Шурупова взяла в руки альбом и посмотрела на фото.
– Впервые ее вижу. То есть, я, конечно, не раз видела это фотку, но не обратила внимания. Возможно, одна из сотрудниц фирмы моего супруга. У меня вообще, плохая память на лица.
Женщина порылась в сумочке, достала маленький пластиковый пенал с валидолом и будничным жестом задвинула таблетку под язык. Что-то на самом деле столь взволновало ее, или же этот валидол был кодом некой значимости, подобно тому, как иные люди носят очки с простыми стеклами?
– У вас в кабинете слишком душно, а я еще не прошла акклиматизацию после Одессы, – пояснила она.
Когда Шурупова ушла, Пилипенко медленно пролистал альбом с начала до конца. Клюев и Минин тоже смотрели. Все трое сдвинули плечи, словно в шеренге, а Жаров стоял напротив, видя перевернутый мир фотографий.
– Вот, опять она, – Пилипенко постучал пальцем по станице.
– Угу, – промычал Минин.
Еще через две страницы и он воскликнул:
– И еще раз!
Всего в альбоме насчиталось четыре фотографии Груздевой. Судя по всему, эта девушка действительно работала на фирме Шурупова.
– Мне почему-то уже давно казалось, – проговорил Жаров, – что наш человек был среди тех пловцов, которые первыми обнаружили яхту.
– Неужто интуиция? – спросил Пилипенко.
– Нет. Это у тебя интуиция. Мой незыблемый принцип таков: законы детективного жанра столь сильны, что действуют и в жизни. Не мог автор затратить столько усилий на какого-то курортника, если этот персонаж не причастен к делу.
– Ну что ж! – сказал Пилипенко. – Груздева живет в гостинице "Крым". Журналист, конечно же, поедет со мной?
– Если позволишь.
– Знамо дело. Разве ты хоть раз упустил возможность полюбоваться на красивую девушку?
* * *
Милицейский "Жигуленок" ехал от управления до гостиницы минут семь, поскольку на Платановой была пробка: троллейбусы встали один за другим, что, как и чистенькие, беленькие девчонки с лотками на каждом углу, также было признаком начала курортного сезона.
За это время друзья успели выработать стратегию разговора с Груздевой. Предварительный звонок ей сделал именно Жаров, поскольку он был как бы ее знакомым, хоть и имел какое-то невразумительное отношение к милиции. Голос Татьяны звучал недовольно и подавлено: казалось, ей крайне нежелательна была эта встреча. Во всяком случае, выяснилось, что она сейчас в гостинице.
Пилипенко о чем-то напряженно думал, затем высказал результат:
– Мне тоже с самого начала казалась странной одна деталь. Гостиница рядом с Массандровским пляжем. Курортники обычно туда и ходят. Почему Груздева купалась в Ореанде?
– Я и говорю, – ответил Жаров. – Она должна была встретить яхту.
По обстановке в номере сразу стало ясно, что девушка решила уехать. На кровати лежала раскрытая туристическая сумка, часть вещей была уложена, Жаров отметил кружевные лиловые трусики в прозрачном пакете, их вид почему-то вызвал у него необъяснимую жалось.
– Я очень тороплюсь, – сказала Груздева. – У вас ко мне, как я понимаю, вопросы, связанные с этой яхтой?
Она была занята тем, что бережно заворачивала в тряпицу маленькие иконки. Нагнулась и уложила их рядом с трусиками. Ее нательный крестик на серебряной цепочке отклонился согласно гравитации и снова упал на грудь, когда девушка выпрямилась.
Пилипенко молча развернул альбом, который привезла жена Шурупова, и показал фото.
– Все гораздо сложнее, как видите.
– Да, я работаю на этой фирме, – сказала Груздева, мельком глянув в альбом.
– Вы… – следователь чуть было не произнес слово "любовница", – хорошо знаете Шурупова Сергея Александровича?
От внимания Груздевой тоже не ускользнуло движение губ следователя, собиравшегося произнести это старомодное слово.
– Да, я была его женщиной! – вдруг громко сказала она.
Жаров заметил, что при этих словах она легко коснулась двумя пальцами своего нательного креста.
– Как давно? – спросил следователь деловым, невозмутимым тоном.
– Пять месяцев и шесть дней.
