В лирическом детективе "Дорога обратно", писатель сталкивает два типа людей. Первые - "рыцари" - романтики, поэты, вторые - люди-"бульдозеры", прагматики, добивающиеся своего любой ценой. И те и другие не нарисованы у Александрова какой-либо одной - только белой или только черной краской: это живые люди, со Своими, им одним свойственными чертами облика, мирочувствовання, поведения.
"Дорога обратно" - путь к утерянной, но обретенной истине, где судьбы героев прослеживаются с самого детства (довоенное детство в приморском городе) до наших дней. (П. Тартаковский, "Здравствуйте люди…")
Дорога обратно
1
В этот приморский город, где прошло его детство, Лукьянов приехал вечерним поездом из Москвы.
Был конец сентября, на привокзальной площади еще не зажигали огней, и расцвеченные желтым и лиловым деревья казались фантастическими на фоне догорающего неба.
То ли эти каштаны, знакомые с детства, то ли воздух - особый, пьянящий, свойственный только этому городу, но что-то прихлынуло вдруг, сдавило горло.
На площади шла обычная вокзальная суета: разгоняя опавшую листву, подкатывали такси: извлекая из них неподъемные чемоданы, шли к перрону люди, почему-то в теплых пальто и шапках: и тут же, обгоняя их, неслись другие - в легких платьицах, в ярких безрукавках, - с цветами в руках, звенели трамваи, разворачиваясь на кольце: кто-то целовался, смеясь и радуясь, кто-то плакал перед расставанием.
А Лукьянов стоял посреди всего этого шума и гама и видел только кусок догорающего малиново-сумеречного неба, и в ушах его тупыми толчками отдавалось биение собственного сердца.
Он не был здесь семнадцать лет.
2
Семнадцать лет… Целая жизнь лежала сейчас между ними, между ним и его родным городом.
Сколько раз по ночам, во сне, он бродил но этим улицам, вдыхал запах цветущей акации, сбегал к морю по знакомой тропинке на шестнадцатой станции и плыл, плыл навстречу ласковым длинным волнам… А потом просыпался с тоскливой, поющей болью в груди и долго лежал, вглядываясь назад, в прошлое, в свое детство.
Сколько раз он говорил себе надо поехать, надо увидеть все это вновь, но все откладывал почему-то, все время пути уводили его отсюда - во все концы света, только не сюда.
Да, конечно, он был занят, много работал, и все не подворачивалось случая. Но разве надо было ждать случая, разве нельзя было за эти годы сесть в самолет и прилететь сюда за пять часов из Средней Азии, где он жил, или приплыть за сутки из Ялты, из Сочи, где несколько раз проводил он свой отпуск? Значит, не в этом дело. Не в этом дело. Значит, боялся, что вновь прихлынет старая боль, и снова нечем станет дышать, и жить будет нечем…
И вот сейчас, если б не эта телеграмма.
Пришла телеграмма, такая обыкновенная на вид, но, она была оттуда, из его детства, из юности, она не ре летела через два десятилетия, перечеркнула их электрической вспышкой, перемещала вдруг все, и вот он стоит па вокзале, беззащитный, оглушённый, словно не было этих семнадцати лет, словно только вчера все это случилось..
3
Она жила в доме напротив.
У них была большая квартира с двумя балконами, - один выходил во двор, а другой, поменьше, на улицу.
И когда на этом балконе появлялась худенькая девочка с доверчивыми голубыми глазами на нежном милом личике, Димка Лукьянов, как вкопанный, застревал у окна. Их окно выходило на ту же улицу, вернее переулок, но жили они с матерью в небольшой комнате, в общей квартире, на первом этаже.
Переехали они сюда недавно. До этого жили за городом, на шестнадцатой станции, при санатории, где мать работала санитаркой. В тридцать девятом погиб на финской Димкин отец, и матери сразу дали эту комнату - по тем временам большое счастье.
