Инспектор неторопливо задавал мальчику вопросы о занятиях, о характере наставника, о том, какие предметы он преподавал хорошо, а какие, казалось, вызывали у него скуку. Он спрашивал про дисциплину на занятиях, про то, как Джером относился к своим обязанностям, ругал ли он за нерадивость. Уэйбурн начинал выходить из себя, теряя терпение. Было видно, что он слушает вопросы Питта с нескрываемым презрением, словно тот тратит время на бесполезные глупости, уклоняясь от реальных проблем ради бесконечного обилия ничего не значащих пустяков. Однако ответы Годфри становились все более уверенными.
Постепенно у Питта стал складываться образ, полностью соответствующий тому человеку, которого он себе представлял, однако это не приносило никакого утешения. Не было никакой новой ниточки, за которую можно было бы ухватиться, никакого нового ракурса, чтобы по-иному взглянуть на уже известные детали. Джером был хорошим преподавателем, очень ответственным и практически начисто лишенным чувства юмора. Все его редкие шутки были слишком сухими, слишком сдержанными благодаря долгим годам строжайшего контроля над самим собой, чтобы их мог понять тринадцатилетний подросток, родившийся и выросший в достатке. То, что Джерому казалось недостижимыми вершинами, Годфри воспринимал как нечто само собой разумеющееся, по праву принадлежащее ему в той жизни, к которой его готовили. В своих неравных отношениях с наставником он не видел ничего противоестественного. Они принадлежали к различным общественным слоям, и так должно было оставаться и впредь. Мальчику и в голову не приходило, что Джером может на него за что-то обижаться. Джером был лишь учителем; это далеко не то же самое, что обладать талантом вождя, мудростью, необходимой для самостоятельного принятия решений, внутренней готовностью принимать на себя долг - или одиночество, тяжкую ношу ответственности.
Горькая ирония судьбы заключалась в том, что ожесточенность Джерома, вероятно, была отчасти порождена тем внутренним голосом в его подсознании, который постоянно напоминал ему о пропасти между ним и его учениками, обусловленной не только рождением, но и узостью его мировоззрения, заставляющей его слишком остро сознавать свое положение, вследствие чего он никогда не мог стать лидером. Человек благородного происхождения живет, не ведая смущения. Его положение надежное, и он не обращает внимания на мелочные обиды, он уверен в своем финансовом благополучии и не считает каждый шиллинг.
Все это промелькнуло в голове у Питта, пока он наблюдал за серьезным и даже самодовольным лицом мальчишки. Теперь Годфри чувствовал себя совершенно непринужденно - этот полицейский был совершенно бестолковым, и его можно было не бояться. Пришло время перейти к главному.
- Выказывал ли мистер Джером ярко выраженное предпочтение по отношению к вашему брату? - небрежным тоном спросил Питт.
- Нет, сэр, - ответил Годфри. И тут же у него на лице отобразилось смятение, поскольку он наконец понял то, что уже смутно доходило до него сквозь пелену горя - намеки на нечто непонятное, но омерзительно постыдное, нечто такое, что еще никак не могло отчетливо сформироваться у него в сознании, хотя он помимо воли и пытался себе это представить. - Ну, сэр, не то чтобы я обращал на это внимание тогда. Мистер Джером был очень… можно сказать… в общем, он проводил много времени и с Титусом Суинфордом, когда тот занимался вместе с нами. А это случалось достаточно часто. Наставник Титуса не очень-то силен в латыни, а мистер Джером знает ее очень хорошо. И к тому же он знает древнегреческий. А еще мистер Холлинс - наставник Титуса - часто болеет простудой. Мы прозвали его "Насморком". - Годфри весьма правдоподобно изобразил хлюпанье носом.
Уэйбурн скривил лицо, недовольный тем, что такому человеку, как полицейский инспектор, занимающему значительно более низкое общественное положение, раскрывают подробности легкомысленных детских проказ.
- А с Титусом мистер Джером также вел себя излишне фамильярно? - спросил Питт, не обращая внимания на Уэйбурна.
Лицо Годфри сжалось.