Пилипенко быстро пошевелил пальцами, и Жаров понял, что следователь думает о том же, о чем и он. Как раз это и заметил Минин на фотографиях… Именно пять месяцев назад лицо Шурупова изменилось. С тех пор, как женатый мужчина зажил двойной жизнью.
– Вы условились встретиться в Ялте, не так ли? – спросил Пилипенко.
– Какое это имеет значение?
– Человек исчез. Мы ведем расследование.
– Да, – сказала Груздева. – Я и вправду ждала яхту в Ялте. Но вы же знаете, что произошло с ней.
– Мы понятия не имеем, что произошло с яхтой и на яхте! – не выдержал Жаров. – А вы?
– И я тоже.
– Почему же вы уезжаете? – спросил Жаров.
– Как почему? – девушка вскинула на него свои огромные светлые глаза. – Ведь ваш коллега только что сказал: человек исчез!
– И куда же вы собираетесь? – холодно спросил Пилипенко, и Жаров хорошо знал,что он скажет в следующую минуту.
– Как куда? Домой, в Одессу.
– Вынужден вас огорчить, – и вправду начал следователь.
– Что может огорчить меня более, чем то, что уже произошло?
– Вы не едете в Одессу.
– Вот как?
– Я выпишу вам бумагу. Это называется – предписание. Как фигурант объявленного расследования вы не имеете права покидать территорию Большой Ялты.
– До каких пор?
– Пока мы сочтем нужным. Лично я сочту. А лично я считаю: вы можете оказать неоценимую помощь в расследовании.
– Расследовании чего?
– Обстоятельств исчезновения вашего… друга. И, для начала, я попросил бы вас ответить на несколько вопросов.
– Да ради Бога!
– Когда вы приехали в Крым?
– За день до Сергея. Поезд пришел в семь утра. Я бродила тут. Заночевала. Скучный город.
– Я бы поспорил. Но почему вы не сели с ним вместе на Яхту? Зачем так громоздко?
– Он не хотел брать меня на борт. Хотел побыть один в море. Мы условились встретиться в Ялте и провести вместе несколько дней подряд, а не как раньше – урывками, порой на два-три часа… Но яхта, как вы знаете, пришла пустой. Я влезла на борт, но обнаружила лишь кипящий кофейник.
– Больше вы ничего не обнаружили? Что-то еще показалось вам странным?
– Да! Вещи были выброшены из шкафа и разбросаны по полу.
– Вы что же – условились, что яхта пристанет к берегу именно на этом маленьком пляже?
– Да нет же! Она должна была придти в порт. В последнем разговоре Сергей уточнил время прибытия. Я прогуливалась по Набережной и ждала его. На звонки он перестал отвечать. Пеленг аппарата показывал, что яхта идет совсем в другое место.
– Что значит – пеленг аппарата? – не выдержал Жаров. – У вас что же – есть функция джи-пи-эс?
– Да. Сергей был очень щепетильным и поставил мне ее на всякий случай. Мы ведь катались на яхте последнее время, каждый уикенд по ночам. А на море всякое может случиться.
– Но позвольте! – воскликнул Жаров. – Ваш аппарат засекал что? Ведь не положение яхты, а положение мобильного телефона ее владельца!
– Да, ну и что?
– Это значит, что когда Шурупов исчез с борта, мобильник еще оставался на яхте.
Груздева пожала плечами:
– Может быть, его просто смыло в море? Вряд ли его теперь можно найти.
– Может быть – нет. А может быть – и да, – задумчиво произнес Пилипенко.
* * *
Друзья молча дошли до "Жигуленка", который был со всех сторон заставлен другими авто, словно старый чайник на плите среди тефлоновой посуды. Что-то не давало покоя Жарову, какое-то слово, употребленное не совсем так, как требовала логика. Как профессиональный литератор он был особенно чувствителен именно к словам.
Они влезли в машину, протиснувшись в двери, которые нельзя было распахнуть полностью, не покарябав чужой тефлон. Пилипенко завел мотор и принялся выруливать. Скрежет старой коробки передач странным образом навел Жарова на потерянное слово. Он сказал:
– Груздева дважды оговорилась: сказала о Шурупове "был". Вот что. Шурупов уже мертв, и девушка знает об этом.
– Возможно, – сказал следователь. – В любом случае, я собирался по всем этим адресам.
– Твой рабочий день, между прочим, давно закончился.
– Ничего. Я выпишу сверхурочные.
