Жорж находился в двух шагах от знаменитого табачного магазина Гранд-отеля. «Давно я не курил хороших сигар, — сказал он самому себе. — Те, что продают в обыкновенных лавках, отвратительны. Благодаря моему дяде я богат… Воспользуюсь же этим!» Он вошел в табачный магазин и, заплатив семь франков с половиной за десяток сигар, положил шесть из них в свой портсигар, а остальные — в наружный карман, куда франты 1876 года кладут платок, выставляя напоказ вышитый кончик.
«Пойду пить абсент к Гельдеру, — решил он затем, — быть может, встречу там какое-нибудь знакомое лицо». Кофейня Гельдера, находившаяся на Итальянском бульваре, напротив улицы с таким же названием, была примечательна тем, что в ней собирались военные — как состоящие на действительной службе, так и отставные.
Шагая по бульвару Капуцинов, Жорж Прадель не заметил, что за ним следят. Мужчина одного роста с лейтенантом, с густой русой бородой, в соломенной шляпе с синей ленточкой, в бархатном коричневом пальто и в серых тиковых брюках, следил за ним как тень со времени его выхода из Гранд-отеля. Этот молодой человек был не кто иной, как Паскуаль. Искусный грим изменил его, состарив на несколько лет.
Дойдя до оружейной лавки на углу улицы Гельдер, Жорж Прадель перешел на другую сторону. Паскуаль сделал то же самое. Офицер сел за один из столиков, стоявших перед кофейной, на той части тротуара, которую город очень дорого сдает содержателям кофеен и которую половые называют на своем языке «террасой». Паскуаль расположился за другим столом в десяти шагах от Жоржа и, ударив по столу монетой, хрипло крикнул:
– Кружку пива!
Лейтенант Жорж Прадель обманулся в своих ожиданиях. С пяти до шести часов он курил сигару и попивал абсент, приготовленный по всем правилам — а правила для приготовления хорошего абсента гораздо сложнее, чем полагают простые смертные. Он видел много офицеров, но не встретил ни одного знакомого, ни одного товарища по Военной школе или по службе в Алжире.
«Неудача! — подумал он грустно. — Придется ужинать одному! А что делать потом?»
Расплатившись, он встал с места. Паскуаль тоже позвал лакея.
– Сколько? — спросил он у него.
– Пятьдесят сантимов.
– Вот десять су, — сказал он, подавая монету.
Жорж Прадель подошел к столбу, покрытому объявлениями, и машинально прочел театральную афишу. Названия неизвестных ему пьес, фамилии актеров, также ему неизвестных, вертелись у него перед глазами, ни о чем не говоря. Наконец он увидел, что в театре «Жимназ» поставлена «Дама с камелиями». Лейтенант не знал этой пьесы, но часто слышал о ней от своих товарищей. «Пойду в этот театр после ужина», — решил он и пошел дальше по бульвару. Паскуаль следовал за ним на небольшом расстоянии. Перед меняльной лавкой Жорж остановился, повторив то, что уже сказал в Гранд-отеле:
– Сегодня вечером мне понадобятся деньги… — С этими словами он вошел в лавку.
– Ах! Черт возьми! — пробормотал белокурый Паскуаль. — Наш офицер идет к меняле — следовательно, у него в кармане есть банковские билеты. Мы сейчас это увидим.
И он приложил лицо к витрине так, чтобы не упустить ничего из того, что произойдет в лавке.
Жорж Прадель расстегнул сюртук, вынул из кармана портсигар, служивший ему также и бумажником, развернул три банковских билета, взял один из них и сказал, подавая его кассиру:
– Разменяйте мне, пожалуйста, тысячу франков.
– Какими деньгами вам дать? — спросил меняла.
– Один билет в пятьсот франков, три по сто и двести франков золотом.
– Извольте.
Лейтенант заплатил за размен, положил десять двадцатифранковых монет в портмоне, а банковские билеты — в портсигар, который убрал на прежнее место.
«Дело идет хорошо! — подумал Паскуаль. — Этот молодой человек — богач! Я знаю, где у него лежат деньги. Сразу можно разбогатеть на две тысячи восемьсот франков! Недурно! Вот так покутим! Кларинете я куплю сережки, которые она у меня давно уже просит. Хоть я и хорош собой, все-таки нужно делать что-нибудь для женщин!..»
Жорж Прадель, покинув лавку менялы, прогулялся до Монмартра, там он вошел в ресторан Поля Бребана и разместился на нижнем этаже. «Превосходно, — подумал молодой негодяй, — он, как видно, пробудет здесь долго. Я успею сходить к Ракену — лишь бы только он был в условленном месте».
