- Откровенно говоря, да. Думаю, у Создателя хватит достоинства, чтобы компенсировать его отсутствие у меня... Нет, погодите! - Даруэнт внезапно ударил по стене скованным запястьем. - Прошу прощения. Это дешевая бравада и дурные манеры.
Серые глаза устремились на железную дверь камеры. Завтра он пройдет через Двор Раздавленных в комнату, где с него снимут оковы.
- Я не хочу умереть как трус. Но выглядеть жалким хвастуном еще хуже. Постараюсь уйти спокойно, без суеты.
- Теперь вы говорите как мужчина! - воскликнул ординарий, чье сердце преисполнилось сочувствием. - Позвольте убедить вас покаяться, чтобы вы могли рассчитывать на милосердие и спасение души. Молодой человек, вы приговорены к смертной казни за самое ужасное и отвратительное преступление... Простите, но я позабыл, за какое именно.
В глазах заключенного мелькнула ирония.
- Мне предъявили обвинение в убийстве. Считают, что я убил Фрэнка Орфорда на дуэли.
Воцарилось молчание. В соломе копошилась крыса, и Даруэнт машинально пнул ее скованной ногой. Преподобный Хорас Коттон застыл с открытым ртом и с недоверием на лице.
- Дуэль? - воскликнул он наконец. - И это все?
- "Колодцы глубже, а церковные двери шире, - процитировал его собеседник. - Но довольно и этого".
На шее у священника вздулись вены.
- Черт возьми! - рявкнул он, поднявшись.
"Пугалу" хватило вежливости не расхохотаться. Но в налитых кровью глазах мелькнула усмешка.
- А теперь, падре, вы говорите как мужчина.
- Увы, да, - признал преподобный Хорас. - Да простит Господь своего недостойного слугу! Конечно, грех кровопролития достоин осуждения. Но дуэль... - Он потянул белые полоски ткани на шее. - Дуэль веками считалась привилегией джентльмена. Вот почему палата лордов сражается за нее когтями и зубами. По обычаю, если не по закону, ваше преступление должно было повлечь за собой заключение в Ньюгейте на несколько месяцев, возможно, на год, даже высылку, если у вас нет влиятельных друзей. Их у вас нет?
- Ни одного!
- Но виселица! Не понимаю! Кто был вашим судьей?
- Мистер Туайфорд. - Даруэнт усмехнулся. - Говорят, сей ученый судья в молодости фехтовал с другим ученым джентльменом. Противник не то случайно, не то по злому умыслу проткнул ему... ну, весьма необходимую деталь анатомии. Вы не находите это забавным?
- Снова бравада? - спокойно осведомился священник.
- Вы правы! Еще раз прошу прощения. - Но усмешка не исчезла с лица Даруэнта. - А тем временем семья Фрэнка Орфорда...
- Вы имеете в виду, - прервал ординарий, - лорда Франсиса Орфорда?
- Его самого. Шепелявого щеголя, который трясся над каждым пенни. А его родня между тем позвякивала гинеями перед присяжными. - Даруэнт больше не улыбался. - Но кого заботит причина их вердикта?
Преподобный Хорас глубоко вздохнул:
- Только что вы предложили, чтобы мы побеседовали как друзья. Ну так не бойтесь - вы видите перед собой друга.
Несколько секунд Ричард Даруэнт молча смотрел на него, потом закрыл глаза.
- Благодарю вас, падре, - сказал он наконец.
- А теперь, - продолжал священник, снова усаживаясь в нише, - расскажите мне все.
- Самое интересное, падре, - то, о чем ни разу не упомянули в зале суда. Никакой дуэли не было.
- То есть как это не было?
- Даю честное слово! Я не пьян и не безумен. Кто-то убил Фрэнка Орфорда и свалил вину на меня. Я его и пальцем не трогал.
- Но почему вы не заявили об этом на суде?
- Я не осмелился.
- По какой причине?
