Так же красноречив и неопровержим был декан, когда заговорил о жене.
"Лорд-адвокат, - сказал он, - спросил с горькой иронией, которой он славится в шотландском судебном мире, почему мы не могли доказать, что подсудимый отдал купленный им мышьяк своей жене. Я отвечаю, что мы доказали: во-первых, что жена любила страстно мужа, во-вторых, она сокрушалась о недостатках в своей наружности, в особенности в цвете лица, в-третьих, что она знала, что мышьяк, принимаемый внутрь, считается средством для улучшения цвета лица. Для людей, знакомых с человеческой природой, все это взятое вместе есть доказательство достаточно убедительное. Неужели мой ученый друг полагает, что женщины имеют обыкновение говорить об искусственных средствах, которые они употребляют, чтобы казаться лучше? Что женщина, всеми силами старающаяся нравиться мужчине, скажет этому мужчине или кому-нибудь, кто может передать ему, что прелесть, которой она надеется привлечь его сердце, прелесть хорошего цвета лица, например, приобретена употреблением смертельного яда? Нет, это было бы не в порядке вещей. Никто, конечно, не слыхал никогда от миссис Макаллан ни слова о мышьяке, никто, конечно, никогда не видал, как она принимала его. Доказано, что она не сказала о своем намерении принимать мышьяк даже своим подругам, которые сообщили ей об этом средстве и доставили книгу. Она сохранила свою тайну от начала до конца, бедное создание, как сохранила бы в тайне фальшивые волосы или фальшивые зубы. И вот, вследствие того, что женщина поступала как женщина, так, как поступили бы в подобном положении и ваши жены относительно вас, господа присяжные, муж ее обвиняется в преступлении и жизни его грозит опасность".
После этой великолепной речи (жаль, что недостаток места лишает меня возможности передать ее подробнее), следующая и последняя речь, то есть обращение к присяжным, была тяжелым чтением.
Председатель начал с того, что объявил присяжным, чтобы они не ожидали прямых доказательств отравления, что в случаях отравления прямые доказательства редкость, что они должны довольствоваться косвенными уликами. Но оратор тотчас же опроверг самого себя, посоветовав им не полагаться на такие улики. "Вы должны основать свое решение на доказательствах, которые считаете не предположениями только, но правильными и неопровержимыми заключениями". Кто мог решить, какое заключение правильно? И не есть ли косвенная улика не что иное, как предположение?
Присяжные, сильно смущенные, конечно, прибегнули к компромиссу. Употребив целый час на совещания и прения, они вернулись в залу заседания и объявили свой робкий, нерешительный шотландский вердикт: "Не доказано".
В публике раздались слабые рукоплескания, тотчас же остановленные. Подсудимый был выпущен на свободу. Он вышел из залы медленно, как человек, глубоко огорченный, опустив голову на грудь, не отвечая друзьям, заговаривавшим с ним. Он сознавал, бедный, каким позором был для него вердикт. "Мы не говорим, что ты не виновен в преступлении, в котором тебя обвиняют, мы говорим только, что не имеем достаточных доказательств, чтобы обвинить тебя". Вот каким решением кончилось дело.
Глава XXI
Я ВИЖУ МОЙ ПУТЬ
В туманном свете нового утра я закрыла отчет о процессе моего мужа.
После долгих часов чтения и размышлений я не чувствовала никакой усталости, никакой охоты лечь в постель и заснуть. Мне казалось, что я уже спала и только что проснулась новой женщиной, с обновленным духом.
Я поняла наконец, что побудило Юстаса покинуть меня. Для человека с его деликатностью было бы пыткой встретиться с женой после того, как она прочла все, что было напечатано о нем в отчете. Я чувствовала это так же живо, как он. В то же время я думала, что он мог бы быть уверен, что я постараюсь вознаградить его за эту пытку, и мог бы вернуться ко мне. Я еще не теряла надежды, что он вернется, и в ожидании его возвращения жалела и прощала его всем сердцем.