Мать, хоть и тяжело переживала гибель отца, но квартире была очень рада. Комната оказалась небольшая зато светлая, сухая, приветливая какая-то. Мать все ходила по ней, трогала шершавыми ладонями золотистые обои на стенав, гладила покрашенные белой масляной краской двери, рамы и все приговаривала: "Видать, добрые люди тут Жили, как славно все сделали! Вот уж посчастливило нам с тобой, Сынок, теперь и помереть спокойно могу, знаю - без крыши над головой не останешься!"
И еще радовало ее, что есть кухня большая. Правда, общая - пять столов на ней стояло, на каждом примус или керосинка, а то и по два примуса. Как начнут жужжать все сразу - будто завод какой-то. И еще радовало мать, туалетная есть в доме, зимой на улицу ходить не надо.
А Димке здесь не нравилось. Странные у них были соседи. Прямо по коридору жили три сестры, немки, по фамилии Штольц. Рассказывали, что раньше они владели частной гимназией, и старшая из них раз в году стояла на мраморной лестнице у парадного входа и принимала деньги в белых перчатках до локтей.
Когда Димка впервые увидел одну из них - дряхлую косматую старуху, похожую на ведьму, он в ужасе кинулся в комнату и сидел там, пока старуха не прошлепала к себе.
В ту ночь мать дежурила, он спал один, и всю ночь ему мерещилась эта косматая страшная старуха, она стояла на пороге, протягивала к нему дрожащие руки в белых до локтей перчатках и требовала деньги.
А в комнате налево жил какой-то тип со странной фамилией Зеленый. Но был он почему-то всегда красный и от него вечно разило водкой. Были еще соседи, но их Димка пока не разглядел. Друзья все остались там, на шестнадцатой станции, и Димка с тоской вспоминал приволье тех мест, заросли вокруг санатория, где был у них свой тайник, веселые игры в чапаевцев, обрыв к морю и своя тропинка, по которой утрами сбегали они к ласковой, сверкающей на солнце черноморской воде.
В школе, куда он теперь ходил, друзей пока еще тоже не было.
И единственной отрадой во всем этом была голубоглазая девчушка в доме напротив. Она выходила но утрам на балкон с маленькой красной лейкой в руках и поливала цветы, которые росли у них в плоских деревянных ящиках. Делала она это старательно, с любовью расправляла лепестки, потом уходила, набирала воду и снова появлялась.
А Димка, притаившись за тюлевой занавеской, следил за каждым ее движением, и что-то сладко ныло в груди.
Потом он стал отодвигать занавеску, сидел, читал у окна. Но она не замечала его.
Перед окном была железная перекладина. Она соединяла металлические перила со стеной дома - перила огораживали зацементированный провал, куда выходили окна подвального этажа.
И однажды Димка решился. Рано утром он вылез из окна, повис на перекладине на вытянутых руках, раскачался, сделал склепку, потом перекувыркнулся. Перекладина была ржавая. Ладони у Димки запылали, он едва не сорвался вниз, но, стиснув зубы, продолжал свои упражнения. Одним глазом он косил на балкон - вот сейчас она должна выйти, она всегда выходила в это время. Но ее почему-то не было.
А Димка уже выбился из сил. Руки дрожали, ладони горели огнем, пальцы вот-вот разожмутся…
И тут он увидел ее. Она стояла на балконе со своей лейкой и с интересом, чуть приоткрыв рот, смотрела на него.
Димка собрал все свои силы, всю свою волю. Он подтянулся, выжался на онемевших руках, сделал стойку вверх ногами, затем сложил тело пополам, резко выпрямился и перепрыгнул через перила на тротуар. Как бы невзначай он глянул на балкон. Она приветливо улыбалась ему. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом она засмущалась, пожала плечиками, как будто замерзла, и убежала.
А Димка весь день ходил счастливый, хотя ладони саднили нестерпимо и к вечеру покрылись волдырями. Пришлось матери вести его к доктору. Ладони смазали какой-то мазью и перебинтовали.
Несколько дней Димка не появлялся на улице, он видел, что каждое утро она выходила на балкон и высматривала его. Но не мог же он выйти с забинтованными руками!
