- Трам-трам-рам, - не удержался Николай Антонович. - Что Жеребцов показывает? Кто его нанимал?
Половец многозначительно покачал головой:
- К сожалению, наш фигурант умер, скоропостижно скончался, сгорел на работе, еще весной!
- Больше Лешка ничего не узнал? - Кравец смотрел на Половца больными глазами. Они занимались делом уже два часа, и многое теперь понималось в истинном свете. Но легче от того не становилось. Время шло, бежало, летело, играло на руку страшной цифре с шестью нулями. Господи, взмолился Кравец, помоги мне. Помоги Яночке.
- Лешка велел пока молчать, - не выдержал Половец. - Но раз так… Абонентский ящик, куда женщина из больницы отправляла данные по редким группам крови, дал след. Его арендовал мужик, и служащие почты его запомнили.
Кравец шумно выдохнул. Почти пустышка, дохлый номер, ноль-информация вдруг принесла результаты. Чудо!
- Дай Бог, - пробормотал и, пугаясь шальных надежд, вернулся с небес на землю. - Фонд, где служили Нина и Катя, что по нему?
- Ничего.
- По сегодняшним убийствам?
- Официантка в кафе, где директора положили, сказала, что мужик сильно нервничал, сидел за столом в компании мужчины и женщины. Затем женщина ушла; по мнению свидетельницы, недовольная. Через несколько минут раздались выстрелы. Мужчина сорвался и удрал.
- Приметы известны?
- Приблизительно. Женщина - блондинка под 30, хорошо одета, рост средний, телосложение нормальное. Мужчина - моложе, под 25; волосы светлые, рост высокий, телосложение крепкое. Из особых примет: на шее на шелковой нитке золотое кольцо с синим камнем.
- Это Боря… - вскрикнула Устинова.
- Шустрый у вас сынок, - похвалил Николай Антонович, - к Кравчуку поспел и сюда не опоздал.
- А блондинка, наверное, Юля, - сказала Ирина Сергеевна и добавила, - похожа, во всяком случае.
- Пионерский лагерь! - голосом завзятого конферансье объявил водитель.
- Давай-ка, с тылов подкатим, - велел Николай Антонович, - с тылу оно вернее.
"Скорая" остановилась у ржавых ворот.
- Не путайтесь под ногами, - скомандовал Петр Алексеевич за спиной Устиновой и мягким движением увлек ее ближе к забору. Из-за поворота выруливал крытый грузовичок с надписью "Аварийная" по борту. Ирина Сергеевна невольно улыбнулась: как и прежде, герои невидимого фронта скрывали истинные лица в "скорых" и "аварийных" фургонах. Изменились времена и марки машин, наработанные приемы остались прежними.
- Что может быть привычней аварии? - прочел ее мысли Петр Алексеевич и тот час, позабыв о существовании посторонних, принялся инструктировать парня в камуфляже.
Ирина Сергеевна огляделась. Лес, белый корпус, тишина. Приезд силовиков почти не нарушил тягучий покой, висевший над лагерем.
- Вы мне нравитесь, - раздалось вдруг.
Устинова стремительно обернулась. Олейник смотрел на нее серьезно и явно ждал ответа.
- Вы мне тоже, - неожиданное признание далось на удивление легко.
На мужском лице разлилось облегчение.
- Отлично. Тогда идите на территорию. Уже можно. Но…имейте в виду, я не шучу.
- И я серьезно.
Они смотрели друг на друга и наверняка думали об одном. Признание стоило закрепить поцелуем. Но слишком уж неподходящая для нежностей выдалась минута. К тому ж у Олейника ожила рация и сиплым голосом сообщила:
- У нас гости. Двое мужиков подкатили на джипе у центральных ворот. Один, судя по описанию, Устинов. Второй - смазливый брюнет под тридцать. Лезут через забор.
- Возможно, это Степан Богунский. Жених Кати. Бывший жених.
Петр кивнул и приложил палец к губам. Тихо!
- Можно мне к сыну?
- Нельзя.
Ирина Сергеевна вздохнула, зачем было спрашивать и так все понятно.