Вернемся немного назад. Когда Жорж Прадель садился в экипаж на вокзале, оба негодяя слышали, что он приказал ехать в Гранд-отель. Паскуаль встал на запятки потому, что лейтенант мог по дороге переменить намерение и остановиться в другом месте, в таком случае следы его были бы потеряны, в особенности если он рассчитывал пробыть в Париже недолго. Расставаясь, Паскуаль и Ракен назначили друг другу свидание на бульваре Капуцинов, перед входом в Гранд-отель. Здесь Ракен должен был ждать своего товарища, исполнив предварительно важное поручение, о котором мы не замедлим узнать.
Когда Паскуаль пришел в назначенное место, Ракен был уже там. Шагая по тротуару, он с неподдельным наслаждением курил сигару. Паскуаль приблизился к нему со спины и неожиданно взял его под руку. Тот вздрогнул.
– Ах! Это ты!.. — пробормотал он, обернувшись. — Ты меня ужасно испугал! Откуда ты? Не вырвалась ли птичка у тебя из рук?
– Нет, мой друг! Из моих рук трудно вырваться!
– Что же ты сделал?
– Много чего… Я тебе сейчас расскажу. А ты что сделал?
– Черт возьми! Лучше и не спрашивай! Не удалось! Я пешком пришел из Пасси, с бульвара Босежур…
– Ну, что делает муж?
– Его нет в городе.
– Как это скверно! Когда он должен вернуться?
– Служанка не знает точно. Он, похоже, очень скрытен. Никогда не уведомляет заранее о своем возвращении для того, чтобы застать домашних врасплох. Тем не менее его, кажется, ждут завтра.
– Завтра лейтенант уже может уехать: ему, по-видимому, не очень-то весело в Париже… По крайней мере, если птичка и улетит, то все-таки она оставит часть своих перьев в наших руках, а речь идет не о каких-нибудь несчастных желтяках, как ты можешь подумать, принимая во внимание офицерское жалованье, — нет, тут банковские билеты!
– Ты правду говоришь?
– Честное слово.
– Рассказывай же, я тебя слушаю.
Молодой разбойник не заставил себя просить дважды и поведал то, о чем уже известно нашим читателям. Ракен пришел в восторг и даже не заметил, как погасла его дешевая сигара.
– Что ты скажешь на это? — спросил Паскуаль, окончив рассказ.
– Я скажу, что ты молодец! С тобой приятно работать. Мне кажется, что у меня в кармане уже шевелятся банковские билеты. Есть ли у тебя план?
Паскуаль почесал затылок.
XXVIII
– Есть ли у тебя план? — повторил свой вопрос Ракен. — В таком важном деле всегда нужно заранее составить план.
– Не торопись, дружище, — сказал ему Паскуаль. — Все зависит от того, что будет делать офицер после ужина. Но успокойся. Если не представится возможность действовать обыкновенным путем, то мы прибегнем к крайним мерам, которые всегда удаются…
– О каких мерах ты говоришь?
– Наклонись ко мне немного, я тебе скажу на ухо… Некоторые слова не стоит произносить громко.
Ракен повиновался, а молодой разбойник продолжал:
– Предположим, что после ужина Жорж Прадель, закурив сигару, отправится шляться по бульварам, а затем вернется в гостиницу, не заходя ни в какой подозрительный дом. Тогда стянуть у него портсигар без риска не будет никакой возможности. Полагаю, что ты это понимаешь.
– Понимаю, и очень хорошо.
– Но вот как можно сделать. Я переодеваюсь в почтальона, беру под мышки нечто завернутое в газетную бумагу, вхожу в Гранд-отель, никого ни о чем не спрашивая, мне ведь известно, какой номер занимает лейтенант, — сто четвертый. Я поднимаюсь по лестнице, стучу в дверь. «Кто там?» — «Почтальон с посылкой от господина Домера лейтенанту Жоржу Праделю». Лейтенант не успеет рассудить, что это невозможно. Он начнет разворачивать посылку, и в это время я ударю его в горло или в грудь острым ножиком, который у меня в кармане. Затем возьму портсигар и дам тягу… Как тебе такой план?
– И ты это можешь сделать? — пробормотал Ракен с заметным удивлением.
– Да, могу. Ты знаешь, что я уже это делал. Да и чем я рискую? Если бы я не удрал из военной тюрьмы, то мне давно бы уже всадили двенадцать пуль. Допустим, что меня приговорят к гильотине… не могут же меня убить дважды!
– Действительно, ты молодец! Если ты возьмешься исполнить это, я удовольствуюсь небольшой частью добычи, полагаясь на твое великодушие…
Обмениваясь этими отвратительными словами, два негодяя шли по бульвару. Они добрались до Монмартра и заглянули в ресторан, где разместился Жорж Прадель. Молодой человек продолжал ужинать, читая газету.
– Он еще не дошел до жареного, — пробормотал Паскуаль, — следовательно, ему осталось жареное, легюмы и десерт, не считая кофе и ликеров. Мы успеем перекусить, у меня подвело живот. Пойдем в кабак.