Под вечер он сидел у окна и читал.
- А почему ты больше не кувыркаешься? - вдруг услышал он ласковый голосок.
Димка поднял глаза и обомлел. Она стояла у перил и смотрела на него своими большущими голубыми глазами.
Он хотел спрятать руки, но было уже поздно.
- Ой! Что у тебя с руками?!
Ее глаза стали еще больше. И Димка не решился врать.
- А… Ободрал немного. Ну, это ничего! Я отчищу ее шкуркой и смажу лярдом - будет как настоящий турник.
Лярдом? А что это такое?
Жир такой. Им солдатские сапоги смазывают.
Они замолчали, не зная, о чем еще говорить.
- А… Что ты читаешь?
- "Граф Монте-Кристо". Ты читала?
- Не-а, только слышала.
Мировая книга, - убежденно сказал Димка. - Хочешь, дам почитать?
Он с трудом отделил незабинтованными кончиками пальцев прочитанную часть книги - она вся разнималась на отдельные листы, до того была зачитана - аккуратно сложил их, завернул в газету.
На, возьми, читай пока, а потом я тебе вторую половину дам. Только ты поосторожней, она чужая…
Так они познакомились. Ее звали Неля. Училась она в той же школе, в четвертом классе, ходила в первую смену, а потом еще в музыкальную три раза в неделю, а Димка был в пятом, они учились во вторую, и потому до сих нор не встречались.
Теперь он специально приходил к школе пораньше, ждал ее и провожал домой. Она как-то пожаловалась ему, что ее все время задевает вредный мальчишка из пятого "Б", - он всегда попадается ей навстречу, когда она идет из школы, и всегда загораживает ей дорогу. Один раз он загнал ее в ворота какого-то дома и ее чуть не покусала собака.
Димка еще раньше приметил этого рослого, шумливого парня. Он был сыном какого-то профессора, одет был лучше всех, во все новенькое, сверкающее, и весь он был какой-то сверкающий, будто лакированный, с яркими губами на белом, с румянцем во всю щеку, лице.
Девчонки и учителя были от него, конечно, без ума. А мальчишки заискивали перед ним, - он был сильный, ловкий, все знал, все умел, учился играючись, все ему давалось без всякого труда, и деньги у него всегда водились.
Димка невзлюбил его с первого взгляда.
Они встретились в тот день, когда выпал первый осенний снежок - он шел большими мокрыми хлопьями, и хотя быстро таял, за ночь его насыпало изрядно, ребята с восторгом носились на санках, кое-кто приладил даже коньки, но они еще скребли по асфальту.
Неля вышла из школы, поискала глазами Димку, - он всегда стоял на углу, поодаль от главного школьного входа, и побежала к нему. Димка впервые увидел ее в черной меховой шубке-, в такой же черной меховой шапочке, и сердце его радостно забилось - такая она была милая, светящаяся вся, когда бежала ему навстречу.
И в этот миг тяжелый, плотный белый комок прочертил воздух сбоку, с силой ударил в это счастливое лицо. Она словно споткнулась об него, остановилась, ослепленная выронила портфель, закрыла лицо руками, Димка подбежал к ней, отвел ладони - вокруг левого глаза расплывалось багровое пятно. Он достал платок, вытер заплаканные глаза, потом смочил платок снегом, сложил его вчетверо, приложил к глазу. За это время еще несколько таких же "бронебойных" снежков шлепнулись в Димкину спину, но он не обращал внимания.
Только тогда, когда он отвел Нелю в безопасное место, Димка огляделся. На противоположной стороне улицы покатывалась со смеху стайка ребят во главе с Андреем - профессорским сынком.
Димка не торопясь перешел улицу, так же медленно подошел к Андрею. Тот безмятежно улыбался, перекатывая из ладони в ладонь здоровенный обледеневший снежок.
Трус! - сказал Димка, с ненавистью глядя в насмешливо прищуренные глаза.
- А ты баба! Пойди сопли ей вытри.
Вокруг опять захохотали.
- Трус! - повторил Димка громко, чтобы все слышали.
