- Я не ожидала, что испугаю тебя, Юстас, - сказала я. - Прости меня, пожалуйста. Я сказала это, не подумав.
Он нетерпеливо махнул рукой, как будто мои извинения раздражали его, как докучливые летние мухи.
- Что еще ты узнала? - спросил он тихим, строгим голосом.
- Ничего, Юстас.
- Ничего? - Он подумал и утомленно провел рукой по лбу. - Ничего, конечно, - прошептал он, - иначе она не была бы здесь. - Он устремил на меня пытливый взгляд. - Не повторяй никогда того, что ты сказала сейчас, - продолжал он. - Ради себя самой, Валерия, и ради меня не повторяй этого никогда. - Он замолчал и утомленно опустился на ближайший стул.
Я, конечно, слышала предостережение мужа, но оно не произвело на меня такого впечатления, как предшествовавшие ему слова: "Ничего, конечно, иначе она не была бы здесь". Значило ли это, что если б я узнала что-нибудь, кроме того, что узнала об имени, то не возвратилась бы к мужу? Это ли хотел он сказать? Неужели тайна, которую он скрывал от меня, была так ужасна, что могла разлучить нас сразу и навсегда? Я стояла перед ним молча, пытаясь найти ответ на эти вопросы в его лице. Как красноречиво было оно, когда он говорил о любви. Теперь оно не сказало мне ничего.
Он просидел несколько минут, не глядя на меня, погруженный в свои мысли, потом встал и взял шляпу.
- Друг, одолживший мне яхту, в настоящее время в Лондоне, - сказал он. - Я пойду к нему и скажу, что наши планы изменились. - При этих словах он разорвал телеграмму с видом угрюмой покорности. - Ты, очевидно, решила не ехать со мной, - продолжал он. - Так лучше отказаться от яхты немедленно. Как ты полагаешь?
Тон его был почти презрительный, но я была слишком встревожена, чтобы принять это к сердцу.
- Поступай как знаешь, Юстас, - сказала я грустно. - Не все ли равно? Пока я лишена твоего доверия, где бы мы ни находились, на суше или на море, мы не можем быть счастливы.
- Мы могли бы быть счастливы, если бы ты способна была обуздать свое любопытство, - сказал он резко. - Я думал, что я женился на женщине, свободной от пороков, свойственных ее полу. Добрая жена не стала бы мешаться в дела мужа, в такие дела, до которых ей нет никакого дела.
Тяжело было стерпеть это, однако я стерпела.
- Разве мне нет дела до того, что муж женился на мне под чужим именем? - возразила я мягко. - Разве мне нет дела до того, что мать твоя объявляет тебе, что ей жаль твою жену? Не жестоко ли с твоей стороны, Юстас, обвинять меня в любопытстве за то, что я не могу примириться с невыносимым положением, в которое ты поставил меня. Твоя скрытность омрачает мое счастье и угрожает моему будущему. Твоя скрытность отчуждает нас друг от друга в самом начале нашей брачной жизни. И ты ставишь мне в вину, что я принимаю это к сердцу! Ты говоришь, что я вмешиваюсь в дела, которые не касаются меня. Они касаются меня, в них замешаны мои интересы. О, милый мой, зачем ты придаешь так мало значения нашей любви и нашему доверию друг к другу? Зачем ты оставляешь меня в неизвестности?
Он отвечал со строгой, безжалостной краткостью:
- Для твоей пользы.
Я молча отошла от него. Он третировал меня, как ребенка.
Он последовал за мной, он взял меня грубо за плечо и заставил повернуться к нему опять.
- Выслушай меня, - сказал он. - То, что я скажу тебе сейчас, я скажу в первый и в последний раз. Знай, Валерия, что если ты откроешь когда-нибудь то, что я скрываю от тебя, жизнь твоя сделается пыткой. Ты не будешь знать покоя ни днем, ни ночью. Дни твои будут днями ужаса, ночи твои будут полны страшных сновидений, и не по моей вине, заметь! Не по моей вине. С каждым днем твоей жизни будет усиливаться твое недоверие ко мне, твой страх, и этим ты будешь проявлять ко мне самую низкую несправедливость. Клянусь тебе моей верой как христианин, клянусь тебе моей честью как человек, что, если ты сделаешь еще шаг к открытию истины, ты лишишь себя счастья на всю остальную жизнь. Обдумай хорошенько все, что я сказал тебе, у тебя будет время на это. Я пойду сказать моему другу, что мы раздумали воспользоваться его яхтой, и не вернусь раньше вечера.
