Мегрэ долго не мог заснуть. Он мысленно представлял себе худую фигуру педиатра в мятой одежде, его слишком блестящие глаза, как у человека, который систематически не высыпается.
Чувствовал ли он, что его подозревают? Пришло ли это в голову его жене или теще?
Обнаружив Жослена убитым, они, вместо того чтобы вызвать полицию, стали звонить на бульвар Брюн, на квартиру к Фабрам. Они ничего не знали про вызов на улицу Жюли и не понимали, почему Фабра не оказалось на месте.
Они не подумали, что могут найти его в больнице, и обратились к домашнему врачу, доктору Ларю.
О чем говорили женщины, пока были вдвоем в квартире рядом с трупом? А может быть, мадам Жослен уже впала в состояние прострации? И возможно, самой Веронике пришлось принимать решение, пока мать лежала в беспамятстве.
Приехал Ларю и сразу же понял, что они допустили ошибку или неосторожность, не заявив в полицию. Он и сообщил в комиссариат.
Мегрэ хотелось все это себе представить или почувствовать самому. Нужно было по крупицам восстановить по порядку события этой ночи.
Кто подумал о больнице и стал туда звонить? Ларю?
Вероника?
Кто удостоверился, что в квартире ничего не украдено и что убийство совершено не с целью ограбления?
Мадам Жослен отвели в спальню, Ларю оставался с ней, а потом, с разрешения Мегрэ, сделал ей укол, чтобы она заснула.
Появился Фабр, обнаружил в квартире полицию, а тестя - убитым в кресле. "Однако же, - подумал Мегрэ, засыпая, - не он, а его жена сообщила мне о пистолете". Если бы Вероника сознательно не открыла ящик, зная, что там искать, никто, наверное, не заподозрил бы существования оружия.
Впрочем, это не исключало возможность, что преступление совершено посторонним.
Фабр утверждал, что слышал, как тесть, проводив его в четверть одиннадцатого, закрыл за ним дверь на цепочку.
Выходит, сам Жослен открыл дверь убийце. Он не испугался, поскольку вернулся в комнату и снова сел в кресло.
Если, по всей вероятности, в это время было открыто окно, то кто-то, либо Жослен, либо вошедший, его закрыл.
А если лежавший в ящике браунинг действительно послужил орудием преступления, значит, убийца точно знал, где он лежит, и мог владеть им, не вызывая подозрения.
Если предположить, что убийца тайком проник в дом, то как он оттуда вышел?
В конце концов Мегрэ заснул беспокойным сном, тяжело ворочаясь с боку на бок, и с облегчением почувствовал запах кофе, услышал голос мадам Мегрэ, увидел через открытое окно залитые солнцем ниши соседних домов.
- Уже девять часов.
Он тут же вспомнил дело во всех подробностях, как будто ни на минуту не отвлекался.
- Дай мне телефонный справочник.
Он отыскал номер телефона Жослена, набрал его и долго ждал ответа, пока не услышал незнакомый голос.
- Это квартира месье Рене Жослена?
- Он умер.
- Кто у телефона?
- Мадам Маню, уборщица.
- Мадам Фабр еще здесь?
- А кто это говорит?
- Комиссар Мегрэ из уголовной полиции. Я был у них ночью.
- Мадам только что уехала к себе переодеться.
- А мадам Жослен?
- Все еще спит. Ей дали снотворное, и она, наверное, не проснется до возвращения дочери.
- Никто не приходил?
- Никто. Я тут навожу порядок… Я и не подозревала, когда пришла утром…
- Благодарю вас…
Мадам Мегрэ не задавала ему вопросов, а он только сказал:
- Порядочный человек, которого непонятно почему убили.
Мегрэ снова представил себе Жослена в кресле. Он старался вообразить его живым, а не мертвым. Действительно ли он еще некоторое время продолжал сидеть в одиночестве над шахматной доской, поочередно передвигая то белые, то черные фигуры?
Может быть, он кого-нибудь ждал? Но как он мог назначить кому-то встречу, зная, что зять проведет у него весь вечер? Или тогда…
Если предложить, что телефонный звонок, вызвавший доктора Фабра на улицу Жюли….
