Вот тут Мария Семеновна впервые взглянула на него. У нее мелко задрожали губы, но она сдержалась. Вероятно, она все еще любила своего непутевого мужа.
А он улыбнулся криво и безрадостно:
- Вы правы - никому я там не нужен. Ни там, ни здесь. Прости, Мария Семеновна, но такой я и тебе не нужен.
Она молча, порывисто поднялась. Прошла в угол к этажерке с книгами, дрожащими пальцами выдернула из пачки сигарету, закурила. Она так и стояла там, не обернувшись ни разу к нам, сильно и часто затягиваясь и пуская струю дыма в угол под потолок.
Да, никому…- повторил Башков.- Вот только вам нужен. Вам да полковнику Приходько… мне уже все равно, поверите вы или нет, но когда сюда ехал, не думал я бежать ни в Болгарию, ни в Турцию. Не по себе мне стало в Новосибирске, да и устал я уже, решил немного у Марии Семеновны отсидеться. Вы уж не вините ее за это. Ей я ничего не сказал…
- А я и не виню.
- Перед тем как ехать, я Щуркину в Сочи позвонил. Старые знакомые все-таки. При нем все наши дела с Аллаховой начались. Верили ему и я, и Аллахова. А верить-то, выходит, нельзя было. На деньгах была замешена наша дружба, я это уже здесь понял. По телефону я намекнул ему, что у меня кое-что с собой есть. Он говорит, когда приедешь, зайди. Я и зашел. Пиджак захватил для отвода глаз. Деньги в карманы натолкал. Вот Щуркин и предложил мне эту самую… Турцию. Деньги я ему отдал. Документы он обещал достать, валюту. А я подумал: будь что будет. И не хотелось мне в эту Турцию, да и здесь, вижу, уже не жизнь. И согласился.
Он встал, засунул руки в карманы пиджака, устало повел плечами, ссутулился. Прошелся по комнате, остановился. Еще раз прошелся к столу и обратно.
В далекой юности, когда жив был мой отец, он повел меня в зоологический сад. Остановились возле клетки с волком. Зверь бродил возле решетки и отрешенно смотрел поверх голов стоящих у клетки людей. И во всем его обличье я не почувствовала тогда той волчьей свирепости, о которой рассказывали детские сказки. Я сказала об этом отцу. Он объяснил мне, что волк - хищник, недавно пара волков зарезала в местном совхозе два десятка ягнят. Мне стало жаль ягнят, которых убили злые волки, но сейчас было жалко и волка, и я спросила, можно ли его приучить питаться травой?
- Нет, нельзя!- ответил отец…
Башков опять подошел к столу.
- Что думаете делать?- спросила я.
- А что вы мне предлагаете?
- Моя командировка закончилась, завтра я возвращаюсь в Новосибирск. Могу предложить вам…
Он перебил меня:
- Вы меня задерживаете?
- Я вас приглашаю,- подчеркнула я.- Вам удобнее вернуться в Новосибирск со мной, нежели одному.
- А по приезде сдадите меня полковнику Приходько?
- Вы напрасно торгуетесь. Задержать вас можно было и в Новосибирске. Мы же видели, как вы садились в самолет.
- Вот как…
- Да, так!
- Значит, все еще не потеряли надежды сделать из меня кающегося грешника?
- Так вы летите со мной или нет?
- У меня нет денег,- огрызнулся он.
- Я куплю вам билет.
- Не хочу ехать за ваш счет.
- Я впишу стоимость билета в авансовый отчет по командировке.
Он усмехнулся как бы сам над собой.
- Вам еще не надоело возиться со мной?
- Мне надоело разговаривать с вами в таком тоне.
- Да, да, конечно…
У Марии Семеновны вырвался не то кашель, не то судорожный вздох. Башков быстро оглянулся на нее.
- Хорошо!- сказал он.- До Новосибирска, во всяком случае, нам по пути. Но я вам ничего не обещаю…
- А я и не прошу вас что-либо обещать!- Я встала.- Буду ждать вас завтра в Адлере в аэропорту.
Он устало прикрыл глаза. Сказал тихо:
- Хорошо.
- Не опаздывайте. А то…
- А то?…
- А то билет пропадет… Прощайте, Мария Семеновна! Не поминайте лихом.