- Да, сэр. Титус рассказывал мне об этом.
- Вот как? И когда же он вам это сказал?
Мальчик не мигая выдержал его взгляд.
- Вчера вечером, сэр. Я сказал ему, что полиция арестовала мистера Джерома, потому что он сделал с Артуром нечто ужасное. Я пересказал ему то, что говорил вам, о том, как со мной вел себя мистер Джером. И Титус сказал, что и с ним он тоже вел себя так же.
Питт не испытал ни капли удивления - одно лишь серое чувство неизбежности. В конце концов, слабость Джерома проявила себя. Инспектору с самого начала казалось маловероятным, что речь шла о глубоко запрятанной страсти, выплеснувшейся на поверхность без предупреждения. Нет, возможно, уступил ей Джером, поддавшись сиюминутному порыву, но как только он сам признал ее, позволил ей высвободиться в действии, она уже стала неуправляемой. И дальше был лишь вопрос времени, когда какой-нибудь взрослый распознает в ней то, чем она была.
Какая трагическая случайность, что все так быстро переросло в насилие - в убийство. Если хотя бы один из подростков пожаловался своим родителям, главной трагедии удалось бы избежать - Артуру, самому Джерому, его жене.
- Благодарю вас. - Вздохнув, Питт перевел взгляд на Уэйбурна. - Я был бы очень признателен вам, сэр, если бы вы дали мне адрес мистера Суинфорда, чтобы я смог услышать показания самого Титуса. Вы должны понимать, что недостаточно просто пересказать слова свидетеля, кто бы это ни сделал.
Уэйбурн шумно вдохнул, собираясь спорить, но затем вынужден был признать, что это будет бесполезно.
- Если вы настаиваете, - проворчал он.
Титус Суинфорд оказался жизнерадостным мальчуганом чуть постарше Годфри. Он был шире в плечах, веснушчатое лицо не отличалось красотой, но его природная непринужденность сразу же расположила Питта к нему. Встретиться с младшей сестрой Титуса Фанни инспектору не разрешили. А поскольку он не смог бы привести никаких доводов, чтобы оправдать настойчивость, он встретился только с одним мальчиком, в присутствии его отца.
Мортимер Суинфорд сохранял абсолютное спокойствие. Если бы Питт не был достаточно хорошо знаком с правилами света, он, возможно, принял бы любезность за дружелюбие.
- Разумеется, - богатым, звучным голосом согласился он.
Его руки музыканта покоились на спинке обитого гобеленом кресла. Портной, скроивший пиджак, так мастерски знал свое дело, что почти полностью скрыл округлившееся брюшко, распирающее жилет, и раздавшуюся вширь талию. К подобной тщеславности Питт мог относиться только с сочувствием, даже с восхищением. Самому ему не нужно было прятать подобные физические изъяны, но он дорого бы дал, чтобы обладать хотя бы толикой того лоска, той непринужденности, с которой держался Суинфорд, наблюдая за ним.
- Не сомневаюсь, вы ограничитесь лишь тем, что абсолютно необходимо, - продолжал отец Титуса. - Но вы должны собрать достаточно доказательств для суда - и мы это прекрасно понимаем. Титус… - Он сделал сыну выразительный жест рукой. - Титус, правдиво отвечай на все вопросы инспектора Питта. Ничего не скрывай. Сейчас не время для лживой скромности или неуместного чувства преданности. Сплетников никто не любит, но бывает, что человек становится свидетелем преступления, которое не должно остаться безнаказанным. И в таком случае его долг - сказать правду, без страха и без прикрас. Не так ли, инспектор?
- Совершенно верно, - подтвердил Питт с меньшим воодушевлением, чем должен был бы испытывать.
Заявление мистера Суинфорда было прекрасным. Но почему оно прозвучало неискренним - только ли вследствие его апломба, вследствие того, что он полностью владел ситуацией? Суинфорд не производил впечатление человека, который кого-либо боялся или испытывал к кому-либо расположение. И действительно, состояние и родословная обеспечивали ему такое положение, при котором он мог, проявляя лишь чуточку рассудительности, избегать необходимости ублажать окружающих. Ему достаточно было лишь соблюдать общепринятые правила своего общественного слоя, и тогда ничто не могло нарушить его уютную жизнь.
