Две три призрака - Элен Макклой 2 стр.


- Я тебе разве не говорил? Амос получит премию "Самый американский писатель десятилетия". Десять тысяч долларов чистыми и на пятьдесят тысяч престижа и популярности. Вся программа вручения премии рассчитана на один день. Но Амос должен произнести речь, и по возможности хорошую.

- Тони, а ведь ты мне многого не рассказываешь, - задумчиво произнесла Филиппа. - Например, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что Веру нельзя подпускать к Амосу? Не бросит же он работу, в самом деле? Вспомни, сколько замечательных книг написано не очень-то счастливыми людьми.

Тони тяжело вздохнул.

- Мне, видно, и впрямь нужно кое-что тебе рассказать. Но никому ни слова. Об этом знает только Гас.

- О чем?

- Когда Амос писал свою первую книгу, он еще лечился от алкоголизма. Неужели ты не догадываешься?

- Нет, я думала, он не пьет просто потому, что ему это не нравится.

- Даже слишком нравится, - мрачно ответил Тони. - Когда мы с ним встретились в первый раз, он еще лечился антабусом. Правда, потом он проявил необыкновенную силу воли. Вот уже четыре года он обходится без лекарств - и все в порядке, если не считать одного-единственного срыва, когда он жил с Верой.

- Вот почему ты пристроил ее в Голливуд!

- Конечно. Она постоянно держала в доме спиртное, демонстративно пила в присутствии Амоса, да еще смеялась над ним. Вот он и не выдержал. Но это ни в коем случае не должно повториться. Что тогда будет с телепрограммой? И вообще он погибнет.

- Даже Амос не заслужил такой женщины, как Вера… - растрогалась Филиппа. - Хотя, может быть… - Она улыбнулась. - Мужчине достается именно та женщина, какую он заслужил?

Еще несколько лет назад Тони непременно бы ответил: "Ну уж я-то ничем не заслужил такой женщины, как ты". Но сейчас он сказал:

- А как насчет женщин, они тоже получают тех мужчин, которых заслуживают?

- Безусловно. - Филиппа опять улыбнулась. - Хорошо, Тони. Я сделаю все, что смогу, но не думай, будто мне это так уж приятно. Кстати, ты уверен, что Амос не выносит Веру?

Тони заколебался было, но сказал:

- Надеюсь. Амос должен жить один, чтобы продолжать работать так же продуктивно. Что ж, монашеская жизнь нелегка, но писателю она полезна.

- И издателю тоже, - пробормотала Филиппа. - Все-таки мне кажется, что он выдохся… "Страстный пилигрим" - ужасно скучная книга.

- Скажите пожалуйста, какой знаток! - не сдержался Тони. - Мы продали сорок тысяч экземпляров еще до выхода книги. В июле она была отмечена клубом "Книга недели". Голливуд набавляет цену…

- Да, да, коммерческий успех. По инерции. Но с художественной…

- А вот Морис Лептон думает иначе. - И Тони развернул воскресную газету. - Смотри!

На первой странице Филиппе бросился в глаза заголовок: "Событие в американской литературе". С фотографии смотрел куда-то вдаль худощавый человек с короткой бородкой и неопределенными чертами лица. Филиппа отметила и расстегнутый воротник рубашки, и твидовый пиджак, и старую трубку.

- А где собака? - спросила Филиппа. - Писателей в твидовых пиджаках и с трубками всегда снимают с собаками.

- Собака была, - подтвердил Тони. - Но в "Тайме" решили отрезать ноги, чтобы обратить внимание на лицо.

- У Амоса нет собаки.

- Ну и что. Ред Николе, наш новый агент, кстати очень способный, взял ее напрокат.

- Твой мистер Николе неоригинален. К тому же Амос не курит и не пьет. Надо было дать ему в руки упаковку антабуса, а у ног положить Веру.

- Не смешно.

Оставив его слова без внимания, Филиппа начала читать вслух:

- "Страстный пилигрим". Амос Коттл. 450 страниц. Нью-Йорк. "Саттон, Кейн и компания". 3 доллара 75 центов. Рецензент Морис Лептон.

Ее взгляд упал на абзац, отмеченный красным карандашом.

Амос Коттл исследует наше общество, воспитанное на телепрограммах. У него зоркий глаз этнографа, изучающего нравы африканских пигмеев… Амос Коттл талантливо развивает традиции классического гуманизма, это писатель независимый, остроумный, может быть немного скептичный, но и способный на сострадание. Он, как магнитофон, улавливает ритмы современной речи, но в отличие от машины ищет всезначное и пользуется им как символом. В его романах - сама жизнь с ее убожеством и великолепием. Коттл не щадит читателя, живописуя грязь, пот, кровь, уродство, страсть, жестокость, однако, облаченные, как в бархат, в метафоры, они становятся подлинным искусством. Кто еще мог бы написать сегодня такую совершенную фразу: "Я резко заломил ему руку за спину, и слух мне царапнул сухой хруст тибии".

- Хорошая цитата, пригодится для рекламы следующей книги, - вставил Тони. - Старина Леппи! Что бы мы без него делали?

- Лептону, кажется, и правда нравится этот роман, - заметила Филиппа и перешла к справке об авторе.

Мистер Лептон - автор широко известного труда под названием "Зеленые всходы", который представляет собой обстоятельное исследование американской литературы 1900-1950-х годов. Постоянный автор многих критических журналов.

Потом опять вернулась к статье:

Ошибка исключена: Амос умеет писать. Он молод, и, возможно, у него еще будут неудачи, но он, несомненно, обладает качеством, выделяющим прирожденного писателя из среды поденщиков, которые толпятся сегодня на литературной сцене и, как сорняки, мешают расцвету настоящего таланта.