Она ничего не ответила, даже не обернулась. Он вышел следом за мной в переднюю, подал мне куртку.
По зеленому дворику я вышла на улицу. Металлически резко щелкнула щеколда. Не сразу сообразила, в какую сторону идти к троллейбусной остановке. Возле крайнего подъезда девятиэтажки сидел на скамейке молодой человек в сером плаще и кепке и весьма внимательно просматривал газету. Я невольно зацепилась за него взглядом. Люди его возраста обычно не сидят в одиночестве с газетами - находят более интересные занятия.
Я прошла мимо него. Проверяя свою догадку, быстро обернулась. Молодой человек сложил газету и направился к подъезду. Наверное, сейчас поднимается в квартиру, откуда хорошо просматривался весь дворик соседнего домика.
Можно было догадаться, что подполковник Григорьев по телефону распорядился, чтобы сержант Кузовкин спустился вниз и был поближе к месту моей встречи с Башковым.
Так, на всякий пожарный случай…
3
За вечерним чаем Ирина Васильевна спросила сочувственно:
- Невесела приехала из гостей?
И в самом деле я еще и еще перебирала в памяти свой разговор с Башковым, словно бы прокручивала раз за разом запись на магнитофонной ленте и, слушая себя, искала более убедительные, более точные слова, которые нужно было сказать и которые я так и не сказала. Впрочем, я не находила этих слов и сейчас. Мне не хотелось думать, что темная душа Башкова уже закрыта для хороших слов и хороших поступков на тяжелый замок…
В Управлении Ковалева не было. Я сделала заявку на два билета, на самолет. Называя фамилию своего попутчика, вначале обмолвилась, произнесла настоящую, потом спохватилась и переправила на ту, под которой Башков прилетел сюда.
Нужно было проститься с заботливым подполковником Григорьевым.
Я увидела его в коридоре.
- Ну-ка, ну-ка! Зайдёмте ко мне. Поделитесь со мной, стариком, вашими молодежными приемами в наставлении грешников на путь праведный.
Мы поднялись в его кабинет. Он предложил мне кресло, а сам опять, уже привычно для меня, забегал по кабинету от стены к стене и из угла в угол.
Подполковник слушал меня внимательно.
- Придет, думаете?… Впрочем, я тоже думаю, что придет. И в Новосибирск полетит, конечно,- деваться ему уже некуда. Ну, а там-то? Телеграфировать, чтобы вас наряд милиции встречал, вы - как я понимаю но будете. Джентльменское соглашение, так сказать…
- Телеграфировать не буду. Но и уверенности, что он меня там не покинет, никакой у меня нет.
- Понимаю. Уж очень быстро согласился. Сообразил, что с вами безопаснее вернуться. Так думаете?
- Примерно так.
- А если он все же спрячется? Правда, денег у него сейчас нет, прятаться уже труднее. Хлопот-то сколько - разыскивать…
Не дождавшись моего ответа,- да и что я могла ответить подполковнику Григорьеву,- он снова заговорил:
- Грешен, думаю, опережает Приходько время. Конечно, общество развивается, НТР и все прочее. Формируется человек по-новому. Обеспеченнее стал, образованнее - обязательное среднее… Телевизор каждый день смотрит. И наш хапуга на уровень тянется. Своего ближнего уже не обкрадет - карманников не стало, домушников тоже мало - не профессия! Стыдно! Но вот в государственный карман руку запустить - это еще можно. И ведь не от нужды лихой, а чтобы лишний рубль в кармане забренчал. И дача есть, и машина, и ковры, и Рижское взморье - нет, все мало. Пока мы не придержим. По старинке - за ушко! Интересно, что нам в будущем светит, как вы думаете, Евгения Сергеевна?… Преступников не будет, а будут нарушители общественного порядка. Вежливые такие нарушители, культурные. И мы, хранители порядка, будем их к себе приглашать по телефону, или что там будет - видеофон, что ли. "Уважаемый гражданин, не заглянете ли к нам в свободное время…"
Подполковник Григорьев очень похоже передал интонации моего начальника, я улыбнулась невольно.
