После этого беседа естественным образом коснулась биологии, факторов Менделя и "Дивного нового мира". Она резко оборвалась при появлении бывшего тьютора Харриет, вынырнувшей из толпы старых студенток. Харриет и Фиби в едином порыве приветствовали её. Манеры мисс Лидгейт были в точности такими же, как и раньше. Для невинных и искренних глаз этой великой учёной леди никакая моральная проблема, казалось, вообще не может существовать. Вследствие скрупулезной цельности своей личности она относилась к недостаткам других людей с широким и абсолютным милосердием. Как и положено любому учёному, изучающему литературу, она знала поимённо все грехи этого мира, но было сомнительно, что она их узнает, если встретит в реальной жизни. Получалось, как если бы проступок, совершённый человеком, которого она знала, был обезврежен и продезинфицирован этим контактом. Очень много молодёжи прошло через её руки, и она нашла так много хорошего в каждом из них, что, казалось, невозможно было даже подумать, что они могут быть сознательно злыми, как Ричард III или Яго. Недовольными - да, дезинформированными - да, подверженными сильным и сложным искушениям, которых самой мисс Лидгейт удалось, к счастью, избежать, - да. Если она слышала о воровстве, разводе, ещё более плохих вещах, то озадаченно сдвигала брови и думала, насколько, должно быть, несчастным был преступник перед тем, как совершил столь ужасное злодеяние. Только единственный раз довелось Харриет услышать, как мисс Лидгейт говорила с явным неодобрением о человеке, которого она знала, и это относилось к её собственной бывшей ученице, которая написала популярную книгу о Карлайле. "Это вообще не исследование, - таков был приговор мисс Лидгейт, - никаких попыток критического суждения. Она воспроизвела все старые сплетни, не утруждая себя хоть какой-то проверкой. Небрежная, эффектная и показная. Я действительно стыжусь её". И даже тогда она добавила: "Но я верю, бедняжка очень нуждалась". Мисс Лидгейт не выказала признаков того, что она стыдится мисс Вейн. Напротив, она тепло приветствовала её, попросила зайти и навестить её в воскресенье утром, говорила благожелательно о её работе, и хвалила за то, что Харриет поддерживает на высоком академическом уровне английский язык, хотя бы в детективной прозе.
- Вы доставляете большое удовольствие в профессорской, - добавила она, - и я полагаю, что мисс де Вайн - тоже пылкая ваша поклонница.
- Мисс де Вайн?
- Ах да, конечно, вы её не знаете. Наш новый научный сотрудник. Она очень приятный человек и, я знаю, хочет поговорить с вами о ваших книгах. Вы должны зайти и познакомиться с ней. Мы заполучили её на три года. Правда, она только в следующем семестре переедет сюда жить, но последние несколько недель она жила в Оксфорде, когда работала в Бодли. Она делает большую работу о национальных финансах в эпоху Тюдоров и пишет совершенно захватывающе, даже для таких людей как я, которые ничего не понимают в деньгах. Мы все очень довольны, что колледж решил предоставить ей стипендию имени Джейн Баррэкло, потому что она - самый выдающийся учёный и переживает трудные времена.
- Думаю, что слышала о ней. Разве она не была главой одного из крупных провинциальных колледжей?
- Да, она была провостом во Фламборо в течение трёх лет, но эта работа не для неё: слишком много администрирования, хотя, конечно, она прекрасно проявила себя с финансовой стороны. Но она тянула на себе слишком много: собственную работу, экзамены на степень доктора и так далее, а ещё студенты - она буквально разрывалась между Университетом и колледжем. Она одна из тех, кто отдаёт себя целиком, но думаю, она решила свести личные контакты к минимуму. Она заболела и была вынуждена на пару лет уехать за границу. Фактически, она только что вернулась в Англию. Конечно, вынужденное расставание с Фламборо значительно изменило её финансовое положение, поэтому радостно думать, что в течение следующих трёх лет она сможет продолжить работу над книгой и не волноваться об этой стороне дела.
- Теперь я припоминаю, - сказала Харриет. - Я где-то видела объявление о конкурсе или что-то в этом роде в последнее Рождество или примерно в это время.
- Полагаю, вы видели это в Ежегоднике Шрусбери. Мы, естественно, очень гордимся, что заполучили её сюда. Ей бы следовало, конечно, получить место профессора, но сомневаюсь, что она смогла бы выдержать само преподавание. Чем меньше отвлекающих моментов, тем лучше, потому что она - настоящий учёный. А вот и она, там, - о, Боже! Боюсь, её поймала мисс Габбинс. Вы помните мисс Габбинс?
