Глава XVII
Пожар
В Ист-Линне устраивали вечер. Пробило полночь, когда последняя карета отъехала от замка. Через два часа после этого весь дом погрузился в молчание. Все спали или собирались ложиться, когда резкий звонок вдруг нарушил общее спокойствие.
Уилсон первой высунула голову в окно.
- Пожар? - возопила она в неописуемом ужасе.
Уилсон очень боялась пожара и часто ставила весь дом вверх дном, уверяя, что она его предчувствует. Схватив ребенка, которому было уже около года, она выскочила в коридор, крича: "Пожар! Пожар! Пожар!"
Она направилась в комнату Уильяма и стремительно стащила его с постели, затем к Люси, где сделала то же самое; потом распахнула дверь в спальню миссис Вин, не переставая кричать: "Пожар! Пожар! Пожар!"
После этого Уилсон без церемоний ворвалась в спальню своих господ. Дети, страшно перепуганные, подняли плач. Миссис Вин, подумав, что по меньшей мере половина дома объята пламенем, также вышла в коридор, накинув на плечи случайно попавшуюся шаль; затем прибежала Джойс.
- Пожар! Пожар! Пожар! - вопила Уилсон.
Бедная миссис Карлайль выскочила в коридор в одной рубашке. Все остальные были также в ночных костюмах. Карлайль явился после всех, успев наскоро одеться.
Он обвел взглядом переднюю и убедился, что лестница огнем не объята, а следовательно, все они могли спастись.
- Где же горит? - спросил Карлайль. - Здесь вовсе не пахнет дымом.
Звонок громче прежнего раздался в передней. Карлайль открыл окно.
- Кто там? - спросил он с нетерпением.
- Это я, сударь, - ответил один из слуг мистера Гэра. - С моим хозяином случился нервный припадок, он в опасности, и я пришел предупредить вас.
Карлайль закрыл окно.
- Кто вам сказал, что в доме пожар? - воскликнул он, обращаясь к Уилсон.
- Человек, который звонил, - простонала служанка. - Слава богу, я забрала всех детей.
Карлайль без труда догадался, что тревога была ложной. Его жена дрожала всем телом, в ужасе цепляясь за него и спрашивая, можно ли спастись.
- Дитя мое, успокойся! Это недоразумение.
В эту минуту другие слуги поспешили отпереть парадную дверь. Вошел Джаспер; Барбара заметила его прежде, чем Карлайль успел предупредить ее. Когда ей объяснили, в чем дело, она залилась слезами.
- Ты не обманываешь меня, Арчибальд? Мой отец не умер?
- Успокойся. Одевайся, и мы поедем навестить его.
В эту минуту Барбара подумала об Уильяме. Странно, что она первая вспомнила о больном ребенке. Она снова устремилась в коридор, где стоял мальчик, дрожа от холода.
- О! Уилсон, что вы наделали? Его рубашка вся влажная и холодная!
И Барбара понесла Уильяма на свою собственную постель.
- Уилсон, уложите детей в постель, - произнес Карлайль, заглядывая в зал. - Джон, вы здесь? Заложите карету немедленно. Миссис Вин, пожалуйста, не носите на руках этого тяжелого мальчика. Джойс, помогите же миссис Вин.
Направляясь через коридор в свой кабинет, Карлайль прошел мимо миссис Вин и заметил, что она вся дрожит под тяжестью маленького Арчибальда. Джойс, крепко обнимавшая Люси, приблизилась к миссис Вин, чтобы взять Арчибальда. Карлайль вышел. Барбара взяла свой пеньюар и закутала в него дрожащего и бледного Уильяма. Затем зажгла свечу и принялась одеваться.
Вдруг за стеной раздался страшный крик ужаса. Карлайль снова выбежал в переднюю. Барбара последовала за ним, она подумала, что Уилсон уронила ребенка в гостиной.
К счастью, этого не случилось. Уилсон с ребенком и Люси уже ушли, и миссис Вин также уходила в свою комнату. Арчибальд лежал на мягком ковре в коридоре. Что же касается Джойс, то, когда она брала ребенка у миссис Вин, он вдруг выскользнул из ее рук, и сама она покачнулась от ужаса.
