- В Дом архитекторов.
Значит, даже генерал-майор не хотел рисковать, встречаясь со мной официально.
- Он не назвал своего имени и просил, чтобы вы обращались к нему по званию: генерал.
- Очень хорошо.
Некоторое время мы ехали молча. Я покашливал и вспоминал минувшую ночь. Я провел ее за составлением письма. Как ни странно, это оказалось тяжелой работой, поскольку я был не в состоянии нормально держать ручку. В горячке боя я схватил стул и даже сумел им размахивать и бить, но к ночи нервное возбуждение спало, и боль вернулась. Утром, когда Стивен, расставшись с Гудрун, явился в свою комнату, я дал ему прочесть подготовленный меморандум. Факс, из-за которого я чуть не расстался с жизнью, формулу и две страницы из записной книжки Малкольма я поло жил в большой конверт.
Стивен прочел мои записи до конца и, не говоря ни слова, поднял на меня глаза.
- Мы знаем, куда вносить деньги на страховку, - криво улыбнулся я, пытаясь имитировать русский акцент.
С этими словами я положил в тот же конверт свои заметки и написал на конверте имя и титул принца. Стивен еще выше вздернул брови. Потом я обвел взглядом стены, мы молча вышли и спустились по лестнице.
- Если товарищи окажутся настолько не приветливы, что отправят меня в тюрьму, - сказал я когда мы оказались на улице, - завтра с самого утра летите в посольство и добейтесь личной встречи с Оливером Уотерменом. Объясните, какие кары обрушатся на его голову, если он немедленно не отправит это письмо по назначению дипломатической почтой.
- А я слышал о письме, которое должно было быть доставлено в Москву этой самой дипломатической почтой, но оказалось в Улан-Баторе, - ободрил меня Стивен.
- Многообещающая возможность.
- А еще говорят, что здание на Лубянке имеет семь подземных этажей, - не унимался Стивен.
- Благодарю за ценные сведения.
- Не ходите, - без обиняков сказал он.
- Загляните на ленч в гостиницу "Интурист", - ответил я. - Там подают прекрасное мороженое.
Юрий на скорости завернул за угол. Машину занесло, и он резким движением руля выровнял автомобиль.
- Юрий, это вы прислали Кропоткину страницу из записной книжки Малкольма? - спросил я.
Шулицкий уронил пепел с сигареты. Его губа дернулась.
- Мне кажется, что это ваших рук дело, - продолжал я. - Вы сами сказали, что в Бергли обсуждали с Херриком свои архитектурные проблемы. Если удастся с помощью синих фильтров прочесть зачеркнутые строчки, то, полагаю, мы найдем там заметки насчет строительства?
Юрий промолчал.
- Я не стану говорить об этом, - попытался я успокоить архитектора, - но мне самому хотелось бы это знать.
Последовала очередная привычная для меня пауза.
- Я думал, что от этой бумаги не будет никакого проку, - ответил Шулицкий после раздумья, словно считал это исчерпывающим объяснением своего поступка.
- Она мне очень помогла.
Шулицкий сделал непонятное движение головой. Мне все же показалось, что это был жест удовлетворения. Я сознавал, что он все еще чувствовал себя очень неуверенно из-за того, что ему приходится помогать иностранцу. Интересно, а как бы я сам себя чувствовал, помогая русскому, занимающемуся нескромными поисками, которые вдобавок могут пойти в ущерб моей собственной стране?
Это сразу же сделало колебания Юрия очень понятными. Он был одним из тех людей, которых я не имел права подвести.
Даже в этот ранний час дракон у двери был начеку. Квадратная, приземистая и бесстрастная женщина без всякого удовольствия разрешила нам войти.
Мы сняли пальто и шапки. Как и в любом общественном месте Москвы, добрую половину вестибюля занимали огороженные барьером металлические вешалки. За барьером дежурили гардеробщики. Мы взяли номерки и прошли в просторный зал. Он скорее напоминал площадь для митингов, чем вестибюль клуба.
Я уже рассмотрел его двумя днями раньше, пока мы шли в ресторан. Желтый паркетный пол, легкие металлические и пластмассовые кресла. Зал был разделен на несколько частей вертикальными стендами, к которым были цветными кнопками прикреплены огромные фотографии архитектурных ансамблей, отпечатанные на матовой бумаге.
Мы обошли один из заслонов. Там, посреди просторной центральной части зала, стоял низенький журнальный столик с тремя креслами. В одном из них сидел человек. Когда мы приблизились, он встал.
Это был крепко сложенный холеный мужчина примерно моего роста. Его темные с проседью волосы были коротко подстрижены на затылке. Ему было около пятидесяти лет. Он был одет в строгий костюм, гладко выбрит и выглядел безупречно. С первого взгляда можно было понять, что этот человек обладает большой властью.