- Вот жизнь у нас начнется, а?… Только я через два года на пенсию уйду. Ну их, устал уже! Это уже вы будете в беломраморных дворцах их перевоспитывать. А на мой век этого добра, вроде Эмилии Щуркиной, еще хватит.
- А как со Щуркиным?
- Путешествие в Болгарию ему отменили. Обходительно попросили прибыть в Сочи для дачи дополнительных разъяснений. Дочь все на папу с мамой свалила.
И деньги не ее, и она тут ни при чем. И за границу не собиралась - ее, видите ли, папочка уговорил. Хотите почитать?
- Нет, не хочу!
Вероятно, это прозвучало у меня излишне категорично, и подполковник Григорьев глянул на меня понимающе, с сочувствием.
- Надоели, чувствую. Вам, молодой женщине, и с этим жульем возиться. Уж на что я - старый зубр, привык вроде, а тоже временами устаю навоз разгребать. Ведь этот навоз куда гаже настоящего. На том - хлеб, цветы вырастить можно. А на этом? Послал я копии допросов Приходько, пусть покажет мамочке, посмотрит она, какое добро вырастила. А если говорят, что дочь характером чаще всего в отца, то, надо полагать, и Щуркин такого же поля ягода…
Он проводил меня до дверей.
- Привет сердечный вашему начальнику передавайте, как водится… И знаете, нравится мне, что Башков согласился с вами вернуться. Что там дальше будет - не знаю. Но вот сейчас, сам, без конвоя!… Рассказывать буду - не поверят. Фантастика!…
В Адлеровский аэропорт меня отвез, конечно, все тот же Ковалев.
Перед зданием аэропорта он, вдруг притормозив, свернул в аллейку, за пышные кусты какой-то незнакомой мне южной растительности. Я не поняла.
- Сидит!- сказал Ковалев.
- Кто сидит?
- Взгляните вон туда, за кустики.
Я выбралась из машины. В отдалении на скамейке, подняв воротник пальто, нахлобучив серую шапку, одиноко сидел Башков. Хмурый, неподвижный. На других скамейках сидели люди по двое, по трое, с ним же рядом никого не было.
- Не буду вас провожать,- сказал Ковалев.- Еще застесняется.
Я взяла с заднего сиденья свой "диккенсовский" чемоданчик. Ковалев достал из кармана "Паркер", с которым я ходила в комиссионный магазин.
- От доктора Ватсона,- сказал он.- На память!
Говорят, слово "да" имеет в произношении куда меньше интонаций, нежели слово "нет!". Хорошие чувства тоже выражаются малым запасом слов.
- Спасибо! Большое спасибо вам за все…
Что еще я могла сказать лейтенанту Ковалеву? А он улыбнулся, тронул машину и исчез из моей жизни - может быть, навсегда,- хороший человек, лейтенант Сочинского отделения ОБХСС - Ковалев…
В самолете мы сели на свои места, согласно купленным билетам: Башков - у борта, я - с краю. За дорогу несколько дежурных, ничего не значащих слов. Он уже не разговаривал со мной - видимо, ему было не до того. Он даже не глядел на меня. Как и в аллее на скамейке, сидел сосредоточенный, отстранившийся. Иногда возился в кресле, устраиваясь поудобнее, и опять неподвижно замирал, уставясь в спинку переднего кресла.
Я не вызывала его на беседу, предоставив ему держаться, как он хочет. Даже пробовала задремать.
В Оренбурге самолет делал посадку. Пассажиров попросили пройти в аэровокзал. Когда объявили продолжение рейса, я оказалась в самолете одной из первых, села на свое место, откинулась на спинку сиденья и вдруг забылась в каком-то тревожном полусне. Очнулась, когда взревели моторы, самолет готовился к взлету. Двери были уже закрыты, зажглась надпись: "не курить…"
Место рядом со мной было пустым.
"Ну и черт с ним!"- ожесточилась я. Нервно и зло застегнула ремни. Опять закрыла глаза.
- Вам плохо?
Возле меня стояла стюардесса.
- Нет, спасибо…
Стюардесса улыбнулась и прошла мимо.
Я опять закрыла глаза. Услыхала, как кто-то тяжело подошел ко мне.
