- Боэмунд, друг мой, что это ты вздумал! - Филибер двинулся на синеглазого, искусно оттирая его от притихшей Мадленки. - Он же совсем еще мальчишка!
- Да уж, - пробормотал комтур Торна, тоже недовольный тем, как повернулось дело.
- Я в его возрасте уже воевал. Заодно посмотрим, годится он в оруженосцы или нет, этот твой мальчишка, - несколько раз секанув воздух мечом для тренировки, отвечал синеглазый; и в его взоре было что-то такое, отчего Филибер как-то сник и сразу перестал настаивать. Мадленка, ни жива ни мертва, следила за ним, когда он вернулся к ней и подал свой меч, тяжелый и совершенно не приспособленный для ее руки.
- Если бросишь меч сразу, он тебя не убьет, - дохнул ей в ухо Филибер, чем отнюдь ее не обрадовал. - Он же все-таки рыцарь и не может убить безоружного.
Мадленка с ненавистью поглядела на "рыцаря", стиснула рукоять и стала против Боэмунда. Она не успела даже шевельнуться, когда крестоносец, как змея, скользнул вперед и клинок, который только что держала Мадленка, отлетел в сторону и с лязгом ударился о стену. Рыцари и солдаты, собравшиеся во дворе, ответили дружным смехом.
- Черт! - вскрикнул Филибер, в отчаянии вцепляясь обеими руками в свои кудряшки. Поражение своего друга "Мишеля" он воспринимал как свое собственное.
Боэмунд сделал шаг вперед, и Мадленка почувствовала, как острие клинка коснулось ее шеи. Ощущение было не из приятных. Глаза Мадленки вспыхнули, она закусила губу, но не сдвинулась с места. Боэмунд тоже не двигался.
- Какой из него оруженосец, - сказал он спокойно. - Он же трус.
- Я не трус, - упрямо проскрипела Мадленка, не узнавая своего голоса.
- Ах так? - подчеркнуто вежливо сказал крестоносец. - Поднимай меч, я тебя научу, как с ним обращаться.
- Боэмунд, не смей! - завопил Филибер вне себя. - Черт, черт, черт!
И во второй раз меч почти сразу же улетел из рук Мадленки далеко-далеко. Собравшиеся вокруг необычных противников надрывались от смеха. Фон Ансбах удалился быстрым шагом, бросив, что не желает присутствовать при этом.
- Ни на что он не годен, - объявил Боэмунд.
- Оставь его, - простонал Филибер. - Мишель, пошли отсюда!
- Ну уж нет, - прошипела Мадленка.
- Мишель! - завопил Филибер. Но Мадленка, увернувшись от клинка Боэмунда, снова побежала за мечом и подхватила его с земли. В детстве, когда дед учил ее брата Михала приемам фехтования, Мадленка частенько присутствовала на уроках, не зная тогда, как они ей пригодятся.
- Похоже, что он мало получил, - заметил Боэмунд отрешенно, пожимая плечами.
Клинки вспыхнули и погасли, сшиблись, разлетелись - и в следующее мгновение, никто не понял как, Боэмунд фон Мейссен лежал на земле. Он увернулся и перекатился к мечу, который у него выбила Мадленка дедовским приемом, но она с размаху двинула его рукоятью по лицу и отсекла бы его протянутую к мечу руку, если бы Боэмунд не оказался проворнее и не успел отдернуть ее.
Он отпрянул; его меч лежал теперь вне пределов досягаемости, и грозная Мадленка нависала над ним, подобно рассвирепевшей фурии. Из разбитой губы рыцаря текла кровь, и он утер ее тыльной стороной руки.
По лицу Боэмунда Мадленка поняла, что он настолько переживает свое унижение на глазах у всех, что смерть была бы для него избавлением; но она ограничилась тем, что острием клинка несильно полоснула его поперек шеи, только поцарапав кожу, чтобы он на себе почувствовал, каково это - чувствовать смертоносное железо у своего горла. Боэмунд отшатнулся, схватившись рукой за рану; когда он увидел на пальцах всего лишь несколько капель крови и понял, что сделала с ним Мадленка, в его глазах появилась такая ярость, что они стали почти черными. Никто из зрителей уже не смеялся. Мадленка отдала Филиберу его меч и ушла к себе. Но незадолго до этого один из рыцарей ворвался в зал, где сидел великий комтур, с криком:
- Мессер! Мессер, клянусь.всеми чертями ада, вы должны это видеть! Мальчишка уложил Боэмунда фон Мейссена!