Одно только обстоятельство, вопреки моей философии смущало меня. Неужели Юстас все еще втайне любит миссис Болл, думала я.
Окно моей комнаты выходило на восток. Я подняла штору и увидела величественный восход солнца на ясном небе. Побуждение выйти из дома и подышать чистым воздухом было непреодолимо. Я надела шляпку и шаль и взяла подмышку отчет. Отворив без труда заднюю дверь дома, я вышла в хорошенький садик Бенджамена.
Успокоенная и подкрепленная уединением и утренней свежестью, я почувствовала себя достаточно сильной, чтобы взглянуть прямо на страшный вопрос, стоявший теперь передо мной, - на вопрос о будущем.
Я прочла отчет о процессе. Я дала себе обещание посвятить жизнь свою священной цели доказать невиновность мужа. Одинокая, беззащитная, я обязана была довести свое отчаянное предприятие до конца. С чего должна я была начать?
В моем положении смелое начало было, конечно, большим делом. Я имела серьезные причины считать Мизериуса Декстера способным дать мне совет и помощь. Он мог обмануть мои ожидания, он мог отказаться помогать мне или, как мой дядя Старкуэзер, принять меня за сумасшедшую. Все это было возможно, но я должна была попытаться. Мой первый шаг в деле моего мужа, решила я, приведет меня к калеке со странным именем.
Но если он примет меня, поймет меня, почувствует ко мне участие - что скажет он? Сиделка в своих показаниях представила его человеком резким на словах. Он скажет: как намерены вы действовать? Как могу я помочь вам?
Были ли у меня готовы ответы на эти два вопроса? Да! Я могла бы ответить ка эти вопросы, если бы только решилась высказать незнакомому человеку ужасное подозрение, в котором я до сих пор не решалась сознаться даже на этих страницах. Однако теперь я должна наконец высказать всю правду.
Начну с признания, что я закрыла отчет, вполне соглашаясь относительно одной подробности дела с моим врагом и с врагом моего мужа, с лордом-адвокатом. Он назвал объяснение смерти миссис Макаллан, высказанное защитой, "грубой натяжкой, в которой ни один разумный человек не найдет ни малейшего правдоподобия". Я тоже не обнаружила в свидетельских показаниях подтверждения того факта, что миссис Макаллан умерла от слишком большой дозы мышьяка, принятой ею самой по ошибке. Я верила, что она имела у себя мышьяк и что она принимала или намеревалась принимать его для улучшения цвета лица, но дальше этого я не шла. Чем больше я думала, тем сильнее убеждалась, что обвинительная власть была права, утверждая, что миссис Макаллан умерла, отравленная чужой рукой, хотя, конечно, не рукой моего мужа.
Так как муж мой был безусловно невиновен, то кто-нибудь другой был виновен. Кто из лиц, гостивших в то время в доме, мог отравить миссис Макаллан? Мое подозрение пало на женщину. Имя этой женщины - миссис Болл.
Да. Вот к какому поразительному заключению пришла я, изучая судебный отчет.
Обратитесь на минуту к письму с подписью "Хелена". Нет сомнения, хотя судьи и освободили ее от ответа на вопрос об этом, что письмо написала именно миссис Болл. Письмо точно выражает то состояние духа, в каком миссис Болл приехала в Гленинг.
Будучи женой другого человека, которому она дала слово прежде, чем встретилась с мистером Макалланом, что пишет она последнему? Она пишет: "Когда я думаю о Вашей жизни, принесенной в жертву этой негодной женщине, сердце мое обливается кровью за Вас". И еще: "Если бы я имела невыразимое счастье жить с лучшим из людей, в каком раю жили бы мы, какие блаженные часы испытали бы мы".
