Я задумался о похищении – все-таки преступление, как ни посмотри, но мысли мои постепенно приняли совсем иное направление, и к тому времени, когда кэб доставил меня домой, в моих мыслях уже строился план романа о похищении девушки – богатой наследницы. Ее должен был спасать молодой человек – студент-медик из Эдинбургского университета, регбист, боксер – короче, славный малый, которым мне нравилось воображать себя, но которым я, увы, не был. Он примчался выручать ее в мрачное аббатство, где ее содержали похитители, выдавая за сумасшедшую… Ну, как он там ее выручал, мы додумаем потом, а пока отметим в памяти, что раз у нас аббатство, надо бы применить привидение – призрак монаха или монашенки, это очень к месту и вдобавок создаст в нужных местах напряженную атмосферу.
– Прибыли, сэр, – гаркнул сверху кучер. Я вышел и по привычке полез в карман за мелочью, но он презрительно фыркнул сверху, щелкнул кнутом и укатил по пустынной ночной улице по направлению к Кавендиш-стрит, где то одним, то двумя свистками почти безнадежно пытался высвистать себе транспортное средство какой-то не то сильно запоздавший, не то слишком ранний – это как посмотреть – прохожий.
Дома я сразу прошел в кабинет, чтобы не потерять вдохновения и не позабыть найденных уже деталей нового романа. Взял лист бумаги и сначала набросал что-то вроде довольно бессвязного плана, потом тут же, задумавшись, нарисовал прелестную девушку с книжкой в руке, рядом рослого парня в шляпе набрекень, который с дурацким видом держал ее за другую ручку. Как-то незаметно вокруг них образовалась улица – фонарный столб, задок кэба справа, лошадиная морда слева, так что в конце концов я пририсовал полицейского, чтобы было кому предложить погруженным в любовь юнцам покинуть мостовую и дойти хотя бы до тротуара.
К утру я уже знал все о молодом человеке – увы, из университета его вышибли, как и меня, но всего лишь за пренебрежение учеными занятиями. И он стал младшим партнером в фирме, которой руководили злодеи. Те самые, что задумали завладеть наследством девушки. Ну, злодеями мы займемся попозже, а пока… Вспомнить, что ли, молодость да описать лихие нравы школяров Эдинбурга?
Я поискал стопку бумаги, проверил, сколько чернил в чернильнице, и взгляд мой упал на папку, где лежал мой неоконченный роман о молодоженах. Написанный в форме дневника, он не содержал в себе никаких сенсационных тайн, а просто повествовал о незатейливом семейном счастье. Счастье, которое не омрачали проблемы канализации и неправдоподобные красные алмазы. Я подержал папку в руке, чувствуя сожаление. Следовало бросить ее в огонь, но мне было лень растапливать камин. Отослать издателю – пусть найдет кого-нибудь, кто завершит сей труд, к которому я сейчас испытывал глубочайшее отвращение. А если не найдет – не велика потеря. Я колебался: камин или издатель? Распустил завязки папки, прикинул рукопись на руке – пожалуй, камин. На последней странице увидел солидное буровато-желтое пятно, удивился, потому что не помнил его, и посмотрел. Не веря глазам, пролистал несколько страниц от конца. Роман, оказывается, был закончен. Память, целую неделю отягощенная алкоголем, не сохранила подробностей, но, как выяснилось, в порыве отвращения я уже закончил роман, разом убив героев, да еще и уйму народу впридачу, устроив железнодорожную катастрофу. С самодовольным счастьем было покончено. Что интересно, у меня даже почерк не изменился. А еще говорят, что алкоголь влияет на крепость руки. Ладно, отправлю издателю. Пусть делает, что хочет.
Чтобы закончить рассказ о мисс Милвертон, добавлю, что тот, кого она выдавала за брата, был человеком вялым и нерешительным. Пока она платила ему за то, что он сопровождал ее в розысках всевозможных субъектов, которые могли охарактеризовать меня с дурной стороны, это его устраивало, но как только "сестра" исчезла, это повергло его в смятение. Несколько дней он ждал ее возвращения в отеле "Бертрам", а потом тихо исчез в неизвестном направлении, даже не подумав известить полицию. Когда через несколько лет мне понадобилось в одном из рассказов о Холмсе имя для шантажиста, я создал его из имен Чарльза и Огасты Милвертон.