Великий комтур подошел к окну и, увидев поднимающегося с земли Боэмунда и его перекошенное гневом лицо, вяло усмехнулся. Рыцарь подробно рассказал о случившемся. Великий комтур возвел глаза к распятию и перекрестился.
- Бедный мальчик, - сказал он спокойно. - Боюсь, теперь он уже не жилец.
После вечерни Филибер, крайне чем-то встревоженный, зашел к Мадленке и, понизив голос, сказал "Мишелю", чтобы он держался молодцом и был готов ко всему. Филибер отдал ей короткий меч и посоветовал всегда держать его под рукой.
- Ты же сам сказал: он рыцарь, - проворчала Мадленка, - а рыцарь должен уметь как побеждать, так и проигрывать.
Филибер замялся и дал понять, что Боэмунд рыцарь, это точно, но что он зол, это тоже точно, а когда он в ярости, с ним сам черт не сладит.
- Ты очень его унизил, Мишель. Он привык считать себя во всем первым, а ты!..
- Горделив он очень, - проворчала Мадленка. - Надо бы ему на исповедь сходить.
Филибер расхохотался, потрепал "Мишеля" по плечу и, посоветовав покрепче запереться на ночь, ушел.
Мадленка заперлась, как он велел, и до половины ночи читала библию матери Евлалии, время от времени поглядывая на лежащий у изголовья меч, но потом ей все надоело, она задула свечу, убрала меч, спрятала книгу и легла спать.
С наступлением темноты мышь выходила из своей норки и отправлялась на поиски съестного. Мальборк был ее миром, и жилось ей в нем отнюдь не плохо. Населявшие этот мир огромные неповоротливые чудовища ни в чем себе не отказывали, ели много и неряшливо, и при случае всегда можно было перехватить ломтик хлеба, край окорока, а то и кусочек желтоглазого сыра. Иные из чудовищ даже сами подкармливали мышей, как, например, рыжее чудовище, обитавшее в этой большой норке; но лучше все-таки было не показываться этим опасным и непредсказуемым великанам на глаза.
Мышь еще помнила, как в разгар пира одна из ее подружек, осмелев, забралась на стол и как один из великанов пригвоздил ее к поверхности ножом. Даже сейчас у мыши начинали дрожать усики, когда она вспоминала о том кошмарном случае.
Рыжее чудовище, похоже, преспокойно спало; во всяком случае, до мыши доносилось его мерное (и ужасно громкое, ведь у пугливых мышей такой чуткий слух) сопение. Мышь побегала по холодному гладкому полу, принюхиваясь, но в комнате не было ни намека на что-либо съестное. Разочарованная мышь собралась уже вернуться к себе в нору, как вдруг по полу потянуло ужасным сквозняком. Мышь испуганно пискнула и поспешно нырнула под кровать, успев, однако, заметить, как часть стены напротив кровати отъехала в сторону. Как и все замки того времени, Мальборк был пронизан системой тайных ходов, о существовании которых знали, однако, лишь очень немногие.
Чудовище, показавшееся в проеме, старалось ступать тихо, но если бы мышь обладала чувством юмора, ей наверняка показались бы смешными его попытки остаться незамеченным. По мышиным меркам, оно грохотало так, что его услышал бы и глухой; но человеческое ухо не столь привередливо, и мы сказали бы, что неизвестный ступал практически бесшумно.
Он не принес с собой лампы, и в слабом свете звезд было решительно невозможно установить его личность. Под мышкой ночной гость нес что-то мягкое, возможно, обыкновенную подушку.
Дрожа - то ли от страха, то ли от любопытства - мышь высунулась из-под кровати, но смогла разглядеть только сапоги, а дальше все терялось во мраке. Неизвестный взял подушку обеими руками и подкрался к изголовью кровати, на которой спало рыжее чудовище.
Мышь пискнула и юркнула обратно в нору, но все-таки успела услышать, как чудовище заворочалось и забормотало во сне, тяжко вздыхая. Потом все смолкло, и наступила тишина; слышалось только дыхание спящего и другого, того, кто пришел по тайному ходу.