Если это не есть выражение бесстыдной, безумной любви женщины к мужчине - не к мужу, - так что же это? В таком состоянии духа и с такой нравственностью она неожиданно, со смертью своего мужа, почувствовала себя и объятия свои свободными. По прошествии некоторого времени она отправляется делать визиты и наконец приезжает в дом обожаемого человека. Жена его лежит больная в постели. Единственный гость в Гленинге - безногий калека, передвигающийся с места на место не иначе как в кресле на колесах. Никто не мешает миссис Болл пользоваться обществом любимого человека. Ничто не стоит между ней и невыразимым счастьем быть женой лучшего из людей, кроме некрасивой больной женщины, у которой мистер Макаллан никогда не чувствовал и не мог чувствовать ни малейшей любви.
Не естественно ли предположить, что такая женщина под влиянием таких побуждений и в таком положении способна решиться на преступление, если представляется возможность совершить его, не рискуя своей безопасностью?
Что показывает она сама?
Она сознается, что покойная миссис Макаллан спрашивала ее однажды о средствах для сохранения цвета лица. О чем еще говорилось во время этого свидания? Не узнала ли миссис Болл, какое опасное средство употребляет ее хозяйка для улучшения цвета лица, и не воспользовалась ли она впоследствии своим открытием для достижения своей преступной цели? Мы знаем только, что миссис Болл не сказала об этом ни слова.
Что показал помощник садовника?
Он слышал разговор между мистером Макалланом и миссис Болл, разговор, показывающий, что мысль о возможности сделаться женой мистера Макаллана, без сомнения, приходила в голову миссис Болл, и что она считала разговор об этом опасным. Невинный мистер Макаллан продолжал бы говорить, предупредительная миссис Болл остановила его.
А что рассказала Кристин Ормзон, сиделка?
Утром, в день смерти миссис Макаллан, сиделка была отпущена вниз. Она оставила больную, которая оправилась от первого приступа и была способна писать. Сиделка ждала около получаса, потом встревожилась, не слыша звонка, и отправилась в утреннюю комнату, чтобы посоветоваться с мистером Макалланом. Там она услышала об отсутствии миссис Болл. Мистер Макаллан не видал ее и спрашивал о ней мистера Декстера. Мистер Декстер тоже не видал ее. В какое время замечено было отсутствие миссис Болл? В то самое время, когда миссис Макаллан осталась в своей комнате одна.
Больная наконец позвонила. Сиделка вернулась в спальню около одиннадцати часов и нашла, что опасные симптомы, обнаружившиеся утром, повторились опять в значительно усиленной степени. Вторая доза яда, более значительная, чем первая, была дана больной во время отсутствия сиделки и (заметьте!) в то время, когда миссис Болл была неизвестно где. Выглянув в коридор, сиделка увидела, как она выходит с самым невинным видом из своей спальни (неужели она только что встала, в одиннадцать часов утра!), чтобы спросить о здоровье хозяйки дома.
Немного позже миссис Болл вошла вместе с мистером Макалланом в комнату миссис Макаллан. Умирающая женщина бросила на них обоих какой-то странный взгляд и приказала им выйти из комнаты. Мистер Макаллан принял это за проявление болезненной раздражительности и помедлил в комнате лишнюю минуту, чтобы сказать сиделке, что за доктором послано. Как поступила миссис Болл? Она убежала в паническом страхе. Даже у миссис Болл, по-видимому, есть совесть.
Разве все эти обстоятельства, рассказанные свидетелями под присягой, не подтверждают моего подозрения? Да, вторая доза мышьяка была дана рукой миссис Болл. Можно не сомневаться, что и первая доза была дана ею же. Как могла она это сделать? Сиделка сознается, что спала от половины третьего до шести. Она говорит также о запертой двери между спальней и кабинетом, ключ от которой был неизвестно где. Кто взял этот ключ? Почему не миссис Болл?
Мизериус Декстер сознался косвенным образом, что у него был свой особый взгляд на смерть миссис Макаллан. Вместе с тем, без сомнения, миссис Болл не пользовалась его расположением. Не подозревал ли он ее? Мне важно было выяснить это, дальнейший мой образ действий зависел от этого. Следующий шаг привел бы меня к миссис Болл. Теперь же было необходимо найти кого-нибудь, кто мог представить меня мистеру Декстеру.