Титус ждал.
- Вы изредка занимались с мистером Джеромом? - поспешил начать Питт, почувствовав, что пауза затянулась.
- Да, сэр, - подтвердил мальчик. - И я, и Фанни. Фанни здорово смыслит в латыни, хотя я и не понимаю, какой ей от нее толк.
- А вам самому какой толк от латыни? - поинтересовался Питт.
Лицо Титуса растянулось в широкой улыбке.
- Я вижу, вы какой-то странный, правда? Конечно, абсолютно никакого! Однако нам не разрешается признаваться в этом вслух. Латынь считается ужасно хорошим предметом - по крайней мере, так говорит мистер Джером. На мой взгляд, только поэтому он согласился заниматься с Фанни, потому что в латыни она сильнее нас всех. Нормального человека от латыни ведь тошнит, правда? Я хочу сказать, девчонки учатся лучше, особенно по таким предметам, как латынь. Мистер Джером говорит, что латынь ужасно логичный язык, а у девчонок ведь нет никакой логики.
- Абсолютно никакой, - согласился Питт, с трудом сохраняя серьезное лицо. - Я так понял, у мистера Джерома не было особого желания заниматься с Фанни?
- Ни малейшего. Он предпочитает мальчиков. - Внезапно Титус помрачнел, и его веснушчатое лицо залилось краской. - Вы здесь как раз из-за этого, да? Из-за того, что случилось с Артуром, и из-за того, что мистер Джером постоянно нас трогал?
Отпираться не было смысла; судя по всему, Суинфорд уже откровенно поговорил с сыном.
- Да. Мистер Джером вас трогал?
Титус скорчил гримасу, выражая смену чувств.
- Да. - Он пожал плечами. - Но я никогда не придавал этому значения. Годфри мне объяснил, в чем дело. Если бы я знал, сэр, что все закончится смертью бедного Артура, я бы рассказал об этом раньше. - На его лицо набежала тень, серо-зеленые глаза вспыхнули чувством вины.
Питт ощутил прилив сочувствия. Мальчик уже был достаточно сообразительным и понял, что его молчание привело к трагедии.
- Конечно. - Инспектор непроизвольно накрыл ладонью руку Титуса. - Естественно, рассказали бы, - но вы не могли ни о чем догадываться. Нормальный человек до конца отказывается верить в подобные гадости. Нельзя обвинять всех и каждого на основании одних только голых подозрений. В случае ошибки вы бы поступили по отношению к мистеру Джерому крайне несправедливо.
- Но все вышло так, что Артур погиб. - Успокоить Титуса было не так-то просто. - Если бы я рассказал обо всем раньше, возможно, я бы его спас.
Питт был вынужден заговорить более откровенно, рискуя нанести глубокую рану.
- А вы понимали, что это нехорошо? - спросил он, выпуская руку мальчика и снова садясь в кресло.
- Нет, сэр! - Титус залился краской, кровь снова прихлынула к его лицу. - Если честно, сэр, я до сих пор не совсем это понимаю. Я даже не могу сказать, хочется ли мне понять - все это очень грязно.
- Грязно. - В глазах этого ребенка, не знающего и малой толики той гнусности, с которой постоянно приходилось сталкиваться инспектору, он сам выглядел испачканным - замаранным своим опытом. - Да, грязно, - повторил Питт. - Мне бы очень не хотелось с этим связываться.
- Да, сэр. Но вы… вы полагаете, что, если бы я догадался раньше, я мог бы спасти Артура?
Питт замялся. Титус не заслужил, чтобы ему лгали.
- Возможно - но, вероятно, все равно не смогли бы. Скорее всего, вам просто никто бы не поверил. Не забывайте, Артур мог сказать сам - если бы захотел!
На лице Титуса отобразилось недоумение.
- А почему он ничего не говорил, сэр? Он ничего не понимал? Но это же невозможно!
