Коли ночь не скоро - дале едут.
Купцы взбираются на возы, возчики охаживают кнутами бока коней, которые, напрягаясь так, что глаза кровью наливаются, отдирают вмерзшие в снег полозья.
Оторвали, стронулись, пошел караван.
Первые уж далече, а последние возы только-только с постоялого двора выкатывают. За ними, чуток приотстав, охрана скачет.
Но-о!..
Фридрих Леммер подле возов Гольдмана шагом едет. С коня склонился, о чем-то неспешно с купцом говорит - видно, цену себе набивает.
- Разве тут разбойники... В них раз да другой пальнешь - они и разбегаются! Вот когда я караваны в Персию водил, там точно были разбойники. Настоящие злодеи! В особенности в горах Кавказских, кои к самому небу поднимаются, тучи собой протыкая. Живут в тех местах народы дикие, злобные и коварные! Сами черные, аки люциферы, на головах папахи бараньи - ничего не боятся! Их бьешь, а они лезут на палаши, да визжат страшно, будто их на кол сажают. Страсть! Коли ночью уснешь, они подкрадутся и всем глотки резать начнут! Раз полкаравана перерезали...
- А чего купцам в Персии надобно было? - спрашивает, интересуется Гольдман. Да не из праздного любопытства, а дабы узнать, где, какой выгодный товар имеется, да сколь стоит.
- Кому что, - степенно отвечает Фридрих. - Кто приправы пряные брал, кто ткани шелковые. Но боле всего скупали злато да каменья самоцветные.
- И что, много их там и дорого ли они стоят?
- Страсть как много! В Персии золотом дороги мостят, а каменьями драгоценными стены украшают, будто это камни простые. Не знают персы истинной цены товарам своим, оттого отдают их за бесценок...
Слушает саксонский купец, рот раскрыв, сказки про далекую и загадочную страну Персию, а Фридрих рад стараться, дале брешет...
Только вдруг встал караван!
Задние возы в передние уперлись. Скучились.
- Чего случилось-то, чего стоим?
Оглядываются все тревожно, прислушиваются.
Где-то там, впереди, шум, гам, крики, да вдруг фузея бабахнула так, что по заснеженному лесу эхо покатилось, а с веток заснеженных иней посыпался.
Что такое - уж не напал ли кто? Место подходящее - темное, безлюдное, елки к самой дороге подступают.
Замер караван. Страшно всем - ну как разбойники теперь из тьмы по ним палить зачнут?..
Одному только Фридриху все нипочем.
Склонился низко, извинился:
- Прошу пардону, гер Гольдман, я скоро...
Выхватил из-за пояса два пистолета, дав шпоры коню, поскакал к передним возам, так что ошметки снега во все стороны!
И тут же:
Бах!
Бах!
Ударили выстрелы, звонко зазвенели друг об дружку в морозной тишине тесаки.
И снова:
Бах!
Бах!
Все напряженно слушают, что там впереди происходит - чья-то возьмет!..
Вот стихло все. Показалась охрана. Впереди скачет на взмыленном жеребце Фридрих Леммер - лицо дракой разгоряченное, рука на перевязи, на щеке кровь, своя ли, чужая - не понять! Рукой машет, кричит:
- Теперь шибче погоняй - шибче! Покуда мы их отгонять будем, вы из леса что духу есть скачите!
Да, размахивая саблей, мимо проскакал, в самый конец каравана. А его ватага за ним.
Засвистели кнуты, охаживая конские бока.
- Пошла, ну пошла!! - закричали, как оглашенные, возчики. Кони напряглись, дернули, понесли сани, кубарем скатываясь с пригорка. А позади вновь зазвенели сабли, закричал кто-то да ударили, раскатясь эхом, выстрелы!
- Гони, гони, что духу есть! - торопят возчиков купцы да, выворачивая шеи, назад поглядывают - не настигает ли их погоня?!
И верно - видны позади какие-то скачущие всадники!.. Скатились с горы, где лесу конец, понеслись дале! Да так, что еле догнал их Фридрих со своими молодцами.
