8
Джина и Анджело приехали на место в 9:49. Не успела Джина выйти из машины, как на пассажирское место рядом с ней сел Анджело.
- Не нравится мне, что ты идешь туда, - сказал он.
- Все будет хорошо.
Он поднял брови.
- Скажи ей, что говоришь с ней только из любезности. Нам придется сообщить в полицию. У нас нет выбора.
Она кивнула и вышла из машины.
И это была истинная правда. Полиция везде защищает свою территорию. В конце концов, недостаточно, чтобы просто свершилось правосудие. Если это их правосудие, они не терпят, чтобы кто-то другой отправлял его. Основная масса работы детективных агентств не связана с раскрытием преступлений, но внесение частного детектива в черный список местной полиции может невероятно усложнить его работу. Это не тот случай, когда стоит необдуманно рисковать.
Но Анджело все еще не давало покоя желание узнать, куда повезет Хатуэлл чемоданы.
И, в конце концов, были и более веские причины, подтолкнувшие его к этому.
В 9:54 Джина подошла к двери дома. В 9:55 миссис Хатуэлл впустила ее в дом.
К 10:15 Анджело надоело ждать. Он уже начал жалеть, что не надел на нее микрофон. Или хотя бы не дал устройство вызова с кнопкой, которую можно нажать в случае какой-то неожиданности. Они слишком понадеялись на то, что младший Хатуэлл, как обычно, будет в это время спать. Анджело решил, что подобная беспечность нашла на него из-за усталости. У него возникло ощущение, что он подверг Джину ненужному риску. Он начал думать, что ему стоит самому зайти в дом.
Едва эта мысль оформилась, всякие сомнения отпали.
Он вышел из машины, подошел к дому, остановился у "опеля". Джина не появилась.
Анджело посмотрел на дом и направился к двери.
Неожиданно дверь распахнулась, и из дома выбежал Джон Ансон Хатуэлл.
Анджело замер. Пока что он находился на нейтральной территории, и еще был шанс вернуться к машине, не вызвав подозрений. Джина до сих пор не показывалась.
Поэтому Анджело сам скрутил Хатуэлла, когда тот пробегал мимо него.
Это стало неожиданностью для обоих. Но когда Хатуэлл оказался на земле, Анджело уже имел причины не дать ему подняться.
Хатуэлл выругался, закричал и начал спрашивать Анджело, что он творит.
Анджело сообщил ему, что проводит гражданский арест (что он, собственно говоря, имел полное право делать, если был согласен отвечать за ложный гражданский арест).
Однако Анджело распирало от беспокойства, потому что теперь он мог только сидеть здесь, удерживая Хатуэлла, тогда как больше всего ему хотелось пойти в дом и проверить, все ли в порядке с Джиной.
Почему Хатуэлл выбежал из дома? Что он натворил? Что с двумя женщинами внутри? Анджело сначала спросил у Хатуэлла. А потом закричал на своего пленника.
9
Розетта подала воскресный обед ровно в 14:00. Это было четное воскресенье месяца, поэтому ее "жених" Уолтер тоже присутствовал. Сальваторе тоже пришел вместе с очередной моделью, которую звали Кэрол.
- Это мой отец, - сказал он, представляя ее Старику. - И мать. А это Кэрол. Она позирует мне.
- Здравствуйте, - сухо обронила Мама. Кэрол не была похожа на потенциальную сноху.
- Приятно познакомиться. Чувствуйте себя как дома. - Старик тепло пожал руку Кэрол.
- Это мои племянница и племянник, Мария и Давид.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте.
- Джину ты уже видела. За миской с салатом - это Розетта, рядом с ней Уолтер. А этот парень с фингалом под глазом - мой брат Анджело. Кстати, он сейчас расскажет нам, как его заработал.
Кэрол поздоровалась с остальными членами семьи, и все сели за стол.
Вообще-то единственное, чего никак не мог вспомнить Анджело, - когда его ударили в глаз.
- Я просто волновался, что этот подонок что-то с Джиной сделал.