- Товарищ генерал, - с почтением обратился к нему Юрий, - это Рэндолл Дрю.
Мы обменялись несколькими учтивыми замечаниями. Генерал прекрасно, почти без акцента, говорил по-английски. Советский вариант Руперта Хьюдж-Беккета, подумал я.
- Сегодня воскресенье, - сказал он, а то бы я пригласил вас к себе в управление. Но здесь нам не будут мешать.
Он указал мне на кресло, а сам сел напротив. Юрий деликатно встал рядом. Обратившись к нему по-английски, генералмайор очень вежливо попросил заказать кофе и приглядеть за его приготовлением.
Проводив глазами покорно удалившегося Юрия, он повернулся ко мне.
- Что ж, начнем.
Я начал с того, что направлен в Москву Министерством иностранных дел и принцем. Я назвал принца его полным титулом, решив, что даже на верного сына революции должно произвести впечатление то, что я выполняю поручение кузена королевы.
Вместо ответа генерал-майор спокойно поднял на меня непроницаемый взгляд.
- Продолжайте, пожалуйста.
- В мою задачу входило выяснить, не окажется ли Джон Фаррингфорд… лорд Фаррингфорд, шурин принца… вовлечен в шумный скандал, если он прибудет для участия в конных соревнованиях Олимпийских игр. В Англии к тому же ходили слухи о каком-то Алеше. Я должен был найти этого Алешу, поговорить с ним и узнать положение дел. Э-э… я понятно объясняю?
- Совершенно. Продолжайте, пожалуйста.
- Джон Фаррингфорд в компании с немецким жокеем Гансом Крамером неосмотрительно посетил в Лондоне несколько эротических шоу, к тому же связанных с сексуальными извращениями. Вскоре этот немец умер, сразу после выступления на международных соревнованиях. Люди, находившиеся поблизости, подтвердили, что перед смертью он отчетливо сказал: "Это Алеша"… - Я сделал паузу. - По непонятным мне причинам возник слух, что, если Фаррингфорд приедет в Москву, то Алеша будет ждать его. Мы расшифровали эти слова в значении: "Алеша причинит Фаррингфорду неприятности". Именно из-за этого слуха принц попросил меня расследовать это дело.
- Я улавливаю вашу мысль, - медленно проговорил генерал.
- Хорошо… Пойдем дальше. - Приступ кашля заставил меня согнуться.
Начиналась такая знакомая мне лихорадка. Сегодня я еще мог справляться с ней, а вот завтра, послезавтра и послепослезавтра - как повезет. Тем не менее я собрался с силами, чтобы выдержать умственное напряжение.
- Оказалось, что я вляпался в здоровую кучу дерьма, - продолжил я.
- Я попросил вас о встрече, потому что наткнулся на террористический заговор, направленный на срыв Олимпийских игр.
Генерал не удивился. Естественно, ведь чтобы уговорить его встретиться со мной, Юрий должен был многое рассказать.
- Только не в Советском Союзе, - бросил он. - У нас нет террористов. И не бывает.
- Боюсь, что все-таки бывают.
- Это невозможно.
- Те, кто поощряет чуму, рискуют ею заразиться, - заметил я.
В ответ на мое вызывающее заявление генерал зловеще напрягся, но тем не менее мы вступили на хорошо знакомую ему территорию. Он не имел права пренебречь опасностью занести заразу в собственный дом.
- Я говорю вам об этом, желая предотвратить возможность несчастья в вашей столице, - сухо заметил я. - Если вы не считаете мое сообщение достойным внимания, я сейчас же уйду.
Тем не менее я не двинулся с места. Генерал тоже. Мы оба молчали. Наконец он сказал:
- Продолжайте, пожалуйста.
- Я думаю, что террористы не русские. Насколько мне известно, их сейчас всего двое. Но мне кажется, что они постоянно живут в Москве… а к Олимпиаде получат подкрепление.
- Кто они?
Я снял очки, посмотрел стекла на свет и снова надел.
- Если вы проверите всех иностранцев, живущих в вашем городе, сказал я, - то наверняка найдете двоих людей двадцати-тридцати лет. У одного из них сильно ушиблено или сломано запястье, а у другого разбито лицо.
Кроме того, у них могут быть и другие травмы. У них желтовато-смуглая кожа, темные глаза и темные курчавые волосы. При необходимости я мог бы опознать их.
- Их имена?
- Не знаю, - мотнул я головой.
- А какие у них могут быть намерения? - спросил генерал, словно сама мысль о террористическом акте казалась ему смешной. - В нашей стране у них не будет возможности захватить заложников.