Догнали да сзади пристроились.
- Уф!.. - тяжко вздохнул Фридрих, с волос на снег пот смахивая - Отогнали-таки злодеев! Думали, уж не одолеем! Думали - пропадать всем!..
И подручные его тоже вздыхают, палаши да шпаги о штанины отирают да обратно в ножны бросают, поддакивая:
- Да уж... Горячо нынче было! Уж такие злодеи, каких ранее и не видывали! Как все они скопом насели, так еле-еле от них отбились!..
Купцы из-под медвежьих полостей головы повысовывали, рады-радешеньки, что целы остались, да при товаре!
И хоть бы кто поинтересовался - а где ж убитые злодеи, что на караван напали? Или хотя бы раненые? Где кровь, что на снегу должна была непременно остаться? Где лагерь разбойничий с шалашами и костровищами?..
Нет ничего - только взрыхленный, истоптанный снег.
- Повезло вам, - говорит Фридрих. - Кабы не мы, лежать вам теперь бездыханными в сугробах! Ну ничего, ныне отлуп получив, они уж впредь не сунутся, да и до постоялого двора тут совсем недалече - дотемна успеем!
И всем понятно, что на мзду Фридрих намекает, потому как в договоре сказано, что за драку с разбойниками, в коей кровь пролилась, положена воинству Фридрихову плата на четверть сверх оговоренной.
Но неохота купцам лишнего платить - как с души отлегло, сомнения их брать начали: а были ли злодеи, коих никто не видал? А может, и не было вовсе?..
А может, и не было!..
Да только поздно купцы спохватились - обратно уж не воротиться, а коли так, то и доказать ничего невозможно! Хошь не хошь, надобно раскошеливаться!
Сошлись купцы вместе, повздыхали да за деньгами в кошели полезли! Они бы, может, и не заплатили, да только боязно им остаться на ночь в чистом поле без охраны!
Фридрих кошель с деньгами принял, поклонился купцам и дальше поехал, молодцом на коне сидя. И вновь все ему нипочем!..
Тянется караван по Руси, путь не близок - иной раз поболе месяца в дороге быть приходится. А снега кругом - видимо-невидимо, сколь в Европе не бывает.
Скрипят полозья, фырчат кони, вон уж и дымы видать, что за деревьями из труб постоялого двора к небу тянутся. Рады возчики. Побежали шибче кони, почуяв скорый отдых. И уж денег отданных не жаль - чего жалеть о том, что было, да уж нет! Все одно - купцы в убытке не останутся, их товар в Москве да Санкт-Петербурге в мгновение ока уйдет, все убытки десятикратно покрыв! Да сверх того вдесятеро принесут, как они обратно в Европу русские товары доставят!
Оттого и едут купцы в Россию, хоть неспокойно там, хоть шалят на дорогах душегубы и разбойники! Морем едут, а зимой сушью... Сидят, не вставая, будто наседки на яйцах, на своих мешках да сундуках! И средь них - ювелир Герхард Гольдман, что двадцать лет торговал в своей Саксонии, а ныне отправился в неблизкий путь, прослышав о богатстве двора русского, о том, что там за любую золотую безделушку платят, не торгуясь и не скупясь.
- Но! Пошла шибче!.. Но-о!..
Глава 4
В дверь постучали.
- Входи, кто там?
На пороге возник человек. В штатском. Хотя доложил по-военному:
- Разрешите?..
В комнате номер семнадцать было пусто. Был стол и два стула. За столом сидел человек в кожанке.
- Вы кто?
- Фирфанцев.
Ему указали на стул.
Мишель сел.
- У нас к вам есть дело...
У кого "у нас" человек в кожанке не сказал - и так было понятно.
Если они хотят у него что-то выведать или заставить служить их пролетарскому делу - так он откажется, чем бы это ему ни грозило, твердо решил Мишель. Одного того довольно, что он согласился продолжить свое, начатое еще при царе расследование относительно пропавших сокровищ дома Романовых. В их гражданской войне ни с той, ни с иной стороны он участвовать не желает - лучше пулю в лоб!