– А у тебя есть деньги? — спросил Ракен жалобным тоном. — У меня решительно ничего.
– Успокойся, я заплачу, — ответил Паскуаль. — На вокзале я стянул одно портмоне. Нельзя сказать, что оно принадлежало какому-нибудь капиталисту, но все-таки в нем кое-что было…
Два сообщника вошли в кабак и перекусили, а затем вернулись к ресторану и расположились за киоском, где продают газеты. Через четверть часа Жорж Прадель вышел с сигарой из ресторана. Вместо того чтобы пойти по Монмартрскому бульвару, он повернул налево и направился по бульвару Пуассоньер.
– Он не домой идет, — тихо сказал Ракен своему товарищу.
– Если он отправится в театр, будет чудесно! — отозвался тот. — В толпе всегда толкаются, а когда толкаются, легко ощупывать карманы.
Вскоре Паскуаль потер от удовольствия руки: Жорж Прадель поднялся на крыльцо театра «Жимназ», взял билет в кресла и исчез под сводами.
– Нельзя терять его из виду, — сказал Ракен.
– Понятно, но нам не стоит торопиться, мы всегда его найдем.
– Где мы сядем?
– В партере, там не так заметно, и оттуда нам будет удобно наблюдать за действиями лейтенанта.
Оставим сообщников, направляющихся в кассу, а сами войдем в театральную залу. Известно, что в «Жимназе» ложи бенуара расположены вокруг кресел и партера. Зала была полна. Жорж Прадель сидел в третьем ряду кресел. Паскуаль и Ракен разместились в предпоследнем ряду партера, следовательно, около лож бенуара, обращенных прямо к сцене. Ракен нагнулся к блондину и сказал ему шепотом:
– Я не вижу, где лейтенант.
– Я тоже, — сказал Паскуаль. — Но в первом антракте я взберусь на галерею — оттуда я его сразу увижу.
– Так, — произнес Ракен, — а теперь посмотрим пьесу. Я никогда ее не видел.
Паскуаль пожал плечами.
– Тут речь идет об одной камелии, умирающей от любви к молодому человеку, который нехорошо с ней поступил. Слезливая пьеса.
– Я это люблю, — прошептал сентиментальный Ракен, — я ужас как люблю плакать в театре. Тут никто не видит, как я чувствителен.
Пьеса началась. Разбойники замолкли. Когда первый акт окончился, Паскуаль сказал:
– Подожди меня здесь. Я все разведаю и вернусь.
Публика выходила толпами, одни — выкурить папиросу на бульваре, другие — зайти в ближайшие кофейни. Жорж Прадель встал со своего места и, повернувшись спиной к сцене, лорнировал залу.
«Ага! — подумал Ракен. — Вот же он! Паскуаль мог бы и не оставлять своего места».
Чувствительный бандит едва успел сформулировать эту мысль, как вдруг услышал позади себя слабый крик — крик удивления, радости или ужаса — наполовину сдержанный, но бесспорно женский. Заинтересованный, Ракен обернулся и увидел в том бенуаре, в который он почти упирался, двух женщин: одну уже в летах, другую — молоденькую и чрезвычайно хорошенькую.
Пожилая дама была в изящном и строгом черном платье. Пряди серебрившихся волос обрамляли ее лицо с правильными и выразительными чертами. Женщина, сидевшая подле нее, едва доживала свой двадцатый год. Это было белокурое создание с большими синими глазами и кротким личиком. По-видимому, она чувствовала себя очень дурно. Ее прелестная головка, как умирающий цветок, клонилась на грудь.
– Леонида! Что это с вами, дорогое дитя? — шепнула ей пожилая дама. — Что это за крик, который невольно вырвался у вас? Почему вы так побледнели? Вы дрожите!
– Это так, ничего. не беспокойтесь, прошу вас, мадам. — В приятном голосе белокурой красавицы слышалось волнение. — Мне было больно, но теперь уже легче.
– Что же это за боль?
– Не знаю. Сильная и внезапная, там, в сердце. Но теперь я сама стыжусь своей слабости.
– Случались ли с вами прежде такие припадки?
Молодая женщина покачала головой:
– Никогда.
– Понюхайте, прошу вас, этот флакончик.
– Благодарю вас, но это лишнее. Уверяю вас, что все прошло.
Действительно на побледневшем лице девушки вновь появился румянец.
– Не хотите ли вы уехать из театра? Я провожу вас.
– Нет-нет, — с живостью возразила молодая красавица. — Пьеса очень мне нравится. Я останусь до конца.
– Как душно в этой ложе! Потому-то, наверно, вам и стало дурно. Не хотите ли выйти на минуту и подышать свежим воздухом?
