- Если я не ошибаюсь, вы работали секретаршей господина Пфарра в министерстве внутренних дел.
- Да, это так.
Она оставалась непроницаемой, как настоящий карточный игрок.
- Вы и сейчас там работаете?
- Да, - сказала она по-прежнему безразлично, не меняя тона.
Я вопросительно посмотрел на Ингу, но в ответ она лишь приподняла идеально подрисованную бровь.
- Скажите, отдел господина Пфарра по проблемам коррупции в руководстве рейха и Немецком трудовом фронте все еще существует?
Несколько секунд она изучала носки своих туфель, а потом посмотрела мне прямо в глаза.
- А кто вам об этом сказал? - Она говорила ровным тоном, но я понял, что мои слова ее ошеломили.
Теперь важно было развивать наступление.
- Может быть, его убили именно потому, что кому-то не понравилось, что он совал свой нос в чужие дела, а если более прямо - в чужие тайны?
- Я… я понятия не имею, почему его убили… Послушайте, господин Гюнтер, я думаю…
- Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Герхард фон Грайс? Это друг Премьер-министра, профессиональный шантажист по совместительству. Вы знаете, что сведения, которые он передал вашему шефу, стоили ему жизни?
- Я в это не верю, - сказала она, но потом спохватилась: - Я не буду отвечать на ваши вопросы.
Я сделал вид, что не слышал этого.
- А что вы скажете о любовнице Пауля - Еве, или Вере, или как там ее зовут? Может быть, вы знаете, почему она скрывается? Или ее тоже нет в живых?
Ее веки задрожали, как чашка на блюдце в вагоне-ресторане скорого поезда. Она задохнулась от возмущения и вскочила на ноги.
- Пожалуйста! - произнесла она, и глаза ее наполнились слезами.
Брат Марлен сделал жест наподобие судьи, разнимающего боксеров на ринге.
- Я думаю, достаточно, господин Гюнтер. Не вижу оснований, по которым вы могли бы продолжать этот допрос, да еще в такой манере.
- Почему же? Уверен, что вашей сестре приходилось видеть, как в Гестапо допрашивают людей. В такой же манере или в другой, куда хуже этой.
- Это не имеет значения. Мне ясно, что ей неприятно отвечать на ваши вопросы.
- Странно. - Меня это почти веселило, но я пришел точно к такому же выводу. Однако, перед тем как захлопнуть за собой дверь, я обернулся и добавил: - Я не принадлежу ни к какой партии, и единственное, что меня интересует, - это правда. Если вы передумаете, советую сразу же со мной связаться. Я занялся этим делом совсем не для того, чтобы кого-то бросить волкам на съедение.
* * *
- Никогда бы не подумала, что ты такой рыцарь, - сказала Инга, когда мы уже были на улице.
- Ты забываешь, что я закончил школу детективов-донкихотов и у меня был высший балл по науке Благородных Чувств.
- Плохо, что у тебя не было высшего балла по искусству вести допрос. Ты знаешь, ее просто затрясло, когда ты предположил, что любовницы Пфарра тоже нет на свете.
- Ну что я, по-твоему, должен был делать - выбивать из нее признание?
- Я хочу сказать о другом. Плохо, что тебе не удалось ее разговорить. Вот и все. Но, кто знает, может, она еще передумает?
- Я на это не рассчитываю. Если она действительно работает на Гестапо, то вряд ли относится к людям, которые карандашом подчеркивают любимые строки в Библии. А ты обратила внимание на эти мускулы? Не сомневаюсь, что она у них там главный специалист по хлысту и резиновой дубинке.
Мы сели в машину и двинулись на восток, по направлению к Бюловштрассе. У парка Виктории я притормозил.
- Выходи, пройдемся немного. Хочется глотнуть свежего воздуха.
Инга подозрительно принюхалась. Воздух был насыщен тяжелыми испарениями с близлежащей пивоварни Шультхайса.
- Пожалуй, духи я буду покупать себе сама. Ты непременно выберешь не то.