- Мне сказали, и, думаю, правильно, что в суде лучше не говорить правду. Это весьма краткая история, но в ней столько сверхъестественного, что в нее нелегко поверить. Кроме того, я отвлекаю вас от ваших обязанностей.
- Вы моя единственная обязанность. Говорите!
Ричард Даруэнт вновь прислонился к стене. Бренди притупило ощущение зависимости от цепей, сковавших запястья и лодыжку, и воображение унесло его за пределы камеры, к зеленой траве и деревьям. К Долли Спенсер!
Он снова видел перед собой просторы Гайд-парка, где коровы и лани пасутся под деревьями и куда высший свет ежедневно в пять часов вечера приезжает прокатиться верхом.
- Это произошло в Гайд-парке со стороны Пикадилли вечером 5 мая, - сонным голосом начал Даруэнт. - Было почти восемь, и уже темнело. Я прогуливался в одиночестве. Вокруг ни души. Франты с Пикадилли, должно быть, уже сели обедать, не собираясь вставать из-за стола до двенадцати или часу ночи. Если помните, с этой стороны парка находится белая деревянная ограда, как на ипподроме, с широким въездом для карет. Углубившись в парк ярдов на десять, я увидел эту чертову карету.
Даруэнт заколебался. Преподобный Хорас, видя, что заключенный находится в полудреме, остерегался прерывать его.
- Она выехала мне навстречу из-за деревьев, погруженных в сумрак, словно из призрачной страны. Это был не наемный экипаж - ярко-голубая карета, с золочеными панелями, как мне показалось, с каким-то гербом на дверце и запряжена великолепной парой гнедых. Но кучер отнюдь не напоминал архиепископа в парике, как обычно бывает. Это был худощавый, скверно одетый человек в шляпе с низкой тульей и лицом, обмотанным шарфом до самых глаз. Меня не напугало это зрелище - я всего лишь удивился, что такой странный кучер сидит на козлах великолепного экипажа и что кому-то пришло в голову ехать по парку в такой час. Шагнув в сторону, чтобы пропустить карету в направлении Пикадилли, я продолжал идти по траве, насвистывая. Я чувствовал себя счастливым и не слышал, как карета остановилась и кучер приблизился ко мне сзади, пока он не заговорил сквозь шарф: "Вы готовы?" - "Готов к чему?" - спросил я и только собрался повернуться, как удар по затылку лишил меня чувств. Я рухнул наземь, как Молине, когда его нокаутировал Том Крибб.
Даруэнт опять помолчал. Затем вздохнул и вопросительно взглянул на священника:
- Вы находите мою историю невероятной?
Ординарий облизнул губы. Взгляд его широко открытых светло-голубых глаз был печальным.
- Я не сомневаюсь ни в одном вашем слове, - ответил он. - Фактически...
- Да, падре?
- Я живу среди грехов и преступлений в этом месте, где даже бедняга, заключенный в тюрьму за долги, стучит чашкой о дверь, выпрашивая милостыню. - В голосе преподобного послышалось отчаяние. - Мои обязанности? Кто знает, в чем они? Могу лишь сказать вам, что другие люди тоже видели вашу призрачную карету и даже ездили в ней.
В сердце Даруэнта шевельнулось жалкое подобие надежды, но ординарий тут же остудил это чувство, взмахнув рукой.
- Пожалуйста, ни о чем меня не спрашивайте. Продолжайте!
Пожав плечами, Даруэнт вновь приложился к бутылке.
- Я пришел в себя, лежа на подвесной койке в карете, с крепко связанными руками и ногами, хотя сами веревки не были жесткими, с завязанными глазами и даже с затычками в ушах. Не хватало только кляпа во рту. Тем не менее я знал не только то, что нахожусь в карете, но и то, куда мы направляемся. Карета проехала девять миль, доставив меня к дому неподалеку от Кинсмира, в Букингемшире. Это был сельский дом Фрэнка Орфорда - точнее, его отца, старого графа. Других таких домов нет на расстоянии пятидесяти миль от Кинсмира.