Четверть часа они провели в салоне "Скорой" в молчании. Петр не отрывал глаз от ноутбука. Ирина Сергеевна терпеливо ждала, плохо понимая, чего именно. На сердце было тихо и спокойно. С Борей все в порядке. Петр рядом. Еще бы Катерину отыскать.
- Отбой тревоге. Олейник, ты где? Бери дамочку и иди сюда, - обрывая тишину, приказала рация голосом Кравца.
Проходя мимо бетонного одноэтажного здания, Ирина Сергеевна увидела на стене, нарисованный мелом портрет. Красивое лицо в росчерках морщин - это лицо было главной темой Катиных художеств весь июль.
- Катя эту старуху все лето рисовала, - сказала Устинова.
- Что?! - Петр сначала выкатил глаза от удивления, потом судорожно ухватился за мобильный. Реакция Кравца оказалась еще более странной:
- Не… может… быть… - он еле ворочал языком.
Даже Николай Антонович был ошеломлен.
- Да… - выжал он с трудом, уставившись на портрет.
- Тут и подпись есть, - Ирина Сергеевна указала пальцем в нижний правый угол. - Т.С.Т.
- Офанареть. Эту женщину зовут Татьяна Сафоновна Трюхина. Но Катя знать про это ни как не может, - простонал Кравец.
- Она и не знает. Аббревиатура означает "тройка, семерка, туз", - расшифровала Устинова. - Помните "Пиковую даму"? Старуха очень похожа на графиню.
Мужчины переглянулись, словно услышали глупость.
- Надо звонить Деду. И вообще всем. Раз такое дело, - уронил глухо Кравец.
Борис
Взрыв мазды перекрыл движение, образовавшийся затор обрастал новыми машинами. Вот уже мелькнул автомобиль ГАИ, раздалась милицейская сирена.
- Пора, - Устинов глянул на часы и скомандовал, - уходим.
Степан чуть не взвыл:
- Ты что из железа сделан? На твоих глазах человека убили. Нет, троих человек! Ты и глазом не моргнул; тебе дела нет!
"Степа прав, - Борис пропустил обидные слова мимо сердца, - мне нет дела ни до кого. Главное - Катя. Остальное - не моя забота".
- Степа, прекрати ныть! Возьми себя в руки!
- Да, я раскис, размяк, утратил способность конструктивно мыслить. Я потерял ориентиры, я раздавлен …
- Не желаю слушать это бред. Прощай, - Борис сделал шаг в сторону.
- Нет, - взмолился Степан, - не оставляй меня одного. Я буду молчать. Я на все согласен.
- Мы уезжаем
Существовало, как минимум два места, где Катерина могла спрятаться. Первое - бабушкину квартиру проверила мама. Раз от нее нет известий, занчит и Катьки, там нет. Во второе - пионерский лагерь - Борис направился сейчас.
"Найду ее и сразу же отведу в ЗАГС?" - думал он, не отрывая взгляд от мелькавших за окном городских пейзажей. - Сколько можно быть идиотом? Сколько можно ждать, пока эта дура поумнеет?"
… Им было по 18 - самое время творить глупости. Они и творили…
- Я должна с тобой поговорить, - Катерина была на удивление серьезной.
- Говори, - позволил Устинов.
- Я хочу …чтобы ты лишил меня девственности.
От Морозовой можно было ожидать всякого, но такого! Борис нервно дернул кадыком, сглотнул набежавшую слюну.
- Постарайся меня не перебивать, - попросила Катя, - я волнуюсь, стесняюсь, мне неловко. Поэтому многие фразы, наверное, прозвучат фальшиво и напыщенно. Ты не обращай на это внимание.
Что бы ни предстояло услышать, Борис знал: предложение он примет, от подобного не отказываются. Катька…приходила в его сны и маячила наяву. Шептала ласковые слова в воображении и болтала ерунду рядом. Она олицетворяла все женское и манящее. Она …
- Мне очень повезло в жизни, - сказала Катя, - у меня есть настоящий друг. Ты. Умный, добрый, порядочный, надежный и я хочу, сохранить наши отношения надолго, если удастся навсегда. Очень жаль, но некоторые моменты мешают нам. Мы боимся, друг друга, - грянуло разоблачение, - боимся нечаянных касаний, взглядов. Мы смущаемся по поводу и без. Ответь, пожалуйста, как ты ко мне относишься?