- Давно вошел,- сказал Башков.- Увидел, что спите, решил не беспокоить. Занял чье-то пустое кресло. Позвольте, я сяду на свое место. Устали?
- Немножко.
- Крепкие у вас все же нервы, Евгения Сергеевна.
- Если бы. Уснуть не могу.
- Я мешаю?
- Нет, не вы. Мысли о вас мешают.
За иллюминатором самолета внизу виднелась белесая туманная муть. Мы пролетели, наверное, с полтысячи километров, когда он опять заговорил:
- Благодарен я вам, Евгения Сергеевна,
- Это еще за что?
- За то, что не спите из-за меня. Думаете про меня. Не важно, что думаете, важно, что про меня. Вы - единственный человек, который думает обо мне.
- Ваша жена тоже думает.
- Жена… Жена - это совсем другое, она по-своему думает. Обязанность ее такова.
Я хотела сказать, что и моя обязанность такова, но промолчала, он тоже замолчал, отключился. До самого Новосибирска мы не произнесли ни слова. Когда самолет уже сел и очень долго подруливал к своему месту, разворачивался, Башков выпрямился. Я почувствовала, что он глядит на меня, но упрямо не поворачивалась к нему. Он сказал:
- Я могу уйти, Евгения Сергеевна…
Он не спрашивал разрешения, он как бы напоминал мне об уже разрешенном, договоренном.
- Идите…
- Мне хочется быть честным перед вами…
- Вы бы лучше постарались быть честным перед всеми. Что это за выборочная честность? Впрочем, ваше дело. Не буду вас уговаривать. Мне просто по-человечески вас жалко. Не сегодня - завтра вас обложат, будут брать, как медведя в берлоге… Ведь рано или поздно вам придется…
- Не придется!
Я пристально посмотрела на него.
- Я серьезно, Евгения Сергеевна. Без рисовки…
- А ну вас!…
Я отвернулась и закрыла глаза. Слышала, как пассажиры потянулись к выходу.
Я сидела и ждала, когда он уйдет.
Видимо, запасы моей нервной энергии подходили к концу. Я боялась, что из-за какого-нибудь пустяка я сорвусь и даже расплачусь по-бабьи тут же, в самолете, а потом никогда этого себе не прощу.
Он повозился, встал, тихо произнес:
- Спасибо вам.
Я не шевельнулась.
Не открыла глаз, не ответила ничего. И он ушел. Я осталась сидеть.
Знала, что мне нужно быстрее покинуть самолет и с первого автомата позвонить, чтобы срочно гнали "оперативку" к аэропорту, что нужно обо всем сообщить полковнику Приходько… а я все сидела, будто ждала какого-то чуда…
- Что с вами?
Я открыла глаза. Опять она - стюардесса.
- Простите, зазевалась.
Я встала.
Стюардесса опять улыбнулась, подняла с полу листок бумаги, сложенный вчетверо.
- У вас упало что-то.
- Это, кажется, не мое.
- Бумага лежала у вас на коленях.
Я развернула листок. И увидела длинный столбик цифр. Номера, даты, суммы в рублях. Не сразу поняла, что это такое.
Стюардесса вопросительно глядела на меня.
- Да, вы правы,- сказала я.- Спасибо. Это не мое, но это написано для меня.
4
Город встретил пронзительным ледяным ветром, проникавшим в рукава и за воротник куртки. Колючие снежинки пополам с песком больно хлестали по щекам, песок хрустел на зубах. С аэровокзала позвонила Борису Борисовичу, мне никто не ответил.
Зато Петра Иваныча, приехав, застала дома.
Обрадовался он мне очень. Помог снять мокрую куртку, разыскал и принес мои шлепанцы. Терпеливо ждал за дверью, пока я переодевалась, и с трудом расстался со мной, когда я направилась в ванную.
Увы! горячей воды не оказалось.
- Только что была,- оправдывался Петр Иваныч.- Это наши отопленцы мудрят, чтоб им пусто было. Готовятся, видите ли, к зимнему сезону, линии проверяют, паразиты… Но я могу предложить лучший вариант. Загодя подумал.
- Какой же? Согреете чайник и вымоете меня в тазике?
