Комната была богато украшена, с кружевными покрывалами и алыми и пурпурными подушечками, с газовых рожков свисали стеклянные подвески. На мраморном столике рядом с огромной кроватью стояла бронзовая статуэтка, изображающая обнаженного мужчину. Плюшевые шторы были задернуты, воздух был спертым и приторным, словно запах человеческих тел попытались прикрыть сильным ароматом духов.
Тошнота, накатившая на Питта, продолжалась всего одно мгновение, после чего ее сменила удушающая жалость. Сам Альби Фробишер оказался еще более миниатюрным, чем был Артур Уэйбурн, - возможно, такого же роста, хотя сказать это было трудно, поскольку Питт никогда не видел Артура живым, но гораздо более щуплый. Тело Альби было по-девичьи худое, кожа белая, лицо лишено растительности. Вероятно, он рос, перебиваясь теми крохами съестного, что ему удавалось выпросить или украсть, до тех пор пока не стал достаточно взрослым, чтобы продавать свое тело. Несомненно, к этому времени хроническое недоедание уже оказало необратимое действие. Альби Фробишеру суждено было до конца своих дней оставаться маленьким. Возможно, в старости он станет дряблым, - хотя вероятность дожить до старости была для него ничтожной, - но он никогда не будет полным, круглым. И, вероятно, в своем ремесле он больше ценился с этой хрупкой, почти детской внешностью. В нем была какая-то иллюзия невинности - по крайней мере в физическом плане, - но его лицо при ближайшем рассмотрении показалось Питту таким же изнуренным, огрубевшим, как и лица тех женщин, что зарабатывали на жизнь, торгуя собой на улице. В этом мире Альби Фробишер уже ничему не удивлялся, и он мог надеяться только на то, что еще какое-то время будет влачить свое жалкое существование.
- Садись, - сказал Питт, закрывая за собой дверь. Он устроился в неуютном плюшевом кресле, словно хозяин комнаты, однако Альби вызывал его беспокойство.
Альби повиновался, не отрывая взгляда от лица инспектора.
- Что вам нужно? - спросил он.
Его голос оказался на удивление приятным, более мягким и поставленным, чем можно было предположить по окружающей его обстановке. Вероятно, среди его клиентов были представители высших классов, и он нахватался у них умения красиво говорить. Мысль эта была неприятной, однако она все ставила на свои места. У обитателей Блюгейт-филдс не было денег на подобные утехи. Неужели Джером, сам не ведая того, обучал и этого подростка? А если и не Джером, то подобные ему мужчины, чьи вкусы можно удовлетворить только в уединении комнат, с людьми, к которым они не испытывают никаких других чувств, не обнажают никакие другие стороны своей жизни.
- Что вам нужно? - повторил Альби.
Его старушечьи глаза выглядели бесконечно усталыми на безбородом лице. Осознав, о чем он подумал, Питт вздрогнул от отвращения. Выпрямившись в кресле, он откинулся назад, делая вид, будто чувствует себя вполне уютно, хотя на самом деле ему было жутко неудобно. Инспектор чувствовал, что лицо у него горит огнем, но, хотелось надеяться, в полумраке Альби этого не увидит.
- Я хочу расспросить тебя об одном из твоих клиентов, - сказал Питт. - Вчера ты рассказывал о нем сержанту Гилливрею. Я хочу, чтобы сейчас ты повторил все мне. От этого может зависеть человеческая жизнь - мы должны быть абсолютно уверены.
На лице Альби отобразилось недоумение.
- Я дал сержанту Гилливрею показания. Он их записал.
- Знаю. Но ты все равно будешь нам нужен. Не усложняй себе жизнь - просто оставайся здесь.
Парень вздохнул.
- Ну хорошо. Да и какая разница - куда мне отсюда уходить? Клиентов я принимаю здесь. Я не смогу позволить себе обустраиваться на новом месте.
- Точно, - подтвердил Питт. - Если бы я опасался, что ты сбежишь, я бы арестовал тебя прямо сейчас. - Подойдя к двери, он ее открыл.