- Хорошо, - Борис приподнял удивленно брови.
- Хорошо или по-особенному?
- По-особенному, - пришлось раскрыть карты.
- И я … - раздалось в ответ.
Признание, завуалированное дымкой слов, взаимное, стелило ли оно дорогу к грядущему счастью?
- Но наших особенных чувств мало. Да и они, скорее всего, привычка детства. Будь между нами что-то большее, чем "особенность", мы бы давно переступили грань.
- Ты ведь не хочешь… - возразил Устинов. Его несмелые попытки изменить характер отношений, Катя пресекала на корню.
- Боречка, я знаю тебя тысячу лет. Ты мне симпатичен, но, представляя нас вместе, я готова рыдать от отчаяния. Ты для меня, как часть тела. Как прочитанная книга. А я хочу любить, гореть от страсти. Понимаешь?
Он понимал. Он и сам ощущал похожие чувства. Высокому блондину со спортивной фигурой в педагогической универсетете - объяснять подобные вещи не приходилось.
- Зачем же тогда… - он не смог подобрать нужные слова. - Зачем пороть горячку?
- Затем, что я хочу быть свободной.
- От чего?
- От комплексов. Первый секс случается по глупости, расчету или влюбленности. Глупости я совершать не хочу. В расчете могу ошибиться. Влюбленность и того хуже, пройдет через день. В результате, не исключено, что я получу травму. Ведь первые эротические впечатления откладывают след на интимные пристрастия всей жизни. Я не хочу рисковать.
- Ты идиотка, которая начиталась умных книг.
- Возможно. Но это еще не все.
- Что еще?
- Мы с тобой все равно когда-нибудь переспим: по пьяному делу; со скуки или от одиночества. Если это неизбежно, зачем ждать? Зачем отдавать на откуп случаю свою жизнь? В общем, я хочу, чтобы ты был моим первым мужчиной. Ты - красивый, сильный, мужественный, ты мне нравишься. И не надо острить. Я выбрала тебя, - Катя отвернулась к окну и роняла слова за спину угрюмо и решительно, - так как не хочу ни от кого зависеть. Ты - мой друг. Единственный, с кем я могу не бояться, что мои поступки обернутся против меня. Понимаешь, девичество обрекает меня на позицию слабую и подчиненную. Я - буржуазна, закомплексована, пропитана насквозь духом мещанской морали.
- То есть пока еще не спишь, с кем попало? - съязвил Борис.
Катерина выпустила коготки.
- Устинов! Не читай мне нотаций. Ты захотел стать взрослым и стал?! Я ведь знаю, что ты делаешь по субботам в общаге.
- Я - мужчина, - пробурчал Борис, заливаясь краской от смущения.
- А я женщина. Вернее хочу ею стать. Но я хочу быть сильной женщиной.
- А как на счет того, чтобы быть умной?
- Как ты не понимаешь, силы и ума - мало. Еще нужна смелость. А у меня ее нет. Я обычная домашняя девчонка, воспитанная на хороших книжках. Вдобавок идеалистка и боюсь разочарований. А с тобой мне не страшно. Ты не меня не предашь, не бросишь. Если я испугаюсь - ты ведь на мне женишься?
Устинов открыл от удивления рот.
- То есть: я лишаю тебя невинности, после чего ты пробуешь лечь под другого и если, не справляешься с этим сложным заданием, я должен на тебе жениться?
- Нет! Мы с тобой переспим, а на следующее утро я скажу, надо жениться или нет. Если я не умру от страха - гуляй дальше, если перепугаюсь - отведи меня, пожалуйста, в ЗАГС.
- Ты - сумасшедшая!
- Ты согласен?
Они смотрели друг другу в глаза.
- Я не могу отказаться, - признался Борис, - я мужчина.
- Ты мой друг, - сместила акцент Катя, - мужчин вокруг много.
В тот момент он не был ей другом и сказал:
- Хорошо…
Катя вздохнула облегченно:
- Я скажу когда, буду готова.
