"Уведомление. Мое громадное воображение работает. Видения героев проходят предо мной. Я оживляю в себе дух отошедших великих людей. Мой мозг кипит в моей голове. Всякий, кто потревожит меня в таких обстоятельствах, сделает это с опасностью для своей жизни. Декстер".
Миссис Макаллан обернулась ко мне со своей саркастической улыбкой.
- Вы и теперь настаиваете, чтобы я представила вас Декстеру?
Насмешка в тоне ее вопроса затронула мою гордость. Я решила, что не уступлю первая.
- Нет, сударыня, я не настаиваю, если это подвергает вашу жизнь опасности, - ответила я не совсем учтиво.
Моя свекровь, не удостоив меня ответом, положила бумагу на стол и направилась к двери направо, за которой виднелись ступени широкой дубовой лестницы.
- Следуйте за мной, - сказала она, поднимаясь по темной лестнице. - Я знаю, где найти его.
Мы поднялись ощупью до первой площадки. Далее лестница поворачивала в противоположную сторону и была слабо освещена светом масляной лампы, горевшей где-то наверху.
Поднявшись до второй площадки, мы повернули в небольшой коридор и, пройдя его, вошли в красивую круглую комнату, освещенную масляной лампой, стоявшей на камине. На стене, противоположной двери, в которую мы вошли, висел длинный ковер, спускавшийся с потолка до полу.
Миссис Макаллан откинула его в сторону и сделала мне знак следовать за ней.
- Слушайте, - прошептала она.
Я прошла за ковер и очутилась в небольшом коридоре, в конце которого я разглядела затворенную дверь. Я начала прислушиваться и услышала за дверью громкий человеческий голос и какой-то странный свистящий звук, производимый, как казалось, чем-то, катавшимся взад и вперед по большому пространству. Этот странный звук то усиливался и заглушал голос, то затихал, и тогда голос слышался яснее. Дверь была, вероятно, очень толстая, потому что, как я ни прислушивалась, я не могла ни расслышать голоса, ни понять причину гремящих и свистящих звуков.
- Что происходит по ту сторону двери? - спросила я шепотом.
- Идите за мной, - ответила миссис Макаллан.
Она опустила ковер и, повернув беззвучно ручку, отворила тяжелую дверь.
Мы остались в темном коридоре и заглянули в отворенную дверь.
Я увидела длинную и низкую комнату. Красноватый свет углей, догоравших в камине, единственный свет, при котором я могла судить о предметах и расстояниях, освещал только центральную часть комнаты, находившуюся прямо против нас, но не достигал до краев, остававшихся во мраке. Едва я успела заметить это, как услышала, что гремящие и свистящие звуки направляются в мою сторону. В следующее мгновение в освещенном пространстве появилось высокое кресло на колесах. В нем смутно обрисовывалась фигура человека с развевающимися волосами. Он неистово размахивал руками, приводя в движение механизм, посредством которого двигалось кресло. "Я Наполеон в утро Аустерлица! - воскликнул человек в кресле, промелькнув мимо меня. - Мне стоит сказать одно слово, и троны рушатся, короли низвергаются, нации трепещут, десятки тысяч людей сражаются, истекают кровью, умирают! - Кресло исчезло в темноте и человек в нем сделался другим героем. - Я Нельсон, - воскликнул он громким голосом. - Я предводительствую флотом в Трафальгаре. Я издаю приказания, пророчески предвижу победу и свою смерть. Я вижу мой апофеоз, слезы моей нации, мое погребение в славной церкви. Потомство вспоминает обо мне, поэты воспевают меня в бессмертных стихах! - Кресло докатилось до края комнаты, повернуло назад, и странный, фантастический кентавр, получеловек-полукресло, показался опять в темном пространстве комнаты. - Я Шекспир, - воскликнул он. - Я пишу "Лира", эту трагедию из трагедий. Я выше всех древних и всех новых поэтов. Строки извергаются, как лава, из моего умственного кратера. Дайте свет, чтобы бессмертный поэт мог написать свои бессмертные слова!" Он с шумом подъехал к камину и наклонился над ним. Последний уголь вспыхнул на миг, и свет достиг отворенной двери, возле которой мы стояли. В эту минуту странное создание повернулось и увидело нас. Кресло остановилось так быстро, что потрясло старый пол дома, переменило направление и бросилось на нас с быстротой дикого животного. Едва успели мы отступить и прислониться к стене коридора, как оно вылетело из двери и откинуло висевший ковер. Свет лампы из соседней комнаты осветил наше убежище. Неистовые колеса остановились опять, и странное создание в кресле взглянуло на нас со свирепым любопытством, способным привести в трепет.