Позвольте мне опустить причины, по которым я это определил. Меня тошнит от этой истории, и я постараюсь изложить ее вкратце.
Как мне показалось, двое вытащили меня из кареты перед домом, подняли по ступенькам к парадному входу и поставили на ноги в холле, слегка развернув вправо. Воображение подсказало мне, что я стою перед дверью. Веревки на ногах разрезали ножом, после чего меня толкнули к открывающейся двери, которая задела мою правую руку.
У меня создалось впечатление, что мои провожатые - если их было больше одного - застыли как парализованные. Рука, толкающая меня в спину, стала неподвижной. Насчитав восемь ударов сердца, я, несмотря на чертовы затычки, услышал женский крик.
Даруэнт потянулся к бутылке.
Преподобный Хорас Коттон не отрывал взгляда от грязного пола.
- Женский? - переспросил он.
- Могу поклясться!
- А потом?
- Внезапно чары разрушились. Меня снова толкнули вперед, и я споткнулся о ковер. Веревки, стягивающие руки за спиной, быстро разрезали, но к тому времени, как я сорвал повязку с глаз и выдернул затычки из ушей, двери позади меня закрыли и заперли.
Я находился в продолговатой комнате с высоким потолком и стенами, оклеенными красно-золотыми обоями. Пол покрывал превосходный турецкий ковер. Лицом ко мне, за отделанным черепаховым панцирем письменным столом в центре комнаты, сидел Фрэнк Орфорд. На столе перед ним лежала шелковая черная маска.
Я с трудом его узнал. Мы не были особенно близки в Оксф... в дни моей юности.
Он сидел на стуле с высокой спинкой, держа голову прямо благодаря до такой степени накрахмаленным воротнику рубашки и белому галстуку, какие носят все щеголи, что человек не может видеть собственные туфли. Впрочем, Фрэнк Орфорд не мог видеть вообще ничего, хотя смотрел прямо на меня.
На нем был парчовый халат переливчатого голубого цвета, подходящий для его костлявой фигуры. Современная французская рапира пригвоздила его к спинке стула - окровавленный клинок торчал сзади более чем на два фута, а темное пятно расплывалось по халату.
Как бы вы поступили на моем месте, духовный наставник?
Думаю, Фрэнк умер за несколько секунд до моего появления в комнате - мне показалось, я видел, как дернулись его веки. Над головой у него висела огромная люстра, в которой было только две или три свечи - скупость Фрэнка и здесь давала о себе знать. На столе стояла ваза с апельсинами, выглядевшими так, словно их протыкали ножом.
Я стал колотить в запертую дверь, крича: "Кто вы? Что вам нужно? Почему меня привезли сюда?" Но ответа не последовало.
В передней стене были два окна, наглухо закрытые ставнями. На третьем окне, в боковой стене позади тела Фрэнка, ставней не было. Луна уже взошла, и я увидел лужайку около Кинсмир-Хаус, а на ней мраморную статую бога Пана, которую мог узнать в любое время.
Повторяю - никакой дуэли не было. Никто не дерется на дуэли сидя за столом, с пустыми руками и скучающей усмешкой, оставшейся даже после смерти. К тому же, когда в конце прошлого века наши отцы перестали носить шпаги, они тотчас вышли из моды в Англии и используются только для упражнений в фехтовании. Дерутся теперь на пистолетах.
Я говорил вам, что являюсь учителем фехтования и держу школу возле театра "Ковент-Гарден", где имеется пара французских рапир? Фехтование сейчас в моде, причем многие занимаются им в нетрезвом виде, а это оружие не так опасно, как настоящая шпага...
Стоя в комнате с пригвожденным к стулу Фрэнком при тусклом свете свечей, я мог думать только о бегстве. Но в этот момент послышался голос.
