- Что за вздор! Это только доказывает, насколько это была целесообразная мера предосторожности. Нам нужен был свет фонарика на лестнице, чтобы не переломать в темноте ноги. Поэтому я и зажег его. Я полагаю, ты увидела шарф, когда я оступился, и свет фонарика взметнулся вверх. Я хочу сказать, если бы кто-нибудь еще выглянул из окна, он мог бы увидеть светлые волосы Хелен, если бы я не позаботился о том, чтобы прикрыть их. Шарф Мэриан, подумать только! - он опять злобно рассмеялся. - Инна, в самом деле, вечно ты говоришь самые идиотские вещи!
Она сказала:
- Продолжай.
- Ты все время меня перебиваешь. На террасе была скамейка, и мы сели. Было тепло, и она сняла плащ, нас ведь никто не мог увидеть. Мы говорили, и она повела себя страшно неразумно, я хочу сказать, страшно. Она со всей серьезностью угрожала пойти в полицию, хотя, конечно, не собиралась этого делать. Я просто над ней посмеялся. "Отлично, - сказал я, - если ты этого хочешь. Давай раскроем карты и обнародуем все в газетах, и посмотрим, что на это скажет Фред Маунт". Ну, тут у нас случилась небольшая перепалка, сказали друг другу пару ласковых. Но это меня не задело, я знал, что ей надо выговориться, и, когда она закончила на "десять фунтов, и это мое последнее слово, или забирай, или проваливай", я сказал: "Тут не о чем говорить", - и пошел в дом.
Инна сказала:
- Ты убил ее.
Сирил изобразил возмущенную невинность.
- Ничего подобного! Какого черта мне было ее убивать? Я собирался назавтра выехать с ней вместе в город, и, если бы она не раскошелилась на пятьдесят фунтов, я собирался повидаться с Маунтом. Из принципа, понимаешь. Я думал, он должен узнать о том, что творится у него за спиной, вот что я собирался сделать. Но, конечно, я ее не убивал. Я просто оставил ее там и ушел. Я понимал, что она осознает необходимость заплатить, когда все обдумает, вот я и ушел, предоставив ей возможность как следует поразмышлять.
Глаза Инны не отрывались от Феликса - темные глаза, утратившие всякую надежду.
- Кто-то подобрал шарф, после того, как ее убили.
- Ну, это был не я. Я вошел в дом, отправился в постель и уснул, и не знал, что ее убили, до самого утра.
С минуту она сидела молча. Ее голос был чуточку оживленней, когда она сказала:
- Кто запер дверь в кабинете?
У него был мрачный вид.
- Я оставил ее открытой, чтобы она могла вернуться обратно тем же путем.
Инна сказала:
- Утром она была закрыта. И шарф висел в коридоре. Как он туда попал?
- Я не знаю, - сказал он раздраженно. - Перестань об этом думать!
- Не могу. Это не идет у меня из головы. Дверь в другой дом была тоже закрыта. Засовы были задвинуты. Кто их задвинул?
Он безмятежно сказал:
- О, это был я. Как только рассвело, я проснулся и вспомнил о дверях. Я оставил их открытыми, чтобы она могла пройти, и, конечно, подумал, что она уже прошла, так что я спустился и запер их.
- Ты запер обе двери?
- Говорю же тебе, что да.
Она спросила:
- А шарф? Он был там, когда ты запирал двери?
- Я не знаю, не обратил внимания. Неужели ты не понимаешь? В коридоре было темно. Едва начинало светать. Я не думал о каких-то там шарфах, я просто хотел закрыть двери и снова вернуться в кровать.
Страх, сжимавший ее холодными жесткими тисками, отступил. Когда она сделала вдох, ее легкие открылись, чтобы вобрать воздух. Она глубоко вздохнула, и ощущение тесноты и зажатости исчезло. Облегчение наступало постепенно, но она осознала его внезапно. Она не знала, когда и как она начала верить в то, что это не Сирил убил Хелен Эдриан, но она в это поверила. Невыносимая ноша, с которой она жила с самого утра пятницы, пала с ее плеч. Он не совершал ничего из того, в чем она его подозревала.
