Но время шло, и я начинал терять терпение. Клеверинг не показывался, секретарь был нем как рыба - на что я мог рассчитывать? Мои короткие визиты к мисс Мэри тоже не принесли ничего нового. Она, по-видимому, переживала какой-то кризис, и это причиняло ей огромные страдания. Когда девушка оставалась одна, она часто в тоске заламывала руки, как будто ей угрожало какое-то ужасное несчастье; иногда она стояла неподвижно, согнувшись под невидимым грузом, сбросить который была не в силах. Но большей частью она хранила гордый и неприступный вид.
Подобное поведение внушало мне некоторую надежду на то, что рано или поздно Мэри откроет мне свою душу. Эти дрожащие губы должны были когда-нибудь заговорить, и тогда я узнаю тайну, от которой зависела честь Элеоноры Левенворт. Я не мог забыть обвинения, которое Мэри высказала когда-то в лицо своей кузине, и потому проводил с ней все больше времени, так что секретарь в конце концов стал жаловаться, что я его оставляю без работы.
Так один за другим тянулись дни. Опять настал понедельник, - со дня убийства прошло уже две недели, - а я нисколько не приблизился к решению своей задачи. В доме вообще больше не говорили ни об убийстве, ни о Джен, зато газеты читали взахлеб как господа, так и слуги. В понедельник я чувствовал себя намного спокойнее и веселее, чем в последнее время; накануне днем я заметил, как в окне мелькнуло уже ставшее для меня таким милым лицо Элеоноры, и вид ее вселил в меня мужество.
Переступив порог гостиной, я заметил, что Мэри нервно ходит по комнате в необъяснимой тревоге, словно ожидая кого-то. Я подошел к ней и сказал:
– Надеюсь, что сегодня, мисс Мэри, мне удастся побеседовать с вами с глазу на глаз.
Она покраснела, ответила на мой поклон, но не предложила мне сесть.
– Простите меня, - продолжал я, - но я попрошу вас уделить мне несколько минут: я должен кое о чем переговорить с вами.
Она посмотрела на часы и хотела уже ответить, что не может принять меня, но потом, очевидно, передумала, опустилась на стул и знаком попросила меня также сесть. Хотя девушка и старалась казаться спокойной, она, по-видимому, очень волновалась, тем не менее я сразу приступил к делу.
– Мисс Левенворт, - начал я, - у меня к вам просьба.
Я тут же понял, что обратился к ней совсем не вовремя. Она холодно спросила:
– У вас просьба? Ко мне?
– Да. До сих пор я молчал, но теперь решил просить у вас объяснения, которое, быть может, и не спасет вашу кузину, но по крайней мере наведет нас на верный след.
– Я не понимаю вас, - ответила она, задрожав.
– Мисс Левенворт, кажется, в разговоре с вами совершенно излишне распространяться о том, в какое опасное положение попала ваша кузина. Но, возможно, вы не знаете, что если подозрение, которое тяготеет над ней, не будет в скором времени снято, то ей грозит…
– Как? - воскликнула Мэри. - Вы хотите сказать…
– Что ее арестуют - это вне всякого сомнения.
Я заметил, что стрела попала в цель: девушка побледнела.
– И все из-за этого несчастного ключа?
– Из-за ключа? Но что вам известно насчет ключа?
– Разве не вы сами рассказывали мне о нем?
– Нет, - ответил я.
– В таком случае я прочла в газетах.
– В газетах об этом не было сказано ни слова.
Она совершенно смутилась.
– Я думала, что все об этом знают, - прошептала она, но потом вдруг решилась и сказала: - Нет, я лгу. Я прекрасно знала, что это секрет, но дело в том, что сама Элеонора мне о нем рассказала.
– Элеонора?
– Да, в тот вечер, когда мы в последний раз виделись с ней и говорили в этой самой комнате.
Я не мог скрыть своего удивления. Элеонора, которая знала, в чем подозревала ее кузина, рассказала ей про ключ? Мне в это не верилось.
– Но ведь и вы об этом знали, - продолжала Мэри, - я не выдала ничьей тайны.
