Послышались легкие шаги, и у стеклянной двери возникла гибкая фигура женщины в серых брюках, зеленом свитере и зеленых туфлях. На бледном лице сияла улыбка, ярко-красные губы шевелились, произнося какие-то слова. Амос неохотно подошел к двери и отворил ее.
- Амос!
Женщина обняла его, и ему пришлось ответить на объятие. Их губы встретились. После довольно сдержанного поцелуя он отстранился.
- Фил, Тони знает, куда ты пошла?
- Нет, конечно. Я выгуливаю его боксера. Вот он, я его привязала.
- Черт-те что! В течение двух лет одно и то же каждый раз, когда ты идешь ко мне. Неужели Тони не догадывается?
- Уверена, что нет… Амос, что теперь будет?
- Не знаю, - сказал Амос и опустился на диван.
Связь с Филиппой с самого начала пугала его, но он боялся ей отказать. Кто знает, как бы она тогда настроила Тони? А теперь он боится с ней порвать. После каждой встречи с Тони в нем усиливается чувство вины, а так как видятся они часто, то оно становится невыносимым. Вина рождает страх.
- Скажи, Фил, ты уверена, что Тони ни о чем не догадывается?
- Конечно. Всякий раз, когда речь заходит о тебе, я говорю, что ты противный человек и что твоя писанина не стоит ни гроша. Он мне верит и боится, что ты узнаешь, как я о тебе думаю. Каждый раз он просит меня быть к тебе добрее.
Амос вздохнул.
- Все же мы не очень осмотрительны.
- Не волнуйся, Тони, - засмеялась Филиппа. - Его не меньше, чем нас, беспокоит приезд Веры. Он думает, что ты сорвешься.
- Если с кем и можно спиться, так это с Верой.
Филиппа села рядом с Амосом и прижалась к нему.
- Амос, это правда, что ты лечился?
- Да.
- Тони рассказал мне об этом в пятницу. Почему ты никогда не говорил?
- А зачем?
- Многие мужчины любят поверять свои секреты женщинам. Это сближает. - Филиппа повернула голову, и их глаза встретились. - Почему Вера решила вернуться?
Он отодвинулся и отвел взгляд.
- Думаю, у нее ничего не получилось, а я теперь гораздо известнее, чем тогда, когда она меня оставила. Может быть, она слышала в студии обо мне и о статьях Лептона и решила, что я сейчас что-то представляю собой. Если это так, то рецензия Эйвери в сегодняшней "Трибюн" должна ее отпугнуть.
- А если нет?
Амос пожал плечами.
- Откуда я знаю? Вот встречу ее и привезу к вам. Это я должен сделать. Потом вернусь сюда, а она останется. Все. Тони и Гас позаботятся, чтобы держать ее подальше от меня.
Филиппа с любопытством посмотрела на него.
- Почему ты такой пассивный, Амос? Вера вертит тобой как хочет. Зачем тебе ее встречать? Пусть едет Тони.
- Он предлагал, но я отказался. Я хочу встретиться с ней и показать, как она мне теперь безразлична.
- На твоем месте я бы ее ненавидела.
- Ты - возможно. А я… как это говорят - мне плевать на нее.
- Что ж, наверное, так лучше. Ненависть - тоже чувство, как и любовь, а вот безразличие может убить. Если она поверит, то оставит тебя в покое. Мне жаль ее.
- Тебе? Веру?
- И Веру, и любую женщину, которая имеет с тобой дело. - Филиппа сверкнула глазами. - Ведь я никогда по-настоящему не нравилась тебе?
- Я счастлив с тобой, - осторожно ответил Амос.
- Но ты меня не любишь?
Их взгляды опять встретились, и в его глазах она прочитала искреннее изумление.
- Фил, ради бога, что такая женщина, как ты, могла во мне найти? Я не молод, не силен, не весел, не галантен. Я даже не остроумен и не любезен. Иногда мне кажется, что ты влюблена не в меня, а в мои книги. Умные женщины часто подсознательно ищут в мужчине превосходство ума, так же как глупые - богатство или привлекательную внешность. Разве не так? Любовь интеллектуального мужчины придает остроту ощущениям? Только так я могу объяснить, почему тебя не мучает совесть. В истории талант всегда оправдывал адюльтер.