Мы поднялись на холм, где молодые берлинские художники, а вернее, то, что от них осталось, продавали свои картины с изображением неких идиллических сценок, безупречных с нацистской точки зрения. Инга не стеснялась в выражениях по этому поводу.
- Тебе когда-нибудь приходилось видеть такое дерьмо? Глядя на этих мускулистых крестьян, связывающих пшеницу в снопы или пашущих свои поля, можно подумать, что мы живем в какой-то сказочной стране. Это новые братья Гримм.
Инга фыркала и не могла остановиться, а мне она особенно нравилась, когда возбуждалась и не сдерживала себя, даже если говорила при этом слишком громко, хотя в результате мы оба могли загреметь в концлагерь.
В конце концов, не исключаю, что, если бы время и терпение позволяли, она смогла бы поколебать меня в представлениях о том, что есть истинное искусство. Но сейчас приходилось размышлять совсем о другом. Я взял ее за руку и потащил к картинам, на которых были штурмовики с квадратными подбородками, а рядом стоял их автор, по виду никак не ариец.
Я говорил очень тихо. Как только мы вышли из дома Замов, мне показалось, что за нами следят.
Она осторожно огляделась. По базарчику слонялись какие-то люди, но вроде бы никто не проявлял к нам особого интереса.
- Не думаю, чтобы ты с ходу вычислила, кого мы тут интересуем. Все-таки работает профессионал.
- Ты думаешь, это Гестапо?
- Это не единственная банда легавых в городе Берлине. Где тут собака зарыта, в принципе, догадаться несложно. Они разнюхали о том, что я занимаюсь этим делом, и поняли, что я не спрошу у них разрешения, когда мне придется перебежать им дорогу.
- И как же теперь быть?
Ее лицо было озабоченным, но я улыбнулся ей.
- Ты знаешь, я всегда считал, что это неплохое развлечение - подергать кого-нибудь за хвост. Особенно если в конце аттракциона выясняется, что это хвост Гестапо.
Глава 15
Утренняя почта состояла всего из двух писем, и оба были доставлены непосредственно авторами. Скрывшись от любопытного взгляда Грубера - он провожал конверты глазами голодного кота, - я открыл их и в меньшем конверте не обнаружил ничего, кроме билета на Олимпиаду - на сегодняшние соревнования по легкой атлетике. На обратной стороне были обозначены инициалы "М.3." и цифра "2 часа".
На другом конверте стояла печать министерства авиации, и в нем лежал листок с записью субботних телефонных разговоров между Хауптхэндлером и Ешоннеком. Был зафиксирован и еще один телефонный разговор - мой собственный, когда я звонил из кабинета Хауптхэндлера. Я бросил конверт и бланк в корзину для мусора и стал размышлять о том, успел ли уже Ешоннек купить ожерелье и как мне следует действовать, если сегодня вечером придется сопровождать Хауптхэндлера в аэропорт Темпельхоф.
С другой стороны, если Хауптхэндлер уже избавился от ожерелья, то сложа руки сидеть и ждать вечера понедельника, чтобы вылететь в Лондон, он не будет. Вероятнее всего, ожерелье он продаст за валюту, и Ешоннеку требуется время, чтобы собрать деньги.
Я сварил кофе и стал ждать возвращения Инги. Небо окончательно затянуло облаками, и я представил себе, как она будет довольна, что торжественное открытие Олимпиады пройдет под аккомпанемент дождя. Плохо только, что и я тоже должен буду промокнуть насквозь… Как она это называла? "Самый грандиозный обман в современной истории".
Когда она появилась, я рылся в шкафу в поисках своего старого прорезиненного плаща.
- Безумно хочется курить! - Она бросила сумочку на стул и достала сигарету из пачки, лежавшей у меня на столе. Мой старый плащ ее определенно развеселил. - Ты что, собираешься в этом выйти на улицу?
- А что? Фрейлейн-чемпионка все-таки решилась. Я получил по почте билет на сегодняшние соревнования. Она предлагает в два часа встретиться на стадионе.
Инга посмотрела в окно.
- Пожалуй, ты прав, - рассмеялась она. - Без плаща не обойтись. Польет как из ведра. - Она положила ноги на стол. - Ну что ж, а я посижу здесь и постараюсь все продумать.