Теперь бедная женщина стояла, опершись на перила лестницы, с помутившимся взглядом.
- Что с вами, Джойс? - воскликнул Карлайль. - У вас такой вид, как будто перед вами привидение.
- О, сударь, - простонала служанка. - Я и в самом деле видела привидение…
Джойс упала на колени и скрестила на груди свои дрожащие руки.
- О, мой дорогой господин! Да хранит нас всех Господь! - послышался необъяснимый ответ.
- Джойс, что все это значит?
Ответа не последовало. Джойс встала, все еще дрожа, взяла маленького Арчибальда за руку и направилась к лестнице, ведущей наверх.
Глава XVIII
Спустя три месяца
Наступил солнечный июль. Прошло три месяца с тех пор, как Карлайль был выбран членом парламента.
За свое несправедливое обращение с сыном судья Гэр поплатился параличом, после которого оправлялся весьма медленно. Тревога, которую поднял Джаспер в Ист-Линне, когда пришел сообщить о болезни своего господина, привела к весьма горестным последствиям. В ту ночь Уильям простудился, и чахотка обострилась.
Что касается Джойс, то она ходила как тень и почти ни с кем не разговаривала.
Карлайль и Барбара жили по большей части в Лондоне; при них находились Уильям и Джойс, а также другие слуги. Во всех аристократических салонах без умолку толковали об аресте сэра Фрэнсиса Левисона.
Кстати, скажем несколько слов об Эфи. После допроса в суде нелестная молва распространилась о ней всюду. Миссис Лэтимер попросила ее удалиться, и, если бы не горячая любовь, которую Эфи внушила мистеру Джо Джеффину, она не нашла бы себе ни одного уголка в мире, где ее приняли бы радушно. Мистер Джеффин, как истинный влюбленный, не поверил ни одному из тысячи рассказов, которые ходили об Эфи. Однажды он даже осмелился стать перед ней на колени и предложить ей свое сердце и свою лавочку.
Итак, в один теплый июльский день Эфи прогуливалась по улицам Вест-Линна. Когда она проходила перед лавочкой, Джо Джеффин поспешил к ней навстречу.
- Ах, вот и вы, мисс Эфи! Все идет превосходно: в настоящее время обустраивают вашу гостиную. Вам необходимо зайти хоть на минуту, мисс.
- Мне! Зайти к вам? О чем вы только думаете, мистер Джеффин?
- Я не хотел оскорбить вас, мисс.
- Я вас прощаю, но в будущем постарайтесь быть осмотрительнее. Ах, кстати, - заметила она вдруг, - я надеюсь, что вы наконец перестанете носить эти отвратительные белые фартуки, по которым каждый может узнать, что вы такое…
Мистер Джеффин слегка закашлялся.
- Мисс Эфи, вы знаете, как я вас обожаю, но то, о чем вы меня просите, совершенно невозможно. Расстаться с этими фартуками! Но ведь это значит скомпрометировать достоинство моих панталон!
Услышав подобное выражение, Эфи вскрикнула от возмущения, и щеки ее покрылись ярким румянцем.
- Завтра с утренним поездом вы отправляетесь в Линнборо, не правда ли, мисс?
- Да, я и многие другие. Суд начнется в девять часов. Знаете, что говорят о Ричарде Гэре?
- Нет. Что же?
- Говорят, что его также будут судить.
- Ах! В самом деле? - воскликнул мистер Джеффин. - Значит, его нашли?
- Этого я не знаю. Мне совершенно безразлично, он виновен или Левисон. Один другого стоит.
На этом Эфи простилась с мистером Джеффином. Не успела она пройти и нескольких шагов, как повстречалась с Карлайлем.
- Я слышал, что вы выходите замуж, Эфи, - сказал он, останавливаясь.
- По крайней мере, так думает Джеффин, сударь!
- Поздравляю вас, Эфи, вы выходите замуж за честного человека, которого все уважают.
- Да, мистер Карлайль, но он торговец съестными припасами! Не слишком подходящая для меня партия. Тем не менее Джеффин уже переделывает для меня свою квартиру, и я смогу держать двух служанок. Он зарабатывает довольно много… Но скажите мне, пожалуйста, мистер Карлайль, что такое приключилось с Джойс?