– Нет, но ведь это как раз один из пунктов, которые так осложняют и без того опасное положение вашей кузины. Только ее имя и твердая вера в нее человека, от которого зависит ее арест, до сих пор избавляли ее от позора. Если она будет и дальше скрывать, как к ней попал ключ, никто уже не сможет вытащить ее из пропасти…
– И вы говорите это мне…
– Да, я говорю это вам, чтобы вы сжалились над бедной девушкой и помогли нам раскрыть тайну без ее содействия. Только тогда с нее будет снято подозрение.
– И вы думаете, что я знаю об этом больше, чем говорю? Вы думаете, что я все еще утаиваю что-то после всех тех ужасов, из-за которых в нашем благословенном доме воцарилось запустение? Может быть, и меня подозревают в чем-нибудь? Вы пришли, чтобы оскорблять меня в моем собственном доме?
– Мисс Левенворт, успокойтесь! Мне и в голову не приходит обвинять вас в чем-либо, - я лишь хочу, чтобы вы объяснили причину непонятного молчания вашей кузины. Вы должны ее знать. Вы связаны узами близкого родства, вы прожили с ней всю жизнь, вам должно быть известно, ради кого она скрывает то, что знает, ради кого жертвует собой, отводя таким образом подозрение от настоящего преступника.
Мэри не отвечала. Я встал и приблизился к ней.
– Мисс Левенворт, - продолжил я, - ответьте откровенно, обвиняете ли вы в чем-нибудь вашу кузину?
– Я обвиняю? О боже, если бы все были так невинны, как она!
– В таком случае вы должны согласиться с тем, что если она умалчивает об известных ей деталях, то делает это не ради себя, а ради тех, кто действительно виновен в преступлении.
– Нет-нет, я вовсе не согласна с этим, с чего вы это взяли?!
– Мисс Элеонора ведет себя так, что можно сделать только два предположения: или она сошла с ума, или хочет защитить кого-то другого ценой собственной чести.
– А как вы думаете, ради кого Элеонора могла бы пожертвовать собой? - спросила Мэри; губы ее дрожали.
– Это как раз та задача, которую вы должны помочь нам решить. Вам ведь известно прошлое Элеоноры.
– Простите, - сказала Мэри холодно, - я ничего не знаю о личных предпочтениях и чувствах Элеоноры, пусть эту задачу решает кто-нибудь другой, а не я.
Я попробовал изменить тактику.
– Когда мисс Элеонора сообщила вам, что ключ находился у нее, упомянула ли она, каким образом он попал к ней?
– Нет.
– Значит, она сообщила вам только факт, без всяких объяснений?
– Да, без всяких объяснений.
– Меня удивляет, что она решилась сделать такое важное признание той, которая всего за несколько часов до этого кинула ей в лицо ужасное обвинение.
– Что вы хотите этим сказать? - спросила девушка дрожащим голосом.
– Вы ведь не будете отрицать - вы с самого начала верили в то, что это преступление было совершено не без участия вашей кузины, мало того - вы высказали ей это в лицо.
– Объясните, что значат ваши слова, - прошептала Мэри.
– Разве вы забыли то, что говорили в своей комнате перед тем, как мы вошли туда с мистером Грайсом в первый день следствия?
– Вы все слышали! - прошептала она и закрыла лицо руками.
– Я не хотел подслушивать, но в тот момент я стоял прямо за дверью…
– Что вы слышали?
Я повторил услышанные мною слова.
– А мистер Грайс?
– Он стоял рядом со мной.
Казалось, Мэри готова была пронзить меня взглядом.
– А после того, как вы вошли, между нами еще продолжался разговор? - спросила она.
– Нет.
Девушка помолчала, а затем проговорила:
– Значит, вот ради чего вы пришли ко мне сегодня вечером? Вы мучаете меня своими вопросами, вы отравляете мне жизнь!
– Простите, - сказал я, - но ведь целью моих вопросов является спасение вашей кузины. Неужели я зашел слишком далеко, спросив, какие вы имели основания обвинять ее в преступлении? А на следствии вы заявили, напротив, что считаете ее совершенно невинной…
Мэри не слушала меня.