- Вы теперь, кажется, занимаетесь розыском и учетом буржуйских ценностей? - спросил человек в кожанке, внимательно рассматривая Мишеля.
- Так точно!
- Выходит, имеете дело с большими ценностями?
Мишель кивнул.
- Воруете? - без обиняков спросил человек в кожанке, испытующе глядя на него.
Мишель не понял.
Воруете?.. Кто?.. Он?.. Потом понял - его обвиняют в воровстве?!
- Как вы смеете, сударь! - бледнея и привставая, прошептал он.
- Во-первых, не сударь, а товарищ. Товарищ Варенников... - представился человек в кожанке. - Сударей мы ныне к стенке ставим! Во-вторых, коли не воруете - так очень хорошо. Дело, которое мы хотим вам поручить, связано с ценностями.
Умолк, выдерживая паузу. Но его собеседник никак на его слова не прореагировал. Молчал и слушал.
- Вам надлежит отправиться в командировку с грузом, который надо передать нашим товарищам в Финляндии.
- Я должен буду ехать один?
- Нет. Вы будете сопровождать одного иностранного товарища, сочувствующего нашей революции. Американца. Военного корреспондента.
Вот оно в чем дело - судя по всему, чекисты приставляют его к американцу, дабы он приглядывал за ним.
Но почему именно он?
Человек в кожанке ответил, почему:
- Вы ведь, кажется, говорите на их американском языке?
- Немного, - ответил Мишель. - То есть гораздо хуже, чем на немецком или французском.
Потому что французский, как и всякий дворянский отпрыск, зубрил с младых ногтей, сперва с домашними учителями, а после в кадетском корпусе, разговорный немецкий имел возможность практиковать в окопах на германском фронте, а вот с английским ему сталкиваться почти не приходилось.
- На немецком?.. А почему нам о том ничего не известно? - подозрительно спросил чекист, барабаня пальцами по какой-то серой папке.
Хмыкнул, будто о чем-то раздумывая. Встал. Подошел к двери, крикнул что-то в коридор.
В комнату вошел гладкий, в добротной одежде иностранец, который с порога начал улыбаться.
С американцами Мишель был знаком мало, но те тоже всегда почему-то улыбались.
- Знакомьтесь, наш американский друг и писатель Джон Рид.
- Фирфанцев, - представился, кивнув, Мишель.
Джон Рид радостно тряс Мишелю руку, будто собираясь оторвать ее. Мишель вяло отвечал.
- Товарищ Фирфанцев поедет с вами, будет вам помогать, ну и защищать, ежели надо. Человек он испытанный и верный делу революции, состоит теперь в оценочной комиссии при Максиме Горьком.
- О... Горький?! Да, я знаю Горький!.. Это ваш большой писатель! Мне хвалил его ваш Ленин! - обрадованно закричал американец, забавно коверкая русские слова.
И стал вновь вытрясать Мишелю руку из плеча, другой успевая колотить его по спине. При этом он смеялся.
Мишель страдал, но терпел.
Непривычна была ему, европейцу, русскому дворянину, воспитанному в строгости и привычке сдерживать чувства, столь варварская, столь нахрапистая манера общения, кою выказывал представитель молодой заокеанской нации.
- Я очень доволен быть с вами! - изъяснялся в любви к своему новому компаньону Джон Рид, выколачивая из его спины пыль.
- Yes, я тоже, - кисло улыбаясь, ответил Мишель по-английски, не без труда подбирая слова. Добавил: - Sorry, my English is not good.
Заслышав родную речь, да еще с неплохим произношением, Джон Рид пришел в совершеннейший восторг.
Послал же Бог подарочек!..
Человек в кожанке кашлянул.
Джон Рид перестал колотить Мишеля. Спросил по-английски:
- Когда нам надо ехать?
Мишель перевел:
- Он спрашивает, когда нам выезжать?
