Его чувства отвечали моим собственным. Шум и сотрясения сводили с ума, но еще ужаснее было ощущение, что я должен знать, что они означают. Цезарь издавал испуганное ржание с каждым колебанием.
А потом, по своему обыкновению, шум резко прекратился, погрузив нас в тишину, и только музыка плыла откуда-то недалеко.
Встав на ноги и отдохнув несколько мгновений, опираясь на меня, юный виконт как будто почувствовал себя увереннее, нежели когда лежал на земле. Сделав несколько глубоких вдохов, он немного окреп, и мы потащились туда, куда манила нас восхитительная гармония. С этой стороны озера массу воды удерживала двойная стена, промежуток был заполнен для большей прочности землей. Следуя изгибом дамбы на звуки музыки, мы наткнулись на дом Ноубоди, ибо это был самый настоящий дом, построенный между внутренней и внешней стеной, охватывающими озеро. Там были даже окна, и сквозь задернутые занавески пробивался свет. Сооружение напоминало миниатюрный палаццо на Большом канале в Венеции. Певцы по ту сторону окон все еще были погружены в свой восторженный дуэт. Мы разглядели силуэт сидящего за органом музыканта и фигуру мадемуазель Дааэ, стоявшей рядом с ним. Виконт, при виде этого зрелища, онемел от потрясения, и, возможно, мог бы совершить какое-нибудь безрассудство, но я заставил его двигаться дальше.
Продолжая идти вдоль стены, мы поравнялись, видимо, с другим помещением, у которого окон не было.
- Может быть, туда можно попасть сверху? - предположил я. - Подсадить вас?
- Сначала дайте мне спички.
Я переплел пальцы, чтобы он мог оттолкнуться ногой. Не без труда он вскарабкался с моей спины на стену и осмотрел ее. Снова начались удары и сотрясения, все с теми же неравномерными интервалами. Было слишком шумно, чтобы расслышать чирканье спички, но я заметил краткий блеск серной головки, а потом он снова выглянул надо мной.
- Поднимайтесь. Здесь что-то вроде светового люка, и он освещен снизу.
Подниматься было не так-то просто, потому что некому было подсадить меня, а виконт был слишком слаб, чтобы тянуть меня сверху.
- Погодите, - приказал он, исчез, но вскоре вернулся, тяжело дыша. - Держите.
Он размотал веревку, один конец которой привязал где-то надо мной. Другой повис возле моей головы, и я поймал его. Несколько мгновений ушло на то, чтобы ощупать ее пальцами в темноте. Чувствовалось, что кончик ее был обрезан острым, как бритва, лезвием.
С помощью орудия убийства Бюке я сумел взобраться к виконту, и тот показал мне окошко сродни световому люку, или, скорее, бортовому корабельному иллюминатору. Удивительно толстое овальной формы стекло охватывала латунная рамка на шарнирах.
- А мы пролезем? - с сомнением поинтересовался юноша.
- Оно открыто, - заметил я. - Нам остается только проверить.
Отверстие, и вправду, было небольшим, но я сумел протиснуться в него и поддержал виконта, когда он пробрался следом за мной.
- Ну и болван же я! - пробормотал я, когда мы спустились на пол.
- О чем вы?
Я показал на потолок и маленькое окошко, до которого теперь нам было не дотянуться. Торопясь прорваться в крепость Орфея, я не оценил практической пользы веревки и по глупости оставил ее снаружи.
Комнату, в которой мы оказались, как и озеро, освещали скрытые газовые трубы. Комната была шестиугольной, от пола до потолка стены ее покрывали зеркала, и украшали ее бесчисленные отражения ветвей чугунного дерева, создававшие иллюзию густого леса, окружавшего нас со всех сторон. Обстановка сбивала всякую ориентацию, несомненно, именно такого эффекта и добивался ее создатель. Там не было ни входа, ни выхода, кроме небольшого окошка, в которое мы пробрались. Если мы рассчитывали, что сумеем войти этим путем в логово монстра, мы глубоко ошибались. Под самым потолком, по всему периметру шестиугольника, я разглядел множество небольших отверстий, каждое размером в полфлорина.