– Как ужасна моя судьба, - прошептала она, - как ужасна!..
– Мисс Левенворт, - сказал я, подходя к ней еще ближе, - хотя вы в данную минуту в ссоре со своей кузиной, но ведь не можете же вы желать ее гибели. Говорите же, назовите мне имя той особы, ради которой она готова пожертвовать собой. Всего лишь один намек с вашей стороны…
Девушка как-то странно взглянула на меня и, встав с места, проговорила холодно:
– Если вы этого сами не знаете, я не могу вам ничего сообщить. Пожалуйста, избавьте меня от ваших вопросов, мистер Рэймонд. - И она опять взглянула на часы.
Я снова переменил тактику.
– Мисс Левенворт, вы как-то спросили меня, должен ли человек, совершивший какой-нибудь проступок, непременно в нем сознаться. Я сказал, что такое признание необходимо, если этим можно исправить свою вину. Вы помните это?
Губы ее зашевелились, но она не проронила ни слова.
– Я пришел к тому убеждению, - продолжал я, - что открытое признание - единственный выход из создавшегося положения. Только вы можете спасти Элеонору от угрожающей ей опасности. Ответите вы мне или нет?
Глаза ее наполнились слезами; я уже думал, что на этот раз достиг своей цели, но она только прошептала:
– Ах, если бы я могла это сделать!
– Но почему вы не можете? Вы не будете чувствовать себя счастливой до тех пор, пока не сделаете этого. Мисс Элеонора молчит, но это еще не значит, что вы должны следовать ее примеру. От этого ее положение становится еще более двусмысленным.
– Я знаю, но не могу поступить иначе. Я не могу избежать того, что предопределено судьбой.
– Напрасно вы так думаете. Всякий способен разбить оковы, подобные вашим, созданные одним лишь воображением.
– Нет-нет, - воскликнула бедняжка, - вы не понимаете меня!
– Я знаю только, что честный человек избирает прямой путь, а кто сходит с этого пути, тот не прав.
Лицо ее вдруг приняло трогательное выражение; она, казалось, собиралась уже сказать что-то, как вдруг раздался звонок.
– Ах, - воскликнула Мэри, - скажите ему, что я не могу его принять, не могу его видеть!
– Мисс Левенворт, - воскликнул я, взяв ее за руку, - я задал вам вопрос, от которого зависит судьба вашей кузины. Отвечайте, скажите, какие обстоятельства заставили вас…
Но она уже не обращала на меня внимания - она вырвала свою руку из моей и тревожно воскликнула:
– Дверь! Она сейчас откроется и…
Я вышел в переднюю и, увидев Томаса, сказал, чтобы он подождал внизу. Дворецкий ушел.
– Вы ждете от меня ответа? - воскликнула Мэри. - Но я не могу дать его сейчас, не могу!
– Мисс Левенворт! Я боюсь, что если вы не скажете сейчас, то потом будет уже поздно.
– Нет, не могу, - ответила она.
Во второй раз прозвенел звонок.
– Вы слышите? - воскликнула она.
Я вышел в переднюю и крикнул Томасу:
– Теперь вы можете открыть дверь!
После этого я хотел вернуться к Мэри, но она решительно указала мне на дверь со словами:
– Оставьте меня.
– Я еще зайду к вам перед уходом, - произнес я и быстро поднялся по лестнице.
Томас открыл входную дверь.
– Мисс Левенворт дома? - услышал я чей-то слегка дрожащий голос.
– Да, сударь, - ответил Томас с глубоким почтением.
Я перегнулся через перила и, к своему удивлению, увидел Клеверинга. Тот поднялся по лестнице и исчез за дверьми гостиной.
Глава XVIII
На лестнице
Удивленный этим неожиданным визитом, я стоял на лестнице, стараясь собраться с мыслями, как вдруг до моих ушей донесся знакомый монотонный голос. Я подошел к дверям библиотеки и услышал, как Харвелл читает вслух выдержку из рукописи своего покойного патрона. Я открыл дверь и вошел в комнату.
– Как вы поздно, - произнес он, встал и пододвинул мне стул.
