Неожиданно меня как током ударило: может быть, Тремьен торопится издать свое жизнеописание сейчас из-за Перкина, поскольку боится, что труды его сына станут антикварной ценностью через две сотни лет, а он так и останется забытым. Странная мысль - сильный отец не хочет уступать своему слабому сыну.
Я прекратил свои размышления, поскольку все мои доводы были бездоказательными и явно шли вразрез с моим статусом нанятого биографа.
В комнату ворвался Гарет - он не изменял своей манере жить на ходу - и посмотрел на меня неодобрительно: моя расслабленная поза в кресле ему явно не понравилась, особенно со стаканом вина в руке.
- Вы же обещали… - начал он, но тут же осекся, пожав плечами.
Привычка вести себя достойно в обществе взяла свое.
- Я так н сделаю, - ответил я.
- Неужели прямо сейчас? Я кивнул.
- Прекрасно. Пойдемте, я покажу вам холодильники.
- Оставь его в покое, - вступилась за меня Мэкки. - Дай человеку допить вино.
- Если оп сказал, что умеет готовить, не мешай ему, - с негодованием в голосе бросил Перкин.
- Конечно, - благодушно отозвался я, вставая с кресла, и, взглянув на Тремьена, спросил:
- Нет возражений?
- С моей стороны возражений нет, но с его - могут последовать, - ответил Тремьен.
Перкину явно не понравилось это скупое одобрение.
- Считайте, что вы у себя дома. Отец не даст вас в обиду, - щебетал Гарет, пока мы шли на кухню. - Что вы сделали для него?
- Ничего.
- А что для меня? - шутливо переспросил он и сам же ответил. - Полагаю, тоже ничего. Вам и не требуется что-то делать. У вас все сразу получается. Такой уж вы человек. Холодильники там дальше, в подсобке. Если через нее пройти, то вы очутитесь прямо в гараже.
Он указал на массивную дверь с солидными засовами.
- Я храню там свой велосипед. В подсобке оказалось два холодильника, содержимое обоих изумило меня.
- Этот, - Гарет открыл дверку одного из них, - папа называет пиццехранилищем.
- Или пиццедержателем? - предложил я свой вариант.
- Тоже очень хорошо, - согласился он. Действительно, холодильник был наполовину набит пиццей. Только пицца и ничего другого.
- Когда мы опустошаем холодильник наполовину, - серьезно начал объяснять Гарет, - то делаем новую закупку. Примерно каждые два или три месяца.
- Резонно, - согласился я.
- Все считают нас ненормальными.
Закрыв этот холодильник, мы принялись за другой, в котором я сразу же заприметил четыре упаковки бутербродов с мясом по пятьдесят штук в каждой. Также там было около десяти пакетов с нарезанным хлебом ("для тостов", объяснил Гарет), огромная индейка (подаренная Тремьену еще на Рождество)" неимоверное количество брикетов шоколадного мороженого (пристрастие Гарета) и кубиков льда для джина с тоником.
"И за это я продаю свою душу", - пришла в голову дикая мысль, но вербальной реализации она не получила. Напротив, я очень спокойно спросил:
- А что в кладовой?
- Какой кладовой?
- Ну тогда в буфете.
- Посмотрите сами, - посоветовал Гарет, закрывая дверь второго холодильника. - А что вы собираетесь приготовить?
Я не имел ни малейшего представления, но вспомнил, что мы ели в последний раз: какую-то дикую смесь из подогретого пирога, приготовленного из теста и мяса, вынутого из двадцати размороженных бутербродов, сухого грибного супа (находка!) и панировочных сухарей, тонким слоем покрывающих этот кулинарный изыск.
Гарет с восхищением наблюдал за моими простейшими манипуляциями, в то время как я рассказывал ему (совершенно для себя неожиданно) о том, чему меня в свое время научили: о системе выживания в загородной местности при отсутствии продуктов и магазинов.
- Жареные черви вполне съедобны, - заметил я.
- Вы шутите.