– Немного погодя я с удовольствием пойду с вами. Но сейчас я еще не совсем оправилась.
Ракен при виде молодой женщины подскочил от изумления.
– А! Вот она, неприступная! — проворчал он. — Как изумится Паскуаль!
В ту самую минуту, как Ракен думал о своем молодом товарище, последний уселся подле него.
– Ну, я знаю, где он, — произнес он.
– Правда? Я и сам это знаю. Но у меня для тебя есть прекраснейший сюрприз. Обернись-ка назад, только осторожнее. Посмотри в нижнюю ложу прямо за твоей спиной.
Паскуаль обернулся.
– Мадам Метцер! — выдохнул он.
– Собственной персоной! Муж в отсутствии, жена в театре, да еще и в том же самом, где и ее возлюбленный. Что скажешь?
– Я скажу, что это свидание.
– Невозможно. Лейтенант только несколько часов в Париже, и мы ни на минуту не теряли его из виду.
– А почта? Он мог написать.
– Я уверен, он и не подозревает, что его идол так близко от него. Разве я не заметил его скучающего вида? Притом, и сама красавица вскрикнула, когда увидела его здесь. Значит, она не знала о его приезде в Париж.
Зала наполнилась народом, поднялся занавес. Когда акт окончился, Паскуаль и Ракен вместе вышли из партера и встали в коридоре, в нескольких шагах позади оркестра. Вскоре вышел и Жорж Прадель, отирая платком лоб. Так как жара в зале была просто невыносимая, лейтенант машинально расстегнул верхние пуговицы сюртука, что не ускользнуло от внимательного Паскуаля.
– Пошли за ним! — прошептал он, толкнув локтем своего товарища. — У меня появилась одна мысль.
Лейтенант с явным равнодушием прошел мимо той ложи, в которой сидела молодая женщина, и, взяв у контролера марку, вышел освежиться на бульвар.
– Ты прав, старичок, — сказал Паскуаль Ракену. — Один лишь случай все устроил. Пойдем-ка в буфет.
– С величайшим удовольствием!
– Две кружки пива и все необходимое для письма! — приказал Паскуаль, присаживаясь за маленький столик.
Он медленно, крупным и неправильным почерком, но очень четким, написал: «Неизвестный друг уведомляет лейтенанта Жоржа Праделя, что госпожа Леонида М. находится в ложе номер 16, с одной дамой, и что господина М. нет в Париже. С почтением к вам!» Показав записку Ракену, Паскуаль спросил:
– Понимаешь теперь?
– Кажется, да.
Послышался звонок к следующему акту, и буфет стал быстро пустеть.
– Пойдем и мы, — сказал Паскуаль.
– Смотри, как бы все не испортить, — покачал головой Ракен.
– Кто не рискует, тот и не имеет ничего, — возразил его товарищ.
Почти все зрители заняли свои места. Паскуаль увидел, что лейтенант уже сидит в кресле, и подошел к оркестровому капельдинеру.
– Месье, будьте так любезны, окажите мне маленькую услугу. Взгляните, прошу вас, на кресло номер восемь в третьем ряду. Видите молодого человека?
– Да, месье. Красивый молодой человек с белокурыми усами?
– Именно. Вот, потрудитесь передать ему эту маленькую записку.
– Но, сударь, сейчас поднимется занавес, и мне придется побеспокоить зрителей!
– Это пустяки! Гораздо важнее, чтобы этот молодой человек сейчас же получил эту записку. И я прошу сделать мне одолжение и принять от меня эти два франка.
– Хорошо, сударь. Что я должен сказать этому молодому человеку?
– Ничего, кроме следующих слов: «Если вы лейтенант Жорж Прадель, то эта записка адресована вам».
– Лейтенант Жорж Прадель? — повторил капельдинер. — Хорошо, сейчас.
И он отправился исполнять данное ему поручение. Паскуаль схватил за руку Ракена и увлек его в конец коридора, где они остановились возле ложи номер 16.
XXIX
Мошенникам не пришлось ждать долго. Оба не сводили глаз с двери оркестра. Минуту спустя оттуда вышел капельдинер. Почти вслед за ним выскочил в коридор и Жорж Прадель.
– Ну, будь внимателен! — шепнул Паскуаль Ракену и быстро пошел навстречу лейтенанту, как опоздавший зритель, который спешит занять свое место.
Правда, коридор был достаточно широк, чтобы в нем могли поместиться четверо в ряд. Но это не помешало Паскуалю, в момент встречи с лейтенантом, настолько отклониться от прямой линии, что он и лейтенант столкнулись. Паскуаль зашатался или по крайней мере сделал вид, что зашатался, и, чтобы не упасть, на секунду ухватился за лейтенанта. Последний пришел в ярость от этого неожиданного толчка и, взяв Паскуаля за плечи и сильно встряхнув, гневно сказал ему: