- Вы превратно меня истолковали, - хотел было объясниться Мишель. - Я не отказываюсь платить, я всего лишь прошу о пересмотре сроков кредита, беря на себя повышенные процентные обязательства...
Но не объяснился, так как его стали пинать ногами. Больно. Как видно, у "гостей" были свои представления о чести и долге.
Пинали Мишеля Герхарда фон Штольца недолго, может быть, минут сорок или чуть больше. После чего попросили расплатиться по долгам, пообещав непременно прийти снова.
Ужасные нравы царят в современной России! В Европе за долги никто никого не пинает и по лицу не бьет, там нанимают адвокатов, предъявляют судебные иски, конфискуют все принадлежащее должнику имущество, обязываю его покрыть судебные издержки, разоряют и отправляют лет на десять в каталажку. Что куда как цивилизованней.
Еще с полчаса Мишель Герхард фон Штольц лежал на полу, размышляя о превратностях судьбы, о том, что время собирать камни и время разбрасывать их. Потом, охая и ахая, поднялся и поплелся в ванную комнату смывать кровь.
Но дойти не успел. Потому что в дверь вновь позвонили. Наверное, это пришли встревоженные, услышавшие шум соседи или вызванная ими милиция.
Мишель Герхард фон Штольц по-быстрому смыл с лица кровь и, приветливо улыбнувшись, открыл дверь. Перед ним стояли какие-то крепкие, коротко стриженные ребята. Не иначе как переодетые в "гражданку" оперативники.
- Вы ко мне? - поинтересовался Мишель.
Ребята внимательно оглядели его с ног до головы, и от их проницательных взоров не укрылось, что кто-то своротил гражданину на сторону нос и челюсть тоже.
- Оп-пачки... мы, похоже, опоздали, - разочарованно сказали оперативники.
- Проходите, проходите, господа, - пригласил их Мишель Герхард фон Штольц в комнаты.
Те гурьбой ввалились в квартиру. Их было много, но, к сожалению, они опоздали.
- Вас, конечно, интересуют приметы преступников? - спросил Мишель Герхард фон Штольц.
- Чего-чего?
И лучше знакомый с реалиями российской жизни Мишка Шутов вдруг сразу понял, что, наверное, это не оперативники. И вообще не милиционеры. И, возможно, даже не соседи.
- Ну ты чего, мужик, творишь-то? - укоризненно покачали головами визитеры.
- А в чем дело-то? - спросил Мишка Шутов, заподозрив неладное.
"Сейчас нас, кажется, будут бить", - предупредил он.
"Это еще бабушка надвое сказала! - не испугался Мишель Герхард фон Штольц, внутренне собираясь для хорошей потасовки. В конце концов, что такое три, пусть даже пять противников для бойца, в совершенстве владеющего приемами рукопашного боя. - Это мы еще поглядим, кто кого!..."
"Тут и глядеть нечего!" - охладил его пыл Мишка.
- А что, собственно говоря, мне инкриминируется?... - поинтересовался Мишель Герхард фон Штольц. - Если невозврат кредита, так этот вопрос уже дискутировался. Не далее как минуту назад. С вашими другими приятелями.
- Ты чего гонишь, какие приятели, какой кредит?...
Нет, кажется, не насчет...
- Слушай, ты, фраер драный, ты зачем даму обидел?
Мишель Герхард фон Штольц - даму? Нет, они явно что-то путают. Чтобы он повел себя неуважительно по отношению к даме - такого не может быть, потому что... не может быть никогда!
И тем не менее...
- Ладно бы поматросил и бросил, так еще и побрякушки ейные прихватил!
Побрякушки?... Какие побрякушки?...
- О чем вы, господа?
Но "господа", вместо того чтобы объясниться, набычились и недвусмысленно придвинулись со всех сторон. Кажется, пора было прикинуть, какой из приемов айкидо будет в этой ситуации наиболее действенен.
- Где колье, падла, которое ты украл?!
Колье? Какое колье?... Ах, колье!... Ах, то самое...
Но только они ошибаются. Это было не воровство - было изъятие вещдоков. Что суть разные явления и что следовало бы растолковать этим, судя по всему, плохо разбирающимся в юридических премудростях кредиторам.