- Какое мерзкое слово.
- Талант или адюльтер? - Амос вздохнул. - Хорошо, пусть я не прав, но мне кажется, ты любишь свою любовь к гению, как другие любят богатство или власть. Понравился бы тебе Амос Коттл, будь он простым механиком в гараже? Сомневаюсь. Деньги и власть тебя не волнуют, потому что так или иначе ты всю жизнь имеешь с ними дело. Интеллект - совсем другое. Это загадка, которая внушает тебе беспокойство. Женщинам свойственно влюбляться в то, что выше их понимания. Скажи, разве я не прав?
- Какое это имеет значение? - Голос Филиппы слегка охрип, она наклонилась к Амосу и закрыла глаза. Губы ее приоткрылись, и Амоса охватило страстное желание.
- Никакого, - пробормотал он, дрожащими руками срывая с нее одежду.
Потом ему стало страшно. Дверь не заперта, и Тони мог беспрепятственно войти в любую минуту.
Филиппа искренне удивилась.
- Ты и вправду чувствуешь себя виноватым?
- Он столько для меня сделал!
- Да, он издал твою первую книгу, но ведь он на ней хорошо заработал.
- Тони так доверчив. Если он узнает, это станет для него трагедией. Что тогда? Вот отчего я не могу быть спокойным и удивляюсь твоему спокойствию.
- Вот как! Я не писатель, это они любят копаться в себе. Но иногда и они забывают о своей профессии и становятся просто людьми. Ты же - никогда. Ты только наблюдаешь и никогда не участвуешь. Ты только зритель и никогда - актер. Даже когда любишь, какая-то часть тебя будто отсутствует, ты не весь тут. Как будто чего-то не хватает. Почему ты никогда не рассказываешь мне о своей жизни? О матери, об отце, о твоей школе, о девочке, которую ты в первый раз поцеловал. Многие мужчины говорят об этом. Ты - никогда. Ладно… Лучше скажи, Вера могла бы тебя шантажировать, если бы захотела? Может, она что-то знает и потому так уверена, что ты ее примешь?
- Нет, Вера ничего не знает, - спокойно сказал Амос, но Филиппа заметила тревогу, промелькнувшую в его глазах. Ее выстрел попал в цель, и Амос всеми силами постарался это скрыть. Он встал и подошел к окну.
- Ну а кто-то другой, - настаивала Филиппа. - Ты никогда мне не рассказывал о своем прошлом.
- О нем написано на обложке моего романа, - сказал Амос и бросил ей книгу.
Филиппа рассмеялась.
- Знаю я, как Тони сочиняет такие вещи.
- Но я дал ему факты, - резко парировал Амос. - Кстати, уже около трех. Возьми себе что-нибудь выпить, а я пока приму душ. Мне надо в аэропорт.
Услыхав плеск в ванной, Филиппа села на кровать и принялась - в который раз! - за биографию Амоса на обложке "Страстного пилигрима".
Амос Коттл родился в Китае в 1918 году, в семье методиста-миссионера. Закончив школу при миссии, он поступил в Пекинский университет. В дальнейшем жизнь опровергла пословицу: "Кому на месте не сидится, тот добра не наживет", ибо стала для Коттла богатым источником сюжетов. Коттл сменил множество профессий, был моряком, барменом, репортером в Голливуде, ковбоем, химиком, строителем. Во время Второй мировой войны служил на Тихом океане. Воспоминания об этом периоде его жизни легли в основу романа "Никогда не зови к отступлению". Амос Коттл женат на актрисе Вере Вейн. Большую часть времени Коттл живет в собственном доме в штате Коннектикут.
Задумавшись, Филиппа отложила книгу. Гладкие, банальные фразы мало что сказали ей о настоящем Амосе. Он никогда не говорил о своем детстве в Китае или своих скитаниях. Не очень чувствительная от природы, Филиппа вдруг ощутила пустоту, поняв, что ее связь с Амосом с самого начала была только физической. До сих пор она все еще ничего не знает о нем - и совершенно его не понимает. Теперь, когда приезд Веры ускорил кризис в их отношениях, невозможно предсказать, как он поведет себя дальше.