- Я вернусь самое позднее к четырем часам. А потом нам придется поехать в аэропорт.
Она нахмурилась.
- Ах да, я и забыла. Хауптхэндлер собирается сегодня в Лондон. Прости, если я покажусь слишком наивной, но как ты собираешься действовать в аэропорту? Подойдешь к нему и к его спутнице и спросишь, сколько они получили за ожерелье? А они, наверное, откроют чемоданы и сумки и предложат тебе пересчитать купюры? И все это в зале для пассажиров?
- Так просто и так гладко, конечно, не бывает. Жизнь не настолько любезна, чтобы предложить нам заранее подумать о том, что произойдет, если…
- Ты говоришь об этом с такой грустью!
- Однажды у меня в запасе был - я так полагал - козырной король, я на него рассчитывал…
- И карта оказалась битой?
- Что-то в этом роде.
Я замолчал, услышав шаги в приемной. В дверь постучали, и мотоциклист в чине капрала авиационного корпуса национал-социалистов вручил мне большой конверт цвета буйволовой кожи - близнец того, который я чуть раньше отправил в корзину для мусора. Я расписался в квитанции, после чего капрал поднял руку в нацистском приветствии и быстро вышел из комнаты.
В конверт было вложено несколько листков машинописного текста с изложением телефонных разговоров Ешоннека и Хауптхэндлера за предыдущий день. Ешоннек, торговец бриллиантами, оказался особенно активным собеседником, ему пришлось обсуждать с разными людьми проблемы, связанные с покупкой большой суммы американских долларов или английских фунтов.
- В яблочко, - резюмировал я, знакомясь с последней беседой Ешоннека и Хауптхэндлера. У меня в руках было доказательство, которого я так ждал, - подтверждавшее мое предположение относительно связи между личным секретарем Сикса и торговцем бриллиантами: они обсуждали время и место встречи.
- Ну, что там? - Инга уже не в силах была сдерживать любопытство.
- Мой главный козырь. Мне его все-таки подбросили. Сегодня Ешоннек и Хауптхэндлер встречаются в пять часов вечера в Грюневальде. У Ешоннека должна быть с собой сумка, набитая валютой.
- И кто, черт возьми, тебя информирует? - Инга нахмурилась. - Сам Хануссен - Великий ясновидец?
- Этого человека правильнее называть импресарио. Он предлагает нашему вниманию очередной номер программы, представление назначается на сегодня, на пять часов.
- И при этом у него есть друзья-штурмовики, которые будут сопровождать тебя до места, указанного в билете? Я правильно понимаю?
- Тебе этот спектакль не понравится.
- А если я рассержусь, у тебя начнется изжога, так?
Я закурил. Мысленно я подбросил монету и проиграл. Правильнее все ей рассказать.
- Ты помнишь этот труп в лифте?
- Ну как это можно забыть?
Инга поежилась.
- Меня нанял Герман Геринг, чтобы я нашел этого человека, живым или мертвым. - Тут она не могла не изумиться. - Вот так, и я попросил его поставить подслушивающие устройства на телефоны Ешоннека и Хауптхэндлера. Он мою просьбу исполнил. - Я помахал этими листочками у нее перед носом. - Вот результат. Помимо всего прочего, это означает, что теперь я могу позволить себе сообщить его людям, где искать фон Грайса.
Ответом мне было молчание. Разозлившись, я глубоко затянулся, а затем раздавил сигарету в пепельнице.
- Я хочу тебе кое-что пояснить, Инга. От предложений Германа Геринга так просто не отказываются. Особенно если хочешь сохранить в целости собственную голову.
- Разумеется.
- Поверь, мне бы не хотелось работать с клиентом, у которого служащие - головорезы с автоматами.
- Почему ты раньше ничего не говорил мне об этом, Берни?
- Когда Геринг доверяет информацию такому человеку, как я, значит, ставка в игре очень и очень высокая. В интересах безопасности тебе и не следовало знать об этом. Ну, а теперь я вынужден был ввести тебя в курс дела.