- Не думаю, что они ставят перед собой такую цель, - ответил я. Захват заложников затрудняется тем, что отнимает много времени. Нужно выставить и обсудить условия. Все это время нужно кормить и террористов, и заложников, обеспечивать физические отправления и еще множество подобных обыденных вещей. Чем дольше тянется операция, тем меньше шансов на успех. Мир устал от этих угроз и реагирует на них все более жестко. Теперь уже не видят смысла выпускать террористов из тюрем ради спасения жизни невинных людей, потому что освобожденные террористы выходят и убивают во много раз больше ни в чем не повинного народа. Я согласен с вами, что массовый киднэппинг ваши товарищи быстро смогли бы пресечь. Но эти люди не собираются никого похищать, они хотят убивать.
На лице генерала нельзя было прочесть никаких эмоций.
- И как же они будут убивать? - спросил он. - Зачем?
- Предположим, - ответил я, - что они убьют, например, лорда Фаррингфорда. Предположим, что после этого они скажут, что если такое-то и такое-то их требование не будет выполнено, умрет французский спортсмен, а может быть, немецкий или американский. Или вся американская команда. Предположим, что они перешли к новой тактике терроризма и вообще не захватывают заложников. Никто не сможет предположить, кто предусмотрен в качестве жертвы, так что потенциальными заложниками окажутся все, прибывшие на Олимпийские игры.
Генерал несколько секунд обдумывал мои слова, но не был ими убежден.
- Теоретически это возможно, - сказал он. - Но для таких действий нужно особое оружие, которого у террористов не может быть. Поэтому убийц очень быстро поймают.
- Их оружие - жидкость, - возразил я. - Чайной ложки вполне достаточно, чтобы убить человека. Ее не нужно пить. Смертельно даже попадание на кожу. И спортсмены-конники подвергаются наибольшей опасности, так как во время конных состязаний участники и зрители наиболее близки друг к другу.
Последовала новая, более длительная пауза. Я не мог представить себе, о чем думает мой собеседник. Но, когда я собрался продолжать, он прервал меня:
- Подобные средства во всех странах составляют государственную тайну и находятся под строжайшей охраной. Вы считаете, что ваши предполагаемые террористы смогут ворваться в секретные лаборатории и похитить какую-нибудь из разработок? - Учтивость тона подчеркивала, насколько невероятной кажется генералу подобная перспектива.
Я достал из кармана листок бумаги, на который переписал формулу, и протянул его генералу.
- Этот состав не является государственной тайной, его можно получить без всяких затруднений, - сказал я. - Зато убивает он за девяносто секунд. Один из моих предполагаемых террористов мог бы плеснуть его вам на голую руку так, что у вас не возникло бы никаких подозрений, и скрыться в толпе прежде, чем вы почувствуете недомогание.
Слегка нахмурившись, генерал развернул сложенный листок и прочел список.
- И что это значит? - спросил он. - Я не химик.
- Эторфин. Думаю, что это производная морфина, - пояснил я. - Первые три ингредиента - эторфин, асепромазин и хлорокрезол - служат для обезболивания. Я полностью уверен, хотя в Москве у меня не было возможности проверить, что эти три вещества входят в состав известного средства для наркоза животных.
- Для наркоза? - с сомнением в голосе переспросил генерал.
- Для усыпления лошадей и крупного рогатого скота, - пояснил я. Однако для людей оно опасно в самых малых дозах.
- Но разве станет кто-нибудь пользоваться таким опасным лекарством?
- Для крупных животных лучшего не найти, поэтому пользуются, - ответил я. - Я дважды наблюдал его действие. Первый раз его применяли для одной из моих лошадей, а второй - для быка. Оба животных быстро поправились, причем без осложнений, которых мы опасались.
- Вы присутствовали при его применении?
- Да. И каждый раз ветеринар держал наготове шприц с нейтрализующим веществом. На случай, если ему не повезет и он оцарапается об иглу шприца со снотворным. Он заполнял второй шприц прежде, чем вообще прикасался к склянке со снотворным, и все делал в резиновых перчатках. Я спросил его, а он ответил, что средство такое отличное, что стоит пойти на все эти предосторожности.
- Но это… лекарство… редкое?
Я потряс головой.
- Сравнительно распространенное.
- Вы сказали, - генерал на мгновение задумался, - вы сказали:
"Оцарапается". Значит ли это, что средство должно попасть в организм через поврежденную кожу? Но ведь вы сами сказали, что стоит лишь налить его…
- Да, - ответил я. - Действительно, большинство жидкостей не проникает сквозь кожу. Эта ничем не лучше. У ветеринаров на руках всегда бывают порезы, царапины и трещины. Если на кожу случайно попадает капля вещества, то ее тут же смывают водой.
- И ваш ветеринар заблаговременно готовил воду?
- Именно так.