Но кредиторы вступать в дискуссию почему-то не пожелали, а, разом наскочив, уложили его на пол и стали пинать. В точности как первые визитеры. И примерно туда же...
Ну что за страна - все насущные проблемы решаются исключительно процедурой мордобоя. Теперь ему, если его окончательно не прибьют, придется всех их вызвать на дуэль, где убить. Надо лишь, как того требует дуэльный этикет, где-то найти и, как-то изловчившись, швырнуть им в лица перчатку.
Но Мишка Шутов, опережая Мишеля Герхарда фон Штольца, как-то изловчившись, бросил в обидчиков не перчаткой, а удачно подвернувшейся под руку табуреткой. И еще одной. Оба раза попав!
Кто-то отчаянно взвыл.
- Убью на...! Всех на...! - взревел Мишка, вскочив на ноги, вращая глазищами и пуская изо рта пену.
Кредиторы отхлынули.
Разыгрываемая мизансцена напомнила Герхарду фон Штольцу эпизод из какого-то старого советского патриотического фильма, где настоящий коммунист пер без разбору на наган, разбрасывая наседавших на него кулаков, растаскивающих народное добро.
Там талантами режиссера все это выглядело в высшей степени убедительно и высокохудожественно. Здесь отдавало фальшью.
"Нельзя так-то... Нельзя терять своего лица!" - расстроился Мишель Герхард фон Штольц, представив, как он теперь должен ужасно выглядеть, и памятуя, что для истинного джентльмена форма бывает превыше даже содержания. Но в который уже раз в нем верх взял задиристый мальчишка Мишка Шутов, которого из него никакие заграницы так и не смогли вытравить.
"Да пошел ты!..." - послал Мишка свое второе, привыкшее к расслабленной иноземной жизни "я" туда же, куда послал всех прочих, потому что по давним, еще ребячьим стычкам знал, как уважают драчуны психов.
- Всех пор-р-решу, всех ур-р-рою!... У меня справка! Мне жизнь - по барабану! - изображая юродивого, бился он в падучей.
И с хрустом рванул от ворота до пупа пятисотдолларовую, от Версаче, рубаху, так что все пуговицы по стенам пулеметной очередью простучали.
Ошалевшие кредиторы отступили к двери, боясь, что он их точно сейчас всех перекусает и тогда его придется прибить как бешеную собаку. Что никак не входило в их планы.
- Сроку тебе - два дня! - пригрозили они, выбегая на лестничную площадку, куда Мишка успел перебросать уже половину мебели. - Не отдашь - и тебя, и девку твою порешим!...
И быстро побежали вниз по лестнице, уворачиваясь от обломков разнесенного в щепу орехового гарнитура...
"Ты, конечно, молодец, просто Македонский! - был вынужден признать победу Мишки Герхард фон Штольц. - Но мебель-то зачем ломать?"
Кажется, это тоже была цитата...
Мебели в доме точно почти не осталось. Кроме разве дивана - но диван святое, его трогать было никак нельзя!
Мишель Герхард фон Штольц сел, где стоял, и перевел дух.
Ну что за день такой выдался. И жизнь!... Всем он чего-то должен, всем от него что-то нужно...
Может, взять да бросить все к чертовой матери - жениться на хорошей, пусть даже безродной девушке, нарожать чертову уйму детей и жить себе спокойно где-нибудь в пригородном особняке в захолустном Марселе, подумал он. Что ему, больше всех нужно? Никому не нужно - а ему нужно?...
Правда, долг...
И честь...
Привитые ему понятия о долге и чести не позволяли ему отказаться от взятых на себя обязательств. Пусть даже взятых по собственной воле.
Фон Штольцы не отступают - не должны отступать!...
А Мишки Шутовы ничего не забывают. И никому ничего не прощают - а вот хрен им!...
Так что еще повоюем!... Придется!...
И, кажется, точно!... Потому как в дверь вновь позвонили...
Глава 3
Сорванная с крючка дверь со страшным грохотом отлетела в сторону, открыв черный провал дверного проема, за которым их ждала неизвестность...