- Вы же этого не хотите, - с бледной улыбкой произнес Альби. - У меня слишком много других клиентов, которым мой арест придется не по душе. Мало ли чего я могу сказать - если меня станут допрашивать чересчур усердно? И вы тоже не совсем свободны в своих действиях, мистер Питт. Я нужен самым разным людям - и среди них есть те, кто гораздо могущественнее нас с вами.
Инспектор не обиделся на него за это мгновение собственной значимости.
- Знаю, - тихим голосом подтвердил он. - Но я не стал бы напоминать им об этом. Ведь ты не хочешь на свою голову серьезных неприятностей.
Выйдя из комнаты, Томас закрыл за собой дверь, оставив Альби сидеть на кровати, обхватив себя руками за плечи и уставившись на пламя газового рожка.
Когда Питт вернулся в полицейский участок, там его уже ждал доктор Катлер. Лицо полицейского врача было озадаченным. Сняв шляпу и бросив ее на вешалку, инспектор закрыл дверь кабинета. Шляпа пролетела мимо крючка и упала на пол. Развязав шарф, Питт также отправил его на вешалку. Шарф повис на крючке дохлой змеей.
- В чем дело? - спросил он, расстегивая пальто.
- Этот ваш человек, - сказал Катлер, почесывая щеку, - Джером, тот самый, который предположительно убил парня, чье тело было обнаружено в канализации Блюгейт-филдс…
- Что с ним?
- Он заразил мальчишку сифилисом?
- Да, а что?
- Знаете, он этого не делал. У него нет сифилиса. Он чист, как белый лист. Я провел все известные мне тесты - дважды. Знаю, определить эту болезнь трудно. Но тот, от кого подхватил ее мальчишка, был заразен в течение последних нескольких недель, а то и месяцев, а этот человек так же чист, как и я сам! Я готов подтвердить это под присягой в суде - и я должен буду это сделать. Об этом меня попросит защита - а если не попросит, я скажу сам, черт побери!
Сев, Питт стряхнул с плеч пальто, оставив его висеть на спинке кресла.
- Ошибка исключена?
- Говорю вам - я провел все тесты дважды, и мой помощник перепроверил все результаты. У этого человека нет ни сифилиса, ни какого-либо другого венерического заболевания. Я провел все существующие тесты.
Питт молча смотрел на врача. У него было сильное, но не властное лицо. Вокруг губ и глаз лежали веселые морщинки. Инспектор пожалел о том, что у него не было времени познакомиться с врачом получше.
- Вы уже сообщили Этельстану?
- Нет. - На этот раз несомненная улыбка. - Если хотите, сообщу. Но я подумал, что вам, вероятно, захочется сделать это самому.
Встав, Питт протянул руку за письменным заключением. Его пальто соскользнуло на пол бесформенной грудой, но он этого не заметил.
- Да, - сказал инспектор, сам не зная, почему. - Да, я скажу ему сам. Спасибо.
Он направился к двери. Врач удалился заниматься своими делами.
Этельстан сидел наверху у себя в сверкающем и начищенном до блеска кабинете, откинувшись на спинку кресла и разглядывая потолок. Он пригласил Питта войти.
- Итак? - В голосе суперинтенданта прозвучало нескрываемое удовлетворение. - Отличную работу проделал молодой Гилливрей, отыскав этого педераста, а? Следите за ним - он далеко пойдет. Я нисколько не удивлюсь, если через год-два мне придется подписывать приказ о его повышении. Он наступает вам на пятки, Питт!
- Возможно, - не разделяя его веселья, ответил инспектор. - Полицейский врач только что принес мне результаты медицинского осмотра Джерома.
- Полицейский врач? - нахмурился Этельстан. - Зачем он осматривал Джерома? Тот ведь ничем не болен, да?
- Да, сэр, он совершенно здоров - все в полном порядке, если не считать небольших проблем с пищеварением. - Питт почувствовал, как у него в груди нарастает удовлетворение. Он посмотрел Этельстану прямо в глаза. - Джером абсолютно здоров, - повторил он.