А! Чтобы уж окончательно закрыть эту тему, добавлю, что мисс Милвертон неплохо прижилась в бюро Пинкертона и оказалась там на своем месте. По моим сведениям, лет пять назад она вышла замуж. Нет, не за мистера Паркера, как вы могли подумать. Теперь ее зовут миссис Питер Кейн.
Глава 11 Проблемы литературы
Характер полковника М. портился прямо на глазах, и я был склонен приписать это возрастным явлениям. Правда, ему только недавно перевалило за пятьдесят, это не возраст для мужчины, согласен, но жизнь, которую он вел, и излишества, которым предавался, действовали на него разрушающе. С тревогой медика я наблюдал за его здоровьем – перемены были тем нагляднее, что виделись мы с ним не очень часто. В начале 1894 года при одной встрече меня поразил его голос – полковник как будто взял в рот камешек, и этот камешек, перекатываясь между языком м небом, мешал ему отчетливо, как прежде, выговаривать звуки. Особенно пострадали окончания слов. Его лицо, раньше вполне благообразное, как-то неуловимо изменилось.
– Что смотрите, доктор? – злобно спросил он. – Думаете, не взять ли меня в пациенты?
– Избави меня Боже от такого пациента, – искренне ответил я. – Мы с вами и так слишком часто встречаемся. Но знаете, оставьте вы в покое вашего шарлатана с Харли-стрит, а пойдите к хорошему врачу. Хотите, порекомендую?
– Еще порекомендуйте мне спокойную сельскую жизнь и переделайте меня в сквайры, – ответил он. – И сказочку расскажите о целебном морском воздухе.
– А! Так вы только что от врача! – понял я.
– Дурацкая у вас профессия, доктор. Человек просит пилюль от головной боли, а вы устраиваете целый консилиум.
– Что, сильно голова болит?
– Ну… – неопределенно ответил он. – Терпимо. Только раньше рюмки бренди хватало, а теперь уж скоро бутылки хватать не будет. Морфий, что ли, попробовать?
Я встревожился. Вспомнилось, что при прошлой нашей встрече я почувствовал какой-то слабый запах, исходящий от полковника – знакомый, но почему-то неуместный. Опознать-то я его опознал, опиумный запашок легко узнаваем, но вот только сейчас до меня дошло, что прицепился этот запах к полковнику совсем неслучайно. Решение было спонтанным, но настоятельно необходимым. Я сказал, изображая нерешительность:
– Ну, не знал, что у вас проблемы. Хотел своими поделиться.
– Что там у вас?
– Ладно, это пустяки. Поговорим в следующий раз.
– Сейчас, – твердо сказал полковник.
– Видите ли, я хотел поговорить о своей отставке, – сказал я. – Не то, чтобы мне надоела наша с вами деятельность – поймите меня правильно, я вовсе не хочу создавать для нас обоих проблемы, – но мне стало как-то неинтересно. У меня в банке есть кругленькая сумма, и мне не надо в поте лица добывать свой хлеб. Я хочу заниматься тем, чем всегда хотел заниматься, и мне не хочется ни на что отвлекаться.
– Литература, – с отвращением произнес полковник. – Впрочем, говорят, вы делаете успехи. Только уж вы не забывайте, доктор, откуда черпали сюжеты. Помните наш провал с корнером на алмазах? Описали в книжке и компенсировали потери гонораром.
– Этот роман не только о корнере, – процедил я. – Он о любви. Я только что сдал издателю одну книгу и обязался в сжатые сроки написать продолжение. А тут вы со своими криминальными глупостями. Да и то, честно сказать, что-то у нас с вами последнее время плохо получается. Каких-то остолопов набираете. Это же было надо сапфир графини Бэдфорт в зоб гусю засунуть. Да когда – в канун рождества! Интересно, в какой помойке теперь этот зоб искать?