- Они набиты белком. Иначе их бы не ели птицы. Какая разница между ними и устрицами?
- Вы действительно можете прожить на необитаемом острове? Вы лично?
- Да, вполне смогу. Ты же умрешь от недоедания, питаясь одними кроликами.
- Откуда вы это знаете?
- Это моя работа. Да, мой бизнес. - Я принялся рассказывать ему о своих шести путеводителях. - Туристическое агентство направляло меня в отдаленные районы предполагаемых экспедиций. Я исследовал эти места и излагал на бумаге свои соображения относительно выживания в них. Я должен был на месте изучать все возможности спасения путешественников, оказавшихся в той или иной непредвиденной ситуации, например в случае, если все их снаряжение утонуло в стремительном речном потоке. Книги с моими рекомендациями каждый покупатель путевки должен брать с собой. Конечно, я допускаю и такую ситуацию, когда мои книги окажутся в бушующем потоке реки вместе с остальным снаряжением, но, кто знает, может быть, кто-то из покупателей заранее прочитает и запомнит мои советы.
Я взглянул на Гарета - тот готовил панировочные сухари.
- Почему вы выбрали такую профессию? С чего все началось? - в некоторой задумчивости спросил он.
- Мой отец был помешан на туризме. Натуралист. Он был банковским служащим, он и сейчас работает в банке, кстати сказать, однако раньше каждую свободную минуту предпочитал проводить среди дикой природы, таская за собой мать и, естественно, меня. Я воспринимал это как нечто само собой разумеющееся. Затем, окончив колледж, я осознал, что уроки отца не прошли даром. Вот так я и пришел к этой профессии. Оказался в выигрыше.
- Он по-прежнему продолжает путешествовать? Ваш отец, я имею в виду.
- Нет, мать начала страдать артритом и отказалась от этих поездок, а без нее отцу скучно. Они уже три года, почти четыре, живут на Каймановых островах. Отец работает в банке, а мать наслаждается погодой - при ее болезни тот климат ей очень полезен.
- А где находятся эти Каймановы острова? - наивно спросил Гарет.
- В Карибском море, к югу от Кубы и к западу от Ямайки.
- Что мне делать с этими панировочными сухарями?
- Положи на противень.
- А вы сами были когда-нибудь на Каймановых островах?
- Да, ездил на Рождество. Родители оплатили мой проезд в качестве новогоднего подарка.
- Везет же вам!
Я прекратил резать мясо и, задумавшись, ответил:
- Да, я им благодарен. Но ведь и у тебя прекрасный отец.
Мои слова явно доставили Гарету огромное удовольствие, я же подумал о том, что, как ни оценивай принятую в этом доме систему ведения хозяйства, Тремьен хорошо воспитал своего младшего сына.
Несмотря на полнейшую индифферентность Тремьена к еде, ему явно понравился мой пирог, и мы втроем с изрядным аппетитом умяли его до последней крошки. Я был произведен в почетные шеф-повара, что меня вполне устраивало.
Тремьен заявил, что завтра я могу поехать за покупками, затем молча вынул бумажник и отвалил мне сумму, достаточную для закупки месячного запаса провизии для нас троих, однако Тремьен заметил, что эти деньги предназначены на недельное существование. Я начал возражать, говоря, что этого слишком много; Тремьен добродушно ответил, что я не имею ни малейшего представления о ценах. Это заявление вызвало во мне внутреннюю улыбку - уж я-то знаю все цены до последнего пенни, - однако необходимости в препирательстве не усмотрел. Отложив деньги, я спросил, какая еда вызывает у них наибольшее отвращение.
- Спаржа, - встрепенулся Гарет. - У-ух.
- Салат-латук, - отрезал Тремьен. Гарет рассказал отцу о жареных червях и спросил, не захватил ли я с собой мои путеводители.
- Нет, как-то не думал, что они здесь понадобятся.
- А есть ли какая-нибудь возможность раздобыть их? Я бы купил их на свои карманные деньги. Я хочу их иметь. Они бывают в продаже?