Наконец гость стал медленно отступать, унося с собой подушку. Луна вышла из-за облаков и заглянула в окошко. Мадленка повернулась на бок, на мгновение открыла глаза, и ей показалось, что она видит сосредоточенное и спокойное лицо синеглазого, висящее где-то бесконечно высоко над нею.
- Господи, какой кошмар, - простонала Мадленка и поскорее закрыла глаза.
Глава двадцать четвертая,
в которой Мадленку разоблачают самым неожиданным образом
- Слава богу, ты еще жив! - такими словами приветствовал Филибер "Мишеля" на следующее утро, когда тот, заспанный и недовольный, вышел наконец из своих покоев. - Пойдем, Мишель, у меня есть план, как все уладить.
- Я еще ничего не ел, - проворчал "Мишель", привыкший к тому же с недоверием относиться ко всем плодам умственной деятельности анжуйца.
- Послушай, - сказал Филибер, запихивая Мадленку в какой-то уголок и не давая ей времени опомниться, - вчера ты нанес Боэмунду серьезное оскорбление, и я ночью глаз не сомкнул, не чая, как вас помирить.
- Я тоже плохо спал, - признался "Мишель", зевая во весь рот, - мне даже почудилось, что я видел этого чертова крестоносца в своей комнате. Но дверь была крепко заперта.
- Да ну? - ужаснулся Филибер. - Нет, если бы он хотел тебя прирезать, то ты был бы уже мертв. Это был только сон!
Ты меня утешил, - проворчала Мадленка. - Может, пойдем все-таки поедим чего-нибудь?
- Понимаешь, - говорил Филибер в трапезной минут двадцать спустя, жуя холодную телятину и запивая ее вином, - я с ним дружу, потому что врагом его иметь еще накладнее, а я себе тоже не враг, Мишель.
- Угу, - рассеянно подтвердил рыжий отрок, кивая огненной головой.
Филибер тяжело вздохнул.
Тебе придется попросить у него прощения, Мишель. Другого выхода нет.
- Мне? - подскочила Мадленка. - Ни за что!
- Послушай, - почти со слезами сказал Филибер, - он храбрый рыцарь, Мишель, и он лучше меня, а когда я это говорю, это что-то да значит. Не связывайся с ним!
- Я не буду… - начала Мадленка возмущенно - и в это мгновение, как на грех, в трапезную вошел Боэмунд фон Мейссен. Увидев ненавистного синеглазого, Мадленка отчаянно закашлялась, и Филибер, очевидно, из лучших побуждений, с размаху шлепнул ее ладонью по спине. У Мадленки возникло чувство, будто позвоночник ее отлетел к желудку, после чего развалился на мелкие куски. Кашлять она, впрочем, перестала. Филибер оставил ее и обернулся к Боэмунду, улыбаясь широченной, в полрожи, и, увы, безнадежно фальшивой улыбкой.
- А мы как раз о тебе говорили! - сказал анжуец радостно, пихая "Мишеля" локтем в бок.
- И зря, - отрезал синеглазый и, не удостоив взглядом Мадленку, скрылся в другую дверь.
- Он всегда был такой бешеный? - проворчала Мадленка, потирая бок, который болел ужасно.
- Он-то? - Филибер подумал, удивленно вскинув брови. - Нет. После плена он сильно изменился. Ты не представляешь, там с ним обращались хуже, чем с рабом.
"Так ему и надо", - подумала Мадленка мстительно.
Однако Филибер не оставил своей идеи во что бы то ни стало помирить ее с Боэмундом и ближе к полудню потащил упирающуюся Мадленку к нему. Боэмунд, с царапиной на горле, покусывая ноготь левой руки, читал какую-то книгу в переплете, украшенном драгоценными каменьями. Мадленка запустила глаз в текст и, к своему удивлению, узнала его. У стола, за которым сидел крестоносец, лениво дремало трое или четверо больших собак. Боэмунд бросил на вновь пришедших зоркий взгляд, но чтения не прервал.
- Боэмунд, - начал Филибер, - я привел его, чтобы вы…
- Цербер - это неинтересно, - заметила Мадленка, искоса поглядывая на синеглазого, - не то что лес самоубийц.