Он, конечно, знал, что Жаров не оставит его, увяжется с ним, поэтому не тратил времени на лишние разговоры.
– Осталось четыре места, где засекли Шурупова. Якобы узнали по расклеенным фото. Квартирные хозяйки и менеджер отеля. На Халтурина, на Руданского, в Массандре и в Гурзуфе, – говоря, Пилипенко поводил головой туда-сюда, указывая подбородком в направлении означенных мест. – Думаю начать с самой дальней точки, с Гурзуфа.
– К тому же, лодку нашли именно в том районе, – сказал Жаров.
– Да не в этом дело, – отмахнулся следователь. – Вполне возможно, что Шурупов заквартировал как можно дальше от места, где причалил к берегу. Просто лучше пилить в самую дальнюю точку с надеждой в сердце, чем возвращаться оттуда разочарованным.
– Приветствую такую логику.
– Ничего удивительного, – пробурчал Пилипенко. – Простая мужская логика. Женщина бы действовала наоборот.
До автовокзала томились в пробке, но, выехав зигзагом на трассу, почувствовали относительную свободу.
Хозяйка маленького пансиона в Гурзуфе производила впечатление вполне вменяемой. Друзья не сразу заметили, что именно с ней не так.
Человек, которого она опознала по фото, наклеенному на доску объявлений Гурзуфского пятачка, был ее постояльцем и в данный момент, "естественно", спал пьяным в своей комнате. Дверь была не заперта, и все трое вошли в довольно вонючее логово, где на столе топорщился развороченный скелет курицы-гриль. То, что лежало на кровати, заставило друзей переглянуться. Человек, спавший поперек съехавшей постели, не имел ничего общего с Шуруповым. Мало того, что он был брюнетом, в отличие от белобрысого яхтсмена, но тугие щеки, меж которых располагался круглый, тяжело дующий рот, не шли ни в какое сравнение с впалыми щеками разыскиваемого. Пилипенко закрыл дверь, перерезав поток сероводорода и ацетона, и сухо сказал женщине:
– Это не тот человек.
В маленьком холле висел постер, изображающий Арнольда Шварценеггера.
– Вам тоже нравится Сильвестр Сталлоне? – поинтересовался Пилипенко, кивнув на изображение.
– Это не Сталлоне, – сердито сказала хозяйка.
– А кто?
– Это Стивен Сигал.
Уже по пути в Ялту следователь прокомментировал ситуацию:
– У этой женщины явная болезнь Альцгеймера. Она не распознает человеческих лиц. На место своего постояльца она подставила фото разыскиваемого, а произвольный плакат наполнила образом любимого актера.
– Рано или поздно она сожжет свой дом, – мрачно отозвался Жаров.
– Я сообщу гурзуфскому участковому, – сказал Пилипенко. – Пусть направит ее к врачу. Хоть это и неизлечимо, но пациент и его близкие должны знать о такой болезни.
Свернув с трассы в Массандру, Пилипенко безошибочно вывел машину в проулок к нужному дому. Жизнь в маленьком городке невольно заставляет изучить его назубок, вплоть до расположения зданий по номерам.
Раньше это был просто жилой дом на восемь квартир, но в новые времена некий "уважаемый человек" выкупил его, прогнав оттуда жильцов на выгодных для них условиях. Теперь здесь был небольшой и не очень дорогой, имея ввиду положение высоко над морем, частный отель.
Менеджер отеля и позвонил сегодня утром в милицию, сообщив о том, что человек, похожий на Шурупова, остановился на его территории.
Сообщение также оказалось ложным. Рассмотрев альбом, менеджер вернул его, виновато пожимая плечами.
– В объявлении была одна фотография, а здесь множество. Наш гость был просто похож на него. Да и съехал он уже.
Оставалось еще два адреса. Труп Шурупова друзья обнаружили по первому из них.
* * *
Хозяйка частной квартиры в многоэтажном доме по улице Руданского немедленно подтвердила свое телефонное заявление, лишь перелистнув две-три страницы альбома. В доме ей принадлежало три квартиры: две из них она сдавала, в третьей жила сама. На звонок никто не отзывался, следователь попросил открыть дверь запасным ключом.
Шурупов сидел на полу, привалившись к кровати. Голова была опущена на грудь. Пилипенко присел на корточки и заглянул ему в лицо. Судя по тому, как скривились губы следователя, Жаров понял, что ему также предстоит весьма неприятное зрелище.