При мысли о предстоящем "мероприятии" у Бориса начинали дрожать руки, по спине тонкими струйками стекал пот, во рту сохло. Он трижды был с женщиной и по поводу технической стороны дела не волновался. Что касается остального …он лежал в постели, пялил глаза в темноту, в потолок, в стены, в никуда и повторял, как заведенный, Катя, Катя. Катя… От сладкого слова, от предвкушения сердце замирало и падало вниз. Она сказала - завтра. Ночь разменивала секунды с невероятной медлительностью. Время ползло черепахой, старой, усталой, замученной бесконечной дорогой. Настало утро, минул полдень, сгустились сумерки. Мама ушла на ночное дежурство, за окном залилась темнота. Часы ударили полночь. Борис пошел отворять двери. Шурша чем-то белым, шелковистым в квартиру скользнула Катерина.
Бликами чужих судеб горели окна дома напротив. Сияла матовой белизной обнаженное девичье тело.
- Катя…
Она стояла, как мраморное изваяние, почти не дыша от волнения.
- Не бойся, милая, я сам боюсь. Открой глаза, пожалуйста.
Она зажмурилась как ребенок перед страшной картиной.
- Боречка, давай скорее.
Он протестующе покачал головой.
- Нет … - и тронул губами губы.
- Ну, пожалуйста…
- Нет…
Она не отвечала на поцелуй, он не настаивал. Взял в ладони ее лицо, прикоснулся губами к глазам, к бровям, лбу. Под натиском нежности ее плечи обмякли, руки безвольно повисли; напряженная спина расслабилась. Он снова вернулся к губам. Еще каменым, но уже в легком трепетном дрожании. Вечность длился поцелуй со скульптурой, и, наконец, ему ответила женщина. Губы раскрылись, тело устремилось навстречу, горячие ладони легли на плечи.
- Катенька, - он подхватил ее на руки и закружил по комнате, не обрывая поцелуй, не обрывая нежность. Что значили три женщины, которых он имел по сравнению с той, которую познавал? Ничего. Не было умелых ласк, податливых тел, горячих вагин; не было мягких грудей, набухших сосков. Память в одно мгновение стерла ненужное, с белого чистого листа начав отсчет мужских побед.
- Катя… - Все было справедливо. Все было правильно. Он любил ее и кружил по комнате, шалея от щенячьего счастья, пьянея от восторга, переполняясь восхищением. Мир, свершившихся надежд и мечтаний, мир чувств улыбался растерянно и нежно, сиял зеленющими очами, заливисто хохотал, смелел, наглел и требовал еще, еще. Стонал старый диван. Стонали зацелованные губы, стонал от страсти космос. Сливались воедино жизни, судьбы, сути. Он и она! Любовь, молодость, порыв! Алела пятнами крови простыня, болела разорванная плоть, блестели капли пота на лбу. Катя вскрикнула и, выгнув дугой спину, замерла; бедра ее сотрясали ритмичные судороги. Борис повержено поник головой, спрятал лицо в подушку.
- Не уходи, - это было первое, что он сказал
- Не уйду, - кротким шепотом слетело обещание.
Утро началось с маминого окрика.
- Дрыхнешь, лодырь? Ну-ка, вставай! Полдень на дворе!
Устинов открыл глаза. Кати рядом не было. А была ли она? Да, тело ныло от сладкой усталой истомы, легкое и пустое, радовалось жизни, силе, мощи. Борис вскочил, взялся за гантели.
- Морозовы прямо с утра укатили на дачу. Катька настояла. И чего вдруг? Она же дачу не любит…
В спину будто вонзили нож. Борисдва не закричал от боли.
- На следующее утро я скажу, надо жениться или нет. Если я не умру от страха - гуляй дальше, если перепугаюсь - отведи меня, пожалуйста, в ЗАГС, - сказала Катя. Стало быть, не умерла? В ЗАГС идти нет нужды. Отлично!