Джина сказала:
- Его мать плакала, я пыталась ее успокоить. Она же наш клиент все-таки.
- Но я-то этого не знал.
- Нет.
- Ну вот, сижу я на этом типе, - начал Анджело, - и провожу гражданский арест…
- Опасно. Очень опасно, - покачал головой Старик.
- Я думал, что взял его с поличным, - продолжил Анджело. - Думал, у него в багажнике два чемодана краденого. Я сам видел, как он их туда клал. Видел, как он закрывал багажник. Я думал…
- Но то было четыре часа назад.
- Я знаю, знаю, знаю. Я сам больше всех удивился, когда полицейские открыли багажник, а там ничего не оказалось.
- Да, это был напряженный момент, - согласилась Джина.
- Я уж думал, меня сейчас за тяжкие телесные упекут, - признался Анджело. - У меня, конечно, есть там друг Чарли, но после такого он бы вряд ли смог меня вытащить.
Анджело замолчал и обвел взглядом обращенные к нему лица.
- Ну а дальше-то что? - сказал Сальваторе. - Почему это ты сейчас сидишь тут и улыбаешься, а не дожидаешься суда за решеткой?
Джина сказала:
- Когда мы выходили, мой Анджело говорил, что сможет разобраться с полицией.
Анджело сказал:
- Меня не оставлял в покое телефон в машине Хатуэлла.
- Когда я за ним следил, он им не пользовался, - сказал Сал.
- А при мне с Давидом… - Анджело повернулся к Давиду, который улыбался гостям. - При мне с Давидом он им пользовался дважды. И после каждого разговора ехал к какому-то дому. В первый раз он взял чемоданы, во второй раз ничего не взял, и все равно это меня беспокоило. А потом я подумал, что каждую ночь он бывает в кафе, где собираются таксисты. В первую ночь он ел в одиночестве, во вторую - с каким-то таксистом. Главный вопрос с этими телефонными звонками - кому он звонил.
- Тут мой мальчик сложил два и два… - Старик с гордым видом посмотрел на Кэрол.
- И получил двадцать два, - вставил Давид.
- И на этот раз мне повезло, - не обратил на сына внимания Анджело.
- И кем же он оказался?
- Я решил, что Хатуэлл работал в паре с таксистом. Таксист, забирая пассажиров, замечал, заперли ли они дверь, остался ли кто-нибудь дома, и потом, отвезя их до места назначения, звонил Хатуэллу и называл адрес. Хатуэлл ехал на указанный адрес, убеждался, что дома никого нет, и, если ничего не мешало, заходил в дом.
- Кошмар! - ахнула Кэрол.
- Бывало такое, что таксист не встречал подходящих пассажиров, а может, у него просто были выходные - по-моему, в твою ночь так и случилось, Сал.
Сальваторе кивнул.
- Но в пятницу вечером им крупно не повезло. Полиция подсчитала, что в чемоданах разных вещей было почти на две тысячи. Чемоданы они изъяли у таксиста. Возвращаясь с ночной смены, он проезжал мимо дома Хатуэлла. У него был дубликат ключей от багажника "опеля", так что забрать чемоданы ему не составило труда. В шесть часов утра его никто не заметил.
- Чемоданы все еще лежали в багажнике такси, когда его взяли полицейские, - добавила Джина.
- А как вы вычислили таксиста? - спросила Кэрол.
- О, это заслуга Давида, - сказал Анджело. - Это он заметил номер его машины, когда тот выезжал на смену. Хватило пары слов с его диспетчером.
- Всей работы на одну ночь, мэм, - похвастался Давид.
Кэрол улыбнулась.
- В полиции говорят, это поможет им раскрыть около сорока дерзких квартирных краж, - сказала Джина.
- Молодец, брат, - произнес Сальваторе с неподдельной гордостью.
- Спасибо.
- Ну что, люди, готовы есть? - спросила Розетта.
- Чем ты нас сегодня побалуешь? - поинтересовался Старик.
- Лингуине с моим особым соусом, - сказала Розетта.