– Вы, однако, не растерялись и тиснули сапфир в рассказец о Холмсе. Только обозвали по-медицински. Голубой фурункул.
– Вы что, ссориться со мной хотите? – спросил я. – Мне что, надо начинать вас бояться? Вы придете как-нибудь вечерком под мои окна да пальнете в меня из вашей паровой пукалки? Так у меня на этот счет конвертик хранится в надежном месте. На случай непредвиденной смерти.
– Воображаю, что вы там понаписали! – фыркнул полковник. – Ладно уж, идите в отставку, доктор, только дела сдайте, не хочу я с вами ссориться. И насчет конвертика – ну, доктор, как не стыдно. Родственники, как-никак.
Поскольку родственные чувства у полковника были весьма своеобразные, конверт, о котором я ему ненароком приврал, я все-таки приготовил и припрятал понадежнее. Однако полковник оказался верен своему слову, и мы разошлись если не как друзья, то все же без взаимных обид и недоразумений. Первое время мне порой не хватало этого рода деятельности, и я иной раз, читая газеты, ловил себя на мысли, как можно было бы использовать то или иное событие.
Однако, к счастью, литературная моя карьера требовала все больше времени, ибо в этот период я работал плодотворно, как никогда. Роман о похищенной невесте пришелся издателю ко двору, и он даже не потребовал, чтобы я вставил туда Холмса.
– Любовная линия – один из важнейших компонентов романа! – вещал издатель. – Вы исправились, дорогой доктор, у вас тут даже две пары – очень, очень хорошо. И эти негодяи-коммерсанты – колоритно, весьма колоритно! И моряки – тоже неплохо. Антураж замечательный, дорогой доктор. А не подумать ли вам еще об одном романе, где бы действовал майор Клаттербек?
Я едва вырвался, обещав подумать обязательно. Думал же я в ту пору больше о монографии доктора Милвертона, которая как раз в те дни появилась в книжных магазинах и привлекла внимание читающей публики. Всякие динозавры, игуанодоны, птеродактили заполняли мое воображение. И я собрал на бумаге еще одну колоритную компанию, которую своею волей отправил в амазонскую сельву на поиски затерянного мира, где все эти милые зверушки сохранились живьем с допотопных времен. Вместо любовной линии в романе был опять любовный пунктир. Роман тем не менее издателю понравился.
– Да, – заметил он, – это хорошо. Это сильно. Вам, дорогой доктор, следует немедленно писать еще один роман с этими же героями.
– Куда ж мне их теперь посылать? – тупо спросил я. – Опять к динозаврам? Зачем?
– В Африку пошлите или в Индию.
– Там затерянных миров не откроешь, – ответил я. – Вы знаете, какая там плотность населения? Если бы там динозавры и были, их бы уже давно сожрали.
– Ну знаете, вашему профессору Челленджеру, чтобы сделать открытие, вовсе не обязательно из дому уезжать. Он и на чердаке собственного дома затерянный мир найдет. Вы думайте, доктор, думайте.
Я подумал, что бы такое профессор Челленджер мог найти, не покидая страны. Ночью мне приснился кошмар. Я брел запутанными пещерами, где добывали минерал с забавным названием "Голубой Джон" (я бывал там на экскурсии в бытность мою школьником), и на меня нападал пещерный медведь. Явь не принесла заметного облегчения. Медведь, правда, в спальню не ломился, но издатель взял за обыкновение каждое утро посылать телеграмму с вопросом: "Где второе путешествие Челленджера?".
Кошмар с медведем не мог меня выручить – что там Челленджеру медведь? Он его хуком в челюсть, и нокаут медведю полнейший – до десяти можно не считать. Анекдот на полстранички.
Вот если обыкновенного человека, да ночью, да в шахту… Ох, я негодяй, каюсь, но как еще написать рассказ про медведя? Я написал и отослал.