- Раздавил я их? Превратил я их в порошок за дерзкую попытку помешать мне? - пробормотал он. Потом опять вспомнил о Шекспире и Короле Лире. - Гонерилья и Регана! - воскликнул он. - Мои две бесчеловечные дочери, две ведьмы пришли насмехаться надо мной!
- Вовсе нет, - отвечала моя свекровь так спокойно, как будто обращалась к разумному существу. - Я ваш старый друг, миссис Макаллан. А это вторая жена Юстаса Макаллана, приехавшая повидаться с вами.
Лишь только она произнесла: "вторая жена Юстаса Макаллана" - странное существо издало такой пронзительный крик, как будто она прострелила его. Человек без ног выпрыгнул из кресла, мелькнул в воздухе, опустился на пол с легкостью обезьяны и, к довершению безобразной сцены, убежал на руках в длинную комнату, скорчился у камина и, весь дрожа, начал стонать, повторяя множество раз: "О, сжальтесь надо мной, сжальтесь надо мной!"
Таков был человек, к которому я приехала за советом, на помощь которого я так рассчитывала!
Глава XXV
МИЗЕРИУС ДЕКСТЕР. ВТОРОЕ ЗНАКОМСТВО
Полный упадок духа, отвращение и, чтобы сказать всю правду, сильный страх заставили меня признать себя побежденной. Я обратилась к миссис Макаллан и сказала шепотом:
- Вы были правы, я обманулась в своих ожиданиях. Уйдем отсюда.
Слух Мизериуса Декстера был, вероятно, так же чуток, как слух собаки. Он расслышал, что я сказала "уйдем отсюда".
- Нет, - крикнул он. - Приведите сюда вторую жену Юстаса Макаллана! Я обязан извиниться перед ней, я хочу видеть ее.
Он был теперь совсем другим человеком. Он произнес последние слова самым мягким голосом и вздохнул истерическим вздохом, как женщина после долгих слез. Пробудилось ли во мне мужество, или меня подстрекало любопытство, но когда миссис Макаллан сказала мне: "Припадок прошел. Вы остаетесь при своем намерении уйти?" - я ответила: "Нет, я войду к нему".
- Вы уже поверили в него снова? - спросила миссис Макаллан со своей беспощадной насмешливостью.
- Я преодолела мой испуг.
- Мне жаль, что я испугал вас, - сказал мягкий голос у камина. - Некоторые люди говорят, что я бываю иногда не в своем уме. Вы пришли в один из часов моего безумия, если некоторые люди правы. Я сам сознаю, что я ясновидец. Когда мое воображение разыгрывается, я говорю и делаю странные вещи. Если же мне напомнят в такое время об ужасном процессе, я возвращаюсь к прошлому и испытываю невыразимые нервные страдания. Я самый мягкосердечный человек и, как неизбежное следствие этого, самый несчастный человек. Примите мои извинения. Войдите обе и пожалейте меня.
Любой человек в такую минуту, даже ребенок, забыл бы о страхе, вошел бы к нему и пожалел его. В комнате становилось все темнее и темнее. Мы не видели ничего, кроме скорченной фигуры у камина.
- Не прикажете ли осветить комнату? - спросила миссис Макаллан. - И хорошо ли будет, если эта молодая особа увидит вас при свете вне вашего кресла?
Он приложил к губам что-то блестящее, металлическое, и издал ряд резких, дрожащих, птичьих нот. Спустя несколько минут где-то в отдаленной части нижнего этажа раздались точно такие же звуки.