- Черт побери, инспектор! - Этельстан резко подался вперед. - Кому какое дело, страдает ли он расстройством желудка? Это извращенец, который заразил страшной болезнью, а затем убил порядочного юношу! Мне наплевать, пусть он хоть корчится от боли!
- Нет, сэр, Джером полностью здоров, - еще раз повторил Питт. - Врач провел все известные тесты, после чего проделал это еще раз, чтобы быть абсолютно уверенным.
- Питт, вы отнимаете у меня время! Пусть только Джером останется жив до того, как его осудят и повесят, а в остальном состояние его здоровья меня нисколько не интересует. Отправляйтесь заниматься своей работой!
Питт слегка подался вперед, с огромным трудом удерживая на лице улыбку.
- Сэр, - раздельно произнес он, - у Джерома нет сифилиса. Никаких следов.
Этельстан молча уставился на него. Прошло какое-то мгновение, прежде чем смысл этого заявления дошел до него.
- У него нет сифилиса? - недоуменно моргая, произнес он.
- Совершенно верно. Джером чист как стеклышко. У него нет сифилиса сейчас - и никогда не было.
- О чем вы говорите? У него должен быть сифилис! Он заразил Артура Уэйбурна!
- Нет, сэр, Джером не мог этого сделать. У него нет сифилиса, - повторил Питт.
- Но это же какой-то бред! - воскликнул суперинтендант. - Если он не заражал Артура Уэйбурна сифилисом, кто это сделал?
- Не знаю, сэр. Это очень любопытный вопрос.
Этельстан грубо выругался и тотчас же побагровел от ярости, поскольку он в присутствии Питта вышел из себя и скатился до нецензурной брани.
- Что ж, идите и сделайте что-нибудь! - крикнул Этельстан. - Не взваливайте все на молодого Гилливрея! Разыщите того, кто заразил несчастного мальчишку! Кто-то же это сделал - так разыщите его! Не стойте передо мной как истукан!
Питт горько усмехнулся. Вся его радость быстро растворилась от сознания того, что его ждало впереди.
- Да, сэр. Я сделаю все возможное.
- Вот и отлично! Так принимайтесь же за работу немедленно! И закройте за собой дверь - в коридоре чертовски холодно!
Конец дня принес худшее испытание. Возвратившись домой поздно, Питт снова застал в гостиной Эжени Джером, дожидавшуюся его. Она сидела на самом краешке дивана вместе с Шарлоттой, бледной и в кои-то веки не знающей, что сказать. Услышав, как открылась входная дверь, она поспешила в прихожую, чтобы встретить мужа - или, возможно, чтобы его предупредить.
Когда Питт вошел в гостиную, Эжени встала. Она была напряжена, и по лицу чувствовалось, что держится она из последних сил.
- О, мистер Питт, с вашей стороны так любезно, что вы согласились со мной встретиться!
У Томаса не оставалось выбора: сам он предпочел бы уклониться от встречи с этой женщиной. От этой мысли ему стало стыдно. У него перед глазами стоял образ Альби Фробишера - какая неподходящая фамилия для мужчины, торгующего своим телом! - сидящего в своей омерзительной комнате в свете газового рожка. Почему-то инспектор смутно стыдился и этого, хотя тут он был совершенно ни при чем. Возможно, чувство вины было обусловлено тем, что он знал про это зло, но не сделал ничего, чтобы сразиться с ним, искоренить его навсегда.
- Добрый вечер, миссис Джером, - вежливо произнес Питт. - Чем могу вам помочь?
Глаза миниатюрной женщины наполнились слезами, и ей пришлось сделать усилие, чтобы совладать с собой и говорить связно.
- Мистер Питт, я никак не могу доказать, что мой муж был со мной дома весь вечер, когда был убит тот несчастный ребенок, поскольку я спала и не могу, не покривив душой, сказать, что мне известно, где он находился. Но только я твердо знаю, что Морис никогда мне не лгал, и я ему верю. - Она поморщилась, сознавая наивность своего заявления. - Конечно, я понимаю, что ничего другого от меня и не ждут…
- Это не так, миссис Джером, - вмешалась Шарлотта. - Если вы считаете, что ваш муж виновен, возможно, вам покажется, что он вас предал, и вы захотите с ним сквитаться. Так поступили бы многие женщины.