- На итальянском это означает "язычки", - перевел Старик для Кэрол и повернулся к Розетте. - А почему нет карри?
Со всех сторон послышался смех.
- Семейная шутка, объяснил Сальваторе.
- Знаете, Кэрол, - старик снова повернулся к натурщице, - один раз, один-единственный раз я занимался делом о настоящем убийстве.
- О боже! - Кэрол отшатнулась.
- Этого человека звали Норман Стайлс, и он был мелким букмекером.
Раздался второй, еще более громкий взрыв смеха. Смеялись все, кроме Старика.
ЭЛИЗАБЕТ ФЕРРАРС
Правосудие в моих руках
Элизабет Феррарс (1907–1995) (ее настоящее имя Морна Браун) - писатель плодовитый. За более чем четыре десятилетия литературного творчества она опубликовала около семидесяти романов. Она была замужем за известным ученым, профессором ботаники Робертом Брауном, поэтому вращалась в научных кругах, что нашло отражение в нескольких ее романах. Более того, один из ее серийных персонажей, сыщик Эндрю Басснетт, сам является бывшим ботаником. В другой серии, которую писательница, к сожалению, не закончила, главными героями являются Вирджиния и Феликс Фреер - разлучившаяся, но не разведенная семейная пара. Элизабет Феррарс была в числе основателей Ассоциации писателей-криминалистов - крупнейшей организации писателей детективов Великобритании.
~ ~ ~
Я никогда никого не убивала.
Однажды я взяла правосудие в свои руки, и, если бы дело было пятьдесят лет назад, это могло бы окончиться тем, что, пожалуй, можно назвать убийством, поскольку тогда высшая мера наказания была еще действительно высшей. А послать человека на виселицу, даже если он заслужил это по закону, - это, в определенной степени, тоже убийство. Но то, что называется пожизненным заключением (хотя можно ли в таком случае говорить о жизни?), которое к тому же сокращается до десяти лет за хорошее поведение, - это совсем другое… Совсем другое, поняла я за прошедшие годы.
Восемь лет назад моя бабушка, а вернее, двоюродная бабушка Эмма однажды утром позвонила мне и стала настойчиво упрашивать меня приехать к ней.
- Дороти, дорогуша, я знаю, что ты страшно занята, поможет быть, ты выкроишь пару деньков, чтобы съездить к нам в конце недели? - сказала она. - Ты же знаешь, что я болею, правда, и я хочу тебе кое о чем рассказать, до того как… В общем, как можно скорее.
Ее старый скрипучий голос немного дрожал. Ей было восемьдесят шесть, и несколько месяцев назад - так мне сказала моя сестра Марион, которая жила с ней, - у нее случился небольшой инсульт. Учитывая ее возраст, старая женщина поправилась на удивление скоро. После этого она стала более рассеянной, но ее не парализовало, и она все еще могла читать и смотреть телевизор и даже передвигаться по комнате самостоятельно.
Правда, ей пришлось отказаться от готовки, что очень ее огорчало, потому что это было единственным увлечением в ее жизни. Когда-то она даже писала статьи о кулинарии в дамский журнал. Она упорно продолжала заниматься этим, пока не случился инсульт, и с тех пор - к несчастью для Марион, которая и сама могла приготовить совсем недурную картофельную запеканку с мясом и вполне сносно поджарить котлет, - бабушка Эмма превратилась в еще более придирчивого критика и была не так благодарна Марион за все, что она для нее делала, как могла бы.
Если бы тот телефонный звонок был криком о помощи Марион, умоляющей подарить ей хотя бы несколько свободных дней на то, чтобы встретиться с друзьями, сходить в театр и пройтись по лондонским магазинам, он удивил бы меня меньше, чем взволнованное приглашение бабушки.
