– Ваше имя мне хорошо знакомо, мистер Холмс, – сказал он с улыбкой. – И, разумеется, я не стану делать вид, будто не догадываюсь о причине вашего визита. Только одно происшествие в этом министерстве могло привлечь ваше внимание. Могу ли я спросить, в чьих интересах вы действуете?
– Мистера Перси Фелпса, – ответил Холмс.
– Мой злополучный племянник! Вы, конечно, понимаете, что наше родство делает для меня невозможным как-либо выгораживать его. Боюсь, случившееся непоправимо погубит его карьеру.
– Но если документ будет найден?
– Ну, естественно, это изменит дело.
– У меня есть два-три вопроса, которые я хотел бы задать вам, лорд Холдхерст.
– Я буду счастлив сообщить вам любые известные мне факты.
– Вы отдали распоряжение о копировании договора в этом кабинете?
– Да.
– Так что вас вряд ли могли подслушать?
– Об этом и речи быть не может.
– Вы кому-нибудь упомянули о своем намерении сделать копию документа?
– Нет.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно.
– Ну, раз вы об этом не говорили, и мистер Фелпс никому об этом не говорил, и никто больше ничего об этом не знал, следовательно, появление вора в той комнате было чисто случайным. Он увидел свой шанс и воспользовался им.
Министр улыбнулся.
– Тут вы выходите за пределы моей компетенции.
Холмс слегка задумался.
– Есть еще один крайне важный момент, который я хотел бы обсудить с вами, – сказал он. – Насколько я понял, вы опасались крайне серьезных последствий, если бы статьи договора получили огласку?
По выразительному лицу министра скользнула тень.
– Да, самых серьезных.
– И они имели место?
– Пока еще нет.
– Если бы договор оказался, например, во французском или русском Министерстве иностранных дел, вы полагаете, что узнали бы об этом?
– Да, узнал бы, – сказал лорд Холдхерст, нахмурясь.
– Поскольку прошло почти два с половиной месяца и никаких последствий, логично предположить, что по какой-то причине договор к ним не попал?
Лорд Холдхерст пожал плечами.
– Мистер Холмс, вряд ли можно предположить, что вор забрал договор, чтобы повесить его в рамочке над камином.
– Возможно, он выжидает, кто предложит больше?
– Если он выждет еще немного, то не получит за него ничего. Два-три месяца, и договор перестанет быть тайной.
– Это крайне важно, – сказал Холмс. – Разумеется, можно предположить, что вору помешала внезапная болезнь…
– Мозговая лихорадка, например? – спросил министр, метнув в него быстрый взгляд.
– Я этого не говорил, – невозмутимо сказал Холмс. – А теперь, лорд Холдхерст, мы и так уже заняли слишком много вашего драгоценного времени, а потому разрешите нам откланяться.
– Всяческого успеха вашим расследованиям, кем бы ни оказался преступник, – ответил министр, провожая нас к двери.
– Прекрасный человек, – сказал Холмс, когда мы вышли на Даунинг-стрит. – Но ему непросто поддерживать свое положение. Он далеко не богат, и у него много расходов. Вы, конечно, заметили, что его штиблеты побывали в починке? А теперь, Ватсон, я не стану дольше отрывать вас от ваших пациентов. Сегодня я ничего больше делать не стану, если только не получу ответа на мое объявление о кебе. Но я буду чрезвычайно вам признателен, если вы поедете завтра со мной в Уокинг на том же поезде.
Так что на следующее утро мы встретились и вместе отправились в Уокинг. Ответа на свое объявление он не получил, сказал он, и никакого нового света на дело не пролилось. По желанию он умел придавать своему лицу полную неподвижность, точно краснокожий индеец, и я не мог решить, доволен он или нет ходом расследования. Говорил он, помнится, о бертильоновской системе измерений и выражал восхищение перед французским ученым.
Нашего клиента мы нашли по-прежнему в обществе его преданной сиделки, но выглядел он значительно лучше, чем накануне. Когда мы вошли, он без малейших усилий поднялся с дивана и поздоровался с нами.
– Что-то новое? – спросил он нетерпеливо.