- Наверно, в них проходит воздух, - предположил виконт.
Я не стал спорить с ним и отмечать, что окна, в которое мы пролезли, было для этой цели вполне достаточно. У меня эти дыры вызывали самые зловещие предчувствия. Если на то пошло, похоже было, что использовалась эта комната как ловушка для неосторожных посетителей вроде нас, подобно бутыли с молоком, которую ставят за дверь, чтобы приманивала мух.
- Слышите? - сказал я. - Музыка стихла.
Мы прижались ушами к зеркальной панели, сквозь которую яснее всего доносились звуки. Мне показалось, что хлопнула, закрываясь, дверь. Потом было тихо.
- Позовите ее, - прошептал я.
- Кристин.
- Громче. Она не услышит вас сквозь этот грохот снаружи.
- Кристин! Кристин, это я, Рауль! Ты меня слышишь?
Из-за стены донесся слабый звук.
- Кто там?
- Кристин!
- Рауль? О, Рауль! - изо всех сил прижимая уши к зеркалу, мы различили, как она всхлипывает.
- Кристин, где он? Где он?
- Рауль, уходи! Оставь сейчас же это проклятое место! Ах! Он возвращается! Он…
Послышался другой голос.
- Что ты там делаешь? Вернись. Мы должны исполнить финал последнего акта. Что? Мой вид все еще пугает тебя? Но бояться нечего, уверяю тебя. Подойди ко мне. Я же сказал - подойди!
В голосе отдавались одновременно и мольба, и угроза, словно его обладатель не мог решить, как ему следует себя вести.
Над нами раздался новый удар, и все вокруг задрожало. Я услышал из-за двери сердитое рычание, а потом голос - тише:
- Не бойся. Они не причинят тебя вреда. Никто больше не сможет навредить тебе. Напрасно ты пела сегодня вечером без моего разрешения, любимая, но я прощаю тебя. Только не забывай: я знаю, что лучше и для тебя, и для твоего голоса. Пой теперь со мной.
От его баюкающих модуляций даже у меня едва не закрывались глаза. Музыка заиграла снова. Ее то и дело заглушал посторонний шум, но в паузах между ударами мы слушали. Она была невыразимо прекрасна.
- Что это? - прошептал Рауль.
- Это его собственная опера. Торжествующий дон Хуан.
Бедный юноша всхлипнул от страха и утомления и, ослабев от потери крови, опустился на пол комнаты. Я продолжал прижимать ухо к двери. Наконец, музыка смолкла.
- Здесь будет твой дом, - тихо сказал прекрасный голос. - Ты, вероятно, устала. Я оставлю тебя. Отдыхай.
Уж не знаю, как она могла бы отдыхать, когда жуткая тряска разгулялась вовсю. Поскольку мы не могли общаться с бедняжкой сквозь такой грохот, мы были полностью предоставлены самим себе, а возможностей в нашем распоряжении имелось немного. В шестиугольном помещении не было ничего, кроме нас самих, да чугунного дерева, вернее, ствола с одной-единственной веткой, ибо все остальное являлось лишь отражением.
Время шло, и юный виконт начал терять самообладание. Зубы его неудержимо стучали, зажав руками уши в тщетной попытке заглушить грохот и тряску, он скорчился в углу комнаты и принялся раскачиваться назад и вперед, тихо постанывая, словно какая-то испуганная зверушка. Я пытался успокоить его, но понял, что он у меня на глазах утрачивает рассудок.
- Виконт! Рауль! Позовите Кристин еще раз. Давайте же, как раз стало тихо! Зовите ее! Попросите описать комнату. Сколько там дверей?
Он не слышал меня.
- Лейтенант де Шаньи, вы получили приказ!
Командирский тон помог там, где были бессильные мягкие уговоры. Обучение в Ecole Naval дало себя знать, и юноша вскочил, подчиняясь приказу вышестоящего офицера.