А волнение в ее голосе нельзя было не заметить. Он звучал даже почти испуганно. "Наверное, инсульт, - подумала я, - сказался на ней сильнее, чем рассказывала Марион, возможно, даже сильнее, чем Марион, которая проводила со старухой так много времени и слишком привыкла к ней, чтобы замечать происходившие с ней постепенные перемены, могла представить". Бабушка Эмма всегда отличалась неустрашимостью натуры, постоянно была чем-то занята и однажды даже баллотировалась в парламент как независимый кандидат. В парламент она не прошла и избирательный залог потеряла, но с тех пор вспоминала об этом как о некоем жизненном опыте, который придал ей ощущение собственной важности. Помимо этого она была богатой, щедрой и любящей родственницей.
- Конечно, я приеду, если вы и правда так хотите меня видеть, - сказала я. - Просто мне сейчас это не очень удобно.
- Прошу тебя, Дороти, пожалуйста! - взмолилась она. - В ближайшую субботу. Сможешь?
Конечно, я могла, если была такая спешка, хотя обычно суббота и воскресенье были для меня рабочими днями. В то время я работала у одного литературного агента и часто брала рукописи домой в пятницу, чтобы посидеть с ними в тиши моей небольшой квартирки в Хэмпстеде. В конторе меня постоянно отвлекали бесконечные звонки, совещания, разговоры с авторами, споры с издателями. А тут я еще немного запустила это дело, и пачка непрочитанных рукописей заметно увеличилась… Нет, если это действительно так важно для бабушки Эммы, рукописям придется подождать.
- Хорошо, - сказала я. - Я буду в субботу утром. Устроит вас?
- Да, да, если не можешь раньше приехать. А может, в пятницу вечером получится?
- Наверное, получится.
- Тогда приезжай в пятницу, к обеду. В конце концов, тут всего час езды от Лондона, а от станции можешь такси взять.
- А Чарльз или Марион не могут меня встретить на машине? По-моему, есть поезд, который отправляется в шесть и в Оксфорд приходит сразу после семи.
- Наверное, могут. Да. Нет. Я не знаю. Я спрошу у них. - Волнение уже поглотило ее.
- Вы об этом Марион еще ничего не говорили? - спросила я.
- Как же я могла, не зная, приедешь ты или нет?
Звучало это разумно, но неожиданно меня охватило неприятное чувство, что со своей усилившейся рассеянностью бабушка Эмма вполне может забыть предупредить о моем приезде сестру, что для нее могло быть неудобным и даже неприятным. Поэтому я попросила бабушку Эмму, если Марион где-то недалеко, позвать ее, чтобы я с ней поговорила, но та торопливо ответила, что ее нет дома и на станции всегда полно такси. Спорить я не стала, подумав, что могу позвонить Марион позже.
Я позвонила ей в тот же вечер, но оказалось, что в этом не было необходимости, потому что бабушка уже сама ей рассказала о моих планах. Однако мне показалось, что Марион была этому не рада.
- Но из-за чего она так разволновалась? - спросила я. - А она ведь очень волнуется, верно?
- Я думаю, она просто вбила себе в голову, что у нее скоро будет второй инсульт, - ответила Марион. - И она хочет повидать тебя, пока это не произошло. Ты всегда у нее в любимчиках была, ты же знаешь.
Я знала это. Марион, которая жила с ней в Оксфорде, всегда делала для бабушки Эммы намного больше, чем я, но в то же время мы обе знали, что я занимала в сердце старухи такое место, к которому Марион никогда не приблизилась бы.
- До пятницы, - сказала я. - И встречать меня не надо, я на такси доберусь.
- Что ты, я обязательно встречу тебя, - сказала она. - Или Чарльз.
Как оказалось, на станции меня встречал Чарльз. Когда-то давным-давно я считала, что Чарльз влюблен в меня, но женился он на Марион. Однако сказалось это исключительно на моем amour propre, сердце мое не пострадало. Внешность у него была самая заурядная: чуть выше среднего роста, худой и заметно сутулый, серые глаза, вытянутое бледное лицо, под шапкой косматых пшеничных волос, которые всегда выглядели скорее так, будто он забыл подстричься, чем как будто он их отпускал. Работал он в университете, читал курс социальной истории и, по отзывам некоторых коллег, был гением, что будет признано всеми, как только, говорили они, он допишет свою книгу.