- Да, невозможно, ведь так? - согласился Питт. - Мне бы самому хотелось знать ответ на этот вопрос.
- Вне всякого сомнения, он просто испугался. - Суинфорд впервые нарушил молчание после того, как Питт начал расспрашивать его сына. - Бедный мальчик мучился сознанием своей вины - ему было стыдно признаться отцу. Смею предположить, этот жалкий подонок его запугал. А вы как думаете, инспектор? Остается лишь поблагодарить Бога за то, что теперь всему этому положен конец. И мерзавец больше никому не сможет сделать плохо.
Это заявление далеко не полностью соответствовало правде, однако Питт не стал спорить. Он мог только гадать, что принесет судебное разбирательство. Не было никакого смысла заранее пугать этих людей, никакого смысла говорить им, какие горестные и нелицеприятные вещи будут обнажены на процессе. Уж Титусу по крайней мере точно незачем было это знать.
- Благодарю вас. - Инспектор встал, смущенно сознавая, что пиджак, на полах которого он сидел, стал мятым. - Большое вам спасибо, Титус. Большое вам спасибо, мистер Суинфорд. Полагаю, до начала судебного процесса нам больше не придется вас беспокоить.
Суинфорд было шумно вздохнул, однако понимая, что в настоящий момент тратить энергию на споры бесполезно. Он кивнул, выражая свое согласие, и позвонил лакею, чтобы тот проводил Питта до прихожей.
Но тут внезапно дверь распахнулась, вбежала девочка лет четырнадцати и, увидев инспектора, на мгновение смущенно застыла на месте. Но тут же она пришла в себя, расправила плечи и устремила на Питта спокойный взгляд своих серых глаз - довольно прохладный, словно это он, а не она сама, допустил бестактность.
- Прошу прощения, папа, - сказала девочка, поведя плечами под кружевами передника, - я не знала, что у вас посетитель. - Она с первого взгляда оценила инспектора и определила, что он не "гость". Мужчины, принадлежащие к тому же социальному кругу, что и ее отец, носили вместо шерстяных шарфов шелковые кашне и оставляли их тому, кто открывал им дверь, вместе со шляпой и тростью.
- Привет, Фанни, - улыбнувшись, ответил Суинфорд. - Ты пришла, чтобы посмотреть на полицейского?
- Разумеется, нет! - Вскинув подбородок, девочка снова перевела взгляд на Питта, теперь уже осматривая его с ног до головы. - Я пришла сказать, что пришел дядя Эсмонд, а он мне обещал, что, когда я стану достаточно взрослой, чтобы "выходить в свет", он подарит мне на семнадцатилетие жемчужное ожерелье, которое я надену, когда меня будут представлять ко двору. Как вы думаете, там будет присутствовать сама королева или только один принц Уэльский? Как, по-вашему, королева к тому времени еще будет жива? Она ведь уже ужасно старенькая!
- Понятия не имею, - подняв брови, ответил Суинфорд, весело бросив взгляд на Питта. - Наверное, тебе лучше начать с принца Уэльского, а затем уже двигаться дальше - конечно, при условии, что королева к тому времени еще будет жива, ты не находишь?
- Ты надо мной смеешься, - предостерегающим тоном промолвила Фанни. - Дядя Эсмонд не далее как на прошлой неделе ужинал с принцем Уэльским - он только что сам это сказал!
- В таком случае я не сомневаюсь, что это правда.
- Конечно, правда! - В дверях за спиной у девочки появился Эсмонд Вандерли. - Я бы ни за что не посмел солгать такому проницательному и такому несведущему в светских делах человеку, как Фанни. Дорогая моя девочка, - он положил руку на плечо Фанни. - Тебе действительно пора уже избавляться от излишней прямолинейности, а то это закончится большим скандалом. Ни при каких обстоятельствах не показывай людям то, что ты раскрыла их ложь! Это основополагающее правило. Люди благородного происхождения никогда не лгут - они иногда путаются в своих воспоминаниях, и одни лишь невоспитанные и грубые особы высказываются по этому поводу вслух. Не так ли, Мортимер?