Неожиданно она почувствовала отвращение к Амосу. Разве он достоин ее любви? Она знала, что отныне отвращение будет расти. Она разлюбила Амоса, как когда-то разлюбила Тони…
Войдя в столовую, Филиппа увидела на полу скомканную "Трибюн", подняла газету и, разгладив страницы, внимательно прочитала рецензию Эммета Эйвери, которую мельком проглядела утром. Филиппа вспомнила, какую ярость эта заметка вызвала у Тони.
- Ничтожество! Подумать только, ведь это я познакомил его с издателем, потому что он нам не подошел. Вот он мне и припомнил!
Шум воды стих.
- Амос, я должна идти, - мягко сказала Филиппа. - Увидимся вечером.
- Мы приедем около пяти.
- До свидания.
Филиппа медленно шла по дорожке к дереву, где оставила собаку. Она никак не могла избавиться от неприятной мысли. Если предположить, что Морис Лептон впервые ошибся, а Эммет Эйвери прав… Тогда "искусство" Амоса Коттла - просто-напросто обман, необходимый, чтобы поднять тираж посредственных книг…
Филиппа не доверяла себе, когда речь заходила о вещах интеллектуальных. Ее мнение об Амосе сформировалось под влиянием таких людей, как Лептон. Секрет ее любви к Амосу прост. Коли она сама не может писать великих книг, то в ее власти служить тем, кто их пишет, - как жрицы служат избранникам своих богинь.
А что, если избранник не стоит того? Тогда жрица должна найти другого.
Неожиданно она вспомнила волнующую улыбку Мориса Лептона. Кто посмеет усомниться в его интеллекте? Да разве он позволит? Он - не Амос!
Боксер встретил ее, прыгая от нетерпения. Прежде чем отвязать собаку, Филиппа оглянулась на дом и подумала, что это была последняя встреча с Амосом. А Морис Лептон… Не может быть, нет, она не влюблена в человека, которого и видела-то всего два раза.
4
Мэг Веси, как и Амос, проснулась в воскресенье поздно и когда подошла к окну, то вместо выпавшего в пятницу снега увидела на улице слякоть. Краски этого унылого декабрьского дня были как будто взяты с палитры Утрилло. Мир показался Мэг пустой сценой, на которой скоро должна разыграться трагедия.
Она ничего не рассказала Гасу, хотя еще в пятницу показала ему заметку в газете и предназначавшееся Вере письмо.
- Не надо его посылать, - сказал Гас. - Вера, слава богу, будет жить у Кейнов. Мы приглашены к ним на воскресенье. Это затея Тони.
Мэг хотела было сказать Гасу о втором письме, но так и не смогла. Они тогда решили провести вечер вдвоем. Хью уехал к Девлинам. Полли рано легла спать. Не стоило портить такой вечер. Она расскажет завтра. Самое позднее - послезавтра. Обязательно.
Но в воскресенье у Полли поднялась температура, покраснело горло, и Мэг забыла обо всем на свете. Вызвали врача. Он прописал какой-то новый антибиотик и аспирин, если температура будет выше ста.
- Я никуда не поеду, - рыдала Мэг. - Поезжай один.
- Надо поехать, - уговаривал ее Гас. - Так будет лучше и для тебя, и для Полли. У нее ничего страшного. Врач ее осмотрел, а мы вернемся пораньше. Тебе все равно нечего здесь делать. Мерить температуру и давать таблетки может и Магдалена. Полли ее любит.
Мэг стала сдаваться.
- Там, наверное, будет забавно. Но ехать пятьдесят миль зимой, да еще оставив дома больного ребенка…
- Это не забава, а работа, - резко возразил Гас. - Мы должны быть с Амосом, пока тут Вера.
- Не беспокойся, мамочка, - вмешался Хью. - Я ведь тоже остаюсь. Если что-нибудь случится, я позвоню, и ты приедешь. - Видно было, что он наслаждается мелодраматической сценой, разыгрываемой родителями.
- Ничего не случится. Ничего не может случиться. Нас не будет всего несколько часов.