- Именно порядочные люди доставляют нам больше всего хлопот, - проворчал он, заканчивая завтрак и направляясь в ванную.
Мегрэ не сразу поехал на набережную Орфевр, а позвонил по телефону, чтобы узнать, не нужен ли он там.
- Улица Сен-Готар, - сказал он шоферу такси.
Прежде всего начинать надо было с окружения Жослена. Конечно, Жослен был жертвой, но не станут же убивать человека просто без всякой причины.
По-прежнему чувствовалось, что в Париже время отпусков. Правда, город уже не казался таким опустевшим, как в августе, но в воздухе была еще разлита какая-то истома, чувствовалось, что необходимо совершить какое-то усилие, чтобы вернуться к будничной жизни. Если бы пошел дождь или похолодало, этот переход был бы не так заметен. В этот год лето как будто и не собиралось уходить.
Шофер повернул с улицы Даро и выехал к железнодорожной насыпи.
- Какой вам номер?
- Не знаю. Картонажная фабрика…
Снова поворот, и они очутились перед большим бетонным зданием с окнами без штор. Вдоль всего фасада тянулась вывеска:
"ФАБРИКА, ОСНОВАННАЯ ЖОСЛЕНОМ.
ПРЕЕМНИКИ - ЖУАН И ГУЛЕ"..
- Вас подождать?
- Да.
В здание вели две двери. Ближняя - в цеха, а другая, куда и вошел Мегрэ, - в контору, выглядевшую весьма современно.
- Вы к кому?
Девушка высунула голову из окошка и с любопытством на него посмотрела. И правда, вид у Мегрэ был хмурый, как и всегда в начале расследования. Он неторопливо огляделся, словно хотел произвести инвентаризацию.
- Кто управляющий?
- Месье Жуан и месье Гуле… - ответила девушка таким тоном, как будто это само собой подразумевалось.
- Знаю. А кто из них главный?
- Смотря в чем. Месье Жуан занимается художественной стороной дела, а месье Гуле производством и коммерческими делами.
- Они оба на месте?
- Нет. Месье Гуле еще в отпуске. А что вам угодно?
- Видеть месье Жуана.
- Простите, как ваше имя?
- Комиссар Мегрэ.
- У вас назначена встреча?
- Нет.
- Минутку.
Она подошла к застекленной комнатушке и что-то сказала девушке в белом халате, которая тоже с любопытством оглядела посетителя и тут же вышла из комнаты.
- Сейчас его поищут. Он в цехе.
До Мегрэ донесся шум машин, и, когда открылась боковая дверь, он разглядел просторное помещение, где стояли, выстроившись рядами, женщины в белых халатах, словно работали на конвейере.
- Вы меня ждете? - обратился к Мегрэ высокий мужчина лет сорока пяти, с открытым лицом, в расстегнутом белом халате, надетом на костюм элегантного покроя. - Будьте любезны, пройдите со мной.
Они поднялись по лестнице из светлого дуба, там за стеклянной перегородкой склонились над работой пять или шесть художников.
Еще одна дверь, и они попали в залитый солнцем кабинет. В углу печатала на машинке секретарша.
- Оставьте нас, мадам Бланш.
Он указал Мегрэ на стул, а сам сел за свой письменный стол. Казалось, он был удивлен, немного встревожен.
- Интересно узнать… - начал он.
- Вам известно о смерти месье Жослена?
- Что вы говорите? Месье Жослен умер? Когда это случилось? Разве он вернулся в Париж после отдыха?
- Значит, вы его не видели после приезда из Ля-Боля?
- Нет. Он к нам еще не заходил. А что, у него был сердечный приступ?
- Его убили.
- Месье Жослен убит? - Чувствовалось, что Жуан не может в это поверить. - Это невозможно. Но кто мог…
- Он был убит вчера вечером, у себя дома, двумя выстрелами из пистолета.
- Но кто его убил?
- Именно это я и стараюсь узнать, месье Жуан.