Действительно: глаза мертвеца вылезли из орбит, существуя, словно два плохо закрепленных шара. Что-то похожее на фильмы, где у астронавта лопается стекло шлема. И гримаса ужаса, застывшая на лице.
– Похоже, то, что преследовало этого человека на яхте, все же настигло его, – сказал Жаров. – Тайна Марии Целесты существует.
Пилипенко уже стоял посередине комнаты и рассматривал предметы, лежащие на столе, низко наклонившись и поводя носом.
– Не думаю, – что здесь есть какая-то тайна вообще. Этот человек просто-напросто покончил с собой.
– Ты что же, как Пуаро – уловил запах горького миндаля в стакане?
– Положим, "Массандра" и так попахивает конским миндалем. Дело в том, что тут наличествует предсмертная записка.
Жаров подошел и тоже склонился над столом. Пустой бокал лежал на боку, уткнувшись в ополовиненную бутылку вина. Посередине стола белел лист бумаги.
"Нет больше сил это терпеть. Я ухожу из жизни добровольно. Никого прошу не винить в моей смерти. Прощайте, друзья! Свидимся в другой жизни. Прощай, жена! Если придут, то скажи им, что взять с меня было нечего".
– Ушел, стало быть, от кредиторов, – сказал Пилипенко.
– Это первое, что приходит в голову, – проговорил Жаров. – Возможны и какие-то другие трактовки.
Жарова поразил не сам текст записки – нечто подобное он уже видел не раз, разъезжая с оперативниками по Ялте и окрестностям. Предсмертное послание Шурупова было написано простым карандашом, а в самом листе без труда можно было узнать вырванную страницу из судового журнала. Пилипенко также был озадачен.
– Вряд ли самоубийца взял чистую страницу про запас, – сказал он. – Скорее всего, записка была написана еще на борту. Покидая яхту, он взял листок с собой. Это и видно: похоже, что бумага была сначала сложена, потом разглажена.
Трогать листок было нельзя до прихода эксперта, и Жаров нагнулся, рассматривая его.
– Что же это получается? – проговорил он, распрямившись. – Человек решает свести счеты с жизнью прямо на своей яхте. Пишет записку в судовом журнале. Внезапно что-то мешает ему. Он вырывает из журнала листок, сворачивает и кладет в карман. Торопливо пишет в журнале о том, что нечто здесь и повсюду, нечто преследует его. Спасаясь от чего-то ужасного, надувает лодку и мчится к берегу. Арендует квартиру. Живет здесь три дня. Затем исполняет свой план, используя ту же самую записку. По-моему, так не бывает.
– Если еще учесть, что перед первой попыткой самоубийства он решает испить кофейку и ставит кофейник на плиту. Включает плиту. И лишь тогда покидает яхту. Более нелепого сценария мне не доводилось видеть.
Пилипенко замолчал, тщательно оглядывая комнату. Похоже, что он не приметил ничего необычного.
– Ясно одно, – наконец заговорил он. – И на яхте, и в этой комнате произошло нечто совсем другое. Хотя бы потому, что события, какими они видятся по первым впечатлениям, просто-напросто не могли произойти.
Жаров тем временем рассмотрел труп. На груди самоубийцы висел нательный крестик на простом шнурке.
– Именно так и носят новообращенные, не сразу покупают цепочку, – сказал он. – Следовательно, Татьяна сказала правду, что он недавно крестился.
– А с чего бы ей врать? К тому же, вроде бы, православным врать не полагается. Правда, часто мы сталкиваемся с обратным.
– Да все люди врут, черт бы их побрал. Православные ли, католики, мусульмане… – Жаров продолжал, уже обращаясь к мертвецу: – Крест, крест… Что же за крест ты носил на самом деле? Что преследовало тебя, окружало со всех сторон?
Пилипенко вздохнул:
– Ну, не столь возвышенно, может быть. В Одессе наехали бандюки. Достала жена. Надоела любовница. Вот и получается: со всех сторон… Нет, все же… Не повод, чтобы свести счеты с жизнью.
– Я бы уж точно сбежал от такой жизни, – сказал жаров.
– Куда, в смерть?
– Нет, конечно. Но сбежал бы – это точно!
– Сбежал, сбежал… – бормотал следователь, нащелкивая кнопки на своем телефоне. – Об этом стоит подумать.