Но успокоительное действие свежего воздуха и прогулки располагали меня более к отдыху, чем к размышлению о предстоящих мне затруднениях. Мало-помалу я почувствовала себя слишком сонной, чтобы думать, потом слишком утомленной, чтобы ходить. Моя постель показалась мне необыкновенно привлекательной, когда я прошла мимо отворенного окна моей комнаты. Пять минут спустя я поддалась соблазну, легла в постель и забыла свои заботы и огорчения. Еще через пять минут я заснула крепким сном.
Осторожный стук в дверь моей комнаты разбудил меня. Я услышала голос моего доброго старого Бенджамена.
- Друг мой, я боюсь, что вы умрете с голоду, если оставить вас спать. Теперь половина второго, и один ваш друг приехал завтракать с нами.
Мой друг? Какие друзья остались у меня? Мой муж далеко, а дядя Старкуэзер отказался от меня.
- Какой друг? - крикнула я.
- Майор Фитц-Дзвид, - отвечал Бенджамен из-за двери.
Я вскочила с постели. Тот самый человек, который был мне нужен, ждал меня. Майор Фитц-Дэвид был знаком, как говорится, со всем светом. Зная хорошо моего мужа, он знал, конечно, и его старого друга Мизериуса Декстера.
Сознаться ли мне, что я в этот день занялась особенно тщательно своим туалетом? Какая женщина пренебрегла бы этим, имея в виду обратиться с важной просьбой к майору Фитц-Дэвиду?
Глава XXII
МАЙОР НЕ ОПРАВДЫВАЕТ МОИХ ОЖИДАНИЙ
Когда я отворила дверь столовой, майор бросился мне навстречу. В синем сюртуке, с любезной улыбкой, с рубиновым перстнем на руке, со своими бесконечными комплиментами, он казался самым молодым и беззаботным из пожилых джентльменов. Мне приятно было встретиться опять с современным донжуаном.
- Я не спрашиваю о вашем здоровье, - начал он. - Глаза ваши ответили мне прежде, чем я успел задать вопрос. В ваши годы долгий сон есть лучший эликсир для сохранения красоты. Побольше сна - вот простое и верное средство сохранить красоту и прожить до глубокой старости. Побольше сна.
- Я спала не так долго, как вы полагаете, майор. Я читала всю ночь.
Майор в учтивом изумлении поднял свои выкрашенные брови.
- Какая счастливая книга заинтересовала вас так сильно?
- Отчет о деле моего мужа по обвинению в убийстве жены.
Улыбка майора исчезла. Он отступил от меня со встревоженным взглядом.
- Не говорите об этой ужасной книге, - сказал он. - Не возвращайтесь к этому тяжелому предмету. Что общего между красотой и грацией, с одной стороны, и процессами, отравлениями, ужасами - с другой? Для чего оскорблять ваши уста разговором о таких предметах? Пожалейте старика! Завтрак готов. Будем веселы. Будем смеяться и завтракать.
Он подвел меня к столу и наполнил мою тарелку и стакан с видом человека, занятого важнейшим делом в жизни. Бенджамен между тем начал новый разговор.
- Майор Фитц-Дэвид привез вам новость, друг мой, - сказал он. - Ваша свекровь приедет сегодня повидаться с вами.
Моя свекровь приедет повидаться со мной! Я с нетерпением обратилась к майору за объяснением.
- Не узнала ли миссис Макаллан что-нибудь о моем муже? Не хочет ли она сообщить мне какую-нибудь новость о нем?
- Да, она узнала что-то о вашем муже, - отвечал майор, - и, кроме того, она получила письмо от вашего дяди. Наш добрый друг Старкуэзер писал ей. Получив его письмо, она решилась побывать у вас. Я встретился с ней вчера на одном вечере. Я всеми силами старался выпытать, приедет она к вам в качестве друга или врага, но все мои усилия была напрасны. Дело в том, - прибавил он тоном двадцатипятилетнего юноши, делающего скромное признание, - дело в том, что я не умею ладить со старухами. Примите намерение за исполнение, прекрасный друг мой. Я старался оказать вам услугу, но неудачно.