- А жена была дома?
- Нет, они с дочерью ушли в театр.
Жуан опустил голову. Было заметно, что он потрясен.
- Бедняга… Это кажется таким невероятным… - И с возмущением продолжал: - Но кому это могло понадобиться?.. Послушайте, господин комиссар… Вы его не знали… Это был лучший человек на свете… Для меня он был как отец, даже больше чем отец… Когда я поступил сюда на работу, мне было шестнадцать лет и я ничего не умел… Отец недавно умер, мать работала уборщицей… Я начинал как рассыльный, развозил продукцию на велосипеде… Это месье Жослен меня всему обучил… Потом назначил меня управляющим делами… А когда сам решил уйти от дел, позвал нас с Гуле в свой кабинет… Гуле начинал рабочим на станке… Месье Жослен сообщил нам, что врач советует ему меньше работать, но он так не умеет. Приходить сюда на два-три часа в день, сторонним наблюдателем, невозможно для человека, привыкшего самому заниматься всеми делами и каждый вечер еще подолгу задерживаться в кабинете после работы.
- Вы испугались, что вашим патроном станет кто-то посторонний?
- Признаться, да. Для меня и Гуле это была настоящая катастрофа. Мы смотрели друг на друга, ошеломленные, а месье Жослен лукаво улыбался.
- Мне сегодня ночью об этом рассказывали.
- Кто?
- Его домашний врач.
- Конечно, у нас с Гуле были кое-какие сбережения, но не такая значительная сумма, чтобы откупить фабрику… Месье Жослен пригласил своего нотариуса, и они нашли способ уступить нам дело, предоставив большую рассрочку платежей. Само собой разумеется, мы пока выплатили лишь часть всей суммы… Осталось еще лет на двадцать…
- Однако он время от времени заходил сюда?
- Да, но держался очень скромно, словно боялся нас смутить. Удостоверившись, что все в порядке, что мы довольны, он уходил, а когда нам случалось просить у него совета, он помогал нам, давая понять, что не имеет здесь никаких прав…
- Вы не знали, были ли у него враги?
- Ни одного. У такого человека не может быть врагов. Его все любили. Зайдите в кабинеты, в цех, спросите кого угодно.
- Вы женаты, месье Жуан?
- Да, у меня трое детей. Мы живем недалеко от Версаля. Я построил там небольшой домик…
И этот оказался порядочным человеком. Неужели при расследовании этого дела Мегрэ будут попадаться только порядочные люди? Это уже начинало его раздражать. Ведь, в конце концов, был убитый и был убийца, дважды выстреливший в Рене Жослена.
- Вы часто бывали на улице Нотр-Дам-де-Шан?
- Всего четыре или пять раз. Нет, постойте. Пять лет назад, когда месье Жослен болел гриппом, я заходил к нему каждое утро за инструкциями и приносил почту.
- Случалось вам обедать или ужинать у них?
- Месье Жослен пригласил нас с женами к себе на ужин в день подписания договора, когда он передал нам дело.
- А что за человек Гуле?
- Инженер, трудяга.
- Сколько ему лет?
- Мой ровесник. Мы поступили к месье Жослену с интервалом в один год.
- Где он сейчас?
- На острове Ре с женой и детьми.
- Сколько у него детей?
- Трое, как и у меня.
- Какого вы мнения о мадам Жослен?
- Я ее мало знаю, но, по-моему, она не очень приятная женщина, они с мужем очень разные.
- А дочь?
- Что вы имеете в виду?
- Она более гордая, чем он.
- Она иногда заходила к отцу на работу, но мы с ней почти не общались.
- Полагаю, что смерть месье Жослена ничего не изменит в ваших финансовых делах?
- Я об этом еще не думал… Минутку… Нет… Ничего не должно измениться. Вместо того чтобы выплачивать установленную сумму ему, мы будем перечислять ее наследникам… Вероятно, мадам Жослен…
- Сумма значительная?
- Это зависит от того, насколько удачным будет год.
Ведь соглашение включает в себя и участие в прибылях…
Во всяком случае, на эти деньги можно жить безбедно.