– Как я и ожидал, мой ответ негативен, – сказал Холмс. – Я видел Форбса и видел вашего дядю и предпринял кое-какие действия, которые могут дать результаты.
– Значит, мы не отчаялись?
– Отнюдь.
– Да благословит вас Бог за это! – вскричала мисс Гаррисон. – Если мы сохраним мужество и терпение, правда откроется!
– Мы можем сообщить вам гораздо больше, чем услышали от вас, – сказал Фелпс, снова опустившись на диван.
– Я так и надеялся.
– Да, ночью у нас было приключение, причем оно могло оказаться очень серьезным. – При этих словах его лицо омрачилось, а в глазах появилось что-то связанное со страхом. – Знаете, – продолжал он, – я начинаю верить, что, сам того не зная, оказался в центре какого-то чудовищного заговора и что покушаются на мою жизнь, а не только честь.
– А! – воскликнул Холмс.
– Это звучит невероятно, поскольку, насколько мне известно, у меня нет ни единого врага. И все же, после пережитого прошлой ночью, ни к какому иному выводу я прийти не могу.
– Прошу, расскажите.
– Я должен объяснить, что вчерашняя ночь была самой первой, когда в моей комнате со мной не было никого. Мне стало настолько лучше, что я решил обойтись без сиделки, оставив гореть ночник. Так вот, около двух часов ночи меня от легкой дремоты внезапно пробудил какой-то шорох. Словно мышь грызла половицу, и некоторое время я полагал, что так оно и было. Затем звук стал громче, и внезапно от окна донеслось металлическое позвякивание. Я в изумлении приподнялся и сел. Уже не было сомнений, что означали эти звуки. Первый указывал, что кто-то просовывает какой-то инструмент между рамами. А второй издал отодвинутый шпингалет.
Наступила тишина, длившаяся минут десять, словно взломщик проверял, не проснулся ли я. Затем раздалось еле слышное поскрипывание, словно окно медленно открывалось. И я не выдержал, ведь нервы у меня далеко не такие, как прежде. Я соскочил с кровати и распахнул ставни. За окном скорчился какой-то мужчина. Но я не успел его сколько-нибудь рассмотреть, так как он исчез с молниеносной быстротой и был закутан в плащ, закрывавший нижнюю часть лица. Уверен я лишь в одном: в его руке было зажато какое-то оружие. Длинный нож, показалось мне. Когда он повернулся, чтобы бежать, я ясно увидел, как блеснуло лезвие.
– Весьма интересно, – сказал Холмс. – Так что же вы сделали тогда?
– Мне следовало бы броситься за ним через открытое окно, будь у меня силы. Но я дернул сонетку и разбудил весь дом. Это потребовало какого-то времени, так как колокольчик звенит на кухне, а все слуги спят наверху. Тогда я закричал, на мой крик прибежал Джозеф и разбудил остальных. Джозеф и грум нашли следы на клумбе под окном, но погода давно стоит сухая, и обнаружить следы дальше на газоне им не удалось. Однако верх деревянного забора вдоль дороги в одном месте, сказали они мне, поврежден, будто кто-то, перелезая там, надломил доску. В местную полицию я пока еще ничего не сообщил, так как подумал, что лучше сначала узнать ваше мнение.
Рассказ нашего клиента, казалось, произвел на Шерлока Холмса необычайное впечатление. Он встал и начал расхаживать по комнате в необоримом возбуждении.
– Беда никогда не приходит одна, – сказал Фелпс с улыбкой, но было заметно, что ночное происшествие сильно его потрясло.
– Да, свою долю вы получили сполна, – ответил Холмс. – По силам ли вам будет обойти дом вместе со мной?
– О да! Я не прочь погреться на солнце. Джозеф пойдет с нами.
– Как и я, – сказала мисс Гаррисон.
– Боюсь, что нет, – возразил Холмс, покачав головой. – Я хочу, чтобы вы остались сидеть, где сидите сейчас.
Барышня с недовольным видом снова села. Однако ее брат к нам присоединился, и мы вышли из дома вместе. Мы прошли по газону к клумбе под окном молодого дипломата. Как он и упомянул, на ней были следы, но безнадежно нечеткие. Холмс тотчас нагнулся над ними, а затем выпрямился, пожимая плечами.
– Не думаю, чтобы кто-нибудь мог извлечь из них хоть что-то полезное, – сказал он. – Давайте обойдем дом и поглядим, почему грабитель выбрал именно эту комнату. Я бы предположил, что ему больше по вкусу должны были бы прийтись окна гостиной или столовой, ведь они больше.
– Но они видны с дороги, – высказал мнение мистер Джозеф Гаррисон.
– А, да, конечно. Но вот дверь, которая могла его прельстить. Куда она ведет?
– Боковой вход для лавочников. На ночь она, конечно, запирается.
– Когда-либо раньше что-нибудь подобное случалось?
– Никогда, – сказал наш клиент.
– Вы храните в доме серебряные сервизы или еще что-нибудь столь же ценное, что могло бы соблазнить грабителя?
– Ничего сколько-нибудь дорогого.
Холмс неторопливо пошел вокруг дома, заложив руки в карманы с рассеянным видом, крайне для него необычным.
– Кстати, – спросил он у Джозефа Гаррисона, – насколько я понял, вы нашли место, где этот молодчик перелез через забор? Давайте поглядим.
Толстяк отвел нас к забору, где верхушка доски треснула. Небольшой обломок свисал вниз. Холмс отломил его и критически оглядел.
– Вы полагаете, он отломался в эту ночь? Выглядит он так, будто провисел тут давным-давно.
– Ну, может быть.
– И на той стороне нет никаких следов, которые свидетельствовали бы, что туда кто-то спрыгнул. Нет, думаю, ничего полезного мы здесь не почерпнем. Вернемся в спальню и обсудим положение.
Перси Фелпс шел очень медленно, опираясь на руку будущего шурина. Холмс быстро пересек газон, и мы оказались у открытого окна спальни много раньше, чем они.
– Мисс Гаррисон, – сказал Холмс с величайшей настойчивостью, – вы должны до конца дня оставаться там, где вы сейчас. Пусть ничто до конца дня не помешает вам оставаться там, где вы сейчас. Это крайне важно.
– Разумеется, если вы считаете это нужным, мистер Холмс, – удивленно сказала девушка.
– Когда вы пойдете спать, заприте дверь этой комнаты снаружи и держите ключ при себе. Обещаете?
– Но Перси?
– Поедет с нами в Лондон.
– А я должна оставаться здесь?
– Ради его же блага. Вы поможете его спасению. Быстрей! Обещайте!
Она быстро кивнула в знак согласия, как раз когда подошли остальные двое.
– Ну, почему ты сидишь тут и куксишься, Энни! – вскричал ее брат. – Лучше пойди погуляй на солнышке.
– Нет, благодарю тебя, Джозеф. У меня немного разболелась голова, а в этой комнате такая приятная прохлада!
– Что вы намерены предпринять теперь, мистер Холмс? – спросил наш клиент.
– Ну, занявшись этим побочным происшествием, мы не должны забывать о нашей главной цели. И расследованию бы очень помогло, если бы вы поехали с нами в Лондон.
– Немедленно?
– Ну, как будет удобно вам. Скажем, через час.
– Я чувствую себя достаточно сильным, если я действительно могу быть чем-то полезным.
– Очень и очень.
– Возможно, вы хотите, чтобы я и переночевал там?
– Именно это я и намеревался вам предложить.
– Значит, если мой ночной друг повторит свой визит, ему придется смириться с тем, что птичка упорхнула. Мы все в ваших руках, мистер Холмс, и вы должны точно указать нам, чего вы от нас хотите. Может быть, вы предпочтете, чтобы с нами поехал и Джозеф присматривать за мной?
– О нет! Мой друг Ватсон, как вам известно, врач, и он о вас позаботится. Мы перекусим тут, с вашего разрешения, а затем отправимся втроем в Лондон.