Дальнейшие свои поступки Борис совершал, будто во сне. Позвонил директору лагеря, где предстояло отрабатывать педагогическую практику, собрал вещи, метнулся в институт, условился о досрочных экзаменах, поймал преподавателей; кое-как, сбиваясь на чушь, сдал предметы, закинул зачетку в деканат и вечер встречал в окружении десятилетних, голенастых девчонок и мальчишек, обретших, редкое счастье, в лице молодого красивого воспитателя. Два месяца пролетели в непрестанной борьбе с горькими думами. То Борис от них бегал, гоняя до изнеможения с ребятишками в футбол. То они за ним носились, изводя душу в бессильной ярости. Вернулся домой он спокойным, смирившимся. Катя сделала выбор, она за тем к нему и приходила.
- Катерину только что выписали из больницы, - сообщила мать.
- Что случилось?
Катя забеременела и, наслушавшись советов опытных подруг, наелась таблеток. Когда стало совсем плохо, она призналась во всем Устиновой, взяв перед тем клятву - хранить все в тайне. Однако секрета не получился. Катерине понадобился донор. Нужная кровь не нашлась, пришлось ставить в известность мать. Через две недели Катерина, измученная, похудевшая вернулась из гинекологии.
- Катя! - он пришел к ней, сел рядом, обнял за плечи.
- Что? - отозвалась приветливо, словно кровавая река не пролегла между ними.
- Я виноват?
- Не знаю.
- Прости меня.
- За что? - Катерина улыбнулась ласково и игриво, - За то, что ты теперь думаешь, чей это ребенок?
Он и в правду гадал, от него ли забеременела Катя. И то ли утешал себя; был другой, не мог не быть. То ли зомбировал, был другой, был. Другой ласкал Катино тело, ублажал сути, пролил семя в ее лоно. Его ребенка Катя и убила. От дури своей неуемной, от шальной жажды ощущений.
Ревность глушила страшные подозрения. У Кати могло никого не быть. И тогда это был его ребенок.
- Чей это ребенок?!
Взрослость ворвалась в жизнь внезапно. Детство, юность, ау? Где вы?
- Твой.
Твой! Упал камень на сердце. Твой! Лег на плечи повинный крест. Твой! Борис шагнул на Голгофу.
- Почему ты не сказала? Я ведь элементарно ничего не знал!
- Не бери дурное в голову, - утешила Катерина.
- Почему ты удрала на дачу? - взвился Устинов.
- Почему? - Катя мечтательно улыбнулась, - потому, что дура. Возомнила о себе неизвестно что! И о тебе тоже!
Он вдруг понял: она хотела, чтобы он бросился вдогонку и вернул ее. Он должен был лишить ее выбора, оградить от иного пути. Он не понял, не лишил, не оградил.
- Прости меня! Я люблю тебя, давай поженимся.
- Нет, - Катя, покачала головой. - Любил бы, не позволил бы себе обидеться. Примчался бы, забрал меня. Силой удержал рядом. А так… - она потупила взгляд, - в общем, проехали…
- Ты сказала…
- Боречка, каждый слышит в чужих словах, то, что хочет. И понимает то, что может. Только в поступках отражаются истинные мотивы. Поэтому я тебе отдалась, а ты на меня обиделся. Я говорила о других и хотела тебя. Ты хотел меня и думал о других.
- Я думал о других мужиках, - закричал гневно Борис, - о тех с которыми ты хотела равноправного партнерства, от которых не желала зависеть. Меня ты назвала частью тела, помнишь?
- Помню, - устало уронила Катерина, - помню. О том, и речь: ты думал о других и о себе, а мог подумать обо мне. Все, иди. Сделанного не воротишь, обратной дороги нет. Я мечтала о новых впечатлений, я их получила. И еще получу.
- А как же я?
- Так же! - пухлые губы скривила кривая ухмылка. - Будем дружить домами. Все останется по-прежнему, не волнуйся. Я, действительно дорожу нашей дружбой и почти не упрекаю тебя. Сама виновата. С мужчинами надо быть проще. Если ты не выдержал элементарной проверки, каковы другие…
Другие… Борис ненавидел это слово. Через год Катя выскочила замуж первый раз. Через два года еще раз сбегала под венец. В нынешнем году она чуть было не превратилась в мадам Богунскую. И все назло ему.
- Направо, - велел Устинов, - теперь прямо.