- Не знаю, - ответил тот. - Она очень изменилась.
- Изменилась до такой степени, что ее трудно узнать, - продолжала Эфи. - Можно подумать, что у нее большая тяжесть на сердце.
- Мне иногда то же самое приходит в голову, - заметил Карлайль.
И они расстались.
Глава XIX
Суд
Заседание суда присяжных происходило в Линнборо, в очень обширной зале. Публика проявляла к этому процессу живейший интерес. Тому способствовало высокое общественное положение обвиняемого, его прежний образ жизни, его отношения с леди Карлайль, приговор, произнесенный ранее против Ричарда Гэра, и тысяча других обстоятельств. На особых местах сидели полковник Бетель, судья Гэр, друзья Карлайля и сторонники обвиняемого.
В девять часов первый судья вошел в залу. Вскоре все присутствовавшие узнали, что Отуэй Бетель перешел на сторону правосудия и обещал сообщить весьма ценные сведения.
Наконец подсудимого, сэра Фрэнсиса Левисона, ввели в залу. Он был бледен, взгляд его блуждал, волосы были растрепаны. В глазах время от времени появлялось странное выражение: злоба, смешанная с ужасом. Он был одет в черное, и на одной из его белых рук все еще блестел знакомый нам бриллиантовый перстень.
Призвали свидетелей. Эбенезер высказался так, что у присяжных не осталось ни малейшего сомнения в том, что Левисон и Торн - одно и то же лицо. Эфи, установив тот факт, что Торн был в коттедже в ночь убийства, вынуждена была дать некоторые объяснения. Наконец настал черед Ричарда Гэра.
Понятно, что он снял то платье, в котором скрывался от преследований, и надел другое, более соответствовавшее его прежнему положению в обществе.
- Ваше имя? - спросили его.
- Ричард Гэр.
- Вы сын судьи Гэра?
- Его единственный сын.
- Вы тот самый Ричард Гэр, который был осужден за преднамеренное убийство?
- Тот самый, милорд.
- Сегодня вы призваны в качестве свидетеля и не обязаны отвечать на те вопросы, которые могут каким-то образом доказывать вашу собственную преступность.
- Милорд, - возразил Ричард Гэр с твердостью и хладнокровием, которых никогда не замечали в нем раньше, - я буду отвечать на все вопросы, какие мне сочтут нужным задать. Я пришел сюда с этой целью и надеюсь, что истина будет наконец открыта.
- Посмотрите на подсудимого и скажите, знаете ли вы его.
- Да, это Фрэнсис Левисон. До апреля я знал его как Торна.
- Потрудитесь рассказать, что произошло в ночь убийства.
- Эфи Галлиджон назначила мне свидание в своем коттедже, и я отправился туда.
- Украдкой? - вставил адвокат.
- Почти. Мои отец и мать не одобряли моих отношений с этой девицей, и я старался, чтобы они знали о них как можно меньше. В тот вечер, когда было совершено убийство, мой отец заметил, что тотчас после ужина я вышел из дома, захватив ружье. Он вернул меня и спросил, куда я иду. Стыжусь признаться в этом, но тогда я солгал: я сказал, что иду прогуляться вместе с молодым Бошаном. Я взял ружье, намереваясь дать его на время Галлиджону, который отдал свое в починку. Когда я пришел, Эфи не хотела меня впускать, уверяя, что она очень занята. Я был убежден, что она меня обманывает и что у нее сидит Торн. Она уже не в первый раз так поступала, и всегда оказывалось, что настоящей причиной, мешавшей ей принять меня, было именно присутствие Торна.
- Существовала ли неприязнь между вами и Торном?
- Я ревновал к нему, но не знаю, ревновал ли он ко мне.
- Какого рода влечение вы чувствовали к мисс Эфи Галлиджон?
- Я любил ее, как любят женщину, которую хотят сделать своей законной женой.
- И не имели относительно нее других намерений?
- Нет! Я слишком любил Эфи, уважал ее отца и чтил память ее матери.
- Продолжайте рассказ.