Все было устроено как он предложил, хотя мисс Гаррисон нашла предлог, чтобы не покинуть комнату, согласно с просьбой Холмса. В чем заключалась цель этого маневра моего друга, я не понимал, если только она не сводилась к тому, чтобы удалить барышню от Фелпса, который, радуясь вновь обретенному здоровью и возможности действовать, подкреплял с нами силы в столовой. Однако Холмс приготовил для нас совсем уж неожиданный сюрприз: дойдя с нами до вокзала и усадив нас в купе, он не моргнув глазом объявил, что вовсе не намерен уезжать из Уокинга.
– Прежде чем уехать, я хочу прояснить одну-две небольшие частности, – сказал он. – Ваше отсутствие, мистер Фелпс, в некоторых отношениях поможет мне. Ватсон, вы меня очень обяжете, если в Лондоне сразу отвезете нашего друга на Бейкер-стрит и останетесь с ним, пока я снова вас не увижу. К счастью, вы старые школьные друзья и вам будет о чем поговорить. Мистер Фелпс может воспользоваться комнатой для гостей, а я присоединюсь к вам перед завтраком, так как есть поезд, который доставит меня на Ватерлоо в восемь.
– Но как же наши расследования в Лондоне? – обескураженно спросил Фелпс.
– Мы займемся ими завтра. А пока, полагаю, я принесу больше пользы, оставшись здесь.
– Пожалуйста, передайте всем в "Шиповнике", что я надеюсь вернуться домой завтра вечером! – крикнул Фелпс, потому что поезд уже тронулся.
– Не думаю, что я загляну в "Шиповник", – ответил Холмс и ободряюще помахал рукой нам вслед.
Всю дорогу мы с Фелпсом обсуждали этот неожиданный поворот событий, но так и не нашли удовлетворительного объяснения.
– Полагаю, он рассчитывает отыскать что-нибудь, касающееся вчерашней попытки грабежа, если действительно это был грабитель. Что до меня, я не верю, что это был обычный взломщик.
– Так что думаете вы сами?
– Право, вы можете отнести это на счет моих расстроенных нервов, однако я думаю, что вокруг меня плетется какая-то сложная политическая интрига и по какой-то непостижимой для меня причине заговорщики покушаются на мою жизнь. Это смахивает на нелепую фантазию, но взвесьте факты! Зачем вор попытался бы залезть в спальню, где ему заведомо нечем было поживиться? И почему у него в руке был длинный нож?
– А вы уверены, что не ломик взломщика?
– Нет-нет, это был нож. Я совершенно ясно увидел, как блеснуло лезвие.
– Но почему вас преследуют с такой свирепостью? С какой стати?
– В том-то и вопрос.
– Ну, если Холмс разделяет вашу точку зрения, это объясняет его действия, не так ли? Предположим, ваша теория верна. В таком случае, если он сумеет схватить того, кто покушался на вашу жизнь вчера ночью, он далеко продвинется к разоблачению того, кто похитил военно-морской договор. Нелепо предположить, что у вас есть два врага: один похищает договор, за который вы несете ответственность, а другой угрожает вашей жизни.
– Но мистер Холмс сказал, что в "Шиповник" не вернется.
– Я знаком с ним порядочное время, – сказал я, – и пока еще ни разу не видел, чтобы он что-то делал без весомой причины.
Затем наш разговор перешел на другие темы.
Однако для меня день этот был тяжким. Фелпс, все еще слабый после долгой болезни и выпавших на его долю испытаний, был брюзглив и нервен. Тщетно я пытался заинтересовать его Афганистаном, Индией, общественными вопросами, ну, словом, чем угодно, лишь бы отвлечь от тягостных мыслей, он непременно возвращался к своему похищенному договору. Прикидывал, строил догадки, размышлял вслух о том, чем занялся Холмс, какие шаги предпринимает лорд Холдхерст, какие новости мы услышим утром. К концу вечера его возбуждение стало просто болезненным.
– Вы неколебимо верите в Холмса? – спросил он.
– Я был свидетелем его поразительных достижений.
– Но ему никогда еще не доводилось проливать свет на столь темное дело?
– Вовсе нет. Я видел, как он раскрывал дела, имея в распоряжении даже еще меньше каких-либо улик, чем сейчас.