- Иногда. Впрочем, я могу попросить приятеля, который работает в агентстве, чтобы он мне их выслал, - предложил я.
- Будьте любезны, - сказал Тремьен. - Я заплачу. Всем хотелось бы взглянуть.
- Но, папа!… - протестующе воскликнул Гарет.
- Хорошо. Попросите прислать в двух экземплярах.
Мне начинала нравиться манера Тремьена быстро и легко решать все проблемы.
Утром, после того как я отвез его на тракторе в Дауне контролировать очередную тренировку, а затем привез, после апельсинового сока, после кофе с тостами, я позвонил своему другу в агентство и попросил его организовать пересылку книг.
- Сегодня? - спросил он.
- Да, будь любезен.
Он заверил меня, что если это необходимо и я того желаю, то он перешлет их почтовым поездом. Я посоветовался с Тремьеном - тому понравилась эта идея, и он порекомендовал отправить книги на станцию Дидкот, куда я смог бы заехать и забрать их во время моего продуктово-закупочного вояжа.
- Вполне подходит, - согласился мой приятель. - Сегодня днем они будут у вас.
- Передай своей тетушке, что я восхищен ею. И сердечно благодарю.
- Она упадет в обморок, - рассмеялся он. - До встречи.
Тремьен занялся сегодняшней прессой. Обе его газеты содержали информацию о результатах судебного процесса, но ни одна из них не заняла конкретной позиции по поводу того, виновен Нолан или нет, зато в своих весьма пространных оценках газеты не расходились во мнении относительно отца Олимпии. Они характеризовали его как угрюмого, одержимого навязчивой идеей человека, которого несчастье ввергло в пучину саморазрушающего гнева. Судьба этого человека не могла не вызывать сочувствия. Тремьен читал, что-то мычал про себя, но своего мнения так и не высказал.
День катился по наезженной колее и ничем не отличался от вчерашнего. В кухню зашла Ди-Ди, чтобы выпить кофе и получить очередные инструкции, а когда Тремьен вновь ушел наблюдать за проездкой второй смены, я вернулся в столовую к своим коробкам с вырезками.
Мне пришла в голову мысль поменять мою вчерашнюю систему: начать с вырезок последнего года, а затем идти назад.
Я обнаружил, что Ди-Ди, делая вырезки из газет и журналов, проявляла большую ретивость в работе, нежели ее предшественницы, поскольку вырезок за последние восемь лет оказалось больше всего.
Отложив коробку с текущими материалами - их там почти и не было, я принялся за вырезки, датированные январем - декабрем прошлого года. В этот период удача явно сопутствовала Тремьену - помимо того что его Заводной Волчок выиграл скачки Гранд нэшнл, он одержал еще целую серию блистательных побед. С фотографий на меня смотрело застывшее в улыбке лицо Тремьена, - даже с тех из них, сообщения под которыми извещали о смерти той девушки, Олимпии.
Погруженный в работу, я прочитал целую пачку заметок, касающихся этой смерти, причем из самых различных источников, и у меня сложилось впечатление, что кто-то намеренно покупал такую кучу газет. В целом эти заметки не добавили ничего нового к тому, что я знал; правда, в двух сообщениях Олимпию называли жокетессой - я сразу же почувствовал какое-то отвращение к этому слову.
Оказалось, что Олимпия принимала участие в престижных женских скачках, которые одна газета, чтобы просветить невежественных читателей, охарактеризовала как "прекращение сезона охоты на лис и начало гонок друг за другом". Жокетессе Олимпии было двадцать три года, она происходила из обеспеченной семьи, живущей в пригороде, и работала инструктором в школе верховой езды в графстве Суррей. Ее родители, говорилось в сообщении, "обезумели от горя".
В столовую вошла Ди-Ди и предложила мне кофе. Увидев, что я читаю, она сухо заметила:
- Эта Олимпия была похотливой сучонкой. Я присутствовала на той вечеринке, и ее испорченность сразу же бросалась в глаза. "Инструктор верховой езды из обеспеченной семьи" - какая чушь.