Мэг знала, что Гас тоже неохотно уезжает от больной дочери. Когда Хью болел, его никогда не оставляли одного, но к рождению Полли они уже знали, что повышенная температура у ребенка вовсе не признак тяжелой болезни.
Мэг нехотя прошла в свою комнату и надела черное бархатное платье. Черепаховый медальон на цепочке прекрасно сочетался с высоким гребнем. Мэг достала кольцо с большим рубином - подарок Гаса на комиссионные от первого фильма Амоса, - но даже оно не улучшило ей настроения. И мягкий густой мех шубки не спас от внутреннего холода.
"Я должна сказать, должна". И все-таки молчала.
Мэг попыталась представить лицо Веры, когда она получила письмо. Да, такой промах не исправишь извинением… "Простите меня, пожалуйста, за то, что я назвала вас бездарной актрисой и порочной женщиной. Вы же знаете, я имела в виду другое". Произошла кошмарная нелепость, и она означала объявление войны. Трудно представить, каковы будут ее последствия для Августа Веси, литературного агента.
Мэг всё знала о делах мужа. Она была дочерью издателя, сама писала рассказы и помогала Гасу, разбирая и прочитывая горы рукописей. Это она открыла Амоса Коттла, найдя его рукопись в куче других, которые Гас не удосужился посмотреть сам и дал ей. Но в финансовых делах Мэг ничего не смыслила и не имела ни малейшего представления, насколько Гасу необходим Амос.
Может, Вера не получила ее письмо? Предположим, она не заехала за почтой. Или голливудские секретарши не слишком заботятся о письмах киноактрисам, которые со скандалом покидают студию. Почтальон сломал ногу, или Верин самолет потерпел аварию… Мэг старалась переключиться на что-либо другое, но ей не удавалось. Огромный самолет в тумане врезается в гору, падает, объятый пламенем, и вместо нежного чарующего голоса слышен визг смертельно раненого животного…
Спустился туман, и это показалось Мэг плохим предзнаменованием. Снег на дороге напоминал кипы прессованного хлопка-сырца, а машины, которые можно было угадать лишь по свету фар, ехали слишком быстро для такой погоды. Мэг потеряла ощущение реальности. Ни с того ни с сего стала вспоминать свое завещание и заодно представлять, на ком женится Гас, если уцелеет…
Нет, так больше нельзя. Нужно сказать, пока они не приехали.
- Гас.
- Да!
Слова не шли с языка. Ладно, она попробует начать издалека.
- Гас, Амос любит Веру?
Гас колебался.
- Трудно сказать. По крайней мере, когда она уехала, он был счастлив. Разве ты не помнишь? Амос сам говорил. С тех пор он о ней не говорит, но чем-то Вера все же привлекла его, иначе бы он на ней не женился. Вопрос в том, будет ли она и теперь столь же привлекательна для него. Мне кажется, что иногда он по ней скучает, а может быть, это просто одиночество.
- Бедный Амос. - Слова Гаса тронули ее до слез. - Я раньше об этом не думала, а ведь он и правда очень одинокий человек. Ни семьи, ни друзей, только деловые знакомые вроде тебя и Тони. Он почти нигде не бывает и живет в таком большом и пустом доме.
- В наше время бывшему алкоголику трудно вести светский образ жизни. Редкая вечеринка обходится без выпивки, а просить имбирное пиво, когда все поглощают джин, неловко. А так никто и не догадывается о его болезни. Ты никому не говорила?
- Конечно, нет. Даже Филиппе.
- Я думаю, Амос достаточно умен, чтобы не менять образа жизни. Он много пишет и много читает, иногда они с Тони играют в гольф, раз в неделю у него программа на телевидении. И никаких финансовых или семейных проблем. Идеальная жизнь для талантливого писателя.
Мэг искоса взглянула на него.
- Ты до сих пор веришь, что Амос очень талантлив?
- Тебе лучше знать, - ответил Гас. - Ты его открыла.