Глаза Андрея стали холодными.
- Я трус? - он с презрением смотрел на Димку. - А ну, посмотрим, кто из нас трус! Ну-ка загородите нас, ребята.
Он не торопясь стал снимать с себя новенькую кожаную куртку.
Димка сбросил на снег свое жиденькое пальтишко. Он остался в старом, потертом свитере, потому что вышел наспех, не переодеваясь, думал вернуться еще.
Андрей увидел этот свитер, просвечивающий во многих местах, и ухмыльнулся:
- За рвань твою не отвечаю, потом не жалуйся.
Вот этого ему не следовало говорить. Драться Димке вовсе не хотелось, да злости настоящей не было. А тут вдруг помутилось перед глазами. Он выбросил вперед левую руку, с ненавистью схватил ворот новенькой кокетливой рубашки, видневшейся из-под пиджака, и с такой силой рванул на Себя, что затрещала материя, полетели пуговицы. И в тот же миг - правой - он изо всей силы саданул в румяное, откормленное лицо. Они сцепились и покатились по снегу.
На следующий день домой к Димкиной матери пришла строгая женщина в каракулевой шубе. Она выложила на стол порванную рубаху и сказала, что если в течение двадцати четырех часов Дима не извинится и не принесет точно такую же рубаху, она подаст в суд за побои и повреждения, нанесенные ее сыну. Она так и сказала: "в течение двадцати четырех часов". И еще добавила, что хулиганов и разбойников следует воспитывать в трудовой колонии, и она отправит туда Димку, чего бы это ей не стоило.
Когда она ушла, мать долго плакала и все разглаживала на столе порванную рубаху. На Димку она даже не взглянула. И это было хуже всего. Он лежал на кровати, отвернувшись к стене, лицо у него было распухшее, под глазом красовался огромный синяк.
Мать отпросилась с работы, целый день бегала по магазинам, искала такую же рубаху, но не нашла, купила другую, похожую.
- Сам отнесешь! - сказала она и кинула рубаху Димке на голову.
- Не понесу, - сказал он, глядя в стенку.
- Понесешь, - зло сказала мать. - Понесешь и прощения попросишь. А не то в колонию упекут. Они ведь все могут. -
Пускай, - сказал Димка. - А прощения просить не буду, он сам виноват.
И тут что-то случилось с матерью Она кинулась к шкафу, достала отцовский ремень и принялась исступленно хлестать сына.
- Пойдешь! Пойдешь! Пойдешь! - истерически кричала она и хлестала его по спине, голове, по ногам…
Димка только вздрагивал, уткнувшись лицом в подушку, но не шевелился. "Пусть бьет, пусть убьет - не пойду!" - твердил он себе, стиснув зубы.
Неизвестно, чем бы все это кончилось, но в коридоре раздались какие-то голоса, потом в дверь постучали и вошел высокий военный со шпалами на петлицах, а вместе с ним маленькая девочка с голубыми глазами.
Вначале мать испугалась, решила, что Димку забирать пришли, она даже прикрыла его собой.
- Здравствуйте, - сказал военный. Опытным взглядом он сразу оценил обстановку и тут же добавил: - Мы вот с дочкой пришли сказать вам спасибо за то, что хорошего сына воспитали. Не дал он ее в обиду, вступился за нее, хоть и сам, говорят, пострадал…
Мать растерялась, не знала, куда девать ремень, стала усаживать гостя.
А Неля подошла к кровати, положила руку Димке на голову и позвала тихо:
- Дим, тебе больно?
И тут Димка не выдержал, заплакал. И мать заплакала. И Неля тоже.
- Ну-у… - сказал военный, - куда это я попал!
Он подошел к Димке, сел рядом.
- Ладно, женщинам простительно, но ты-то… Герой ведь, а плачешь!
- Без отца он… - словно извиняясь, сказала, всхлипывая, мать. - Как на финскую ушел, так больше мы его и не видели. Трудно нам. А тут вот такая история, позор-то какой! Я уж денег заняла, купила рубаху взамен порватой, так он нести не хочет…
- Давайте-ка я сам отнесу, - предложил Нелин отец.