И я снова помахал перед Ингой машинописными листками.
- Конечно, ты не мог ему отказать. Я не хотела обидеть тебя. Просто я была, скажем так, несколько удивлена. Спасибо, что ты обо мне заботишься, Берни. И еще я рада, что ты уже можешь кому-то сообщить о том бедолаге.
- Именно это я сейчас и сделаю.
Голос у Ринакера был усталый и раздраженный.
- Ну что, наглец, ты что-нибудь раскопал? Мне сдается, что терпение Толстого Германа тает стремительно - как слой варенья в еврейском бисквите, когда он попадает тебе в рот. Если ты звонишь просто так, для порядка, я приеду к тебе сейчас и принесу собачья дерьмо на ботинках.
- Что с тобой, Ринакер? Ты что, присматриваешь себе место в морге? Что случилось?
- Брось молоть чепуху, Гюнтер. Выкладывай, что там у тебя.
- Ладно, только слушай внимательно. Я только что нашел того парня. К сожалению, это уже "выжатый лимон".
- Он мертв?
- Как житель Атлантиды. Пилотирует кухонный лифт в заброшенном отеле на площади Шамиссо. Дорогу узнаешь по запаху.
- А документы?
- В топке, где жгут мусор, я обнаружил гору пепла, и это все.
И как ты думаешь, кто это сделал?
- Извини, но это уже ваша работа. Моя задача была отыскать, и я ее выполнил. Передай боссу, что счет я ему отправлю по почте.
- Большое спасибо, Гюнтер, - сказал Ринакер, но в голосе его не было и намека на благодарность. - Ты…
Но я не дал ему договорить, а предпочел поскорее распрощаться, ограничившись отрывистым "До свидания".
Я оставил Инге ключи от машины, предупредив, что в половине пятого мы встречаемся на улице сразу за домиком Хауптхэндлера, стоящим на берегу. От станции "Зоопарк" по специальной линии городской железной дороги я собирался доехать до Спортивного поля рейха, но сначала решил проверить, нет ли слежки, и для этого покружил по городу.
Я быстро прошел вверх по Кенигштрассе и сел в трамвай, второй номер, который довез меня до рынка Шпиттель. Там я вышел и дважды обошел фонтан "Шпиндлер брунен", прежде чем спуститься в подземку. Я проехал одну остановку, вышел на станции Фридрихштрассе и вновь оказался на улице.
В рабочее время это самая загруженная улица Берлина, и здешний воздух сильно отдает запахом карандашных стружек. Увиливая от зонтов и американцев, лихорадочно листающих свои бедекеры, чуть не угодив под колеса фургона "Рудесдорфские мятные конфеты", я пересёк Тауберштрассе и Егерштрассе, миновал отель "Кайзер" и Главное управление сталелитейных заводов Сикса. Двигаясь по направлению к Унтер-ден-Линден, проскользнул между машинами на Францозишештрассе и на углу Беренштрассе нырнул в Галерею кайзера. Вдоль здания галереи располагались дорогие магазины - место паломничества туристов, которые толкутся постоянно на углу Унтер-ден-Линден, у отеля "Вестминстер". Так что здесь проще избавиться от "хвоста", особенно если подвернется такси. На машине я добрался до станции "Зоопарк", а оттуда - до Спортивного поля рейха.
Двухэтажное здание стадиона снаружи выглядело не таким большим, как я себе представлял, и даже непонятно было, как в нем разместятся люди, валившие туда толпами. Только попав внутрь, я понял, в чем заключается секрет архитектора: дело в том, что арена находилась в углублении, на несколько метров ниже поверхности земли.
Мое место оказалось недалеко от гаревой дорожки. Рядом со мной сидела довольно почтенного вида женщина, которая приветливо улыбнулась, когда я садился. Место справа от меня - которое, как я полагал, предназначалось для Марлен Зам - все еще оставалось свободным, хотя шел уже третий час. Я как раз взглянул на часы, когда хлынул настоящий ливень, и я с благодарностью воспользовался любезностью моей соседки, нырнув под ее зонтик. Кого-то она должна была облагодетельствовать в этот день, и ее избранником стал я. Она показала на западную часть стадиона и дала мне маленький бинокль.