- Пожалуйста, продолжайте, подбодрил меня генерал.
- Если вы еще раз взглянете на формулу, то увидите, что следующий ингредиент - диметил-сульфоксид. Этот препарат мне хорошо знаком, так как я много раз лечил им своих лошадей.
- Еще один анестетик?
- Нет. Он применяется при растяжениях связок, ушибах, воспалениях голени… В общем, при любых травмах. Как правило, это растирка или примочки.
- Но…
- В отличие от предыдущих компонентов, эта жидкость способна проникать через кожу. Она и захватывает с собой активные компоненты.
Ответом мне был мрачный понимающий взгляд. Я кивнул.
- Если анестетик смешать с примочкой, эта смесь спокойно пройдет через кожу в кровеносные сосуды.
Генерал испустил глубокий вздох.
- И что же происходит, когда эта… гм… жидкость проникает под кожу?
- Угнетение дыхания и сердечная недостаточность, - ответил я. Все происходит очень быстро и выглядит точь-в-точь как сердечный приступ.
Мой собеседник еще раз угрюмо просмотрел надпись.
- А что означает последняя строчка? - спросил он. - Антагонист налоксон.
- Антагонист - это препарат с действием, противоположным какому-то другому.
- Значит, налоксон - это… противоядие?
- Не думаю, чтобы это средство давали животным для того, чтобы вернуть им сознание. Скорее всего, ветеринар готовил шприц с налоксоном для себя.
- Следует ли мне вас понимать так, что животному может потребоваться вторая инъекция? Наркоз не проходит сам по себе?
- Механизма действия налоксона я не знаю, - ответил я. - Но, насколько мне известно, он всегда наготове, чтобы его можно было сразу же ввести.
- Из этого следует, что налоксон предназначен для людей.
- Даже террористы не станут пользоваться таким опасным средством, не предусмотрев защиты. Я думаю, что количество налоксона должно зависеть от того, сколько яда получит жертва. Видите ли, при работе с животными используются равные количества снотворного и налоксона. Возможно, бывает необходима его инъекция для снятия наркоза.
Для Малкольма, подумал я, все решил вопрос количества. Слишком много яда, слишком мало противоядия. Ему не повезло.
- Хорошо, - подытожил генерал-майор, пряча листок с формулой во внутренний карман. - Теперь расскажите мне, как вы пришли к этим выводам.
Я снова закашлялся, снова снял очки, рассмотрел и надел их. Результат моего рассказа мог оказаться совсем не таким, на который мне хотелось надеяться.
- Это началось, - сказал я, - на международных соревнованиях по конному спорту, которые прошли в Англии в сентябре. Английский журналист Малкольм Херрик, который работал здесь, в Москве, как корреспондент "Уотч", убедил Ганса Крамера украсть у ветеринара чемоданчик, в котором, в частности, были наркотики. Херрик забрал у Крамера снотворное, смешал его с растиранием, которое продается на каждом шагу… и продал все это террористам за пятьдесят тысяч фунтов.
- Вот за это? - Генерал-майор впервые не смог скрыть изумления.
- Именно… Все определялось не идеологией, а наличностью. Ведь террористы сами не производят оружия, кто-то им его продает. Пятьдесят тысяч… Вы, естественно, решили, что за такой доступный товар это чересчур большие деньги. Все дело в том, что Херрик не рассказал им, что это за препарат. Мне кажется, что он наплел, что ему удалось раскрыть государственную тайну и похитить секретную разработку одной из ваших закрытых лабораторий.
Так или иначе, они выплатили ему эти деньги, но только после демонстрации… Своего рода предварительный заезд.
Я умолк, ожидая реплики генерал-майора, но тот промолчал.
- Малую толику они использовали на Гансе Крамере, - продолжал я. Вне всякого сомнения, в качестве первой жертвы его наметил именно Херрик.
Он боялся, что Крамер расскажет кому-нибудь о том, что отдал ему препараты из чемоданчика ветеринара, и происхождение его "секретного" препарата будет раскрыто.
- Отдал? Разве он не продал их Херрику?
- Нет. Крамер симпатизировал террористам. Он действовал из идейных побуждений.
Генерал-майор поджал губы.
- Продолжайте.
- Причиной смерти Крамера посчитали сердечный приступ. Херрик и оба террориста вернулись в Москву. Я думаю, из этого следует, что он уже знал их… встречался с ними… был знаком с их взглядами. Возможно, именно поэтому у него возникла мысль продать им состав, о котором он когда-то случайно узнал. Все это должно было храниться до Олимпийских игр. Отличная маленькая мина с часовым механизмом, укрытая в темном чулане. И все шло по плану… не считая того, что появились люди, задающие вопросы об Алеше.
- А ведь именно для этого вы приехали в Москву.