Он вздохнул и взглянул на меня с невыразимой грустью.
- Я люблю тебя, Валерия, - сказал он. - Бог свидетель, что вопреки всему, что произошло между нами, я люблю тебя больше, чем когда-нибудь.
С этими словами он ушел от меня.
Я должна писать правду о себе, как бы странна она ни казалась. Я не берусь анализировать мои побуждения, я не берусь угадать, как поступили бы на моем месте другие женщины, но я знаю, что ужасное предостережение мужа, ужасное, в особенности, по своей таинственности и загадочности, не произвело на меня устрашающего действия. Напротив, оно подкрепило мою решимость открыть то, что он скрывал от меня. Не прошло двух минут после его ухода, как я позвонила и приказала подать карету для того, чтобы отправиться к майору Фитц-Дэвиду.
Ходя в ожидании взад и вперед по комнате - в моем лихорадочном возбуждении я не способна была сидеть на месте, - я случайно увидела себя в зеркале.
Мое лицо поразило меня, так оно было дико, так страшно. Могла ли я представиться в таком виде незнакомому человеку, могла ли я надеяться произвести на него благоприятное впечатление? Я позвонила опять и приказала послать в мою комнату одну из горничных.
У меня не было собственной горничной. Жена управляющего яхтой стала бы прислуживать мне, если бы мы отправились в море. Теперь же мне необходима была помощь женщины. Горничная явилась. Можете судить, в каком ненормальном, беспорядочном состоянии духа была я в то время: я не шутя обратилась за советом насчет своей наружности к незнакомой служанке. Она была женщина средних лет, с лицом и манерами, ясно выражавшими обширное знакомство со светом и его слабостями. Я сунула ей в руку денег столько, что удивила ее. Перетолковав по-своему причину, побудившую меня подкупить ее, она поблагодарила меня с цинической улыбкой.
- Что могу я сделать для вас, сударыня? - спросила она фамильярным шепотом. - Говорите тише, в соседней комнате кто-то есть.
- Я хочу казаться как можно лучше и позвала вас, чтобы вы помогли мне, - ответила я.
- Понимаю, сударыня.
- Что вы понимаете?
Она многозначительно покачала головой и продолжала шепотом:
- Будьте покойны. Я опытна в этих делах. Вам предстоит свидание с каким-нибудь джентльменом. Не сердитесь на меня, сударыня. Я всегда говорю прямо, но без всякого худого умысла. Такова моя манера. - Она замолчала и окинула меня критическим взглядом. - На вашем месте я не меняла бы платья. Цвет идет вам.
Не время было сердиться на дерзкую женщину. Я не могла обойтись без ее помощи. Притом она была права насчет платья. На мне было платье нежного маисового цвета, красиво отделанное шелком, и оно шло мне. Но прическа моя была в большом беспорядке. Горничная поправила ее с быстротой и ловкостью, показывавшими, что парикмахерское искусство не было для нее новостью. Отложив в сторону гребни и щетки и взглянув на меня, она начала осматривать туалетный стол, как будто искала чего-то.
- Где они у вас? - спросила она.
- Что вам надо?
- Взгляните на цвет вашего лица, сударыня. Вы испугаете его, если покажетесь ему в таком виде. Вам необходимо нарумяниться хоть немного. Где они у вас? Как! У вас нет румян? Вы никогда не употребляете румян? Возможно ли?