К сожалению, книга его, похоже, не собиралась продвигаться, и для человека моей профессии, который слишком часто сталкивается с писателями, планирующими дописать свои гениальные творения "когда-нибудь потом", это говорило не в его пользу. И тем не менее я всегда находила его забавным и интересным человеком, хотя и сама не знала почему. Возможно, причиной тому были его манера держаться с осторожной отстраненностью и его упорное нежелание завязывать с кем-то глубокие отношения. И мне представлялось это своего рода вызовом.
- Хорошо, что ты приехала, - сказал он, когда мы отъезжали от станции. - Бедная старушка, похоже, действительно очень хочет тебя видеть. Она решила, что ей уже недолго осталось, и, Богом клянусь, мне это неприятно говорить, но, похоже, она права. Когда это случится, я думаю, люди скажут "отмучилась". Тебе не кажется, что это отвратительное слово?
- Мне Марион не говорила, что она так плоха, - сказала я.
- Я не думаю, что она совсем плоха, но она сама так думает, а это очень важно. Наверное, каждый день, ложась спать, она говорит себе, что завтра может уже не проснуться. "Господи, если мне суждено умереть во сне, прими мою душу" и так далее. Мысли о смерти не покидают ее, и она боится этого.
Но он ошибался. Бабушку Эмму страшила не смерть. То было нечто такое, что мне показалось еще более жутким. Она боялась, что сойдет с ума.
Узнала я это во время первого разговора, когда мы остались одни в ее спальне после обеда, который мы (она, я, Чарльз и Марион) провели вместе в большой и красивой, но несколько неприветливой столовой. В дом, расположенный в Северном Оксфорде на Элуэлл-стрит, которая отходит от Банбери-стрит, мы с Чарльзом приехали в четверть восьмого. Бабушку Эмму мы застали сидящей в гостиной у камина. Она была в симпатичной цветочной кофточке и длинной черной юбке, из-под которой торчали шерстяные тапочки. Тапочки и прислоненная к креслу трость оставались единственными указаниями на то, что она была не так здорова, как прежде, когда я видела ее в последний раз. Она всегда очень гордилась своими ступнями и лодыжками и на людях появлялась исключительно в элегантных туфлях, возможно, итальянских и безумно дорогих.
Но кофточка ее выглядела как новая, точно она недавно обновила гардероб, седые волосы были аккуратно подстрижены, и маленькое морщинистое лицо с острыми чертами и пронзительно-голубыми глазами не имело никаких признаков недавней болезни.
Марион присоединилась к нам ненадолго, но, сославшись на то, что ей нужно навести порядок на кухне, вскоре оставила нас. Мы выпили и поговорили о моей поездке, о недавних морозах, о сумасшедших ценах почти на все, о политике, делая вид, что ничего не происходит.
Мы с Марион были очень похожи внешне, хотя я немного выше ее и на два года старше. Вообще-то я такого же возраста, как Чарльз, которому в то время было сорок. У нас обеих каштановые волосы и карие глаза, овальные лица, которые никто бы не назвал утонченными, длинные тонкие шеи и узкие покатые плечи. Мы обе были стройны и, наверное, могли бы этим как-то пользоваться, да вот ни ее, ни меня природа не наделила вкусом в одежде. Хотя я научилась разбираться в этом немного больше Марион, поняв, что это дает определенное преимущество, если ты работаешь в лондонской конторе, в то время как в Северном Оксфорде это было не так важно. Еще я научилась лучше ее готовить. В тот вечер она накормила нас супом из консервов, ирландским рагу, бисквитом с заварным кремом и растворимым кофе.
Сразу после того, как мы поели, бабушка Эмма извинилась и сказала, что очень устала и будет ложиться, а затем спросила, не хочу ли я подняться к ней и немного поговорить. Я помогла Марион убрать со стола и сложить грязную посуду в посудомойку, потом подождала полчаса и поднялась в спальню бабушки Эммы.