- Смутно, - сказала Фиби. - Она была на третьем курсе, когда мы только поступили. Превосходная душа, но слишком серьёзная и ужасно скучная на собраниях в колледже.
- Она очень добросовестный человек, - сказала мисс Лидгейт, - но у неё есть довольно неудачный талант делать скучным любой предмет. Это очень жаль, потому что она способная и на неё можно положиться. Однако это не имеет большого значения в её настоящей должности: она заведует где-то библиотекой - мисс Хилльярд помнит где, - и я полагаю, что она занимается исследованием семьи Бэкона. Она - такой труженик! Но, боюсь, она проводит бедную мисс де Вайн через перекрестный допрос, что в данных обстоятельствах не кажется справедливым. Пойдём спасать?
Когда Харриет, сопровождаемая мисс Лидгейт, шла через лужайку, на неё напала страшная ностальгия. Если бы только можно было возвратиться в это тихое место, где в расчёт идут только достижения ума, если бы можно было работать здесь, стабильно и уединённо, над какой-нибудь небольшой интеллектуальной проблемой, не быть отвлекаемой и подкупаемой агентами, контрактами, издателями, рекламодателями, интервьюерами, письмами от поклонников, охотниками за автографами, охотниками за славой и конкурентами, отбросив личные контакты, личную озлобленность, личную ревность, впившись зубами во что-нибудь скучное и постоянное, наливаясь основательностью как буки в Шрусбери, - тогда, вероятно, можно было бы забыть катастрофу и хаос прошлого или, во всяком случае, увидеть их в более правильной пропорции. Потому что, в конечном счёте, тот факт, что человек любил, грешил, страдал и избежал смерти, гораздо менее важен, чем единственная сноска в унылом академическом журнале, устанавливающая приоритет рукописи или восстанавливающая утерянное мелкое примечание. Ведь именно рукопашная схватка с упорными характерами других людей, стремящихся оказаться в центре внимания, заставляет придавать событиям личной жизни такое большое значение. Но Харриет сомневалась, что сейчас она была бы способна отвести войска. Она давно сделала шаг, после которого рай с серыми стенами Оксфорда остался позади. Никто не может войти в одну реку дважды, даже в Айсис. Её бы раздражало это удушающее спокойствие, или, по крайней мере, так она постаралась внушить себе.
Собрав блуждающие мысли, она обнаружила, что её представляют мисс де Вайн. И, посмотрев на неё, она сразу же поняла, что перед ней учёный другого типа, нежели, например, мисс Лидгейт, и ещё более другого, чем тот, которым когда-либо смогла бы стать сама Харриет Вейн. Перед ней действительно был боец, но тот, для кого квадратный дворик Шрусбери был родной и подходящей ареной: солдат, не знающий личных привязанностей и преданный только фактам. Мисс Лидгейт, безмятежно стоящая над внешним миром и не затронутая им, могла окутать его приветливым теплом милосердия; эта же женщина, обладающая бесконечно большим знанием мира, дала бы ему правильную оценку и, если понадобится, устранила бы всё, что стояло на пути. Тонкое, подвижное лицо с большими серыми глазами, глубоко сидящими позади толстых очков, было восприимчиво к впечатлениям, но за этой восприимчивостью стоял ум столь же жёсткий и неколебимый, как гранит. Как у главы женского колледжа, подумала Харриет, у неё должны были быть проблемы, поскольку она выглядела так, как будто слово "компромисс" в её словаре отсутствовало, а вся работа на государственной службе - сплошной компромисс. Вероятно, ей были чужды нерешительность в достижении цели или неясность суждения. Если бы что-либо встало между нею и делом правды, она перешагнула бы через него без злобы и без жалости - даже если бы это была её собственная репутация. Жуткая женщина, идущая до самого конца, и это тем более справедливо из-за обманчивой сдержанности и скромности, которую она демонстрирует, когда имеет дело с предметом, далёким от области, в которой она чувствует себя хозяйкой положения.
Когда они подходили, она говорила мисс Габбинс: "Я полностью согласна, что историк должен быть точным в деталях, но если вы не собираете все характеры и обстоятельства, имеющие отношение к делу, вы занимаетесь догадками, не имея фактов. Пропорции и отношения вещей - такие же факты, как сами вещи, и, если вы понимаете их превратно, вы очень сильно фальсифицируете картину".
В тот момент, когда мисс Габбинс с упрямым выражением в глазах собиралась возразить, мисс де Вайн заметила тьютора по английскому и извинилась. Мисс Габбинс пришлось ретироваться, и Харриет с сожалением заметила, что у неё неопрятные волосы, плохая кожа и большая белая английская булавка, крепящая капюшон к платью.