- А вы считаете, что Жослены жили на широкую ногу?
- Они жили хорошо. Прекрасная квартира, машина, вилла в Ля-Боле.
- Но могли бы жить с большей роскошью?
Жуан подумал:
- Да… Вероятно…
- Жослен был скупым?
- Если бы он был скупым, то не предложил бы мне и Гуле таких выгодных условий… Нет… Видите ли, мне кажется, что он жил так, как ему хотелось… Он не любил роскошь… Предпочитал спокойную жизнь…
- А мадам Жослен?
- Мадам любила заниматься своим домом, дочерью, а теперь внуками…
- Как Жослены отнеслись к замужеству дочери?
- На это мне трудно ответить… Ведь это происходило не здесь, а на улице Нотр-Дам-де-Шан… Конечно, месье Жослен обожал Веронику, и ему трудно было с ней расстаться… У меня тоже дочь… Ей двенадцать лет… И признаться, я уже сейчас с ужасом думаю, что когда-нибудь ее отнимет какой-то чужой человек и она не будет больше носить мою фамилию… Полагаю, это свойственно всем отцам.
- А то, что его зять не имел состояния?
- Скорее он считал это достоинством.
- А мадам Жослен?
- Вот в этом я не уверен… Одна мысль, что ее дочь выходит замуж за сына почтальона…
- Отец Фабра - почтальон?
- Да, в Мелене или какой-то окрестной деревне…
Я говорю вам то, что знаю… Кажется, когда он учился, то жил только на стипендию… Говорят также, что если б он захотел, то мог бы стать одним из самых молодых профессоров медицинского факультета…
- Еще один вопрос, месье Жуан. Боюсь, что после всего того, что вы рассказали, это может вас покоробить. Вы не знаете, была ли у месье Жослена любовница или любовницы? Интересовался ли он женщинами?
Жуан уже собирался ответить, но Мегрэ его перебил:
- Полагаю, что за годы семейной жизни вам приходилось иметь дело с женщинами?
- Признаться, приходилось. Однако я избегал длительных связей. Вы понимаете, что я имею в виду? Я не хотел рисковать семейным счастьем.
- Ведь у вас работает много молодых женщин…
- О нет… Никогда… Это уже вопрос принципа…
Кроме того, это было бы рискованно…
- Благодарю вас за откровенность. Вы считаете себя нормальным мужчиной. Рене Жослен был таким же. Он поздно женился, в тридцать пять лет…
- Я понимаю, что вы хотите сказать… и пытаюсь представить себе месье Жослена в подобной ситуации.
Но не могу… Не знаю почему… Я понимаю, что он был таким же, как все… И все же…
- На ваших глазах у него не было ни одной любовной истории?
- Ни одной. Никогда не видел, чтобы он по-особому поглядывал на какую-нибудь из работниц. А ведь среди них есть и очень красивые… Должно быть, многие из них заигрывали с ним, как и со мной… Нет, господин комиссар, не думаю, что вы что-то найдете с этой стороны. - И вдруг спросил: - А почему об этом ничего нет в газетах?
Будет сегодня днем. - Мегрэ, поднимаясь, вздохнул: - Благодарю вас, месье Жуан… Если вам что-нибудь придет в голову, даже какая-нибудь мелкая деталь, которая может мне помочь, пожалуйста, позвоните.
- Я не могу найти никакого объяснения этому преступлению…
Мегрэ чуть было не проворчал: "Я тоже".
Однако он знал, что необъяснимых преступлений не бывает. Просто так, без всяких причин не убивают.
И у него само собой вырвалось:
- Кого попало не убивают.
Комиссар уже по опыту знал, что существуют люди, которым судьба уготовила роль жертвы.
- А когда состоятся похороны?
- Тело отдадут семье после вскрытия.
- А вскрытия еще не было?
- Должно быть, идет сейчас.
- Я немедленно позвоню Гуле. Ведь он собирался вернуться только на будущей неделе.