- Что вы, неудобно как-то…
- Почему же? Как раз очень удобно. Так что давайте мне рубаху - нет, не эту, вы мне вон ту, рваную дайте, вот ее я и понесу… А ты, Дима, приходи к нам, мы тебе всегда рады будем…
А на следующий день, в воскресенье, к ним домой неожиданно пришел Андрей. Он извинился за свою мать, сказал, что чуть со стыда не сгорел, когда узнал, что она приходила к ним требовать новую рубаху. Сказал, что он сам во всем виноват, вел себя по-хамски, протянул Димке руку и сказал:
Вот тебе моя рука, если можешь, прости меня и давай дружить!
Димке совсем не хотелось дружить с ним, но он стоял перед Димкой с протянутой рукой, смотрел на него открыто и дружелюбно, на лбу у него была здоровенная шишка, заклеенная пластырем, под глазом красовался синяк, и Димка не устоял, тоже протянул свою руку.
С тех пор их часто можно было видеть втроем, и никто больше не осмеливался обижать Нолю - знали, что придется иметь дело сразу с двумя ее рыцарями. Их даже прозвали "три мушкетера", и Андрей очень гордился этим. Он принес Димке знаменитую книгу Дюма, потом ее прочитала Неля, и они решили, что это лучшая книга на свете. Потом Андрей принес "Двадцать лет спустя" и еще много интересных книг из своей библиотеки.
И вообще он оказался парень ничего.
4
В июне сорок первого Неле исполнялось тринадцать лет. За этот год она вытянулась, с лица ее сошла детская расплывчатость, но оно осталось таким же милым, только сделалось еще более красивым.
У Димки сердце замирало, когда он глядел в это лицо. У него появлялось такое чувство, как будто он летит с большой высоты, летит и парит в воздухе, как это во сне бывает. А она как будто ничего не замечала, смотрела на него своими ласковыми, доверчивыми глазами и улыбалась ясной, дружеской улыбкой.
День рождения дочери Андриановы решили отпраздновать в воскресенье на даче, куда они выезжали на целый месяц.
Они звали Димку с собой на все это время, но он отказался, хотя очень хотелось поехать, сказал, что матери будет трудно без него. А на день рождения обещал приехать, Целую неделю он места себе не находил от тоски, все бродил возле дома. Даже влез на перекладину, кувыркнулся несколько раз и посмотрел наверх, словно могло случиться чудо, откроется балконная дверь и Неля, как раньше, помашет ему оттуда рукой.
Он едва дождался воскресенья, вскочил чуть свет и увидел, что рядом, на стуле, висят отчищенные и отглаженные брюки, чистая выглаженная рубашка, новые носки и лежат пять рублей денег - мать все приготовила с вечера. И записку написала, чтоб не возвращался поздно, а если задержится, пусть там заночует и едет утром.
Он наспех поел, оделся и отправился к почте, возле нее всегда по утрам продавали цветы.
Потом он сел в трамвай, купил пригородный билет за девяносто копеек, устроился поудобнее у окна - ехать ему далеко, почти до шестнадцатой станции.
Ехал он чуть не целый час и все глядел в окно, ждал, когда появится море. Трамвай вышел за городскую черту, - визжа колесами, круто свернул в сторону пригородных лиманов, потом опять свернул и поехал вдоль дачных поселков. И тут Димка увидел море - оно ярко сверкало на солнце, словно разбили большое зеркало и тысячи маленьких осколков разбросали вокруг. А потом он увидел парусник - крошечный белый парус маячил где-то там, почти на горизонте, и от этого стало сладостно и тревожно на душе.
Потом он еще долго шел от трамвайной остановки мимо белых домиков и санаториев, пока не вышел на пригорок, где стоял большой четырехэтажный дом, обнесенный высокой металлической оградой, выкрашенной в зеленый цвет. Над железными воротами высилась пятиконечная звезда, а на ней были видны четыре больших буквы РККА.