С минуту она была вне себя от изумления, потом попросила у меня позволения сходить в свою комнату. Я отпустила ее, зная, зачем она шла. Она вернулась с коробкой румян и белил, и я не сказала ничего, чтобы помешать ей. Я видела в зеркале, как кожа моя получила искусственную нежность, щеки искусственный румянец, глаза искусственный блеск, и я не сказала ничего, чтобы помешать этому. Нет! Я смотрела на отвратительную операцию спокойно, я даже восхищалась удивительным искусством, с которым она была сделана. "Я покорюсь, - говорила я себе в безумии того несчастного времени, - я покорюсь всему, что только может помочь мне овладеть доверием майора и открыть значение ужасных слов моего мужа".
Гримировка моего лица была окончена. Горничная показала мне пальцем на зеркало.
- Припомните, сударыня, - сказала она, - какой вы были, когда послали за мной, и взгляните на себя теперь. В своем роде вы теперь красивейшая женщина в Лондоне. О, эта жемчужная пудра делает чудеса, когда умеешь употреблять ее.
Глава VIII
ДРУГ ЖЕНЩИН
я не в состоянии описать, что я чувствовала на пути к майору. Я даже сомневаюсь, чувствовала ли я и думала ли я в обыкновенном значении этих слов.
С той минуты, как я отдалась в руки горничной, я как будто лишилась своей индивидуальности, утратила свой характер. От природы нервная и беспокойная, я склонна была преувеличивать опасности, которые предвидела на своем пути. В другое время, имея в виду критическое свидание с незнакомым человеком, я обдумала бы заранее, что полезно будет сказать и о чем полезно будет умолчать. Теперь же я ни на минуту не задумалась о свидании с майором. Я чувствовала безотчетную уверенность в себе и слепое доверие к нему. Ни прошлое, ни будущее не беспокоили меня нимало, я беззаботно жила настоящим. Я глядела на магазины, на встречные экипажи. Я замечала - да, я замечала! - восхищенные взгляды, которыми меня провожали пешеходы, и радовалась. Я говорила себе: это предвещает мне успех у майора. Когда экипаж остановился у двери дома номер шестнадцать на Вивьен-Плейс, у меня, без преувеличения, было только одно опасение - не застать майора дома.
Дверь была отворена старым слугой, с виду похожим на отставного солдата. Он оглядел меня с пристальным вниманием, мало-помалу перешедшим в лукавое одобрение. Я спросила, дома ли майор Фитц-Дэвид. Ответ был не совсем удовлетворительный: слуга не знал наверное, дома ли его господин.
Я дала ему свою карточку. На моих карточках, напечатанных к моей свадьбе, стояло, конечно, ложное имя. Слуга ввел меня в переднюю комнату в нижнем этаже и исчез с моей карточкой в руке.
Оглядевшись, я заметила в стене, противоположной окнам, дверь, выходившую в какую-то внутреннюю комнату. Дверь была не простая, ее дверцы не растворялись но вдвигались в стену. Подойдя ближе, я заметила, что дверное отверстие было задвинуто не совсем плотно. Осталась небольшая щель, но благодаря этой щели все происходившее достигло моих ушей.
- Что вы сказали обо мне, Оливер? - спросил чей-то голос, осторожно пониженным тоном.
- Я сказал, что не знаю наверное, дома ли вы, сударь, - отвечал голос встретившего меня слуги.
Последовала пауза. Легко было догадаться, что первый из говоривших был майор Фитц-Дэвид. Я ждала, что будет дальше.
- Мне кажется, что лучше не принимать ее, Оливер.
- Как прикажете, сударь.
- Скажите, что меня нет дома и что вы не знаете, когда я вернусь. Попросите ее написать, если у нее есть какое-нибудь дело ко мне.
- Хорошо, сударь.
- Подождите, Оливер.
Оливер остановился. Последовала другая, и на этот раз более долгая, пауза. Затем господин начал расспрашивать слугу.
- Молода она, Оливер?
- Молода, сударь.
- И хорошенькая?
- Более чем хорошенькая, на мой взгляд, сударь.
- А! То, что называется красавица, Оливер?
- Красавица, сударь.
- Высока она?
- Почти с меня, майор.
- А! И стройна?
- Тонка, как молодое дерево, пряма, как стрела.
- Я раздумал и решил быть дома, Оливер. Введите ее, введите ее.