- Кристин!
- Рауль! Любимый!
- Кристин! - отчаянно закричал юноша. - Между нами нет двери? Ты не можешь найти… - их разговор прервал громкий лязг и крик.
- Рауль!
- Так! - взвыл ужасный голос. Кристин вскрикнула.
Снова хлопнула дверь, мы ждали, юный виконт трясся, как в лихорадке.
- Так, - повторил над нашими головами знакомый баритон, тихо и легко, как вздохнул. - У нас непрошеные гости.
Я поднял глаза в направлении звука и увидел наверху маленькое окошко, в котором красовалась желтоватая мертвая голова.
16. Никто
От такого зрелища жалкие остатки решимости покинули виконта, и он упал к моим ногам, лишившись сознания. Мы с жутким созданием смотрели друг другу в глаза, и казалось, что длилось это целую вечность. Оказавшись так близко от этого неподвижно гладкого лица, я, словно зачарованный, не мог отвести взгляда.
- Вы бы не могли снять маску? - предложил я, некоторое время спустя. Он довольно долго молчал - я уже начал думать, что он меня не слышал.
- Я не могу, - ответил он, наконец, медоточивым шепотом, звучавшим, словно бы из глубины пещеры.
- Но я прошу вас!
- Это невозможно, - он словно бы колебался. Мне казалось, что я почти различаю, как поблескивают его темные глаза в отверстиях маски. - Сняв ее, я не смогу говорить.
- Отчего же?
- Так всегда было. С детства. Мать запрещала мне говорить, когда на мне не было маски. Она всегда приказывала мне: "Не смей говорить, когда на тебе нет лица!" Со временем я так привык к неразрывности моего лица и маски, что уже не могу без нее обойтись.
Изумление, отразившееся на моем лице, очевидно, напомнило ему, что происходит.
- Я надеюсь, вы простите мое вторжение, - проворковал он сладчайшим тоном, так и ласкавшим слух, - хотя, к сожалению, я не могу простить вам ваше.
- Вы ведь мсье Эдуар ЛаФосс, верно?
На мгновенье его глаза так и вспыхнули за отверстиями маски, подобно углям в отдаленном очаге под толчком воздуха из мехов, но так же быстро погасли и скрылись из виду. Однако я чувствовал, что ядовитый взгляд по-прежнему устремлен на меня.
- Я - Никто, Ноубоди.
- Вы предпочитаете говорить по-английски? - ухватился я за его имя, в расчете выиграть время. Снова он помолчал в нерешительности.
- Я бы предпочел не говорить вообще!
- Но раньше вас называли Эдуар ЛаФосс, - настаивал я. - Вы были великолепным помощником мсьё Гарнье.
Он смотрел на меня сквозь свою лишенную выражения личину:
- Те, о ком вы говорите, мертвы, - тяжело произнес он с некой окончательностью в голосе. - Выжил только Никто. Вам это, к несчастью, не дано.
- Вы умно поступили, уничтожив планы Оперы, - продолжал я, все еще надеясь отвлечь его. - Но вы не догадались поступить также и с контрактами, на которых стоит ваше имя. Я нашел их в Городской комиссии планирования, прежде чем пришел вчера к мадемуазель Дааэ.
Он что-то проворчал и повернул голову, словно стараясь облегчить приступ боли в шее. Или просто оглянулся через плечо?
- Это ваша опера звучала только что? Торжествующий дон Хуан? Знаете, я ведь тоже музыкант. Мне кажется, она исключительно хороша. Можно послушать еще?
- Вы Шерлок Холмс, и весь мир считает, что вы мертвы, - ответил он, и в его тоне отдавалось нечто, пугающе похожее на довольную улыбку. - Не тратьте на меня ваши неуклюжие уловки. Учитывая все обстоятельства, никто по вам скучать уже не будет, - добавил он. Его волшебный голос звучал, подобно стали, ласкающей атлас.