- Да…- вздохнул он.- А ведь совсем недавно я мыл в тазике свою дочь. Ей сейчас столько же лет, сколько вам. Господи! всего четверть века тому назад. Как жаль, что вам не два года…
- Мне тоже жаль.
- Вот я и предлагаю вам грандиозное мероприятие, для оздоровления вашего тела и души.
Петр Иваныч достал из тумбочки березовый веник.
- Это еще что?
- Не видите - веник, березовый.
- Это я вижу. А что с ним делать?
- Удивительно бестолковая девчонка. Забирайте веник и идите в баню.
Я бог весть сколько лет уже не была в бане, никогда не парилась, вообще представляла это только по кинокартинам. Но… баня так баня! Все равно горячей воды не было, а вымыться и погреться мне было необходимо.
В бане я по инструкции Петра Иваныча распарила в кипятке веник и вошла в парную. На верхней полке какая-то любительница усиленно хлестала себя по спине.
Было нестерпимо жарко. Я присела на нижней ступеньке. С сомнением повертела свой веник. Женщина откинула волосы с лица, и я узнала Жаклин.
Надо же случиться такому!
Мне совсем не хотелось с ней встречаться, тем более здесь. Я готова была уйти, но Жаклин уже разглядела меня.
- Вот встреча…- протянула она.- Ты зачем сюда?
- А вы?
- Ну, я. Жиром обросла, ни в какие брюки не влезаю. А тебе, по-моему, сбавлять нечего.
Она упорно говорила мне "ты". Спустившись на ступеньку ниже, она оглядела меня нагло и вызывающе.
- Вот где свиделись.- Лицо Жаклин было распаренным, красным и неприятным.- Хотя здесь даже лучше, две голые бабы - всё на виду. Понимаю нашего папочку, чего он на тебя позарился.
Жаклин явно напрашивалась на ссору.
- А я всё думала, что ты просто очередное папочкино увлечение… Много их было. А ты, оказывается, вон кто, из этих самых…
Веник лежал у меня на коленях Я по одному обрывала с него мокрые листочки.
- Получаешь-то как, поштучно или на окладе?
Я отломила всю ветку,
- Вот что…
Мне казалось, что я говорю спокойно и что выражение лица у меня спокойное, но Жаклин вдруг выпрямилась и даже приподняла руки, как бы защищаясь.
- Вот что!- повторила я.- Твое счастье, что мы здесь, в бане, две голые бабы, как ты изволила выразиться. Но говорить с тобой я не хочу - противно. Поняла? А поэтому уходи отсюда. Ты слышишь, уходи сейчас же…
Она молча сползла по ступенькам и пошла к дверям.
Когда я вернулась домой, там уже пахло кофе "по-бразильски". Петр Иваныч усадил меня на почетное место в углу, налил кофе, поставил сковородку с "фирменными" гренками; открыл банку шпрот, уронил тарелку - к счастью. Принес из своего шкафчика бутылку "лекарственного" коньяку. Мы выпили - "под легкий пар!" - по рюмочке сосудорасширяющего.
Петр Иваныч все разглядывал меня, по-птичьи поворачивая голову с боку на бок; он утверждал, что перемена позиции, как считают йоги, обостряет зрительное восприятие.
- Ну, и что же вы увидели?- спросила я.
- Недовольная вернулась с юга. Не все получилось?
Мне пришлось согласиться:
- Да, не все.
- Но в море, хотя бы, выкупалась?
- Куда там. Холодно было.
- Вот вам и юг! А у нас было тепло. Мы с Максимом даже на рыбалку ездили.
- Не знала, что вы еще и рыбак.
- Она не знала! Да я…
- Только не показывайте, каких вы ловили щук, а то посуду побьете. Скажите, как там Максим?
- Все в норме у него. Сегодня был, уехал. Я говорю, подожди, Евгения Сергеевна приедет.
- Вам-то кто это сказал?
- Чувствовал.
- Ну, разве так… А куда на море ездили?
- Туда же, в Шарап. Попросил Максима показать, где он вас нашел. Побывали на островке, куда вас волной выбросило. Вот я там и подумал - повезло! Чуть в сторону - и вас бы пронесло мимо. До другого берега там километров семь-восемь, не менее.
- Да, повезло…
- Еще кофе?