– Да, - машинально ответил я: мыслями я был внизу, в гостиной.
– Вы, кажется, не совсем здоровы, - заговорил опять Харвелл.
Я тотчас взял себя в руки и углубился в чтение рукописи, но буквы плясали перед моими глазами.
– Боюсь, что сегодня я для вас плохой помощник, - сказал я наконец. - Я не в состоянии сосредоточиться на работе, пока убийца автора этой рукописи не будет, наконец, найден.
Секретарь тоже отодвинул от себя бумаги, как будто и ему они опротивели, но ничего не сказал.
– Мистер Харвелл, тайну этого ужасного убийства во что бы то ни стало надо раскрыть, поскольку из-за этого мучаются и страдают близкие нам люди.
Секретарь вопросительно взглянул на меня и прошептал:
– Мисс Элеонора?
– А также мисс Мэри и другие, наконец, вы сами и я.
– Вы действительно с самого начала выказали необыкновенный интерес к этому делу, - сказал Харвелл, глядя на свое перо.
Я с удивлением взглянул на него:
– А вы? Разве вас не интересует то, что честь и доброе имя семьи, в которой вы жили, затронуты и, может быть, погублены навеки?
Он смерил меня недоброжелательным взглядом и ответил:
– Я же говорил вам, мистер Рэймонд, что мне неприятна эта тема!
Секретарь поднялся с места.
– Приятна она вам или нет, меня не касается, - проговорил я с досадой. - Если вы знаете что-нибудь имеющее отношение к этой трагедии, ваш долг сообщить об этом. Положение, в котором в данную минуту находится мисс Элеонора, должно возбудить в сердце каждого…
– Если бы я знал что-нибудь, что сняло бы с нее это тяжкое подозрение, я бы уже давно все рассказал, - ответил секретарь.
Я закусил губу и тоже встал.
– Если вам нечего больше мне сказать и вы не расположены сегодня работать, то позвольте мне удалиться. Мне надо увидеться с одним из моих друзей, - сказал секретарь.
– Пожалуйста, я вас не задерживаю, - ответил я с горечью.
Харвелл вежливо поклонился и вышел из комнаты. Я слышал, как он пошел по лестнице наверх, и был очень рад, что остался наконец один. Я снова уселся в кресло, чтобы собраться с мыслями, но вскоре почувствовал, что находиться одному в этой комнате для меня невыносимо. Когда по звуку шагов Харвелла я догадался, что он снова спускается, то вышел к нему навстречу и объявил, что если не помешаю, то пройдусь с ним немного.
Харвелл поклонился вежливо, но холодно и продолжал спускаться по лестнице. Я закрыл дверь в библиотеку и последовал было за ним, как вдруг увидел, что он пошатнулся и судорожно ухватился за перила. Лицо его выражало такой ужас, такой испуг, что я бросился на помощь, схватил его за руку и воскликнул:
– Что с вами?
Оттолкнув меня, он указал наверх и произнес:
– Идите скорее назад.
Секретарь крепко ухватил меня за рукав и почти силой потащил наверх; только когда мы очутились на верхней площадке, он отпустил меня и, дрожа всем телом, вновь перегнулся через перила.
– Кто это такой? Как зовут этого человека? - спросил он.
Удивленный таким странным поведением, я также перегнулся через перила и посмотрел вниз; как раз в эту минуту Генри Клеверинг выходил из гостиной.
– Это мистер Клеверинг, - сказал я шепотом, - а что, вы его знаете?
Харвелл прислонился к стене, шепча:
– Клеверинг… Клеверинг…
Потом он вздрогнул и произнес:
– Вы хотели знать, кто убийца Левенворта? Вот он, убийца, смотрите на него!
С этими словами он, шатаясь, направился в ближайший коридор и скрылся в нем. Я бросился следом, добежал до его комнаты, постучал в дверь, но ответа не получил. Тогда я позвал его, но опять-таки безрезультатно. Я решил во что бы то ни стало добиться от Харвелла объяснения; зайдя в библиотеку, я написал коротенькую записку, в которой уведомлял, что буду ждать его следующим вечером с шести до восьми у себя в квартире.