Я не знаю, откуда он исходил. В комнате не было никого, кроме меня и Фрэнка. Голос произнес громким шепотом: "Он не должен подходить к окнам!"
Даруэнт умолк, так как в дверь камеры смертников забарабанили кулаком, а затем стукнули и сапогом.
- Сэр! - раздался хриплый голос надзирателя, сопровождаемый звяканьем ключей. - Ваше преподобие! К Дику пришли посетители!
Глава 3...И об исчезнувшей комнате
Издав возглас досады и едва не опрокинув два фонаря на полу, преподобный Хорас Коттон подошел к двери и услышал, как часы церкви Гроба Господня бьют два часа ночи.
Было куда позже, чем они думали.
- Кажется, я распорядился, чтобы меня не беспокоили, - сурово укорил ординарий стоящего снаружи надзирателя. - Но раз уж вы пришли, откройте дверь.
Надзиратель повиновался. Но это оказался не тот человек, которого священник оставил на страже у двери, а пожилой коренастый надзиратель по кличке Красноносый.
- Сэр, - произнес он хриплым голосом, коснувшись пряди волос на лбу, - посетители ждут в кабинете главного надзирателя...
- Ну и что?
- То, что от них можно ожидать не пенни, а целых пять соверенов. Но они уже сердятся из-за того, что им пришлось ждать, и главный надзиратель тоже...
- Вот как? - равнодушно осведомился священник.
- Истинная правда, сэр! Два джентльмена и леди...
- Это Долли! - радостно воскликнул Даруэнт. - Наконец-то!
Преподобный Хорас закусил губу.
- Друг мой, - неуверенно начал он. - Ваша... э-э... киприда...
- Она не шлюха, если вы это имеете в виду.
- Но ее едва ли можно назвать леди.
- Вы забываете, что Долли актриса. Ей приходится играть леди перед публикой, которая освистала бы самого Кина, будь он не в лучшей форме... Красноносый!
- Что, Дик? - с сочувствием отозвался надзиратель.
- У нее золотые, вьющиеся волосы. Она пухленькая и не очень высокая. Ты можешь ощутить ее доброту, как я ощущаю тепло этого фонаря. Она не в состоянии пройти равнодушно мимо слепого нищего или полумертвого бродяги возле театра. У нее карие глаза, в них стоит заглянуть, и ты уже влюбился.
- Прошу прощения, Дик, - смущенно произнес Красноносый, - но это не та леди.
- Не лги! Говорю тебе, это Долли!
- Эта леди действительно очень красивая, не слишком высокая, в шикарном платье и так обмахивается веером, что вот-вот его сломает. У нее каштановые волосы с мелкими локонами. Но ее пасть... прошу прощения, ваше преподобие!.. ее рот заперт на замок, как кассовая книга ростовщика. Так что это не та леди, Дик.
Даруэнт, которому с трудом удалось подняться, вновь опустился на солому и погрузился в молчание.
- Вы знакомы с этой леди? - спросил преподобный Хорас.
Даруэнт покачал головой.
- А с джентльменами? - Ординарий посмотрел на Красноносого. - Кто они такие?
- Один из них стервятник, - надзиратель имел в виду адвоката, - по имени Крокит. А другой - сам Джек Бакстоун!
- Боюсь, это ни о чем мне не говорит.
- Сэр Джон Бакстоун! От него лучше держаться подальше, ваше преподобие. - Несмотря на такую характеристику, в хриплом голосе надзирателя звучало невольное восхищение. Нос его покраснел еще сильнее. - Спросите о нем в Ковент-Гарден. Этот джентльмен готов снять сюртук и боксировать с любым грузчиком, заключив пари на кувшин эля. Он девять раз дрался на пистолетах и выходил победителем. Джек Бакстоун всегда получает то, что хочет, кто бы ни пытался его остановить. Предупреждаю вас, сэр, лучше повидайтесь с ним. Это дело...
- Я служу Божьему делу правды и справедливости, - прервал ординарий. - Кто осмелится ему препятствовать?