- Там будет сам фюрер.
Я поблагодарил ее и, хотя не испытывал никакого интереса, навел бинокль на возвышение на трибуне, где сидели мужчины в сюртуках в окружении вездесущих офицеров СС; надо сказать, насквозь промокших. Инге доставило бы удовольствие это зрелище, подумал я. Однако что касается фюрера, то его пока не было.
- Вчера он появился только около пяти, - объяснила моя почтенная соседка. - Хотя никто не осудил бы его, если бы он вообще не пришел в такую отвратительную погоду. - Она заметила, что ни в руках, ни на коленях у меня ничего нет. И решила продолжить шефство. - Я вижу, у вас нет программки. Вы хотите узнать, что сегодня будет?
Я сказал, что хотел бы, но, к ужасу своему, понял, что она вознамерилась сама зачитать мне текст.
- Сначала будет забег на четыреста метров с барьерами. Затем полуфинал и финал бега на сто метров для мужчин. Надо заметить, что, скорее всего, немцы уступят этому Оуэнсу, негру из Штатов. Я смотрела вчера, как он бежит, - это газель.
Я уже приготовился к непатриотичной реплике по поводу так называемой расы господ, как появилась Марлен Зам, избавив меня от неприятностей, которые я мог бы себе доставить своей вечной неосторожностью.
- Спасибо, что пришли, господин Гюнтер. Извините меня за вчерашнее. Я была не слишком вежлива с вами. Вы приходили, чтобы помочь, я понимаю.
- Конечно.
- Я не могла уснуть ночью, все вспоминала ваши слова насчет… - тут она чуть запнулась, - Евы.
- Вы имеете в виду любовницу Пауля Пфарра?
Она кивнула.
- Ева - ваша подруга?
- Не самая близкая, вы понимаете, но все-таки приятельница. И сегодня рано утром я приняла решение. Я просила вас прийти сюда, так как уверена, что за мной следят. Поэтому я и опоздала. Мне нужно было убедиться, что я от них ускользнула.
- "От них" - это от Гестапо?
- Ну, понятно. Не от Международного же олимпийского комитета, господин Гюнтер.
Мы рассмеялись одновременно, а я отметил про себя, что она похорошела, когда ее замкнутость сменилась откровенностью. Под плащом терракотового цвета - воротник она расстегнула - просматривалось платье из синей хлопчатобумажной ткани, и благодаря глубокому вырезу, видно было, как она загорела. Она полезла зачем-то в свою объемистую сумку из коричневой кожи.
- Ну, так вот. - Марлен заметно нервничала. - О Пауле. После его смерти, как вы догадываетесь, мне не раз пришлось отвечать на разные вопросы.
- И о чем вас спрашивали? - Это был дурацкий вопрос, но она восприняла его спокойно.
- Обо всем. Думаю, что на каком-то этапе они даже подозревали, что я была любовницей Пауля. - Она вытащила из сумочки темно-зеленый настольный календарь и протянула его мне. - Это я никому не показывала. Настольный календарь Пауля, точнее, его личный календарь. Официальный, который я для него вела, я передала Гестапо.
Я повертел в руках календарь, не решаясь открыть его. Сначала Сикс, теперь Марлен. Удивительно, как людям удается скрывать такие вещи от полиции. А может быть, в этом и нет ничего удивительного. Все зависит от того, знаете ли вы, как вести себя с полицией.
- Почему вы так поступили?
- Чтобы спасти Еву.
- Тогда почему вы его просто не уничтожили? Я думаю, что это было бы самое правильное решение - и для нее, и для вас.
Она нахмурилась, пытаясь объяснить то, что сама, похоже, до конца не понимала.
- Мне казалось, что если этот календарь попадет по назначению, в хорошие руки, в нем можно будет вычитать, обнаружить что-то такое, что поможет потом найти убийцу.
- А если вдруг выяснится, что ваша подруга Ева каким-то образом сама связана с этим убийством?
Марлен вспыхнула и откровенно разозлилась.