После этого я спустился в гостиную, чтобы переговорить с Мэри, но там меня опять ждала неудача: девушка уже удалилась в свою комнату. Я собирался уходить, когда ко мне подошел Томас и передал записку от мисс Мэри, прибавив, что она извиняется передо мной, но очень устала и не в состоянии сегодня вечером ни с кем разговаривать. Я отошел немного в сторону и прочел следующие строки:
"Вы задаете мне вопросы, на которые я не могу ответить, - все должно идти своим чередом, без всяких объяснений с моей стороны. Мне жаль, что я вынуждена вас огорчить, но выбора у меня нет. Пусть Господь Бог простит нас и поможет всем. М.".
Далее следовала приписка:
"Будет лучше, если каждый из нас постарается молчать и переносить как умеет свои страдания. Завтра к вам зайдет мистер Харвелл. Будьте здоровы".
Я вышел из дому и не успел еще отойти достаточно далеко, как услышал за собой шаги: обернувшись, я увидел, что меня догоняет Томас.
– Сударь, простите за беспокойство, - запыхавшись, сказал он, - но я должен сообщить нечто важное. Когда вы на днях спрашивали, что за господин посещал мисс Элеонору накануне убийства, я дал не тот ответ, который следовало. Сыщики уже старались выпытать у меня это, и потому я был настороже. Но вы, сударь, друг нашего дома, и вам я скажу, что господин, назвавшийся тогда Роем Роббинсом, опять был сегодня у нас, но уже под фамилией Клеверинг. Кроме того, он ведет себя очень странно: тогда, в первый раз, когда я спросил, как о нем доложить, он взял свою карточку и написал на ней другое имя.
– Ну, и что же?
– Мистер Рэймонд, - продолжал дворецкий тихим, взволнованным голосом. - Я еще не сказал вам кое-чего, о чем известно только мне и Молли. Возможно, это следует знать тем, кто ищет убийцу.
– Вы хотите сообщить мне какой-нибудь факт или только свои подозрения?
– Нет, это факт, и я еще раз прошу прощения, что задерживаю вас. Но Молли настаивает, чтобы я рассказал вам все. Она ужасно тревожится за Джен, которая совершенно не виновна. Мы все в этом уверены, хотя злые люди и подозревают ее в убийстве, ведь она исчезла как раз в ту роковую ночь.
– Скорее говорите, в чем дело, - перебил я его.
– Видите ли, я мог бы сообщить об этом мистеру Грайсу, но боюсь сыщиков: они всегда допрашивают так придирчиво, будто думают, что человек знает гораздо больше, чем говорит.
– Скорее к делу, - попросил его я.
– Дело вот в чем: в тот роковой вечер я сам впустил мистера Роббинса, или Клеверинга, как его там зовут, но никто не видел, как он вышел из дома.
– Что вы хотите этим сказать?
– Сейчас объясню. Вернувшись от мисс Элеоноры, которой я ходил докладывать о мистере Роббинсе, я сообщил гостю, что госпожа чувствует себя нехорошо и никого не принимает. Но, вместо того чтобы уйти, он прошел в гостиную и уселся там. Он был ужасно бледен и попросил принести стакан воды. Я пошел в кухню за водой и вдруг услышал, как хлопнула парадная дверь. Когда я вернулся в гостиную, гостя там уже не было. Он, очевидно, ушел, но можно ли сказать наверняка, что это так и было? Ведь он мог в темноте спрятаться где-нибудь в доме… Видите ли, мне и в голову не пришло бы подозревать кого-нибудь из господ, которые бывают у наших барышень. Но поскольку мы все знаем, что в ту ночь кто-то скрывался в нашем доме, а потом убил нашего хозяина, ведь не Джен же его убила, - то…
– Значит, мисс Элеонора не хотела принимать этого господина?
– Как я уже говорил вам, сударь. Сначала она в нерешительности смотрела на карточку, а затем покраснела и велела сказать, что не примет его. Я об этом и не вспомнил бы, если бы этот господин не пришел сегодня снова, уже под другим именем. Молли настояла, чтобы я все вам рассказал…