Если теперь там кто-нибудь будет, если нападет на них - он непременно ударит его... Или нет, лучше ткнет обухом топора в живот! - мгновенно подумал Мишель, вваливаясь в комнату.
Он сделал шаг, другой и в нерешительности остановился почти подле самого порога. Сзади на него налетел, с ходу ткнувшись в спину, господин с усами.
В комнате было совершенно темно - электрический свет отключили еще неделю назад, а в стоящей на полке камина лампе керосин давно кончился. Но им казалось, что свет нарочно, чтобы не выдать себя, выключили злодеи.
Наверно, они были смешны со своими выставленными вперед топорами и тростями - имей они дело с настоящими злоумышленниками, те бы давно сшибли их с ног, неожиданно напав из тьмы. Или просто застрелили...
Глаза быстро привыкли к темноте, и стали уже угадываться очертания комнаты: комод, кровать, стол... И стало слышно во тьме чье-то напряженное дыхание.
Чье?! Грабителей?!
Мишель с господином двинулись на звук.
Вдруг что-то рухнуло на пол, отчаянно громыхнув.
- Черт побери!... - выругался в темноте за что-то зацепившийся и что-то опрокинувший господин.
И тут же напряжение спало.
- У вас есть спички? - спросил Мишель.
Господин завозился, шаря по карманам. Загремел коробком, чиркнул спичкой, и желтый колеблющийся огонек высветил комнату.
- Там, кажется, лампа и бутыль, - указал Мишель. - Если вас не затруднит - запалите огонь.
Сам Мишель бросился к кровати, где под одеялом угадывалась чья-то неясная фигура и откуда доносилось дыхание.
Осторожно двигаясь, господин прошел к каминной полке, выдернул из бутыли тряпичную пробку, залил в лампу керосин и, приподняв стекло, запалил фитиль.
Стало довольно светло.
Мишель склонился над кроватью. Из-под одеяла по подушке веером разлетелись, прилипнув к влажной наволочке, длинные светлые пряди волос.
Анна?... Она?...
Мишель осторожно приподнял толстое пуховое одеяло. И, как ему почудилось, всего его обдало жаром.
- Огня! - крикнул он. - Добавьте же огня! Господин с усами подкрутил фитиль, поднес лампу ближе.
На подушке, разметавшись в бреду, лежала Анна. Но узнать ее было почти нельзя - лицо ее было смертельно бледно, щеки ввалились, губы высохли и растрескались. Но все равно даже такой она была удивительно красива.
- Ишь ты - как ее!... - удивленно сказал господин. - Не иначе как сыпняк!
И на всякий случай отодвинулся от кровати подальше.
В отличие от Мишеля, который склонился над больной.
- Анна! - позвал он. - Анна! Вы слышите меня?
Анна не ответила, не пошевелилась и даже не открыла глаз. Она прерывисто, хрипло дышала, вздрагивая и беззвучно шевеля в бреду губами. Мишель осторожно коснулся ладонью ее лба и, словно обжегшись, испуганно отдернул руку. Анна пылала!
- Ей нужен доктор... Ей непременно нужен доктор! Здесь есть где-нибудь больница? - быстро спросил Мишель.
- Нет, - покачал головой господин. - Но, кажется, в соседнем доме живет практикующий врач...
- Пожалуйста, если вас не затруднит... - начал было Мишель.
- Да, да, конечно, - закивал господин, отступая к двери. - Я сей момент!...
Хлопнула входная дверь, гулко застучали, постепенно затихая на лестнице, шаги.
Надо бы сменить простыни, подумал Мишель. Они, наверное, несвежие и совершенно мокрые - хоть выжимай - от пота. Но сбросить одеяло, открыть Анну, которая, может быть, там, под ним, в ночной сорочке или вовсе без нее, он не решился. Хотя, подумав о том, почувствовал, как у него от волнения перехватило дыхание.
Он так ни на что и не решился. Лишь отбросил штору и открыл форточку, чтобы проветрить комнату.
Ну где же они, где?...
Анна все не приходила в себя, и Мишель, наблюдая за ней, находящейся без сознания, испытывал смущение и одновременно неясную тревогу оттого, что имеет возможность разглядывать ее вот так, бесцеремонно.
Нехорошо, надо бы уйти, думал он. Но уйти было выше его сил. Ему было ужасно жаль Анну и почему-то жаль себя...
На лестнице застучали шаги, зазвучали голоса.
Мишель, прихватив лампу, выбежал на лестничную площадку. Снизу в сопровождении жильца с усами поднимался представительного вида господин в добротном пальто, с пузатым "докторским" саквояжем в руках.
- Благодарю вас, - кивнул, подойдя к Мишелю. - Ну, где больной?
- Сюда, сюда, пожалуйста, - освещая путь, указал Мишель.
Вошли в квартиру. Доктор по привычке скинул в прихожей калоши.
В спальне, увидев с порога Анну, доктор помрачнел.
- Соблаговолите принести воды, - попросил он.
- Да, да, конечно, - засуетился Мишель.
Побежал на кухню, нашел какой-то кувшин и тазик, принес их доктору. Тот, засучив рукава и не спеша, вымыл руки под стекающей из кувшина струей. Принял протянутое полотенце, тщательно их вытер.
- Благодарю вас... А теперь, будьте так любезны, выйдите отсюда, - попросил доктор, вытаскивая из саквояжа похожий на трубу граммофона стетоскоп. - Мне нужно осмотреть больную.
- Да-да, конечно...
Мишель вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь.
Минут десять он томился в темном коридоре, прислушиваясь к тому, что происходит в комнате. Но ровным счетом ничего не слышал.
Наконец дверь приоткрылась.
- Где вы там? Идите-ка сюда, - позвал доктор. - Мне нужна ваша помощь.
Анна лежала на спине, открытая по пояс, в тонкой, полупрозрачной сорочке, под которой угадывалось ее тело.
- Будьте любезны, поднимите больную, - попросил доктор.
Мишель стоял в нерешительности, боясь приблизиться к Анне.
- Вы меня слышите?... Подержите ее, мне нужно послушать спину.
- Да, конечно! - очнулся Мишель.
Аккуратно подсунул под спину Анны руку, приподнял, усаживая ее на постели и поддерживая за плечи. Почувствовал запах ее близкого, горячего тела...
Доктор присел на кровати, сбросил с плеч Анны бретельки и приспустил сорочку со стороны спины. Но спереди она тоже поползла вниз, обнажая ключицы и начало груди.
Мишеля бросило в жар. Сердце его отчаянно заколотилось.
Он отвернулся.
Доктор, сунув узкий конец стетоскопа в ухо, приложил широкий к спине больной, внимательно прислушиваясь. И даже глаза прикрыл.
Послушал в одном месте, в другом, в третьем... Приложил к спине пальцы левой руки, по которым постучал пальцами правой, прислушиваясь к тону.
- Благодарю вас...
Мишель осторожно, боясь, что сорочка окончательно спадет, уложил Анну обратно на постель.
Снова полил доктору на руки, выжидательно глядя на него.
- Что с ней? - все же не удержался, спросил он.
- Вы, сударь, кем приходитесь больной? - поинтересовался доктор, вытирая руки.
Мишель на мгновение растерялся. Как тогда, подле двери черного хода.
- Знакомая, - точно так же, как тогда, ответил он. - Ее отец просил приглядеть за ней. - И почувствовал, как неубедительно, как фальшиво звучат его слова.
- Н-да... - вздохнул доктор. - Тиф у нее, милостивый государь. Обыкновенный брюшной тиф.
Мишель посмотрел на мечущуюся в бреду Анну.
- Может, отвезти ее теперь в больницу? - спросил он.
- Это как вам будет угодно, - пожал плечами доктор. - Впрочем, какие теперь больницы... Вот вам рецепт на получение микстуры, - чиркнул что-то на листке доктор. - Аптеку господина Шварца, что на Покровке, знаете?...
- Знаю, - кивнул Мишель.
- Давайте по десять капель четыре раза в день. Ну и, конечно, побольше поите, делайте холодные компрессы на лоб и спину, а ежели жар не спадет - обтирайте тело спиртом и обмахивайте полотенцем. Есть у вас спирт?