- Вы же понимаете, что вас она никогда не полюбит. Она влюблена в этого бедного юношу, - я указал на лежащего без чувств виконта.
Чудовище на мгновенье подалось вперед, оглядывая соперника.
- Она еще молода, - спокойно произнес Ноубоди. - Она путает увлечение с любовью, но ее искусство подскажет ей верный выбор. Потеряв его, она забудет его, и снова будет любить только своего Ангела музыки.
Последовал особенно тяжелый удар, и все здание содрогнулось. Внезапно Ноубоди зарычал с такой яростью, что я ахнул, приподняв перед собой руки, в то же время пытаясь устоять на скользком стеклянном полу. Но ярость его вызвали эти звуки, а вовсе не я - вцепившись, чтобы не сорваться, в раму окошка, Ноубоди успел вовсе позабыть обо мне.
- Ее ангел - демон, отягощенный грехом убийства, - напомнил я, когда тряска прекратилась. - Она не сможет забыть об этом, - продолжал я. - И в этом ваш приговор.
Он не ответил, только взглянул на меня сверху вниз, и мне показалось, что на его недвижном лице лежит печать вызывающей жалость скорби.
Странно, что на его застывшем лице мне удавалось читать различные выражения. Несомненно, все это был плод моего лихорадящего воображения.
- Посмотрим, - решительно и кратко ответствовал он, исчез из окна и затворил его снаружи.
В комнате стало тихо, если не считать доносившегося время от времени грохота. Я опустился на колени и попытался привести виконта в чувство. За этим занятием я обнаружил, что зеркальный пол нашей тюремной камеры (иначе ее не назвать) был залит водой. Взглянув на зеркало прямо передо мной, я увидел, что по нему стекает тонкая струйка воды, собираясь у моих ног. Как оказалось, все стены помещения лили безмолвные слезы из крохотных отверстий под потолком.
- Виконт! Рауль! - Я похлопал его по щекам, и он открыл глаза.
- Что такое?
- Надо что-то делать, иначе нас утопят! - мановением руки я указал ему, что происходит, и он в испуге поднялся на ноги.
Вода поднималась совершенно беззвучно, однако на удивление быстро. Мы бродили по комнате, наваливались на стены, пинали их - но тщетно.
- Кристин! Ах, Кристин! - всхлипывал юный виконт, снова и снова бросаясь на ту часть стены, что разделяла их.
Единственным доступным орудием, способным помочь нам, было само железное дерево, и я как раз принялся выдирать его из креплений, когда злодей побаловал себя излюбленной уловкой - выключил газ. В темноте виконт принялся вопить от ужаса. Я, как мог, старался убедить его помочь мне высвободить дерево, а вода плескалась уже на уровне наших коленей.
Заглушая крики виконта, из соседней комнаты донеслись звуки органа: Ноубоди решил порадовать нас токкатой и фугой Баха.
Наконец, с остервенением нагибая и дергая железную опору, мы сумели высвободить ее натертыми до пузырей руками. Вода уже была нам по пояс, и двигаться стало труднее, но мы принялись бить железом по зеркалам, стекло сыпалось повсюду, осколки падали на гладкую поверхность воды и неспешно опускались на дно.
Ощупав ладонями поверхность, прежде прикрытую зеркалами, я обнаружил там деревянную обшивку. Пока все помещение содрогалось от нескончаемого землетрясения, мы принялись по очереди колотить нашим орудием по стене комнаты Кристин. Видимых результатов, кроме нескольких щепок, наша работа не приносила, ибо вода поднялась уже нам по грудь, и размахивать тяжелой железиной стало почти невозможно.
- Мы обречены! - причитал виконт. Мне нечего было ему возразить. Вода уже почти достигала наших носов, так что скоро нам пришлось бы плавать.
- Не выпускайте дерево! - крикнул я, ибо единственной нашей надеждой оставалось - разбить окошко наверху, когда вода поднимет нас достаточно высоко. Но сказать легче, чем сделать: эта штука была слишком тяжела и грозила утянуть нас под воду своим весом.