- Эфи, как я уже сказал вам, не захотела меня принять; я удалился, но прежде отдал ей ружье, предупредив, что оно заряжено. Потом я отправился в лес и спрятался за деревом, дожидаясь, когда выйдет Торн, так как я был убежден, что Эфи выпроводила меня из-за него. В это время проходил Локсли и, заметив меня, спросил, что я там делаю. Я ничего не ответил и отошел подальше. Минут через двадцать или больше до меня донесся ружейный выстрел, и в то же самое время я увидел, как Отуэй Бетель побежал к дому Эфи. Этот выстрел и убил Галлиджона. Но во всяком случае Бетель стрелять не мог - он был еще слишком далеко от коттеджа. Гораздо раньше я увидел другого человека, с бледным лицом, дрожащими губами и блуждающим взглядом, - он быстро шел прочь от коттеджа; проходя мимо кустов, где я стоял, он не узнал меня. Не прошло и минуты, как он ускакал галопом на своей лошади, отвязав ее от дерева.
- И вы не побежали за ним?
- Нет. Я и не подозревал о случившемся. Я поспешил к дому Эфи. Едва я переступил порог комнаты, как ноги мои наткнулись на какую-то массу, распростертую возле двери, и я повалился на труп Галлиджона. Возле него лежало мое ружье - разряженное. Мрачная тишина царила в доме. Я начал звать на помощь, звал Эфи, но не получил ответа. Тогда я машинально схватил ружье и хотел убежать, но неожиданно увидел Локсли, уже возвращавшегося из леса. Я испугался, бросил ружье и как безумный пустился бежать. Мною овладел ужас при мысли, что меня могут принять за убийцу Галлиджона. И в то время, как я бежал вне себя от страха, я снова столкнулся с Бетелем. Я знал, что он пришел в дом Галлиджона в момент выстрела, и сказал ему об этом, но он ответил, что не заходил туда. Тогда я спросил, не встретил ли он Торна, и он уверил меня, что нет. Я испугался еще больше, потерял всякую способность трезво мыслить и убежал из города. Конечно, это было глупо и неблагородно с моей стороны, но я сходил с ума.
- Все, что вы рассказываете, - правда?
- Клянусь, это правда. Если бы сам Бог восседал на том месте, которое вы теперь занимаете, я готов был бы повторить то же самое.
Затем призвали к допросу Эфи Галлиджон.
- Почему вы не приняли Ричарда Гэра, - спросил ее адвокат, - после того, как сами же назначили ему свидание?
- Если вы настаиваете… Я не приняла его потому, что в то время у меня был капитан Торн. Я боялась ссоры между ними.
- Вы знали, зачем Ричард Гэр принес ружье?
- Для моего отца - он отдал свое в починку.
- И вы поставили это ружье у входной двери?
- Да.
- Трогали ли вы его потом? Брал ли его в руки обвиняемый?
- Нет, я его не трогала и не видела, чтобы к нему прикасался обвиняемый.
Судья приказал привести свидетеля Отуэя Бетеля. После присяги он дал следующее показание:
- В тот вечер, когда убили Галлиджона, я был в лесу и видел Ричарда Гэра, направлявшегося к коттеджу с ружьем.
- Ричард Гэр узнал вас?
- Нет, он не мог меня видеть, так как я стоял за кустами. Я видел, как он подошел к двери дома и Эфи поспешила к нему навстречу, как будто желая помешать ему войти; потом я заметил, что Эфи взяла ружье из рук Ричарда, а он, расставшись с ней, спрятался на некотором расстоянии от коттеджа. Через несколько минут я услышал выстрел. Я невольно направился к коттеджу и на повороте в аллею столкнулся с капитаном Торном. "Что с вами?" - спросил я, заметив, что он дрожит с головы до ног. Ему хотелось ускользнуть от меня, но, видя, что я не расположен его отпускать, он устремил на меня умоляющий взгляд и сказал: "Пожалуйста, не говорите никому о том, что вы меня встретили, Бетель… Уверяю вас, что я сделал это не умышленно… он упрекал меня, и мы горячо поспорили". С этими словами он вынул из своего бумажника десятифунтовый банковский билет и сунул его мне в руку. Я взял билет и обещал молчать. Увы! Я не знал тогда, что произошло убийство. Торн исчез, а я еще некоторое время следил за ним взглядом. Позднее я снова встретил Ричарда Гэра. Он засыпал меня вопросами, не встретил ли я "этого презренного Торна", не видел ли, как он вышел из коттеджа. Я ответил отрицательно, и он ушел от меня. Затем я узнал об убийстве старика Галлиджона.