Боэмунд посмотрел на нее с отвращением, с треском захлопнул "Комедию" мессера Данте Алигьери, за свои поэтические достоинства прозванную "Божественной", и довольно сухо осведомился у своего приятеля, какого дьявола ему от него, Боэмунда, понадобилось.
- Мишель сказал мне, - отважно соврал Лягушонок, - что хочет просить у тебя прощения за вчерашнее.
- Я его уже простил, - огрызнулся крестоносцы. - Что еще?
У Филибера глаза полезли на лоб.
- Ты хочешь сказать, что не держишь на него зла? - спросил он осторожно, словно не вполне доверял собственным словам.
- Именно, - подтвердил Боэмунд иронически. Филибер хлопнул себя руками по ляжкам и недоуменно воззрился на Мадленку. Та только плечами пожала.
- Я не понимаю, - пробормотал анжуец сокрушенно. - Как, по-твоему, он это искренне?
- Конечно, нет, - заявила Мадленка, поглядев крестоносцу в лицо, - так у него глаза серо-голубые, а когда он врет или ему больно, они совсем бирюзовые, а зеленые - это когда злится, а… Уай!
Боэмунд сорвался с места, схватил тяжелый серебряный кубок и что было сил запустил им в Мадленку. Та с визгом нырнула под стол. Кубок ударился о стену и, слегка сплющившись, со звоном покатился по полу. Разбуженные шумом собаки вскочили и залились истошным лаем.
- С меня хватит, - объявил Боэмунд. - Убери его отсюда!
Филибер схватил "Мишеля" за руку и, пока крестоносец не передумал, выволок его за дверь.
Вечером анжуец собрался было идти на исповедь, и Мадленка должна была его сопровождать, но у среднего замка их нагнал кнехт и велел немедленно вернуться, ибо великий комтур желает их видеть.
Конрад фон Эрлингер сидел в резном кресле с высокой спинкой, вытянув руки вдоль подлокотников. В зале, кроме него, было еще несколько рыцарей, все - военачальники самого высокого ранга. Мадленке показалось, что они чем-то озабочены.
- Покидал ли ты крепость, юноша? - спросил великий комтур у "Михала".
Мадленка хотела было ответить "нет", но, подумав, решила, что лучше сказать правду.
- Я спускался несколько раз в город, когда Филибер просил меня сопровождать его. Но я никогда не пытался бежать.
Под взглядом великого комтура Лягушонок, казалось, готов был провалиться сквозь землю.
- И, разумеется, его видели, - проворчал Конрад фон Эрлингер. - Хорошенькое дело!
- О чем это вы, мессер? - пробормотал удрученный анжуец.
- Сюда прибыл епископ Флориан от князя Доминика, - желчно сказал великий комтур. - Он требует выдать ему убийцу княгини Гизелы, чтобы обойтись с ним по заслугам. У него письмо от короля Владислава, наверняка просящее оказать содействие в этом деле.
- Не хватало нам ссоры с Владиславом, - сказал фон Ансбах мрачно.
- Именно, - подтвердил великий комтур. - И это как раз тогда, когда мы стягиваем наши силы. Нет, ни в коем случае нельзя подать ему повода.
Мадленка похолодела. Кто-то неслышно вошел в зал, и она невольно обернулась. В дверях стоял Боэмунд фон Мейссен.
- И что мне делать? - спросил великий комтур, дергая щекой.
Мадленка неожиданно вспылила.
- Что делать? Вы, христианские рыцари, сидите в самом мощном замке на свете - и дрожите перед каким-то жалким старым епископом! Мне стыдно смотреть на вас.
Рыцари изумленно переглянулись. - А ведь он прав, - словно нехотя молвил хронист Киприан.
- Но магистр еще у императора, - напомнил великий комтур. - Мы не можем рисковать.
В это время крестоносцы готовились к очередной войне с Польско-Литовским королевством, и магистр ордена отправился заручиться поддержкой у могущественных повелителей Европы. Сама война началась в следующем, 1422 году, но ни к чему не привела.
- С другой стороны, - продолжал комтур, - он как-никак наш единственный свидетель.
- Который ничего не стоит, не забывайте, - со смешком вставил синеглазый.
- Так что же, ты предлагаешь его отдать? - с раздражением спросил фон Эрлингер.
- Отдать? Нет, зачем же.
- То есть дать им заподозрить, что мы покрываем убийцу. Так, что ли?
- Необязательно. - Боэмунд фон Мейссен улыбнулся одними губами.
- Епископ у ворот, - напомнил рыцарь, имени которого Мадленка не знала. - Впустить его?
- Пусть ждет, - приказал комтур и обратился к фон Мейссену: - Ну, что ты посоветуешь, брат?
- Предоставьте епископа мне, - сказал синеглазый, недобро усмехнувшись, - и, ручаюсь вам, он уйдет удовлетворенный.
Какое-то время старый Конрад и молодой беловолосый крестоносец мерили друг друга взглядами. Великий комтур сдался первым.
- Хорошо, - сказал он. - Но мальчишка должен остаться здесь, а этот Флориан - убраться восвояси, и чтобы я дольше его не видел.
- Будет сделано. Эй, кто там, позовите сюда Альберта. И поживее!
Менее чем через час епископу Флориану было передано, что его ждут в большом зале замка.
Мадленка, хоть ей и строго-настрого запретили попадаться послам на глаза, ускользнула из своей комнаты и спряталась в соседнем зале, за дверью. Оттуда ей был прекрасно виден Боэмунд фон Мейссен, развалившийся в кресле великого комтура. На столе перед Боэмундом лежало блюдо с темным виноградом, выращенным кудесником Маврикием, и крестоносец отщипывал от кисти ягоды и отправлял их в рот, нимало не заботясь о том, какое впечатление это производит на окружающих. Губы его от винограда сделались совсем лиловыми.
Мадленка подозревала, что мстительный Боэмунд замыслил в отношении ее какую-то пакость и ей хотелось бы знать, какую. Она бы не удивилась если бы он приказал, к удовольствию Флориана снять с нее живьем шкуру, чтобы получить обещанные двести золотых флоринов. Именно поэтому она и томилась тут, в закутке за дверью, подсматривая в щель между петлями.
Кроме Боэмунда, в зале осталось с десяток рыцарей, в их числе фон Ансбах и хронист. Альберт, новый оруженосец Боэмунда, получил от своего господина приказание и удалился. Через какое-то время он вернулся и сообщил, что все сделано; только тогда Боэмунд велел впустить епископа.
Наконец появился Флориан в сопровождении всего четырех человек свиты. Заметно было, что пастырь бодрится, хотя ему явно не по себе. Он осведомился, где великий магистр.
- В отъезде, - был ответ.
Флориан спросил тогда о великом комтуре.
- Он болен, - сказал Боэмунд.
- Я полагаю… - начал епископ и умолк.
- Со всем, что их касается, вы можете обратиться ко мне, - сказал Боэмунд, глядя на него в упор.
- Ах, да. - Флориан достал два скатанных в трубку письма, с обоих концов запечатанных сургучом. - Простите, не знаю вашего имени, господин…
- Комтур Боэмунд фон Мейссен.
Мадленка заметила, как Флориан вздрогнул и побледнел. Вид у него, когда он узнал, с кем разговаривает, и впрямь сделался самый жалкий. Он молча отдал письма и отошел назад. Про себя Мадленка отметила, что Боэмунд даже не предложил ему сесть.
Одно письмо, очевидно, было от князя. Боэмунд бегло пробежал его глазами.
- Хм, - сказал он, - князь Диковский так же слаб в латыни, как и прежде. - Официальная переписка того времени часто велась именно на этом условном языке. Боэмунд передал послание Киприану и взялся за второй свиток. - Ха! Печать короля! Что же нам пишет старая лиса?
- Прошу вас… - несчастным голосом начал Флориан, теряясь. Боэмунд пригвоздил его к месту взглядом и развернул свиток.
- Пахнет язычеством, - заметил он с усмешкой, поднеся свиток близко к носу.
Хронист не смог сдержать улыбки. Сердце Мадленки пело от восхищения. "Большой, конечно, негодяй… но как держится!"
- Все то же самое, - проворчал светловолосый красавец Боэмунд, отдавая Киприану письмо короля. - Итак, вы непременно желаете заполучить этого… этого… - Он щелкнул пальцами, словно никак не мог вспомнить, о ком именно шла речь.