Романтические покровы слетели: это был подлый, самовлюбленный и ленивый бездельник. Он не любил ее и, возможно, никогда не хранил ей верности, не любил никого, кроме Сирила Фелтона. Он жил за ее счет и за счет Мэриан, все время ворчал, что они дают ему недостаточно, и возвращался за большим. Феликс был шантажистом и нисколько этого не стыдился, но он не убивал Хелен Эдриан. Она смотрела на него трезвым взглядом и понимала, какой он никудышный человек, но ужасная дрожь страха в его присутствии прошла.
Она подалась вперед и сказала несколько удивленно:
- Ты ее не убивал...
Сирил поднял голову и рассмеялся.
- Только теперь догадалась? Конечно, не убивал, но я знаю, кто убийца.
Глава тридцать третья
Каждое мгновение того долгого ясного вечера после полудня было изучено под микроскопом. Всем обитателям двух домов были заданы следующие вопросы: "Где вы находились в период времени от трех до пяти часов? С кем вы были? Как долго вы были вместе? Если вы были снаружи, то когда вы вернулись в дом?"
В три часа Сирил Фелтон еще разговаривал со своей женой. Элиза Коттон вышла в сад поискать Мактавиша, и до нее донеслись из спальни Инны Фелтон их голоса. Окно было открыто, и она услышала, как Сирил Фелтон сказал: "Не будь дурой! Это пустяк". И она слышала, как Инна ответила: "Нет, нет, я не буду. Тебе бесполезно меня уговаривать, потому что я не буду". Элиза позвала Мактавиша, и голоса прекратились. Она еще подумала: "Лучше бы они знали, что кто-нибудь может их услышать", - и, постояв несколько минут на верхних ступеньках, спустилась вниз на ближайшую террасу, но, не увидев никаких признаков Мактавиша, она вернулась в дом.
Феликс и Пенни были на утесе. Они нашли место, где был широкий травянистый риф, укрытый от ветра. Феликс лег на живот, вытянувшись на рифе во всю длину, опустив лоб на скрещенные руки и спрятав лицо. Солнце припекало ему спину. Его голова была пуста, насколько это возможно. У него были ощущения, эмоции, но не мысли. Он чувствовал себя, как человек, перенесший затяжную болезнь, но теперь кризис миновал, и он идет на поправку. Он чувствовал себя так, будто смотрел тревожный сон, но очнулся. Его сознание было словно чисто выметено. Он чувствовал солнечное тепло и легкий ветерок, временами налетавший с моря. Молодая трава, примятая его руками, сладко пахла. Прилив ушел. С моря не доносилось ни звука. Хелен Эдриан была давно - очень, очень давно. Когда он вновь обрел способность размышлять, он осознал, что она мертва. Но сейчас он не думал, он только чувствовал и к Хелен Эдриан ничего не испытывал.
Стена утеса возвышалась позади рифа на расстоянии футов десяти, продолжая ломаную береговую линию. Пенни сидела прислонившись к утесу, обхватив руками колени. Феликс лежал так близко, что она могла его коснуться, если бы просто пошевелилась. Но она не шевелилась. Она просидела так, почти без движения, около часа, глядя на море и произнося молитвы, в которых не было слов. Больше всего они походили на те старинные общеизвестные священные тексты, которые на протяжении веков передавались из поколения в поколение.
Она больше никогда не сможет слушать их, не испытывая этого восторженного трепета сердца. "Ибо сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся".
Она молчала, молчал и Феликс. Над ними светило солнце. Дул легкий ветерок. Прилив ушел.