- Итак, сударь, - с негодованием воскликнул судья, - вы прельстились десятью фунтами стерлингов?
- Да, и я признаюсь теперь в этом с чувством глубокого стыда, но повторяю, что я не знал тогда, что дело касается убийства, иначе не взял бы денег.
- Почему же потом вы не раскрыли всего, что знали?
- Для чего? Было слишком поздно. Торн исчез, я совершенно потерял его из виду и только весной узнал его в сэре Фрэнсисе Левисоне. Ричард Гэр тоже пропал без вести, все считали его умершим.
- Что с того? - возразил судья с прежним негодованием. - Даже предполагая, что Ричард Гэр умер, разве вы не должны были помочь нам обелить его в глазах общества?
Отуэй Бетель опустил голову.
Затем последовала речь в пользу обвиняемого, возбудившая только недоверчивые улыбки, нетерпение и неудовольствие слушателей. В четыре часа присяжные ушли на совещание. Через четверть часа они вернулись. Обвиняемого попросили встать. Он был смертельно-бледен.
- Господа присяжные! - сказал председатель суда. - Соблаговолите сообщить ваше мнение: виновен этот человек или не виновен?
- Виновен! Но мы считаем своим долгом просить суд о снисхождении к преступнику. Мы думаем, что преступление было совершено непреднамеренно, а в припадке гнева.
Судья с минуту молчал; потом, вынув из-под мантии черную шапочку, произнес:
- Подсудимый! Вам угрожает смертный приговор. Вы хотите что-нибудь сказать в свое оправдание?
Сэр Фрэнсис Левисон судорожно оперся на решетку, за которой стоял, затем, тряхнув головой, произнес:
- Милорд! Мне нечего сказать, кроме того, что господа присяжные поступили разумно, прося вас о снисхождении. Я не стану отрицать, что я убил Галлиджона, но я убил его непреднамеренно. Поверьте мне! Клянусь вам!.. Когда в ту роковую ночь я покинул Эфи, чтобы забрать шляпу, забытую мною в коттедже, я не собирался никого убивать… Между отцом Эфи и мной завязался спор… и как произошла эта катастрофа, я и сам не знаю…
Судья надел свою черную шапочку, потом, скрестив руки, начал:
- Подсудимый! Присяжные признали вас виновным, и я утверждаю их приговор. Вы убили беззащитного человека. Это отвратительное преступление, поступок подлеца. Ваш защитник надеялся смягчить нас, указывая на то, что вы джентльмен, член английской аристократии. Признаюсь, я был удивлен и оскорблен. По моему мнению, положение, которое вы занимаете в обществе, только отягчает ваше преступление. Когда человек образованный, человек из вашего общества, позволяет себе пасть так низко, он лишается права на всякое сочувствие, на малейшую жалость; впрочем, ваша прошлая жизнь была длинным рядом развратных и бесстыдных деяний. С честным ли намерением вы ухаживали за Эфи Галлиджон? Нет, вы хотели погубить ее… И вы исполнили это даже после того, как умертвили ее отца. Что касается меня, я могу лишь предложить вам воспользоваться теми немногими днями, которые вам остались, чтобы постараться спасти свою душу искренним раскаянием и подумать о другом милосердии, которое не во власти человеческой. Идите к Господу. Он один может теперь сжалиться над вами и простить ваше преступление. Что же до нас, то мы обязаны исполнить свой долг перед обществом, и нам остается только произнести приговор. Фрэнсис Левисон! Вы вернетесь в тюрьму, далее будет приказано отвести вас на место казни, где вы будете повешены и останетесь повешенным до тех пор, пока не испустите последний вздох. Идите же, и да помилует милосердный Бог вашу бессмертную душу! Аминь!
Толпа разошлась, но в тот же самый день в суде должно было рассматриваться другое, не менее интересное дело. Читатель догадывается, что оно касалось Ричарда Гэра, так несправедливо осужденного и изгнанного из общества.