Эжени обернулась, и ее лицо исказилось от отвращения.
- Какая ужасная мысль! О, просто страшная! Я ни на одно мгновение не верю в то, что это правда. Определенно, Морис непростой человек, и я знаю, что многие его не любят. Он придерживается очень четких взглядов, и далеко не все их разделяют. Но по природе своей он не злой. У него нет… нет этой тяги к грязным поступкам, в которой его обвиняют. В этом я абсолютно уверена. Морис просто не такой человек.
Питт как мог постарался скрыть свои чувства. Для женщины, пробывшей замужем одиннадцать лет, миссис Джером была невероятно наивна. Неужели она действительно верит, что муж открыл бы ей самые черные стороны своей натуры?
И в то же время это удивило инспектора. Джером казался ему слишком честолюбивым, слишком рациональным, никак не соответствующим тому образу человека чувственного, страстного, который постепенно складывался. И что это доказывало? Только то, что люди гораздо сложнее, чем можно предположить, и полны неожиданностей.
Не было смысла спорить с миссис Джером, причиняя ей тем самым ненужную боль. Пусть лучше она и дальше верит в невиновность мужа, лелея воспоминания обо всем хорошем, что было у них; какой смысл настаивать и пытаться разбить эти воспоминания?
- Миссис Джером, я могу только собирать улики, - слабо возразил Питт. - Не в моей власти интерпретировать их, а также скрывать.
- Но должны же быть улики, доказывающие, что Морис невиновен! - воскликнула миссис Джером. - Я в этом уверена! Должен же быть какой-то способ это показать… В конце концов, кто-то ведь убил этого мальчишку, разве не так?
- О да, он был жестоко убит.
- Так найдите же, кто на самом деле это сделал! Пожалуйста, мистер Питт! Если не ради моего мужа, то ради своей собственной совести - ради торжества правосудия. Я знаю, что это сделал не Морис, значит, это был кто-то другой. - Она помолчала, и ей в голову пришел новый, более убедительный довод. - В конце концов, если этого человека оставить на свободе, он ведь может так же в точности надругаться над каким-нибудь другим подростком, правда?
- Да, наверное. Но что вы предлагаете мне искать, миссис Джером? Какие еще доказательства, по-вашему, могут быть?
- Не знаю. Но вы самый сведущий в подобных делах. Это ваша работа. Миссис Питт рассказала о некоторых ваших блестящих расследованиях, которые вы провели в прошлом, когда дело казалось абсолютно безнадежным. Я уверена, если в Лондоне кто-то и способен найти правду, то только вы.
Это было чудовищно, но Питт ничего не мог ответить. После ухода миссис Джером он в гневе набросился на Шарлотту.
- Во имя всего святого, что ты ей наговорила? - с жаром произнес он, переходя на крик. - Я тут ничего не могу поделать! Этот человек виновен! Ты не имеешь права подпитывать надежду миссис Джером - это безответственно и жестоко. Ты хоть знаешь, кого я сегодня видел? - Питт не собирался рассказывать жене об этом. Однако теперь он испытывал жгучую боль, и ему не хотелось быть одиноким в страданиях. - Я видел мужчину, торгующего своим телом, совсем еще мальчишку, которого, вероятно, продали в бордель для гомосексуалистов, когда ему исполнилось тринадцать. Он сидел на кровати в комнате, напоминающей дешевую подделку под публичный дом Вест-Энда - повсюду красный плюш, стулья с позолоченными спинками и приглушенный свет газовых рожков посреди бела дня. Ему семнадцать лет, но глаза у него такие древние, словно он видел уничтожение Содома. Скорее всего, он не доживет и до тридцати.