Мисс Сильвер находилась в кабинете вместе с начальником полиции почти до половины четвертого пополудни, пока он нежно с ней не распрощался и не отправился на чаепитие, которое устраивала его жена. Когда мисс Сильвер прошла с ним через прихожую и проводила его, в доме не было ни звука. Она заперла за ним дверь и вернулась в кабинет. После чего она, может быть, да, а, может быть, и нет, закрыла глаза и слегка вздремнула. В комнате было тепло, в углу дивана так удобно. Совершенно точно известно, что она не вязала, когда, почти в пять часов, в кабинет вошла Элиза с чайным подносом. Чулок Дерека, удлинившийся только на дюйм или два, лежал на ее коленях, свернутый в клубок, из которого, как из подушечки для булавок, торчали блестящие спицы. Руки мисс Сильвер покоились на серой шерсти. Глаза мисс Сильвер были закрыты. Возможно, всего одно мгновение, потому что при звуке голоса Элизы они тут же открылись.
- Ровно пять часов, и те, кто не вернутся в дом к чаю, останутся без него, так что я постучусь в дверь миссис Фелтон и посмотрю, не удастся ли мне заставить ее спуститься.
- Мисс Брэнд не в доме?
Элиза открыла рот, чтобы сказать "нет", и вновь его закрыла, потому что как раз в этот момент она увидела Мэриан Брэнд, идущую по лужайке, и Ричарда Каннингема, шагающего чуть позади. Часы пробили пять, когда они поднялись по двум низким ступенькам и вошли в кабинет.
Мэриан сказала:
- Мне ужасно жаль, что мы опоздали. Мы были на пляже, и я заснула, а Ричард пошел прогуляться. А когда мы поднялись, наткнулись на Мактавиша, который ловил кузнечиков.
Элиза хмуро ответила:
- Он это любит, - и отправилась наверх к Инне Фелтон.
В доме по другую сторону стены с отъездом начальника полиции и инспектора Криспа установился покой воскресного дня. Ни одна из двух домашних работниц не приходила по воскресеньям. Миссис Вулли приготовила еду и оставила для них, и они могли или съесть ее холодной, или самостоятельно подогреть. Она не возражала против сверхурочной работы по субботним утрам, но никогда не работала ни в субботу вечером, ни по воскресеньям, что никого не радовало - ведь им приходилось самим себя обслуживать. Для Флоренс Брэнд это была причина для глубокого разочарования, хоть в доме и была Пенни, которая выполняла всю работу по воскресеньям. Кэсси Ремингтон помогала от случая к случаю, если можно назвать помощью то, что она вечно сновала туда-сюда и критиковала то, что делали другие. Но Флоренс ни к чему никогда и пальцем не притрагивалась. К трем часам дня в воскресенье она уже сидела с двумя подушками под спиной, положив ноги на скамеечку для ног в гостиной, которую делила с сестрой. На ее коленях всегда находилась книга, но очень редко она бывала открыта. Обычно это была какая-нибудь очень скучная книга. В тот день это были "Некоторые главы жизни пастора из Уэссекса, рассказанные им самим". В пять часов миссис Брэнд, скамеечка для ног и пастор из Уэссекса занимали все то же положение, что и в три.
Воскресная вечерняя программа мисс Ремингтон была несколько иной, нежели у сестры, но такой же неизменной. Она всегда варила для себя большую чашку крепкого кофе, которую уносила к себе в спальню. Когда она ее выпивала и съедала шоколадку, то приступала к любимому занятию - тщательно исследовала свой гардероб, примеряя различные платья, и экспериментировала с кремами для лица, пудрами и даже с помадами. Она никогда не была в полной мере уверена в том, как смотрится ее помада вне ее комнаты. Ей не нравилось ощущение помады на губах и ее вкус, но возможности этого косметического средства приводили ее в восторг. Позже она обычно снимала платье, надевала халат и ложилась в кровать. В пять часов именно в этот воскресный вечер она приколола брошь и сняла через голову аметистовую цепочку. По воскресеньям они не пили чая до пяти часов, обычай, сложившийся так давно, что теперь уже никто не помнил, что послужило причиной. А произошло это потому, что когда миссис Мартин Брэнд давала уроки в воскресенье после полудня в Фарне, она могла прийти к чаю вовремя только к пяти часам.