"Вы издеваетесь, доктор?" – гневно ответил издатель.
Я не издевался. Я действительно не знал, что писать. Просто конец света какой-то – ну не могу я придумывать сюжет по заказу. Конец света… Я попробовал выражение на вкус. Ну что же, устроим конец света. По крайней мере, тогда издатель не будет требовать продолжения. И из Англии никуда не надо уезжать. Где там я поселил профессора? Вот у него на квартире все и произойдет. Погодите, друг мой, мысленно пообещал я издателю, смерть ваша будет тиха и незаметна.
Я написал роман на едином дыхании. Картины опустошенного мира вставали передо мною в величественной тишине. Прекрасная Британия в сиянии чудесного летнего дня лежала бездыханным памятником самой себе.
Я отсылал главы издателю по мере написания – пусть подавится и заткнется. Он и впрямь несколько глав подряд помалкивал, но однажды вдруг прислал телеграмму, полную нелепых восторгов и неожиданный вопрос: "Где вы найдете дам для Мелоуна и лорда Рокстона? Как они будут возрождать человечество?".
Сейчас смешно в этом признаться, но тогда я впал в истерику. Как же, устроишь светопреставление с такими людьми. Все опошлят, решительно все! Я сел с бутылкой бренди у камина и в нескольких минут создал мисс Мегги Хантер, медицинскую сестру, которая в минуту опасности схватилась за кислородную подушку, и леди Оливию Бреннел, которая в пруду родового поместья испытывала на герметичность собственноручно сконструированную подводную лодку. Потом, заливаясь истерическими слезами, заставил их возрождать человечество с Мелоуном и Рокстоном. Мегги Хантер подошла к делу со всей серьезностью, как и подобает квалифицированной медсестре, зато леди Оливия проявила незаурядные задатки естественнонаучного мышления – отправилась собирать евгенический материал у представителей профессорской элиты. Мне пришлось прекратить мысленный эксперимент, когда леди Оливия начала избивать миссис Челленджер зонтиком.
"Нет, – сказал я себе, – только не это. Три Евы – это для возрождения человечества слишком много. Мы пойдем другом путем".
И я отменил конец света. Человечество проснулось от невероятно глубокого сна и с недоумением огляделось.
– Очень хорошо, – сказал издатель, – оптимизм! Вера в грядущее! Да, великолепно. Но где у вас любовная линия?
Глава 12 Матильда Бриггс
Я навсегда, вероятно, запомнил день, который начался для меня с каблограммы из Пирея. "Необходимо ваше присутствие Матильде Бриггс тчк здесь дьявольски опасно Джонс".
Я уже знал к тому времени, что "Матильда Бриггс" – это не имя женщины, а название судна суматранской линии. Мэри села на него в Александрии, после непродолжительной остановки в Египте. Мой сын, как доносила миссис Джонс, был прирожденным путешественником. Во всяком случае, Мэри полагала, что частые переезды не вредят его здоровью.
Но что такое могло произойти на судне, что показалось дьявольски опасным Джонсу?
Выяснить это, находясь в Лондоне, не представлялось возможным, и я отправился в бюро Кука разузнать маршрут, каким мог попасть на "Матильду Бриггс" самым быстрым способом.
Несколько часов спустя я был уже в поезде, направляющемся на континент. Я почти не терял времени в дороге, лишь небольшая заминка при пересечении канала и короткая пересадка на марсельский поезд в Париже немного задерживали меня. Что бы там ни говорили наши соотечественники о французских дорогах, поезда на них все же стараются придерживаться расписания, и в Марселе даже пришлось ждать около часа в порту, пока начнется посадка на пароход, следующий в Неаполь. В дороге я очень устал, а тут приходилось ожидать на жаре, грузчики таскали туда-сюда чемоданы и ящики, так что я был вынужден то и дело перемещаться с их пути и никак не мог дождаться момента, когда наконец займу свою каюту и смогу прилечь.