До сих пор одно, по-видимому, было ясно: я поступила благоразумно, прибегнув к помощи горничной. Какой отчет дал бы обо мне Оливер, если б я явилась с моими бесцветными щеками и растрепанными волосами?
Слуга вернулся и пригласил меня в соседнюю комнату. Майор Фитц-Дэвид вышел мне навстречу. Каков был майор? Майор был хорошо сохранившийся старик лет шестидесяти, невысокий, худощавый и замечательный, особенно длиной своего носа. После носа я заметила прекрасный темный парик, маленькие блестящие серые глаза, румяный цвет лица, короткие военные бакенбарды, окрашенные под цвет парика, белые зубы, вкрадчивую улыбку, щегольской синий сюртук с камелией в петлице и великолепный перстень с рубином, сверкнувший на его мизинце, когда он с поклоном предложил мне стул.
- Любезнейшая миссис Вудвил, как это великодушно с вашей стороны, - начал он. - Я жаждал познакомиться с вами. Юстас - мой старый друг. Я поздравил его, когда узнал о его женитьбе. Теперь, позволите ли мне сознаться, - увидев вас, я завидую ему.
Все мое будущее было, может быть, в руках этого человека. Я изучала его внимательно, я старалась прочесть его характер в его лице.
Блестящие маленькие глаза майора принимали самое нежное выражение, когда глядели на меня, сильный и грубый голос майора доходил до самых мягких нот, когда он говорил со мной, манеры выражали счастливую смесь восхищения и уважения. Он подвинул свой стул ближе к моему, как будто сидеть рядом со мной было завидным преимуществом. Он взял мою руку и приложил к губам мою перчатку, как будто эта перчатка была прелестнейшей вещью в мире.
- Любезнейшая миссис Вудвил, - сказал он, бережно отпуская мою руку, - будьте снисходительны к другу, обожающему ваш прекрасный пол. Вы осветили этот скучный дом. Какое счастье видеть вас здесь!
В этом признании не было надобности. Женщины, дети и собаки инстинктивно узнают людей, их любящих. Женщины имели нежного друга, в былое время, может быть, опасного нежного друга, в майоре Фитц-Дэвиде. Я угадала это прежде, чем села на стул и открыла рот, чтобы ответить ему.
- Благодарю вас, майор, за ваш добрый прием и за ваши любезные комплименты, - сказала я, подделываясь под развязный тон моего хозяина, насколько это было прилично с моей стороны. - Вы высказали свое признание, могу я высказать мое?
Майор Фитц-Дэвид взял опять мою руку и подвинул свой стул так близко к моему, как только было возможно. Я бросила на него строгий взгляд и попробовала освободить руку. Он не выпустил ее и объяснил мне причину.
- Я сейчас услышал в первый раз ваш голос, - сказал он. - Я нахожусь теперь под обаянием прелести вашего голоса. Дорогая миссис Вудвил, будьте снисходительны к старику, находящемуся под обаянием вашего голоса. Не лишайте меня моих невинных наслаждений. Дайте мне подержать - я желал бы иметь право сказать: отдайте мне - эту прелестную руку. Я такой поклонник красивых рук! Я могу слушать гораздо внимательнее, держа в руке красивую руку. Другие женщины снисходительны к моим слабостям. Будьте снисходительны и вы. Будете? Так что же вы хотели сказать?
- Я хотела сказать, майор, что меня очень обрадовал ваш добрый прием, потому что я приехала к вам с большой просьбой.
Говоря это, я сознавала, что подхожу к цели своего посещения слишком поспешно. Но восхищение майора возрастало с такой ужасающей быстротой, что я чувствовала необходимость положить ему практическую преграду. Я рассчитывала, что зловещее слово "просьба" произведет охлаждающее действие, и не ошиблась. Мой престарелый друг выпустил мою руку с величайшей учтивостью и поспешил переменить разговор.
- Само собой разумеется, что ваша просьба будет исполнена. Но скажите же мне, как поживает наш милый Юстас.
- Он встревожен и не в духе, - ответила я.
- Встревожен и не в духе! - повторил майор. - Счастливец, женатый на вас, встревожен и не в духе! Чудовище! Я теряю к нему всякое уважение. Я вычеркну его из списка моих друзей.