Я находился прямо под похожим на корабельный иллюминатор входом в нашу тюрьму, меж моим лицом и стеклом оставалось пространство не более дюйма. Собрав остатки сил, я попытался ударить железной ветвью в окно, но - тщетно. Архитектор подметил слабое место в своей планировке и подыскал толстое, надежное стекло. В нашем положении мы не могли ударить с достаточной силой, чтобы разбить его. Исход был совершенно ясен.
Когда мы с виконтом уже погрузились с головой, нашу тюрьму сотряс новый приступ дрожи, преуспев там, где оказались бесполезны все наши отчаянные усилия. Вероятно, наш враг не рассчитал давления, которое пришлось бы выдерживать стенам шестиугольного помещения, если оно доверху заполнится водой. Вдобавок, сотрясение, вероятно, сбило опору, потому что уровень воды резко понизился, и нас с огромной скоростью вынесло в комнату, которую я едва успел разглядеть, прежде чем ее захлестнула водяная лавина.
Помню, что меня поразила уютная, домашняя обстановка комнаты: кушетки, стулья, картины, занавески на окнах, статуэтки, письменный стол, тахта и, разумеется, орган. Сумасшедший, сидевший за ним, в изумлении обернулся, когда наше триумфальное прибытие с приливной волной прервало его концерт.
Когда нас внесло в комнату, он схватил Кристин и потянул ее в дверной проем. Поднявшись на ноги, мы рванулись за ними. Может быть, у Ноубоди и мелькнула мысль запереть нас, но очевидно он передумал, предпочитая попытаться оторваться от преследователей как можно дальше. Выбежав из дома, мы оказались на дамбе и поспешили за ними. Впрочем, чтобы не погрешить против истины, нельзя сказать, что мы бежали: виконт уже едва способен был двигаться, и мне приходилось тащить его так же, как ужасное создание тащило Кристин.
Ноубоди, держа молодую женщину, спрыгнул с внешней стены на холмик плотно утрамбованной земли, но во время прыжка ему пришлось выпустить свою жертву. В следующее мгновенье Рауль, собрав последние силы, бросился через стену к своей испуганной подруге и прикрыл ее тело своим, его рана вновь открылась и сочилась кровью.
Чудовище взглянуло снизу вверх на меня, прикидывая шансы вернуть себе объект своего всепоглощающего желания. За него решил новый удар свыше, и он помчался к отдаленному раскопу, где виднелась дверца люка.
- Задержите его! - крикнул я. - Если он выберется в канализацию, мы пропали!
Юноша был не в состоянии понять мой окрик, тем более - ответить на него. Он не оставил бы свою возлюбленную, и я понял, что, если зверь должен быть убит, мне придется продолжать охоту в одиночку.
Подобно демону, помчался я по верху дамбы и бросился с обрыва на убегающего врага, но, упав на землю, сумел только ухватить его за лодыжки.
С самого начала я понимал, насколько неравны силы. Мой противник дрался с яростью, которой хватило бы на десятерых, я пробовал надавить на точки пережатия, используемые в баритсу, но тщетно - можно было подумать, что в его теле таких точек не имелось вовсе. С тем же успехом можно было бороться с железной статуей, или гигантским спрутом, ибо руки его, казалось, были так же длинны и ухватисты, как щупальца подводного чудовища. Он стиснул мои плечи и верх торса с такой силой, что мне казалось, будто воздух из моих легких выжимают стальные клещи. Я ухитрился сзади подсечь его ногу своей, и мы снова упали на землю, его горячее дыхание обдавало мне шею, словно я дрался не на жизнь, а на смерть с самим дьяволом. Его руки добрались до моего горла, и я понимал, что последнее, что мне суждено увидеть в жизни - это ухмыляющаяся мертвая голова прямо перед моими глазами.
Последним отчаянным жестом, в котором было меньше рациональной продуманности, чем когда-либо за всю мою карьеру, я сорвал с него маску.