Хотя у Кука меня заверили, что каюта будет одноместной, я получил неприятный сюрприз. Когда я вошел, на нижней полке уже спал какой-то субъект, а помощник капитана, к которому я обратился за разъяснениями, заверил меня на ужасающем английском, что у меня есть выбор: или ехать в каюте на двоих, или вообще не ехать. Делать было нечего, я смирился.
Несмотря на все это, сон мой был настолько приятен, что не хотелось просыпаться. Давно мне уже не доводилось видеть в сновидениях Холмса, а тут мне приснилось, что я подремываю в кресле у камина, и мой друг сидит рядом, курит свою трубку и читает газеты. Я открыл глаза, увидел в ярде от себя газетный лист, закрывающий моего нежданного спутника, и ощутил легкий приступ раздражения: неизвестный месье или синьор мог бы хотя бы поинтересоваться, так ли уж мне нравится запах дыма. Впрочем, умиротворение и безмятежность, в которых я пребывал, просыпаясь, не позволили мне впасть в несправедливое негодование: табак был хорош и напоминал одну из тех смесей, которые мы с Холмсом раскуривали в свое время на Бейкер-стрит.
Я посмотрел на газету. Она была французской.
– Бонжур, мсье, – сказал я, решив попробовать наладить с соседом хорошие отношения.
Газетный лист зашелестел, складываясь.
– А, Ватсон, уже проснулись? – услышал я знакомый голос и, кажется, на несколько секунд потерял сознание. Когда мир вновь обрел четкость, Холмс посматривал на меня озабоченно и несколько смущенно.
– Я жив, Ватсон, – сказал он. – Я не призрак.
Я смотрел на него, все еще не веря глазам.
– Бог мой, какое счастье! Какое счастье, – пролепетал я.
Никогда не подозревал, что воскрешение Холмса вызовет в моей душе такой телячий восторг, но так оно и было: я, опытный врач, военный хирург, известный литератор, семейный человек, в конце концов (как бы там у нас с Мэри ни складывалось), держался за руку друга как маленький ребенок, боящийся, что его оставят одного в темной комнате, бормотал какие-то глупости и испытывал огромное облегчение. Да-да, облегчение, ибо где-то в глубине души уже бродила мыслишка: Холмс рядом, он разберется, что там за дьявольщина творится на "Матильде Бриггс".
Холмс чуть растерянно – его смущала моя радость – рассказал мне более полную версию происшествия у Рейхенбахского водопада, эту историю я уже пересказывал, и сейчас повторять не намерен. Разница с опубликованной версией состояла в том, что воскреснуть он решил, когда ступил на землю с судна, пришедшего из Леванта, и увидел на марсельском причале отягощенного думами доктора Ватсона.
– Зная вас как человека не то чтобы тяжелого на подъем, но предпочитающего домашний комфорт, я предположил, что без важной причины вы в дальний путь не двинетесь. Вот я подумал, что вам понадобится помощь друга. Что стряслось, Ватсон? Надеюсь, с миссис Ватсон все в порядке?
Я понял, что кто-то, вероятно, его брат, уже ознакомил Холмса с неладами в моей семейной жизни и с тем, что теперь мы живем раздельно. Все же до конца посвящать его в мои обстоятельства я не стал и коротко описал роль четы Джонс в странствованиях моей Мэри. После этого я показал телеграмму.
– Да, – проговорил Холмс задумчиво. – Понять из телеграммы решительно нечего. Я довольно внимательно просмотрел все газеты, которые смог достать в марсельском порту, и никакого упоминания о "Матильде Бриггс" не заметил. Что ж, подождем до Неаполя.
В Неаполе ожидать прибытия судна пришлось еще сутки, в течение которых я молча сходил с ума в гостинице, а Холмс совершенствовал свой и без того недурной итальянский, бродя по улицам. Кажется, он понимал, что сейчас из меня никудышный собеседник. Наконец шустрый мальчишка известил меня, что "Матильда Бриггс" подходит к причалу, одновременно появился Холмс, мы захватили свой легковесный багаж и перешли на судно, куда заранее уже были куплены билеты.