- Если так, то вычеркните и меня с ним, майор. Я тоже не в духе. Вы старый друг моего мужа. Я могу сознаться вам, что наша брачная жизнь в настоящее время не совсем счастлива.
Майор Фитц-Дэвид поднял брови, окрашенные под цвет парика, в учтивом изумлении:
- Уже! - воскликнул он. - Что за странный человек Юстас! Неужели он не способен ценить красоту и грацию? Неужели он самый бесчувственный из земных существ?!
- Он лучший и добрейший из людей, но в его прошлом есть какая-то странная тайна…
Я не могла продолжать. Майор Фитц-Дэвид прервал меня. Это было сделано с безупречной учтивостью, но взгляд его блестящих маленьких глаз сказал мне ясно: "Если вы намерены вступить на эту деликатную почву, сударыня, я отказываюсь следовать за вами".
- Мой обворожительный друг, - воскликнул он. - Могу я называть вас моим обворожительным другом? В числе множества других прелестных качеств, которые я уже заметил, вы обладаете живым воображением. Но не давайте ему воли. Примите совет старого друга, не давайте ему воли. Что могу я предложить вам, дорогая миссис Вудвил? Чашку чая?
- Называйте меня моим настоящим именем, - отвечала я смело. - Я уже открыла, что мое настоящее имя - Макаллан.
Майор вздрогнул и устремил на меня пристальный взгляд. Его тон и манеры изменились совершенно, когда он заговорил опять.
- Позвольте спросить, сообщили ли вы об этом открытии вашему мужу?
- Конечно. Я полагаю, что муж обязан дать мне объяснение. Я просила его сказать мне, что побудило его жениться на мне под чужим именем, но он отказался ответить мне и объяснил свой отказ такими причинами, что напугал меня. Я обращалась к его матери, но и от нее получила отказ в выражениях, оскорбительных для меня. Любезнейший майор Фитц-Дэвид! У меня нет друзей, которые могли бы принять мою сторону. Окажите мне величайшую милость, скажите мне, почему друг ваш Юстас женился на мне под чужим именем.
- Я, со своей стороны, попрошу вас оказать мне величайшую милость, - возразил майор. - Позвольте мне не отвечать вам.
Вопреки своему отрицательному ответу, он смотрел на меня так, как будто жалел меня. Я решилась не отступать.
- Войдите в мое положение, майор. Могу ли я не расспрашивать вас? Могу ли я жить, зная то, что я знаю, но не зная ничего более? Я готова услышать худшее, что вы можете сказать мне, но я не в силах выносить долее пытку беспрерывных подозрений и опасений. Я люблю моего мужа всем сердцем, но я не могу жить с ним при таких условиях. Я сойду с ума от такой жизни. Я женщина, майор. Я могу рассчитывать только на вашу доброту. Не оставляйте меня, умоляю вас, не оставляйте меня в неизвестности!
Я не могла сказать ничего более. Под влиянием безотчетного минутного побуждения я схватила его руку и поднесла ее к губам. Учтивый старый джентльмен вздрогнул от моего поцелуя, как от электрического толчка.
- О, бедная моя, бедная! - воскликнул он. - Я не могу выразить, как я сочувствую вам. Вы обворожили меня, вы покорили меня, вы растрогали меня до глубины души. Что могу я сказать? Что могу я сделать? Я могу только последовать примеру, который вы подали мне своей удивительной откровенностью, своим безбоязненным чистосердечием. Вы описали мне свое положение. Позвольте и мне объяснить вам положение, в какое поставлен я. Успокойтесь, постарайтесь успокоиться. У меня есть флакон с нюхательным спиртом для дам. Позвольте мне предложить его вам.
Он принес мне флакон, поставил мне под ноги скамеечку, он умолял меня подождать и успокоиться.
- Дурак! - пробормотал он, когда отошел от меня, чтобы дать мне успокоиться. - Если бы я был ее мужем, будь что будет, я открыл бы ей истину.
Относилось ли это к Юстасу? Не намеревался ли майор сделать то, что он сделал бы на месте моего мужа, не намеревался ли он открыть мне истину?