государевой, – нашёлся Иван.
– Да, повезло с чинами. Ты, Иван, на ступеньку выше поднялся. Надворный советник армейскому подполковнику равен. Чин достойный! А тебе, Путилов, вдвойне повезло! Сразу через чин перескочил. Что-то я не помню в своём ведомстве, чтобы вот эдак – из коллежских регистраторов в коллежские секретари. В каждом чине два года послужить надобно. А ты? Едва чин получил, как тут же через ступень скакнул?!
– За дело ведь, – вступился Иван за подчинённого.
– Помню! Только и про аванс не забывай. На ассигнациях этих и шею свернуть можно.
Они вышли из дворца. Андрей был полон впечатлениями: увидеть дворец и саму государыню императрицу так близко – такое, может быть, и случается… но только раз в жизни. Андрею хотелось поделиться с кем-нибудь радостью, рассказать, как выглядит Екатерина. Но рядом был только Иван, который и сам всё видел и, похоже, испытал точно такие же чувства и ощущения.
Они подошли с генералом к его карете, лакей открыл дверцу. Чичерин обернулся к своим спутникам:
– Вот что, господа! Об отдыхе забыть придётся. Позже догуляете. Сейчас необходимо заниматься поручением императрицы. Сама наградила вас и наказ дала. Подвести никак невозможно. На кону не только честь розыскной экспедиции, но и юстиц-коллегии. Я на вас крепко надеюсь. Держите меня в курсе расследования. Будет нужна помощь – обращайтесь, помогу всем, чем можно. Дело ведь – государственной важности.
Генерал для важности поднял вверх указательный палец. Уселся в карету. Лакей захлопнул дверцу.
– Трогай, любезный!
Карета с генералом уехала.
– Ни фига себе, Андрей, дела! Наградили щедро, слов нет. Но и запрягли изрядно. Я ведь знаю, в банке сами пробовали искать, откуда фальшивки всплывают, да не нашли. Если мы дело раскрутим, наградят. Только тяжело. Я даже не знаю, с чего начинать. Ну а если опозоримся, попрут нас из экспедиции, как пить дать попрут!
Андрей уже обратил внимание на то обстоятельство, что в начале каждого крупного дела Ивана одолевали сомнения в силах, даже самой возможности расследовать преступление. Тем не менее каждый раз Иван собирался с силами, слушая версии подчинённых, и умел выбрать правильный путь расследования. Вероятно, это была осторожность, помноженная на опыт.
Они отошли от дворца. К парадному входу пролётки не подпускались, стояли в сторонке. Уселись в пролётку.
– Кончился твой отдых, Андрей, считай – ты снова на службе. Давай думать, с чего начинать будем.
– Иван Трофимович, ты сам когда-нибудь ассигнации в руках держал?
– Приходилось как-то. А что?
– Я их в глаза никогда не видел. Давай в Ассигнационный банк поедем – пусть покажут, как ассигнации разного достоинства выглядят и как подделку от настоящей купюры отличить.
– Разумно, поедем.
В Государственном ассигнационном банке их встретили приветливо. Когда Лязгин представился и объяснил цель визита, их привели к товарищу председателя.
– Чем могу быть полезен, господа?
Лязгин снова представился и объяснил, что самой государыней не далее как сегодня отдан приказ о поиске фальшивомонетчиков, печатающих поддельные ассигнации.
– Да, мы и сами этим чрезвычайно обеспокоены. Пробовали проводить расследование, но – увы!
Банкир развёл руками, пыхнул трубочкой.
– Чем могу помочь?
– Нам бы поглядеть на настоящие и поддельные ассигнации.
– Это можно.
На звон колокольчика вошёл секретарь. Банкир объяснил, что требуется, и вскоре на подносе стопка ассигнаций была доставлена.
Банкир виртуозно разложил на столе пачку разноцветных ассигнаций.
– Пожалуйте взглянуть, господа! Перед вами все выпущенные ассигнации номиналом пять, двадцать пять, пятьдесят, семьдесят пять и сто рублей. Извольте-с!
Андрей с Иваном подошли к столу, осмотрели ценные бумаги. Почти квадратные, размером ладонь в высоту и чуть поболее в ширину.
– Вы знаете, господа, что ещё со времён Петра для фальшивомонетчиков введена смертная казнь? Тем не менее подделок меньше не становится. Монеты чеканят на Сестрорецком оружейном заводе, на Петербургском и Московском монетных дворах. Их тоже подделывают, но большой угрозы государству фальшивки не создают. А с ассигнациями – другое дело. Стоимость просто несоизмерима. Кстати, молодой человек, вы держите в руках подделку.
Андрей удивился. На его взгляд, ассигнация, которую он держал в руке, ничем не отличалась от других, лежащих на столе.
Заметив его недоумение, товарищ председателя вложил Андрею в левую руку другую ассигнацию.
– В этой руке – настоящая, а в правой – подделка. Попробуйте найти разницу.
Легко сказать! Андрей видел и держал ассигнации в первый раз, и как выглядят настоящие – не знал.