- Ариэль идет, - сказал Декстер. - Успокойтесь, мамаша Макаллан. Ариэль сделает меня приличным для женских глаз.
Он удалился на руках в темный угол комнаты.
- Подождите, - сказала миссис Макаллан. - Вам готовится новый сюрприз. Вы увидите Ариэль.
В соседней круглой комнате послышались тяжелые шаги.
- Ариэль! - позвал Мизериус Декстер в темноте.
- Здесь, - отвечал, к моему невыразимому удивлению, грубый голос родственницы в мужской шляпе.
- Мое кресло, Ариэль.
Особа с этим неподходящим именем откинула ковер, чтобы осветить комнату, и вошла, двигая перед собой кресло. Она нагнулась и подняла Декстера с пола как ребенка. Прежде чем она успела посадить его, он с радостным криком вырвался из ее рук и прыгнул в кресло с легкостью птицы.
- Лампу, - сказал он. - И зеркало. Извините, - обратился он к нам, - что я сижу, повернувшись к вам спиной. Вы не должны видеть меня, пока мои волосы не будут приведены в порядок. Ариэль! Лампу, гребенку и помаду.
Держа в одной руке лампу, в другой зеркало, а в зубах щетку с воткнутой в нее гребенкой, Ариэль, иначе родственница Декстера, предстала передо мной впервые при ясном освещении. Я увидела круглое, мясистое, бессмысленное лицо, бесцветные, мутные глаза, толстый нос и грубый подбородок, полуживое, полуразвитое, неуклюжее создание, одетое в мужской сюртук и в тяжелые мужские сапоги. Только фланелевая юбка и сломанный гребень в жестких светлых волосах были единственными признаками, по которым в ней можно было признать женщину. Такова была негостеприимная особа, принявшая нас в темноте, когда мы вошли в дом.
Странная служанка, собрав туалетные принадлежности, необходимые для приведения в порядок волос ее еще более странного господина, принялась за свое дело.
Она чесала, помадила, приглаживала щеткой, мочила духами длинные, волнистые волосы и шелковистую бороду Мизериуса Декстера и делала это с самой странной смесью тупоумия и ловкости. Дело, сделанное безмолвно, с глупым взглядом, с неуклюжими приемами, было тем не менее сделано как нельзя лучше. Калека в кресле не спускал глаз с зеркала и был слишком заинтересован ходом дела, чтобы обращать внимание на нас. Только когда Ариэль, окончательно отделывая его бороду, стала лицом к нему, он взглянул на нее и обратился к моей свекрови, не поворачивая головы в нашу сторону, чтобы не показаться до окончания своего туалета.
- Мамаша Макаллан, - сказал он, - как зовут вторую жену вашего сына?
- Для чего вам это знать?
- Мне нужно это знать потому, что я не могу называть ее "миссис Макаллан".
- Почему?
- Потому что это имя напоминает мне другую миссис Макаллан, а при воспоминании об ужасных днях в Гленинге я потеряю опять самообладание и начну стонать.
Услышав это, я поспешила вмешаться.
- Меня зовут Валерия.
- Валерия! Римское имя, - заметил Декстер. - Оно мне нравится. Мой ум сформировался в римском духе. Мое телосложение было бы также римским, если бы я родился с ногами. Я буду называть вас миссис Валерия, если только вы не имеете ничего против этого.
Я поспешила успокоить его.
- Вот и прекрасно, - сказал он. - Миссис Валерия, видите вы лицо странного создания, стоящего перед вами?
Он указал зеркалом на свою родственницу так бесцеремонно, как указал бы на собаку. Она обратила так же мало внимания на его неучтивость, как если бы и была собакой. Она все с тем же невозмутимым спокойствием продолжала чесать и помадить его бороду.
- Это лицо идиотки, - продолжал Мизериус Декстер. - Взгляните на нее. В кочне капусты, растущем в саду, столько же жизни и выражения, как в наружности этой девушки в эту минуту. Поверите ли, что в этом полуразвитом создании таятся ум, любовь, гордость, преданность?
Я не решилась ответить на такой вопрос в присутствии девушки, но моя совестливость была, по-видимому, излишней. Непостижимое создание продолжало свое дело, равнодушное ко всему окружающему.