Эти слова дали мне повод, которого я ждала. Я решилась воспользоваться им.
- Вы можете оказать мне величайшую услугу, если позволите мне рассчитывать на вашу доброту, майор, - сказала я. - Мне нужно задать вам вопрос, и, когда вы ответите мне, я, может быть, обращусь к вам с просьбой.
Майор Фитц-Дэвид поставил на стол свой стакан и взглянул на меня с величайшим интересом.
- Приказывайте мне, дорогой друг мой. Я ваш и только ваш, - сказал любезный старик. - Какой же это вопрос?
- Я хочу спросить, знакомы ли вы с Мизериусом Декстером?
- Знаком ли я с Мизериусом Декстером! - воскликнул майор. - Вот неожиданный вопрос! Я знаком с ним столько лет, что и счет потерял. Но с какой целью спросили вы…
- Я могу объяснить вам мою цель в двух словах, майор. Я хочу просить вас представить меня мистеру Декстеру.
Мне показалось, что майор побледнел под румянами. Его блестящие маленькие глаза устремились на меня с нескрываемым испугом и смущением.
- Вы хотите познакомиться с Мизериусом Декстером, - сказал он с видом человека, не верящего своим ушам. - Мистер Бенджамен! Не слишком ли много выпил я вашего превосходного вина? Не обманул ли меня мой слух? Правда ли, что наша собеседница действительно попросила меня представить ее Мизериусу Декстеру?
- Почему вас так удивляет моя просьба?
- Но знаете ли вы, что Декстер сумасшедший? - воскликнул майор. - Во всей Англии вы не могли бы выбрать человека, менее его годного для знакомства с женщиной, в особенности с молодой женщиной. Знаете вы о его ужасном уродстве?
- Знаю, но это нисколько не страшит меня.
- Не страшит вас! Друг мой, ум его так же уродлив, как его тело. То, что Вольтер сказал саркастически о характере своих соотечественников вообще, приложимо к Декстеру буквально. Он есть смесь тигра и обезьяны. В одну минуту он испугает вас, в другую - заставит вас хохотать до упаду. Я не отрицаю, что он бывает иногда умен, блистательно умен, и я знаю, что он не способен причинить кому-нибудь зла умышленно. Тем не менее он безумный. Простите мне, если я задам вам нескромный вопрос: с какой целью желаете вы познакомиться с Декстером?
- Я хочу посоветоваться с ним.
- Могу я спросить, по поводу чего?
- По поводу процесса моего мужа.
Майор Фитц-Дэвид простонал и обратился за утешением к кларету Бенджамена.
- Опять этот процесс! - воскликнул он. - Мистер Бенджамен, почему ей так хочется говорить на эту ужасную тему?
- Я не могу не говорить о том, что сейчас составляет главный интерес моей жизни. Я имею основание думать, что мистер Декстер может помочь мне снять с моего мужа пятно, оставленное на нем шотландским вердиктом. Хотя он, по вашим словам, тигр и обезьяна, я не боюсь знакомства с ним и прошу вас опять, рискуя показаться слишком самонадеянной и упрямой, дать мне рекомендацию к нему. Я не подвергну вас никаким неприятностям, я не буду просить вас сопровождать меня. Рекомендательное письмо - вот все, что мне нужно.
Майор взглянул жалобно на Бенджамена и покачал головой.
- Я не могу решиться, мистер Бенджамен, отпустить ее к Декстеру одну.
- Не отправиться ли мне с ней, сэр?
Майор подумал. Бенджамен в качестве покровителя, по-видимому, не внушал доверия нашему военному другу. Майор подумал с минуту и обратился ко мне.
- Мой обворожительный друг, сказал он, - что вы скажете о маленьком обеде?
- О маленьком обеде? - повторила я, не понимая его.