- Боже! - сказала мисс де Вайн, - кто эта совсем лишённая воображения молодая женщина? Она, кажется, очень раздражена моим обзором книги мистера Винтерлейка об Эссексе. Она, наверное, думает, что я должна разорвать бедного человека на части из-за пустяковой ошибки в несколько месяцев, которую он сделал, совершенно случайно, при рассмотрении начала истории семьи Бэкона. Она не придаёт значения факту, что эта книга на сегодняшний день даёт самый исчерпывающий и академической подход к взаимоотношению двух самых загадочных личностей.
- История семьи Бэконов - это её тема, - сказала мисс Лидгейт, - поэтому я не сомневаюсь, что в этом вопросе она сильна.
- Совершенно неправильно видеть собственный предмет непропорционально по отношению к окружению. Ошибку, конечно же, нужно исправить, и я действительно указала на неё в личном письме автору, что является правильной процедурой в случае таких пустяков. Но автор, я уверена, овладел ключом к отношениям между теми двумя мужчинами, и при этом он придерживается факта подлинной важности.
- Ну, ладно, - сказала мисс Лидгейт, демонстрируя в приветливой усмешке крупные зубы, - вы, кажется, обошлись с мисс Габбинс довольно жёстко. А я привела к вам человека, с которым, я знаю, вам не терпится встретиться. Это мисс Харриет Вейн - также художник, уделяющий внимание деталям.
- Мисс Вейн? - Историк обратила сверкающие, близорукие глаза на Харриет, и её лицо озарилось. - Это восхитительно, позвольте сказать, какое наслаждение доставила мне ваша последняя книга. Я думаю, что это лучшее из того, что вы создали, хотя, конечно, я не способна сформулировать своё отношение с научной точки зрения. Я обсуждала это с профессором Хиггинсом, который является настоящим вашим поклонником, и он сказал, что это навело его на в высшей степени интересную мысль, чего раньше с ним никогда не случалось. Он не вполне уверен, выйдет ли из этого что-нибудь путное, но он приложит все усилия, чтобы узнать. Скажите мне, через что вам пришлось пройти?
- Ну, у меня сразу были довольно хорошие отзывы, - сказала Харриет, чувствуя отвратительный приступ растерянности и проклиная профессора Хиггинса от всего сердца, - Но, конечно…
В этот момент мисс Лидгейт заметила вдали другую бывшую ученицу и сбежала. Фиби Такер потерялась уже на пути через лужайку, бросив Харриет на произвол судьбы. После десяти минут, в течение которых мисс де Вайн безжалостно вывернула мозги жертвы наизнанку, вытряхивая из неё факты, - как энергичная горничная, чистя ковёр, бьёт его, смачивает, чистит поверхность, перекладывает его в новое положение и закрепляет на месте уверенной рукой, - милостиво появилась декан и вступила в беседу.
- Слава Богу, вице-канцлер уехал. Теперь мы можем избавиться от этого грязного старого бомбазина и пощеголять нашими вечерними платьями. И зачем мы боролись за право получить степень и радость преть в полной парадной университетской форме в жаркий день? Но вот, он ушёл! Дайте мне своё "тряпьё", и я заброшу его вместе с моим в профессорскую. На вашем вышито имя, мисс Вейн? О, хорошая девочка! У меня в офисе уже имеются три неопознанные мантии. Обнаружены брошенными в конце семестра. И, конечно же, никакого ключа к разгадке владельцев. Эти неряшливые зверьки, кажется, думают, что разбираться в их несчастном имуществе - наша работа. Они разбрасывают его повсюду, невзирая ни на что, а затем заимствуют другу у друга, и если кого-либо штрафуют за отсутствие мантии, это всегда потому, что кто-то её стянул. И несчастные вещи всегда грязны как половая тряпка. Студентки используют их для протирки столов и раздувания огня. Только подумать: наше усердное поколение потело, чтобы получить право на это одеяние, а молодёжи на него совсем наплевать! Они все ходят в дырах и лохмотьях, как на иллюстрациях к Пенденнису - это так несовременно! Но их представление о современном состоит в подражании студентам-мужчинам, какими те были полстолетия назад.
- Некоторые из нас, старых студенток, тоже не пример для подражания, - сказала Харриет. - Например, посмотрите на Габбинс.
- О, моя дорогая! Эта зануда. И всё скреплено английскими булавками. И хорошо бы, чтобы она вымыла шею.
- Я думаю, - сказала мисс де Вайн, стремясь педантично расставить факты по надлежащим полочкам, - этот цвет является естественным для её кожи.