- Сейчас! - ответил чекист по фамилии Варенников.
Джон Рид, заулыбавшись, кивнул, пошел к двери.
Мишель остался стоять на месте.
Его согласия на поездку никто не спрашивал. И хоть она не противоречила его внутреннему кодексу чести - с него не требовали никого предавать или от чего-то отрекаться, более того, ему было любопытно пообщаться накоротке с американцем, попрактиковав свой книжный английский, но он не считал себя "товарищем", коим позволено помыкать другим "товарищем".
- Я еще ни на что не давал своего согласия, - угрюмо сказал он.
Варенников удивленно вскинул брови. Не привык он, чтобы ЧК отказывали.
- Вы, товарищ Фирфанцев, мобилизованы революцией, которая простила вам ваше дворянское прошлое, - с угрозой сказал он. - Но революция может пересмотреть свое к вам отношение, расценив ваш отказ как злостный саботаж и контрреволюцию!
Мишель побледнел.
Джон Рид, притихнув и присмирев, недоуменно глядел на чекиста в кожанке. Он не очень хорошо знал русский язык, но он не раз слышал интернациональное слово "саботаж" и знал, что за ним следует.
- Мне странно, - сказал, чуть смягчая тон, Варенников, постукивая пальцем по серой папке. - Товарищ Дзержинский характеризовал вас как раскаявшегося в ошибках и преданного Советской власти. Ручался за вас. Вот и товарищу Джону Риду вы понравились...
Джон Рид горячо закивал и вновь заулыбался. Но как-то натянуто.
- Нехорошо получается, товарищ Фирфанцев! Партия просит вас о малой услуге, в то время как иные на фронтах жизни свои не жалея кладут! Коли вас ваша буржуйская спесь заедает, так валяйте - бегите к своим на Дон. А коли здесь остались да паек из рук пролетариата берете, так нечего тут выкобениваться!
"Коготок увяз - всей птичке пропасть", - отчего-то подумал Мишель.
Все верно - здесь он, не на Дону. И паек берет, не отказывается - сам ест и Анну с приемной дочерью кормит, от чего только они все покуда и живы...
- Я могу заехать домой? - глухо спросил Мишель.
- Нет! - коротко сказал Варенников. - Дело спешное и весьма секретное. Товарищ Рид получит груз, и вы немедля отправитесь на вокзал...
Революция доверяет вам, товарищ Фирфанцев...
Но как только товарищ Фирфанцев с американским корреспондентом вышли за дверь, притянул к себе и раскрыл серую картонную папку...
Глава 5
- Вот, - сказала Светлана, вытаскивая из пакета папку. Неприметную, даже на вид пыльную, с выцветшими от времени буквами, да к тому же с ятями.
- Откуда? - удивился Мишель-Герхард фон Штольц.
- Оттуда, - просто ответила Светлана.
"Оттуда" - значит, уворованную из архива, где она работала архивариусом. Что было делом подсудным.
- Какая же ты у меня умница!
Хотя за подобные дела хвалить вроде бы не пристало. Папка была серая, картонная, из архивов бывшего охранного отделения, хоть и с новыми советскими штемпелями. На папке еще старым, с ятями шрифтом было напечатано: "ДЪЛО____".
В том месте, в рамочке, где должна помещаться фотография, была фотография какого-то господина в парадном полицейском мундире, при аксельбантах, орденах и всех знаках различия. Видно, иных, более пристойных его снимков, в гражданском платье, не сыскалось.
Внутрь папки были вложены листы, настуканные на пишущей машинке "Ундервуд".
ФАМИЛИЯ.............................Фирфанцев.
ИМЯ......................................Мишель.
ОТЧЕСТВО.............................Алексеевич
НАЦИОНАЛЬНОСТЬ.............Русский.
ВЕРОИСПОВЕДАНИЕ...........Православный.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ...............Дворянин...
"ДЪЛО" было личным делом Фирфанцева.
Оп-пачки!.. Вот тебе и бывший царский жандарм!