- А на самом деле?
- Это отец выставил Олимпию таким ангелочком. Возможно, он даже искренне сам верил в ее непорочность. Нолан не возражал, потому что ему это все равно бы не помогло. Вот и получилось - никто не сказал правду!
- А в чем же правда?
- На ней не было нижнего белья, - спокойно сказала Ди-Ди. - Только какой-то розовый балахон без бретелек и едва прикрывающий бедра. Спросите у Мэкки. Она знает. Она пыталась привести ее в чувство.
- Э-э… многие женщины не носят нижнего белья, - возразил я.
- Этот факт вам достоверно известен? - иронически посмотрела на меня Ди-Ди.
- Кончились те времена, когда я краснел от смущения.
- Так вы будете пить кофе или нет?
- Да, будьте любезны.
Она удалилась на кухню, а я вновь принялся за свое чтение вырезок, начав с той, где говорилось: "… не проводится никаких следственных действий по делу о смерти в Шеллертоне…, и закончил сообщением: "Отец Олимпии выдвинул частное обвинение". "Городские власти передали дело по обвинению Нолана Эверарда на рассмотрение Королевского суда". На этом тема исчерпывалась.
Я перешел к чтению бесконечных статистических отчетов об итогах завершившегося сезона скачек и неожиданно натолкнулся на интересное сообщение, вырезанное из местной газеты и опубликованное в одну из пятниц июня.
"Анжела Брикел, 17-ти лет, работавшая конюхом у известного тренера скаковых лошадей Тремьена Викерса, не явилась на работу во вторник, и с тех пор ее никто не видел. Викерс сообщил, что конюхи часто исчезают без предупреждения, однако выразил недоумение в связи с фактом ее исчезновения без востребования причитающейся ей суммы денег. Всех, кому известно о местонахождении Анжелы Брикел, просят известить полицию".
О родителях Анжелы Брикел, как и в случае с Олимпией, говорилось, что они "обезумели от горя".
Глава 6Ежедневные газеты за следующую неделю продолжали сообщать об исчезновении Анжелы Брикел, упоминалось также о смерти Олимпии в Шеллертоне двумя месяцами раньше, однако никаких конкретных выводов не делалось.
Я узнал, что Анжела проживала в общежитии при конюшенном дворе вместе с пятью другими девушками, которые охарактеризовали ее как "человека настроения". С нечеткой газетной фотографии на меня смотрело личико ребенка, а не женщины, и я подумал, что призыв "Найдите эту девушку" вряд ли осуществится, если пытаться опознать ее по этому снимку.
Сообщений о том, что девушка нашлась, не было, и примерно через неделю упоминания об ее исчезновении прекратились.
Июльских вырезок я не обнаружил: видимо, сезон скачек закончился и конноспортивное братство ушло на каникулы. Августовские же вырезки были напичканы отчетами об открытии очередного сезона в Девоне. "Викерс продолжает побеждать" - это было основной темой.
Кроме того, я узнал, что Нолан выиграл скачки на одной из лошадей Фионы: "… известный жокей-любитель выпущен с отсрочкой исполнения приговора по обвинению в нападении, приведшем к смерти… "
В начале сентября имя Нолана вновь привлекло внимание прессы: на этот раз он давал показания в жокей-клубе, защищая Тремьена, которого подозревали в том, что он дал одной из лошадей допинг.
Я не поверил своим глазам. Даже при таком коротком знакомстве у меня сложилось мнение, что Тремьен менее всего похож на человека, способного поставить под угрозу весь свой жизненный уклад ради такой тривиальности. Однако в газетах было четко сказано, что анализ, взятый у одной из его лошадей, дал положительный результат на запрещенные стимуляторы - теобромин и кофеин.