- Дорогой мой друг, вы у нас признанный знаток светских нравов - ну как я могу с вами спорить? Если хочешь добиться успеха в жизни, Фанни, слушай брата своей матери Эсмонда.
Возможно, его слова и прозвучали несколько колко, но, заглянув ему в лицо, Питт увидел одну только благожелательность. Он также с некоторым интересом отметил, что Суинфорды, Вандерли и Уэйбурны приходились друг другу родственниками.
Эсмонд Вандерли посмотрел поверх головы девочки на Питта.
- Здравствуйте, инспектор, - сказал он, переходя на серьезный тон. - Вы по-прежнему занимаетесь этим печальным делом, связанным с молодым Артуром?
- Да, сэр. К сожалению, нам предстоит еще очень многое выяснить.
- Вот как? - На лице Вандерли изобразилось легкое удивление. - И что же, например?
Суинфорд едва заметно повел рукой.
- Титус, ты можешь идти. Фанни, если у тебя остались какие-то проблемы с латынью, садись-ка лучше за занятия.
- Да, сэр.
Извинившись перед Вандерли, мальчик в замешательстве оглянулся на Питта, сознавая, что этот вопрос в пособиях по этикету не прописан. Как ему быть, отнестись к полицейскому инспектору как к простому торговцу и уйти, подобно джентльмену? Решив так и поступить, Титус взял сестру за руку, к огромному ее недовольству, поскольку девочку разбирало любопытство, и вывел ее из комнаты.
Как только за детьми закрылась дверь, Вандерли повторил свой вопрос.
- Ну, мы понятия не имеем, где произошло преступление, - начал Питт в надежде на то, что эти двое, близко знакомые с семейством Уэйбурнов, смогут что-нибудь подсказать. Его осенила новая мысль. - А нет ли у Уэйбурнов другого жилья, которым можно было бы воспользоваться? Например, загородного дома? А может быть, сэр Энсти и леди Уэйбурн куда-нибудь уезжали, оставляя детей с Джеромом?
Нахмурившись, Вандерли задумался. Его лицо стало серьезным.
- Кажется, я припоминаю, что весной они всей семьей выехали в деревню… Разумеется, у них есть загородный дом. А затем Энсти и Бенита на какое-то время вернулись в Лондон, оставив мальчишек там. Должно быть, с ними находился Джером - естественно, он отправился в деревню вместе с семьей. Нельзя забывать об образовании детей. Знаете, бедный Артур был очень одаренным мальчиком. Даже подумывал о том, чтобы поступить в Оксфорд. Не могу представить себе, зачем - он мог бы всю жизнь не работать. Больше всего ему нравились классические дисциплины. Кажется, он собирался выучить и древнегреческий. Джером был хорошим педагогом, тут ничего не скажешь. Чертовски жалко, что он оказался гомосексуалистом, чертовски жалко. - Он произнес это со вздохом, устремив взор вдаль. На его лице была печаль, но без злости или резкого презрения, что можно было бы ожидать.
- Хуже того, - покачал головой Суинфорд. Его широкий рот округлился, словно воздух в комнате наполнился горечью. - Это еще не все. Энсти сказал, он был заражен болезнью и передал ее Артуру… Бедный мальчик!
- Болезнью? - побледнел Вандерли. - О господи! Это ужасно! Насколько я понимаю, никаких сомнений быть не может?
- Сифилисом, - уточнил Суинфорд.
Отступив назад, Вандерли опустился в большое кресло и зажал кистями глаза, словно стараясь скрыть свое потрясение и в то же время отгородиться от непрошеных образов, возникших у него в сознании.
- Как все это гнусно, черт побери! Какая… какая отвратительная мерзость! - Помолчав, Вандерли рывком вскинул голову и пристально посмотрел на Питта. Глаза у него были такие же серые, как и у Фанни. - И что вы намерены предпринять по этому поводу? - Он замялся, лихорадочно подбирая нужные слова. - Боже милосердный, если все это правда, зараза могла расползтись куда угодно - поразить любого!