Мисс Кэсси, глядя на свое отражение в зеркале, слегка склонив голову набок, от всей души надеялась, что Пенни не забудет поставить чайник. "К сожалению, она готова позабыть обо всем на свете, когда ее голова занята Феликсом. В самом деле, то, как она за ним бегала, было просто смешно. В наше время девушки нисколько не заботятся о том, как они выглядят со стороны, - ни врожденной гордости, ни самообладания. Может, Феликс думал бы о ней побольше, если бы она не всегда вертелась у него под ногами, готовая на все", - думала мисс Кэсси.
Спускаясь вниз, она встретилась с Пенни, направлявшейся из кухни с чайным подносом в руках. По воскресеньям они всегда пили чай в гостиной. Как только Кэсси Ремингтон открыла дверь и Пенни с подносом вошла в комнату, Флоренс Брэнд рывком села в кресле, и "пастор из Уэссекса" упал с ее коленей.
Кэсси спросила:
- А где Феликс?
Пенни ей ответила:
- Он сказал, что не хочет никакого чая. На утесе так хорошо. Я пообещала ему, что вернусь.
Разговор происходил как раз в тот момент, когда Элиза Коттон вышла из кабинета и поднялась наверх, чтобы постучаться в дверь к Инне Фелтон. Ключ в замке повернулся после непродолжительной паузы, но достаточно долгой для того, чтобы дать Элизе время испытать неодобрение. Она терпеть не могла людей, запирающихся на ключ у себя в комнатах, и считала, что миссис Фелтон должна была встряхнуться и выйти прогуляться вместе со своей сестрой и мистером Каннингемом, когда они позвали ее с собой. Конечно, это не их вина, что она отказалась, но их предложение она слышала сама. Тем не менее, когда Инна открыла дверь, Элиза подумала, что она выглядит уже получше - не то чтобы пышет здоровьем, но все-таки уже не так похоже, что ее очень долго держали на льду. Вполне ожившим голосом она сказала: "О, спасибо, Элиза", и они вместе пошли вниз.
Никто иной, как мисс Сильвер спросила о Сириле Фелтоне. Инна как раз протянула руку, чтобы взять чашку чая, которую Мэриан только что для нее приготовила. Она застыла в этом положении и посмотрела на мисс Сильвер.
- Он сказал, что пойдет к себе и приляжет. У него голова болела. Он прошлой ночью допоздна был на ногах. Сказал, что хочет хорошенько выспаться.
Мэриан сказала:
- Может, ему захочется немного чая. Ричард, не мог бы ты посмотреть, не проснулся ли он? Маленькая комната слева от входной двери.
- Конечно, - Ричард поставил чашку и вышел.
Между мисс Сильвер и Мэриан произошел короткий разговор о фирменных кексах Элизы и ее же превосходном малиновом джеме.
- Какая легкая рука. У вас могут быть самый лучший рецепт и самые лучшие ингредиенты, но тут необходимо обладать легкостью прикосновений, которым, я убеждена, научиться невозможно. Моя экономка, Ханна Мидос, обладает этой легкостью, и, думаю, мне и в самом деле с ней повезло. Столько хороших продуктов губят плохие кухарки.
Ричард Каннингем открыл дверь и остановился на пороге.
- Мисс Сильвер, тут хотят с вами поговорить. Не могли бы вы подойти?
Но, когда она дошла до прихожей, и дверь снова закрылась, он отвел ее подальше и сказал:
- Боюсь, я и есть тот человек, который хочет с вами поговорить. Вы сможете справиться с потрясением?
- Что случилось?
- Кто-то ударил ножом Сирила Фелтона. Он мертв.
Глава тридцать четвертая
Рэндалла Марша позвали к телефону в самом разгаре чаепития, что устраивала его жена. Поскольку к нему пристала с разговорами почтенная леди Хэлберт, которая знала больше людей, перенесших какую-либо хирургическую операцию, чем кто-либо еще во всей Англии, и обожала без конца повторять частности каждого такого случая, вдаваясь в ужасающие подробности, он нисколько не расстроился, что ему пришлось прервать беседу.