- Мне удалось добраться до ее затаенной любви, гордости, преданности, - продолжал Мизериус Декстер. - Я обладаю ключом к ее дремлющему уму. Великолепная мысль! Глядите на нее, пока я буду говорить с ней. Я назвал ее Ариэлем в одну из моих иронических минут, и она привыкла к этому имени, как собака привыкает к ошейнику. Ариэль!
Бессмысленное лицо девушки начало проясняться. Рука ее, машинально работавшая гребенкой, остановилась.
- Ариэль, ты выучилась чесать мои волосы и мою бороду, не правда ли?
- Да, да, да, - отвечала она с жаром. - И вы говорите, что теперь я делаю это хорошо.
- Да, я говорю это. Но желаешь ли ты, чтобы кто-нибудь другой делал это за тебя?
В глазах ее появилось осмысленное выражение. Ее странный неженский голос смягчился до самых нежных нот.
- Никто, кроме меня, не будет убирать ваши волосы, никто, кроме меня, не дотронется до вас, пока я жива, - произнесла она с нежностью и гордостью.
- Даже эта молодая особа, что стоит там? - спросил Мизериус Декстер, указывая зеркалом через плечо в мою сторону.
Глаза девушки внезапно сверкнули свирепой ревностью. Она погрозила мне гребенкой.
- Пусть попробует! - воскликнула она своим прежним грубым голосом. - Пусть притронется к вам, если посмеет!
Декстер засмеялся при этой детской вспышке.
- Довольно, Ариэль, - сказал он. - Я отпускаю на покой ваш ум. Вернитесь к своему прежнему состоянию и окончите свое дело.
Она пассивно повиновалась. Осмысленное выражение в ее глазах и лице мало-помалу исчезло, она продолжала свою работу с той же безжизненной ловкостью, которая удивила меня вначале. Декстер был вполне доволен этой переменой.
- Я полагаю, что мой маленький опыт заинтересовал вас, - сказал он. - Дремлющий ум моей родственницы подобен музыкальному инструменту. Я прикасаюсь к нему, и он отвечает на мое прикосновение. Она любит, чтобы я прикасался к ее уму. Ее высшее наслаждение - слушать сказки, и чем сильнее сказка волнует ее, тем больше она ей нравится. Я довожу ее до сильнейшей степени возбуждения. Это очень забавно. Вы должны когда-нибудь посмотреть на это. - Он устремил в зеркало последний взгляд. - А, вот теперь я в порядке, - сказал он довольным тоном. - Исчезни, Ариэль.
Служанка вышла из комнаты с безмолвной покорностью выдрессированного животного. Когда она проходила мимо меня, я сказала ей: "Доброй ночи". Она взглянула на меня и не ответила. Мои слова не произвели на нее никакого впечатления. Только голос Декстера способен был пробуждать ее.
- Валерия, - сказала моя свекровь. - Наш скромный хозяин ждет узнать ваше мнение о нем.
Пока мое внимание было обращено на его родственницу, Мизериус Декстер повернулся лицом к нам. Описывая его как свидетеля в суде, я неумышленно основала мое описание на моем позднейшем знакомстве с ним. Я увидела теперь впервые его открытое умное лицо, его большие ясные голубые глаза, блестящие волнистые волосы светлого каштанового цвета, длинные нежные белые руки, стройную шею и грудь. Уродство, унижавшее и портившее мужественную красоту его головы и туловища, было скрыто пестрым покрывалом в восточном вкусе, накинутом на его кресло. Он был в темно-синем бархатном сюртуке, застегнутом на груди крупными малахитовыми пуговицами, в шелковых манжетах во вкусе прошлого столетия. Может быть, я была недостаточно проницательна, но я не заметила в нем теперь никаких признаков безумия, ничего отталкивающего. Единственный недостаток, который я увидела в его лице, были морщины, появлявшиеся у внешних углов его глаз, когда он смеялся, и в меньшей степени, когда он улыбался, - морщины, вовсе не гармонировавшие с его моложавой наружностью. Его рот, насколько я могла разглядеть его под усами и бородой, был мал и изящен, его нос, самой правильной греческой формы, был, может быть, слишком тонок в сравнении с полными щеками и с высоким, массивным лбом. Глядя на него (конечно, с точки зрения женщины, а не физиономиста), я могу только сказать, что это был замечательно красивый человек. Живописец охотно взял бы его моделью для Святого Иоанна, а молодая девушка, увидав его и не зная, что скрывалось под восточным покрывалом, сказала бы про себя: вот герой моих мечтаний.