Шарлотта так долго стояла молча, что Томас уже начал сожалеть о том, что рассказал ей это. Это было несправедливо; она не могла знать о случившемся. Ей было жалко Эжени Джером, и едва ли можно было винить ее в этом. И самому Питту также было жалко эту женщину - жалко до боли.
- Извини. Я не должен был рассказывать тебе это.
- Почему? - внезапно встрепенулась Шарлотта. - Разве это не правда? - Ее глаза расширились, лицо побледнело от гнева.
- Да, разумеется, это правда, но я не должен был тебе это рассказывать.
Теперь ее гнев, бушующий и горячий, обратился на Питта:
- Это еще почему? Ты считаешь, что меня нужно оберегать, как маленького ребенка, возможно, прибегая к обману? В прошлом ты обращался со мной далеко не так снисходительно! Помню, когда я жила на Кейтер-стрит, ты заставил меня узнать кое-что о жизни трущоб, хотела я того или…
- То было совершенно другое! Тогда я хотел познакомить тебя с голодом. Ты ничего не знала о нищете. А сейчас речь идет об извращениях.
- И я должна знать о людях, которые умирают от голода, без крыши над головой, но не о подростках, над которыми надругались извращенцы, больные страшной заразой? Ты это хочешь сказать?
- Шарлотта, ты все равно ничего не сможешь изменить.
- Я могу попробовать!
- Ты ничего не добьешься! - Томас был вне себя от ярости. День выдался долгим и трудным, и инспектор был не в том настроении, чтобы предаваться высокопарным рассуждениям о морали. В этот преступный бизнес вовлечены тысячи подростков, возможно, десятки тысяч, и один человек ничего не сможет добиться. Шарлотта тешит себя пустыми иллюзиями, стремясь успокоить свою совесть, только и всего. - Ты просто не представляешь себе огромных масштабов этого бизнеса. - Питт широко развел руки.
- Не смей говорить со мной свысока! - Схватив с дивана подушку, Шарлотта что есть силы швырнула ее в мужа. Питт увернулся, подушка пролетела мимо и свалила с комода вазу с цветами. Ковер оказался залит водой, но ваза, к счастью, не разбилась.
- Тысяча чертей! - воскликнула Шарлотта. - Какое ты неуклюжее создание! Мог бы по крайней мере поймать подушку. А теперь посмотри, что ты наделал! Мне придется подтирать пол.
Томас рассудил, что жена вопиюще несправедлива к нему, однако спорить с ней было бессмысленно. Подобрав юбки, Шарлотта поспешила на кухню, вернулась с совком и шваброй, тряпкой и кувшином с чистой водой. Она молча навела порядок, наполнила вазу водой из кувшина, поставила в нее цветы и водрузила их на комод.
- Томас!
- Да? - произнес Питт подчеркнуто прохладным тоном, однако внутренне он был готов принять извинения с достоинством, даже великодушием.
- Я считаю, что ты можешь ошибаться. Возможно, этот человек невиновен.
Питт был ошеломлен.
- Что?
- Я считаю, что Джером, возможно, не виновен в смерти Артура Уэйбурна, - повторила Шарлотта. - О, понимаю, Эжени производит такое впечатление, будто она не сможет досчитать до десяти, если ей не поможет какой-нибудь мужчина, и при звуках мужского голоса у нее становятся влажными глаза, но это все напускное - игра. Внутри она такая же проницательная, как и я сама. Эжени знает, что ее муж - угрюмый и озлобленный человек, которого никто не любит. Я даже не могу сказать, любит ли его она сама. Но она определенно его знает! У него нет никаких страстных увлечений, он холоден как треска, и он не очень-то любил Артура Уэйбурна. Но Джером прекрасно понимал, что работа в доме Уэйбурнов - очень хорошее место. На самом деле из двух братьев он предпочитал младшего, Годфри. Он говорил, что Артур противный, хитрый и тщеславный.
- Откуда тебе это известно? - удивился Питт. Его любопытство было задето, несмотря на то что он считал, что Шарлотта несправедлива по отношению к Эжени. Странно, как самые добрые, самые рассудительные женщины дают волю женской злобе.