Голос, достигший его уха, когда он взял трубку, принадлежал инспектору Криспу. Он раздраженно сказал:
- Мы только что приняли звонок из имения "Бухта". Еще одна смерть.
- Что?!
- Этот малый Фелтон. Они только что нашли его мертвым в постели. Его зарезали. Орудие убийства не обнаружено.
- Кто его нашел?
- Мистер Ричард Каннингем. Говорит, что пошел звать его к чаю и нашел уже мертвым.
- Это он звонил?
- Да, сэр. Я немедленно туда выезжаю. Я подумал, что лучше дать вам знать.
Марш сказал:
- Хорошо, я скоро буду, - и повесил трубку.
Он застал Криспа в имении, вовсю занимающегося вопросами поиска орудия убийства, снятия отпечатков пальцев, взятия предварительных показаний. Инспектор захватил с собой двух подручных и судебно-медицинского эксперта, которого оторвал от его воскресного чаепития. Он уже опросил Ричарда Каннингема, мисс Сильвер и Элизу Коттон, но до сих пор не видел Инну Фелтон, будучи убежден, что нужно дать ей немного времени справиться с шоком.
Проходя через прихожую, Марш столкнулся с мисс Сильвер. Поскольку поверить в то, что встретились они случайно, было невозможно, он остановился и заговорил с ней.
- Что случилось? Почему вы не позвонили мне сами.
- Да. Я подумала, что будет лучше предоставить такую возможность инспектору Криспу. Я очень рада тебя видеть. Рэндалл. Эта бедняжка Инна Фелтон - инспектор Крисп еще с ней не виделся. Я надеялась, что он дождется твоего приезда.
- Где она?
- В своей комнате, и с ней ее сестра. Я хотела спросить, нельзя ли мне присутствовать, когда вы будете ее допрашивать?
- О, да, кто-то должен быть там. И мне хочется узнать ваше мнение. Не стану притворяться, что знаю о девушках больше, чем вы. Но прежде я хочу переговорить с Криспом и судебно-медицинским экспертом.
Мисс Сильвер вернулась в столовую, из которой вышла, чтобы встретиться с ним. Оставив дверь приоткрытой, она села, заняв руки вязанием, внимательно прислушиваясь к каждому звуку, раздающемуся в доме. Она услышала тяжелые шаги мужчин, которые направились через прихожую в маленькую комнату по другую сторону от входной двери, где лежал в своей кровати Сирил Фелтон, накрытый простыней. Она знала, что они увидят, когда снимут простыню, потому что она была там - он лежит на правом боку, слегка согнув колени, как лежит человек, когда спит. Он снял пальто и повесил его на спинку кресла. Он натянул тонкое покрывало до талии. На его синей рубашке осталась прорезь, чуть пониже левой лопатки, там, куда воткнули нож. Рубашка, и покрывало, и шерстяное одеяло были мокрые и красные. Но ножа нигде не было.
Кровать стояла изголовьем к передней стене дома, неуклюже втиснутая среди мебели, не предназначенной для спальни. Это была легкая низенькая кровать на колесиках, старомодная, но прочная и удобная в обращении. Высокий книжный шкаф красного дерева занимал всю стену по левую руку от входа. Резное украшение над камином в викторианском стиле поднималось от каминной полки до самого потолка. Стол с резной подставкой из орехового дерева был задвинут в угол. В комнате были кресла, брюссельский ковер, этажерка с травой в японском кувшине. Здесь были обои с розовым узором, некогда ярким, а теперь превратившимся в скучный фон для фотографий, акварельных рисунков, гравюр и эстампов, которые делали все от них зависящее, чтобы скрыть обои. Безобразная комната со случайно подобранной обстановкой, и в ней находился убитый человек, а в открытое окно проникал теплый майский ветер.