- Сэр, я только хотел сказать...
- Передайте мои комплименты леди и джентльменам и попросите их подождать, пока им не будет позволено войти.
- Но, сэр...
- Вы слышите меня?
Красноносый быстро отступил, закрыв и заперев железную дверь. Преподобный Хорас прислонился к ней спиной и глубоко вздохнул, глядя на Даруэнта.
- Прежде чем вы продолжите, - его голос дрогнул, - я должен задать вам вопрос. Кто вы?
- В каком смысле?
- В самом прямом. Только не говорите "это не имеет значения" или еще какую-нибудь чушь. Ваша фамилия действительно Даруэнт?
Заключенный почти рассмеялся.
- Теперь да, - ответил он. - Я позаимствовал ее - не без издевки - из титула моего дядюшки, маркиза Даруэнта.
- Маркиза?!
- Черт возьми, падре, не падайте в обморок при упоминании нескольких земляничных листьев на пэрской короне! Все люди братья. А что касается титулов... разрази их Бог!
- Я больше не желаю слышать богохульств, сэр! Особенно насчет... - Священник не договорил.
- Особенно насчет знатных имен?
Он был близок к истине. Как и мистер Илайес Крокит, ординарий робел перед знатью. Только что он весьма дерзко говорил надзирателю о ночных визитерах, но теперь его решительности поубавилось. Впрочем, взгляды священника на этот счет, подобно взглядам мистера Крокита и многих других, были вполне искренними.
- Вы сказали мне, сэр, что у вас не нашлось друзей, способных похлопотать за вас на процессе.
- Это правда, падре. А к моему дяде я бы не стал обращаться, даже если бы мне грозило нечто худшее, чем повешение.
- Почему?
- Несколько лет назад мы поссорились. Хотя вина целиком на мне, я до сих пор его ненавижу. Такова человеческая натура.
- Могу я спросить о причине ссоры?
- Я проучился несколько лет в колледже Симона Волхва, в Оксфорде, среди великого множества книг. Но воздух Оксфорда казался мне спертым, и я решил попытать счастья в новых штатах Америки, так как всегда им симпатизировал.
- Ну еще бы!
- Вам легко рассуждать свысока, падре, потому что вы редко читаете правительственные манифесты. А я читал их бессчетное число и видел лишь пустую болтовню. - Голос Даруэнта стал резким. - Но только американский манифест впервые в истории провозгласил право человека стремиться к счастью.
- Счастье человека в сознании своего долга! Этого достаточно!
- Прошу прощения, падре, этого недостаточно, - улыбнулся Даруэнт. - Но я отправился в Америку в самое неподходящее время - когда мы воевали с ними в двенадцатом году. Я плыл на корабле, везущем боеприпасы в Вирджинию, и надеялся добраться до берега вплавь, чтобы меня по ошибке не повесили, как шпиона. Но мы так и не достигли Вирджинии. Судно потонуло у острова Кросстри. - Узник содрогнулся. - Ненавижу огнестрельное оружие!
Преподобный Хорас не обратил внимания на его слова.
- Но, сэр, если вы должны унаследовать титул и стать милордом маркизом Даруэнтом...
На сей раз его собеседник засмеялся по-настоящему.
- Падре, - он почесал ручными кандалами завшивленную голову, - мой дядя - вполне здоровый джентльмен средних лет, выращивающий розы в Кенте. У него два столь же здоровых сына. Даже если бы землетрясение уничтожило сейчас всех троих сразу, что мне кажется невероятным, стал бы я богаче?
- Может быть, и нет.
- Я осужден. И мой смертный приговор скреплен подписью самого регента. Не спрашивайте почему. Я сам не знаю. Неужели вы видите какую-то лазейку?
Минуты таяли, как свечи в фонарях.
- Возможно, я сумею вам помочь, - решительно кивнул ординарий.
- Вы, падре? В такое время?