В листке особых отметок указывалось, что товарищ Фирфанцев состоял до семнадцатого года на службе в царской уголовной полиции в должности следователя, но что политическим сыском себя не запятнал.
Следующим был заполненный от руки типовой бланк - "УЧЕТНЫЙ ЛИСТ". Судя по качеству бумаги и шрифтам, более позднего происхождения.
Фамилия...
Имя...
Год рождения...
Ниже графа:
ОСНОВАНИЕ ДЛЯ ВЕРБОВКИ_______куда
Куда чернилами, от руки вписано: рекомендация лица, проводившего вербовку.
МОТИВЫ ДЛЯ СОТРУДНИЧЕСТВА
И снова чернилами: личные идейные соображения. Карьерные, денежные и иные мотивы, в том числе принуждение, исключаются как малодейственные.
ПОМЕТКИ ВЕРБОВЩИКА
Представляет собой вполне неординарную личность с ярко выраженными понятиями о долге, чести и патриотизме, с высоким уровнем интеллекта и хорошими аналитическими способностями.
А кто ж его умудрился завербовать?
Ага - вот...
Графа - ЛИЦО, ПРОВОДИВШЕЕ ВЕРБОВКУ__________________:
Дзержинский Феликс Эдмундович.
ДОЛЖНОСТЬ________: Председатель ВЧК
Кто-кто?.. Ого!.. Выходит, сам Железный Феликс привел господина Фирфанцева в ряды чекистов! Как же он сумел?
Что там дальше?
Приложение 1. Расписка работника, проводившего вербовку, о персональной ответственности прилагается.
И где она?.. Нет ее.
А другая, Фирфанцева - о том, что он поставлен в известность о необходимости сохранения тайны его встречи с Дзержинским, - имеется.
Следом идет характеристика.
Ну все как теперь. Кроме содержания:
"...Товарищ Фирфанцев являет собой типичный образчик дворянского пережитка, начисто лишенный пролетарского чутья и классовой сознательности..."
Как они его приложили...
И тут же пришпилена служебная записка некоего товарища Варенникова на имя Председателя ВЧК.
"Довожу до вашего сведения о вскрытых мною происках контрреволюционных элементов, втесавшихся в ряды чекистов".
Ну и формулировочки... Как видно, не так уж благополучно складывалась карьера у бывшего жандарма.
"Товарищ Фирфанцев, будучи по происхождению своему дворянином, служившим царизму в охранном отделении, по всему является ярым врагом Советской власти, скрытым контрреволюционером и саботажником!.."
Во как!..
"Товарищ Фирфанцев замечен в сочувствии белогвардейским элементам, высказывался против применяемой к контрикам, буржуям и иным врагам Советской власти высшей меры социального воздействия, как единственно возможной и справедливой, одновременно высказываясь в пользу царского судопроизводства с их продажными судьями и присяжными... Кичится своими знаниями, которые обрел, жируя на хребте угнетенных классов, кои кровью и потом добывали ему его буржуйское благополучие!"
И вывод:
"Таких, как Фирфанцев, надобно предавать суровому пролетарскому суду и немедля пускать в распыл как сознательно затесавшихся в революционные ряды скрытых контрреволюционеров, осветив под ним надпись: "контра"!"
Круто!..
И поверх рапорта собственноручная резолюция Дзержинского:
"Глупость, граничащая с контрреволюцией!"
И тут же, отдельным листом, пространный комментарий. "Фирфанцев, конечно, не пролетарий, и было бы смешно требовать с него революционной сознательности и идейной беспощадности к врагам революции. Но то и хорошо, что он не пролетарий! Довольно с нас выскочек, что, кичась своим происхождением, не способны к сколько-нибудь вдумчивой работе, научившись лишь размахивать маузером да мандатом ВЧК. Люди, готовые стрелять во всех без разбора, у нас имеются в достатке, где бы взять иных, что умеют думать, прежде чем пальбу учинять?.."
Выгораживает Железный Феликс завербованного им агента. Ну-ка, что там дальше?