- Пугаю я вас теперь, миссис Валерия? - спросил он спокойно.
- Нисколько, мистер Декстер.
Его голубые глаза, большие, как глаза женщины, ясные, как глаза ребенка, остановились на мне с выражением какой-то странной борьбы чувств, что заинтересовало и смутило меня. То в них появлялось сомнение, беспокойное, тяжелое сомнение, то опять радостное одобрение, такое откровенное одобрение, что тщеславная женщина подумала бы, что победила его с первого взгляда.
Потом внезапно им овладело новое чувство. Глаза его закрылись, голова опустилась на грудь, он поднял руки с жестом сожаления. Он бормотал что-то про себя, предавшись каким-то тайным и грустным воспоминаниям, которые удаляли его все более и более от действительности. Я прислушивалась к тому, что он говорил, и старалась угадать, что происходило в уме этого странного существа.
- Лицо несравненно красивее, - расслышала я, - но не фигура. Разве можно быть стройнее ее? Грациозна, но далеко не так, как та. В чем же сходство, которое напомнило мне ее? В позе, может быть? В движениях? Бедный замученный ангел! Что за жизнь! И что за смерть, что за смерть?
Не сравнивал ли он меня с жертвой отравления, с первой женой моего мужа? Если так, то покойная, очевидно, пользовалась его расположением. Это было ясно по грустному тону его голоса. Выиграю я или проиграю от сходства, которое он нашел во мне? Каков будет результат, если я открою свои подозрения и свои планы этому странному человеку? Я ждала с нетерпением, не скажет ли он еще что-нибудь о первой жене моего мужа. Нет. В нем произошла новая перемена. Он вздрогнул и начал осматриваться, как человек, внезапно пробужденный от глубокого сна.
- Что я сделал? - спросил он. - Я, кажется, дал опять волю своему воображению. - Он содрогнулся и вздохнул. - О, этот гленингский дом! - пробормотал он грустно. - Неужели я никогда не буду в силах не думать о нем?
К моему невыразимому огорчению, миссис Макаллан остановила его. В его воспоминаниях о сельском доме ее сына было, по-видимому, что-то, что оскорбило ее. Она прервала его резко и решительно.
- Довольно, друг мой, довольно! - сказала она, - Вы, кажется, сами не знаете, что говорите.
Его большие голубые глаза сверкнули свирепым негодованием. Одним поворотом руки он подкатил свое кресло к ней, схватил ее за руку и заставил ее нагнуться к нему так, чтоб он мог говорить с ней шепотом. Он был сильно взволнован, и шепот его был так громок, что достиг до меня.
- Я сам не знаю, что говорю, - повторил он, - устремив пристальный взгляд не на нее, а на меня. - Вы близорукая старуха. Где ваши очки? Разве вы не видите в ней никакого сходства - в фигуре, а не в лице - с первой женой Юстаса?
- Одно воображение, - возразила она. - Я не вижу никакого сходства.
Он прервал ее с нетерпением.
- Не так громко, - прошептал он. - Она услышит.
- Я слышала вас обоих, - сказала я. - Вы можете говорить при мне не стесняясь, мистер Декстер. Я знаю, что мой муж был женат, прежде чем женился на мне, и знаю, как ужасно окончила жизнь его первая жена. Я прочла отчет о процессе.
- Вы прочли описание жизни и смерти мученицы! - воскликнул Мизериус Декстер. Он подкатил свое кресло к моему стулу и наклонился ко мне с полными слез глазами. - Никто, кроме меня, не ценил ее по достоинству, - сказал он. - Никто, кроме меня!