Мегрэ слегка кивнул девушке, сидевшей в застекленной комнатушке, и не мог понять, почему это она, глядя на него, удерживается, чтобы не расхохотаться.
Глава 3
Улица оказалась тихой, провинциальной. Одна сторона была залита солнцем, другая оставалась в тени.
Посреди мостовой обнюхивали друг друга две собаки.
В открытых окнах мелькали женщины, занимавшиеся уборкой. Три монашки из монастыря Сестер милосердия в широких юбках и чепцах, концы которых трепетали на ветру, как крылья у птицы, направлялись к Люксембургскому саду, и Мегрэ машинально взглянул на них. Потом вдруг нахмурил брови, увидев перед домом Жосленов полицейского, на которого наседали с полдюжины репортеров и фотографов.
Он к этому привык. Этого следовало ожидать. Ведь он только что сказал Жуану, что дневные газеты наверняка сообщат об убийстве. Рене Жослена убили, а убитые сразу же становятся достоянием гласности. Через несколько часов после преступления частная жизнь семьи выставляется напоказ во всех деталях, подлинных или вымышленных, и каждый может строить на этот счет свои предположения.
Но почему его это вдруг возмутило? Он даже рассердился на себя. У него создалось впечатление, что он поддался этой почти хрестоматийной атмосфере благополучия, которая окружила этих людей, порядочных людей, как все без конца их называли.
Фотографы налетели на него, когда он выходил из такси. Репортеры окружили, когда он платил шоферу.
- Ваше мнение, комиссар?
Он жестом отстранил их, пробормотав:
- Когда у меня будет какая-то информация, я вам сообщу. Там, наверху, находятся две убитые горем женщины и было бы гуманнее оставить их в покое.
Но сам-то он не собирался оставлять их в покое. Он поздоровался с полицейским и вошел в дом, который впервые видел при дневном свете, и теперь он показался Мегрэ очень светлым и приветливым.
Он прошел мимо привратницкой с застекленной дверью, завешенной тюлевой занавеской, но, спохватившись, постучал по стеклу и нажал на кнопку звонка.
Как и во всех богатых домах, привратницкая походила на маленькую гостиную с начищенной до блеска мебелью. Раздался голос:
- Кто там?
- Комиссар Мегрэ.
- Входите, господин комиссар.
Голос раздавался из побеленной известью кухни, где консьержка, в белом переднике, надетом на черное платье, засучив рукава, стерилизовала рожки.
Она была молодая, привлекательная, но фигура оставалась еще слегка расплывшейся после недавних родов. Указав на дверь, она произнесла вполголоса:
- Говорите потише, мой муж спит.
Мегрэ вспомнил, что ее муж, полицейский, дежурил прошлой ночью.
- С самого утра меня донимают журналисты, и многие, пользуясь тем, что я отхожу от двери, прорываются наверх. В конце концов муж позвонил в комиссариат и сюда прислали полицейского.
Ребенок спал в плетеной колыбельке, украшенной занавеской с желтыми оборками.
- Есть что-нибудь новое? - спросила она.
Мегрэ отрицательно покачал головой.
- Надеюсь, вы можете подтвердить то, что нам сообщили, не так ли? - спросил комиссар, также понизив голос. - Никто не выходил из дома вчера вечером после доктора Фабра?
- Никто, господин комиссар. Я только что говорила это одному из ваших людей, такому толстому, с красным лицом, кажется, инспектору Торрансу. Он больше часа ходил по дому, расспрашивал жильцов. Но сейчас их еще не много, половины нет… Некоторые не возвратились из отпуска. Тюплеры в Соединенных Штатах.
- Давно вы здесь работаете?
- Шесть лет. Я заняла место одной из моих теток, а она проработала в этом доме сорок лет.
- У Жосленов часто бывали гости?
- По правде говоря, нет. Они люди спокойные, обходительные, вели размеренную жизнь. Время от времени к ним приходили на обед доктор Ларю с женой.
И Жослены тоже иногда обедали у них.
Так же, как чета Мегрэ и Пардонов. Комиссар подумал даже, что, наверное, Жослены и Ларю тоже обедали по определенным дням.