Ассигнации в двадцать пять рублей были белые, пятирублёвые – голубые, семидесятипятирублёвые – тоже белые. На бумаге были водяные знаки, образовывающие рамку, расположенную рядом с рамкой узорчатой, напечатанной чёрной краской. Такой же краской печатался текст ассигнаций. В рамку были заключены надписи: вверху – "Любовь к Отечеству", внизу – "Действует в пользу оного". По бокам, слева и справа, располагались одинаковые надписи: "Государственная казна". По углам рамки под коронами – гербы четырёх царств: Астраханского, Московского, Казанского и Сибирского. На каждой ассигнации – два сенатора – директор правления банков и директор местного банка проставляли собственноручные подписи чернилами.
Ассигнации печатались при Сенате в Особой экспедиции господина А. Вяземского.
Вверху на ассигнациях печатался номер. А сам текст гласил: "Объявителю сей государственной ассигнации платить ассигнационный банкъ пять рублей ходячею монетою".
Андрей был удивлён – лёгкая бумажка, а стоит больше, чем всё его жалованье. Ну – это он не о пятирублёвке, а о пятидесяти рублях.
"Интересно, а по новому классному чину, что сегодня высочайшим повелением жалован, сколько он будет получать?" Мелькнула мысль и пропала.
– Вот, господа, извольте посмотреть – подделка из самых простых. Злодеи берут ассигнацию в двадцать пять рублей, чернят тушью низ цифры "два", немного белилами подрисовывают, и получается…
– Семьдесят пять рублей! – воскликнул Иван.
– Абсолютно точно! Но кассиры наши различают подобное сразу. Вот попробуйте сами, поскребите ногтем.
Иван осторожно царапнул ногтем; тушь осталась на пальце, и подделка стала видна.
– Скажу вам по секрету, господа. По договорённости с Сенатом мы изменяем цвет двадцатипятирублёвой ассигнации. Совсем скоро она будет розоватой, и подделывать её станет невозможно. Хуже другое. Ассигнации стали печатать в какой-то типографии, причём довольно высокого качества. Вот, полюбуйтесь!
Товарищ председателя выложил перед розыскниками две ассигнации в сто рублей. И как ни осматривали их Иван с Андреем, разницу увидеть не смогли.
– А вы на просвет поглядите. Водяных знаков на подделке нет, и бумага не того качества.
Каждый взял по ассигнации и, повернувшись к окну, рассмотрел её на свет. И в самом деле – на одной ассигнации не было рамки из водяных знаков. Помяли в руках. Настоящая ассигнация была напечатана на более тонкой бумаге и шуршала в руке не так, как фальшивая.
Андрей с Иваном переглянулись. Чем больше тонкостей им рассказывал и показывал банкир, тем яснее им становилось – дело очень сложное.
На прощание банкир подарил им несколько образцов поддельных ассигнаций разного достоинства.
– Желаю удачи и успеха, господа! Очень надеюсь на вашу помощь!
И проводил их скептической ухмылкой.
Они уселись в пролётку. Оба молчали, переваривая информацию.
Кучер обернулся, зевнул.
– Иван Трофимович! Мы едем или будем спать?
– В экспедицию!
Лошадь тащилась еле-еле: кучер понял, что оба пассажира погрузились в свои думы, и спешка ни к чему.
В экспедиции уже прознали откуда-то – скорее всего, из юстиц-коллегии – о присвоении новых классных чинов сослуживцам. Бросились было поздравлять, да глядя на задумчивые лица Ивана и Андрея, отошли.
Запершись в кабинете Ивана, розыскники стали обмениваться идеями.
– Давай сразу отбросим подделки двадцатипятирублёвок в семидесятипятирублёвые. Всё равно эту ассигнацию печатать не будут, подделать её легко – кассиры на местах сами подделку обнаружат. Иначе половину России хватать можно.
– Принимается. Ещё?
– Я вот о чём подумал. – Андрей откинулся на спинку стула. – Для того чтобы печатать ассигнации, нужно три вещи: бумага, краска и станок печатный.
– В самую точку. Я об этом же думал.
– Бумага – это одна ниточка к злодеям, краска – вторая, станок – третья. И все ниточки должны сойтись в одном месте.
– Логично. Где все ниточки в клубок завяжутся, там злодей.
– Так вот, полагаю, для начала надо у лавочников да купцов разузнать, кто у них бумагу и краску типографскую покупает. Уже определится круг подозреваемых. Со станком сложнее. Его в открытую для чёрных дел никто не купит. Или из-за рубежа привезли, или старый станок купили, скажем – из разорившейся типографии.
– А вдруг сами злодеи сделали?
– Сложно самому – литьё нужно, разные шестерёнки. На коленке не сделать.
– Принимается. Кое-какие идеи появились – это хорошо, теперь проверять их надо. Вот что, подпрягу я под это дело людей из экспедиции. Всё равно горящих дел нет никаких, а поручение императрицы исполнить быстро надо.
– Быстро – понятие расплывчатое. За три дня не управимся.
– А никто такого срока не ставил. Я людей пошлю по лавочникам да купцам – пусть по краске да бумаге поспрашивают. А ты займись станком. Если найдём печатный станок, то считай, половина дела сделана.
– Я бы не зарекался. Представь: нормальная типография, днём работает вполне добросовестно, а ночью печатник без ведома хозяина делает чёрное дело. А владелец вообще ни при чём, поскольку ничего не знает. Тираж-то невелик, за час-два напечатать можно сотню ассигнаций.
– Принимается, как вариант. Ты когда-нибудь был в типографии, видел, как печатают?
– Один раз, давно и мельком. Друг у меня там работал.