- Спирт?... Не знаю... Наверное, нет.
- Тогда обтирайте одеколоном или водкой, - посоветовал доктор.
- Скажите... Она... не умрет? - тихо, боясь услышать ответ, спросил Мишель.
- Сие, сударь, я сказать вам не могу, - развел руками доктор. - Все будет зависеть от крепости ее организма и воли на то всевышнего. Впрочем, дама она молодая, так что даст бог поправится. Впрочем, ничего обещать не могу-с!... - И доктор замер на пороге.
Ну да, конечно!...
Мишель пошарил в кармане, вытащил все имеющиеся у него деньги и сунул их в руку доктору.
- Благодарю вас, - поклонился тот. - Если потребуется моя помощь - милости прошу-с!
И, кивнув еще раз, вышел.
Мишель остался один. Один на один с Анной, которую бросать теперь было никак нельзя! Невозможно!
Мишель постоял с минуту, глядя на больную, а потом, решительно сбросив пальто, направился на кухню рубить дрова для печи, чтобы нагреть воды...
Теперь для него все стало ясно и понятно.
Теперь он был хоть кому-то нужен. Нужен - Анне.
Лишь бы она не умерла, лишь бы выкарабкалась!...
Глава 4
Тяжела лямка солдатская, да не на плечо давит, а на саму-то душу! Иной раз волком взвыть хочется!
Утром чуть свет труба взыграет, солдат марш с тюфяка теплого, чуть помедлил - унтер-офицер сует тебе в морду пудовым кулачищем, да так, что зубы наземь горохом сыплются. Не зевай, поторапливайся. Да радуйся тому, что вовсе не прибил, а то всяко бывает!
Жаловаться на него не моги - не то вовсе со свету сживет! Выше унтера у солдата начальника нет.
- Ну чего раззявился - торопись! - орет унтер на Карла, в упор уставившись. - Так тебя растак... - И матушку его поминает.
Уж как Карл ни старается, а угодить унтеру никак не может. Невзлюбил его унтер, может, за то, что тот шибко грамотный. Остальные солдаты из дальних деревень взяты - право от лево отличить не способны, отчего приходится вязать им к ногам пуки сена да соломы да так на плацу и командовать:
- Сено-ом... с места шагай!... Солом-ой - стой!... Только так вместе и шагают, а ежели без сена - то вразнобой.
А Карл тот непрост - счет знает, в грамоте лучше иного офицера разумеет, да сверх того по-иноземному лопочет - по-немецки и еще по-голландски. Шибко умный... Такого солдата ежели зараз в бараний рог не скрутить - наплачешься после. Вот и старается унтер, сбивает с него спесь:
- Как стоишь?!
Как надлежит стоит - во фрунт, в струнку, навытяжку, поедая глазами начальство.
- Живот подбери. Грудь - колесом!... Да смотри злей - чай, не на отпевании!
Втягивает Карл живот, грудь надувает, тянется так - аж ноги в коленках дрожат, а в зобу дыхание спирает. Глядит орлом, аки солдату Петрову положено. А все-то - без толку.
Иные солдаты давно по отведенным им квартирмейстером домам разошлись тюфяки щеками мять, а его все по плацу гоняют, заставляя ружейные приемы выделывать.
- Штыком коли... Ать-два!
Фузея тяжелющая, еле-еле ее Карл в руках ворочает. На правую ногу припадет, согнется, вперед штыком ткнет раз да другой, норовя угодить невидимому врагу в брюхо, обратно выпрямится, по стойке "смирно" встанет.
Счас бы передохнуть чуток.
А унтер знай себе командует:
- Прикладом супротивника бей... Ать-два!
Перехватит Карл фузею, как то артикул воинский велит, перевернет и ну колотить врага прикладом сверху, да сбоку, да сызнова сверху.
Руки тянет, пот глаза заливает, воротник кафтана шею трет.
Но только унтер все одно им недоволен.
- Резче бей, да ногу далече не выставляй, дабы враг ее не поддел да тебя, дурня, наземь не опрокинул. Эх... деревня!...