Лошадь эта выиграла в скачках любителей еще в мае. Она принадлежала Фионе, скакал на ней Нолан, который и заявил, что не представляет, каким образом был введен стимулятор. В тот день он лично наблюдал за лошадьми, поскольку Тремьен был занят и отсутствовал. Тремьен отправил животное на ипподром в фургоне вместе с главным сопровождающим конюхом и шофером. Ни Тремьен, ни главный сопровождающий конюх ничего не знали о введенном наркотике. Миссис Фиона Гудхэвен тоже не смогла дать каких-либо объяснений, хотя и присутствовала на скачках вместе со своим мужем.
Вечером жокей-клуб вынес вердикт о том, что на данный момент не представляется возможным установить, кто и каким образом дал лошади допинг, и что вопрос о заслушивании ухаживающего за этой лошадью конюха Анжелы Брикел откладывается в связи с ее исчезновением.
Анжела Брикел. Боже ты мой, подумал я, вот так печальное совпадение.
С Тремьена, тем не менее, обвинение снято не было, и он был оштрафован на 1500 фунтов. Выкрутили ему все же руки!
Перед тем как покинуть зал, где проходило слушание по этому делу, он пожал плечами и пробурчал: "Такое иногда случается".
Стимулятор теобромин вместе с кофеином, писал репортер, очень часто содержится в шоколаде.
Заметки, относящиеся к зиме прошлого года, не содержали каких-либо сенсационных сообщений, хотя и изобиловали информацией о целом ряде выдающихся побед Тремьена. "Лошади в прекрасной форме", "Викерс, поднажми", "Победное шествие" - такими и подобными заголовками пестрели газеты.
Я покончил с этим годом и задумался, просто сидел и думал; неожиданно в комнате возник Тремьен, в пальто, источающем холод горного пастбища.
Как ваши успехи? - поинтересовался он.
- Я прочитал сообщения за прошлый год. О всех ваших успехах, - показал я на коробку с вырезками.
Тремьен просиял.
- Приходится постоянно быть начеку. Ошибок допускать нельзя. Просто удивительно. Иногда все идет нормально. В иной же год лошадей поражает какой-нибудь вирус, они теряют спортивную форму, умирают владельцы - жутко паршивые времена. Все, как в игре: везет - не везет.
- Анжела Брикел в конечном счете объявилась? - спросил я.
- Кто? А, она. Нет. Глупенькая сучонка. Одному богу известно, куда она смоталась. Самый последний профан в конноспортивном мире знает, что лошадям, заявленным к участию в скачках, нельзя давать шоколад. Жаль, конечно. Лошади его любят. Каждому также известно: плитка "Марса" никогда не стимулирует лошадь так, что она выиграет скачки. Однако, что бы мы ни говорили, по правилам шоколад считается допингом. Не повезло мне с тем делом.
- Не убеги она, были бы у нее неприятности? Тремьен усмехнулся.
- От меня, несомненно. Я бы уволил ее, но она исчезла до того, как я узнал, что анализ дал положительный результат. Обычная практика - большинство лошадей, выигравших скачки, обследуют на допинг.
Он замолчал, уселся в кресло с противоположной от меня стороны стола и начал в задумчивости рассматривать кипу вырезок.
- Знаете, любой на моем конюшенном дворе мог бы это сделать. Или сам Нолан, хотя за каким лешим ему это надо было делать? В любом случае, - он пожал плечами, - это часто случается. Методика проведения анализов в настоящее время очень хорошо разработана. Слава богу, сейчас после получения положительного результата уже автоматически не ставится вопрос о дисквалификации тренера, ведь наличие стимулятора можно объяснить чистой случайностью. Но риск всегда присутствует. Это дамоклов меч для каждого тренера. Риск халатности. Риск прямой диверсии. Приходится принимать всевозможные меры предосторожности и уповать на Бога.
- Если хотите, я включу эти ваши рассуждения в книгу.
Он оценивающе взглянул на меня.
- Все-таки я заполучил хорошего писателя, не так ли? Я покачал головой.
- Вы заполучили писателя, который постарается сделать все, что в его силах.
Тремьен улыбнулся с оттенком удовлетворения.