- Но это была первая его книга, и она здорово выделялась на фоне других рукописей. Последние его романы…
- Мэг, ты не можешь по-настоящему понять то, что написано после тысяча девятьсот десятого года. Амос - продукт своего времени, а тебе оно ненавистно. Он много пишет и ни разу не опустился ниже уровня первого романа, а это признак настоящего таланта. Успех пришел к нему сразу, после первой же книги, и все критики приветствовали его как восходящую звезду. Понимаешь, это не может быть случайно. В нем что-то есть, хотя я не могу сказать, что именно.
- Индивидуальность Коттла, - вздохнула Мэг. - Критику из сегодняшней "Трибюн" она не импонирует.
- Ты хочешь сказать, что эта статейка произвела на тебя впечатление? - Слово "статейка" Гас произнес, вложив в него все свое презрение. - Эммет Эйвери - соперник Мориса Лептона, вот он и хочет сбить с Лептона спесь, потому что тот из кожи вон лезет ради Амоса.
- Какая низость!
- Стоит ли из-за этого волноваться! Амоса критикуют в первый раз, и это пойдет ему на пользу. Писатель обретает прочное положение, только когда какой-нибудь известный критик напишет, что все созданное им гроша ломаного не стоит. Тогда поклонники бросаются на защиту обиженного любимца, и начинается ажиотаж.
- Ты говоришь так, как будто Тони сам отправил рецензию Эйвери в "Трибюн".
- С "Трибюн" это исключено, - сказал Гас. - Но будь у него такая возможность, он бы ею воспользовался.
Минут двадцать в машине царило молчание. Потом Мэг решилась и заговорила опять.
- Гас, - сказала она шепотом.
Гас, не отрываясь, глядел на габаритные огни идущей впереди машины.
- Что? - нетерпеливо спросил он.
- Почему ты так тревожишься за Амоса? У нас ведь есть и другие клиенты.
- Да, но Амос только один. - Гас улучил момент и обогнал машину. Мэг сидела затаив дыхание. - Мне кажется, ты не понимаешь, какую роль в нашем бюджете играет Амос, - продолжил он, когда вырулил снова в правый ряд. - В наше время что агентство, что издательство, как у Тони, находятся в одинаковом положении. Один удачливый автор, из года в год поставляющий бестселлеры, может нас обеспечить, и одна-единственная неудача - погубить. Амос исключительно плодовит. Четыре романа за четыре года. Иной раз я просто дрожу от страха, что он провалится, но пока он поставляет нам не только хлеб с маслом, но и пирог с вареньем. Его фильмы тоже приносят доход. Можешь считать, что это Амос оплачивает нашу квартиру, машину, шмотки, развлечения - все! Без него я смогу заработать не больше двадцати тысяч в год. Теперь вычти налоги и деловые расходы. Что останется? Мэг, мы все поставили на одну карту, и эта карта - Амос Коттл.
- Двадцать тысяч. - Мэг попыталась улыбнуться. - В тысяча девятьсот тридцать третьем году я считала бы, что это очень неплохо.
- Да, но теперешние цены не сравнить с тогдашними, к тому же у нас двое детей. Мы тратим куда больше, а привычка тратить - та же наркомания. Мы уже давно наркоманы. - Гас нахмурился. - Ума не приложу, куда бы нам спровадить Веру.
- Гас…
- Что?
- Мне надо тебе кое-что сказать.
Но Гас не слушал ее. Его мысли сосредоточились на Вере.
- Стоит только попросить ее оставить Амоса в покое, как она сделает все наоборот. Помнишь, Полли было два года. Мы тогда запретили ей прикасаться к еде, и она стала хорошо есть. Вера упряма, как двухлетний ребенок. Может быть, сказать ей, будто мы все очень хотим, чтобы она вернулась к Амосу, что она ему нужна, это ее долг, ее тяжкий крест? Может быть, тогда она его бросит?
- А она нам поверит?
- Поверит. В нашей ситуации только одно хорошо. Без этого мы погибнем.
- Без чего?
- Вера не имеет ни малейшего представления о том, как мы к ней относимся.
У Мэг перехватило дыхание.
- Что с тобой?
Она с трудом проглотила комок в горле.
- Ничего, все в порядке.
- Ты что-то хотела сказать, дорогая?
- Я? - Мэг колебалась. - Нет, я забыла.
- Тогда это неважно.