– Но не тогда, когда речь шла о столь важных интересах.
– Не скажите. Мне твердо известно, что он действовал по поручению трех королевских домов Европы.
– Но вы его хорошо знаете, Ватсон? Он такой непроницаемый, что я просто не знаю, как его воспринимать. По-вашему, у него есть надежда? По-вашему, он рассчитывает на успех?
– Он ничего не говорил.
– Это дурной признак!
– Как раз наоборот. По моему опыту, когда он сбивается со следа, то обычно так и говорит. Вот когда у него есть улики, но он не до конца убежден в их достоверности, вот тогда он хранит молчание. Но, мой милый, давая волю нервам, мы делу не поможем, а потому ложитесь-ка спать, чтобы завтра на свежую голову услышать ожидающие нас новости.
В конце концов я убедил его внять моему совету, хотя и видел по его возбужденному поведению, что надежды уснуть у него маловато. Более того, его настроение оказалось заразительным, поскольку сам я полночи проворочался с боку на бок, ломая голову над этой необычной загадкой, сочиняя множество теорий, каждая невероятнее предыдущей.
Почему Холмс остался в Уокинге? Почему он попросил мисс Гаррисон весь день провести в комнате Фелпса? Почему он с таким тщанием позаботился, чтобы обитатели "Шиповника" не узнали, что он остается где-то поблизости? Я терзал мой мозг, пока не уснул в очередной попытке найти объяснение всем этим фактам вкупе.
Проснулся я в семь часов и немедля направился в комнату Фелпса, где нашел его совершенно измученного и обессилевшего после бессонной ночи. Он тут же спросил, приехал ли уже Холмс.
– Он будет здесь точно как обещал, – ответил я. – Ни минутой раньше или позже.
И мои слова полностью оправдались – вскоре после восьми к подъезду быстро подкатил кеб, и из него вышел наш друг. Стоя у окна, мы увидели, что его левая рука забинтована, а лицо очень бледно и мрачно. Он вошел в дом, но миновало время, прежде чем он поднялся наверх.
– У него вид человека, потерпевшего поражение! – вскричал Фелпс.
Мне пришлось признать, что он прав.
– Вероятнее всего, – сказал я, – ключ к загадке находится здесь, в Лондоне.
Фелпс застонал.
– Не знаю почему, – сказал он, – но я возлагал такие надежды на его возвращение. Однако вчера его рука не была перевязана? Что могло случиться?
– Вы ранены, Холмс? – спросил я, когда мой друг вошел в комнату.
– Вздор! Простая царапина по моей собственной небрежности, – ответил он, кивком здороваясь с нами. – Ваше дело, мистер Фелпс, безусловно, одно из самых темных, какие мне доводилось расследовать.
– Я опасался, что оно окажется вам не по силам.
– Весьма, весьма примечательное.
– Эта повязка свидетельствует о какой-то переделке. Вы не расскажете нам, что произошло?
– После завтрака, мой дорогой Ватсон. Вспомните, я тридцать миль дышал суррейским утренним воздухом. Полагаю, ответа на мое объявление о кебе не последовало? Ну, что поделать, нельзя же выигрывать всякий раз.
Стол был уже накрыт, и как раз когда я хотел позвонить, вошла миссис Хадсон с чаем и кофе. Через две-три минуты она принесла три блюда, накрытых крышками, и мы все трое сели за стол – Холмс, голодный как волк, я, полный любопытства, и Фелпс в глубочайшем унынии и депрессии.
– Миссис Хадсон не ударила в грязь лицом, – сказал Холмс, открыв блюдо с курицей в красном соусе. – Ее меню не слишком разнообразно, но ее понятие о завтраке достойно швейцарской кухарки. Что у вас там, Ватсон?
– Яичница с ветчиной, – ответил я.
– Отлично! А что выберете вы, мистер Фелпс? Курицу, яичницу или заглянете под последнюю крышку?
– Благодарю вас, но я не способен проглотить ни кусочка, – сказал Фелпс.
– Ну, послушайте! Попробуйте то, что стоит перед вами.
– Благодарю вас, но предпочту воздержаться.