- Тогда она должна есть морковь и очистить организм, - парировала декан, принимая мантию Харриет. - Нет, не беспокоитесь. Забросить их через окно в профессорскую у меня не займёт и минуты. И не смейте убегать, а то мне больше никогда вас не найти.
- Мои волосы в порядке? - поинтересовалась мисс де Вайн, становясь внезапно человеком и несколько теряясь, оставшись без шапочки и мантии.
- Ну, вообще-то... - сказала Харриет, рассматривая массивные, стального цвета локоны, из которых вылезло несколько потрудившихся на своём веку шпилек, напоминающих крокетные ворота.
- С ними всегда так, - заметила мисс де Вайн, лёгким движением пробежав пальцами по шпилькам. - Я думаю, мне стоит подстричься покороче. Так станет намного меньше хлопот.
- А мне нравится как есть. Тот большой локон очень вам идёт. Позвольте, я попытаюсь вам помочь?
- Сделайте одолжение, - сказала историк, с благодарностью принимая водворение шпилек на место. - Я совсем не управляю пальцами. У меня, правда, где-то есть шляпка, - добавила она, нерешительно оглядывая дворик, как будто ожидая увидеть, что шляпка растёт на дереве, - но декан сказала, что лучше нам оставаться здесь. О, спасибо. Ощущаешь себя намного лучше - изумительное чувство защищенности. Ах! Вот и мисс Мартин. Мисс Вейн любезно поработала парикмахером для Белой Королевы, но не следует ли мне надеть шляпку?
- Не сейчас, - решительно сказала мисс Мартин. - Я намерена собрать некоторых на чай, в том числе вас. Я проголодалась. Я увязалась за старым профессором Бонифасом, которому девяносто семь и он фактически выжил из ума, и кричала в его глухое ухо, пока чуть не сдохла. Сколько времени? Ну, я похожа на индюшку Марджори Флеминг, мне плевать на встречу старых студенток, я просто должна есть и пить. Давайте совершим налёт на стол прежде, чем мисс Шоу и мисс Стивенс закончат колоть лёд.
2
Для всех подверженных меланхолии людей, - говорил Меркуриалис, - характерно сильное, резкое и постоянное переживание того мимолётного чувства, которое они когда либо испытали. Invitis occurrit, что бы они не проделывали, они не в состоянии избавиться от него, против собственной воли они в тысячный раз вынуждены вновь думать о нём, perpetuo molestantur, nec oblivisci possunt, они непрерывно беспокоятся о нём, в обществе или вне общества, за едой, при упражнениях, всегда и везде, non desinunt ea, quae minime volunt, cogitare; и если оно особенно неприятно, они не могут его забыть.
Роберт Бертон
"Пока всё идёт неплохо", - думала про себя Харриет, переодеваясь к обеду. Были неприятные моменты, например попытка восстановить отношения с Мэри Стоукс. Кроме того, было небольшое столкновение с мисс Хилльярд, тьютором по истории, которой Харриет никогда не нравилась и которая, скривив рот и подкислив язык, заметила, "Ну, мисс Вейн, с тех пор как мы видели вас в последний раз, вы приобрели весьма разнообразный опыт". Но были и хорошие моменты, подтверждающие справедливость теории Гераклитовой вселенной. Она чувствовала, что сможет пережить торжественный обед, хотя Мэри Стоукс услужливо оставила для неё место рядом с собой. К счастью, Харриет ухитрилась заполучить по другую сторону от себя Фиби Такер. (В этой среде она всё ещё называла их про себя Стоукс и Такер.)
Первое, что поразило её, когда процессия медленно растеклась вокруг праздничного стола и слова благодарности были произнесены, это ужасный шум в Холле. "Удар по ушам" - вот как это называлось. Шум обрушился на неё, как напор и рокот водопада, он ударил по барабанным перепонкам, как грохот молота в какой-то адской кузнице, он как будто заполонил воздух металлическим грохотом пятидесяти тысяч станков. Двести женских языков, выпущенных на волю, как под воздействием пружин, ворвались в высокую, спокойную беседу. Она уже забыла, что это такое, но этим вечером вдруг вспомнила, как в начале каждого семестра она думала, что если такой шум продлится ещё хоть минуту, она сойдёт с ума. Через неделю эффект всегда смягчался. Привычка сделала её неуязвимой. Но теперь всё обрушилось на её отвыкшие нервы с первоначальной и даже более чем первоначальной силой. Люди кричали ей в ухо, и она кричала в ответ. Она с тревогой посмотрела на Мэри: как может перенести такое нездоровый человек? Но Мэри, казалось, ничего не замечала, она была более оживленной, чем днём, и вполне бодро кричала что-то в сторону Дороти Коллинз. Харриет повернулась к Фиби.