- Конечно, нравится, - подтвердил Тони. - Нет, Амос пишет совсем не дурно. Даже я иногда читаю его с удовольствием, и тебе он был вроде по душе. Не стоит спорить, Амос умеет писать.

- Лептон и впрямь мнит себя садовником, когда расчищает место для Амоса, - задумчиво произнесла Филиппа. - Кстати, Амос - единственный писатель, которого он так превозносит?

- У каждого критика есть свой любимец, - ответил Тони. - К счастью для нас, Леппи выбрал Амоса, и для публики они сейчас неразделимы. Так что Леппи тоже невыгодно, чтобы Амос провалился.

Филиппа посмотрела на часы.

- Пора идти, иначе мы не успеем на шестнадцать тридцать девять.

Как только они сели в поезд, мысли Филиппы обратились к предстоящему ужину.

- Тони, кого мы пригласим еще? У нас мало времени.

- Веси, конечно. Мне кажется, Вера без ума от Мэг и Гаса. Гас - литературный агент Амоса, и, даже если у них запланированы на воскресенье какие-то дела, они придут.

- Так. И всё? Ты же знаешь, у наших друзей выходные расписаны на много недель вперед.

Тони нахмурился.

- Амос сейчас неплохая приманка, и вряд ли кто-то упустит возможность с ним встретиться. А если пригласить ту вдову, ну, которая всю жизнь мечтала писать романы? Кстати, она и живет недалеко от нас.

- Одну?

- Можно с сыном. Вероятно, он дома на рождество. Он, насколько я помню, должен учиться в колледже. Ну, еще парочку романистов…

- Ни за что! - в непритворном ужасе воскликнула Филиппа. - Амос их всех ненавидит, а они ему завидуют. Неужели у тебя нет каких-нибудь других писателей в Коннектикуте?

- Есть, конечно. Но Амос не в их вкусе. Они все снобы.

- И все-таки пригласи. Не откажут же они своему издателю. Может быть, Виллинга? Он ведь тоже твой автор.

- "Психопатология политики", - задумчиво произнес Тони. - Эта книга вышла у нас в сороковых годах, еще при Дане Саттоне. Не бестселлер, конечно, но кое-что она нам дает. В некоторых медицинских школах она входит в дополнительный список…

- Вот и хорошо… Значит, я посылаю им приглашения. Итак: Амос, Вера, Веси, та женщина с сыном и Виллинги.

Тони вытащил из папки рукопись и углубился в чтение, а Филиппа продолжала размышлять вслух:

- Сделаем скромный холодный ужин. Салат, ветчина, индейка, фрукты, вино. Вначале хорошо бы виски с содовой. Только не сладкие коктейли, они давно уже надоели. К тому же и чай со льдом для Амоса будет не так заметен… Жалко, не успеют починить диванную подушку. Тоже мне… сочинитель… прожег дыру. Трудно было взять пепельницу…

- Тони?

Услыхав свое имя, Тони резко поднял голову, а Филиппа прервала монолог.

Они увидели перед собой невысокого стройного мужчину с болезненно бледным лицом, горящими черными глазами, обезьяньим ртом и великолепной формы головой. Филиппу поразил красивый музыкальный голос незнакомца. Мужчина смотрел на них с улыбкой человека, знающего себе цену. Всем своим видом он как бы говорил: перед вами человек необыкновенный.

- Леппи! - воскликнул Тони. - Вы откуда?

- Да вот, вошел на Сто двадцать пятой.

Только что отчитал лекции в Колумбийском университете. Я искал вагон для курящих и…

- Присаживайтесь, - опомнился Тони. - Вы знакомы с моей женой? Филиппа.

- Не помню, чтобы я имел удовольствие, - сказал Лептон и поклонился с изяществом, неожиданным для урода и явно прибавив ему привлекательности в глазах Филиппы, после чего сел в кресло.

- Вы были на нашей свадьбе, - с любезной улыбкой произнесла Филиппа. - Вы живете в Коннектикуте?

- Нет. Я еду на уикенд к Шэдболтам. Тони, вы знакомы с Шэдом? Ну, помните, он написал нечто вроде "Южного ветра"?

- А я только что читала вашу статью о последнем романе Амоса Коттла, - сказала Филиппа, желая привлечь внимание Лептона.

- А! - Лептон прикрыл глаза, но Филиппа успела заметить, что они заблестели еще ярче. - Наконец-то появился человек, который пишет по-настоящему. Он никому не подражает, всегда остается самим собой. Это и есть самобытность, которой так не хватает сегодняшней американской литературе.

- Он хорошо пишет, - вставила Филиппа, решив быть объективной к Амосу.

- Хорошо? Дорогая леди, он замечательно пишет. Я бы назвал его гением, если бы это слово не затаскали. В современной литературе нет никого, равного Амосу Коттлу. Тони, вас можно поздравить.

- Спасибо.

Тони изобразил на лице подходящую к случаю торжественность, но Филиппа знала, что его больше интересуют доходы от книг Амоса, чем их литературные достоинства.

- Коттл, наверное, очень одинокий человек. - Она опять услышала мурлыкающий голос Лептона. - Такой талант - как большое состояние. Он отрезает от остальных людей. В моем воображении я почти вижу монаха, погруженного в свои мысли, в… э… э…

- Искусство, - подсказала Филиппа. Наконец-то ей удалось задержать на себе его горящий взгляд.

- А вы и впрямь читали мою статью!

- Красиво. Мне нравится, как это звучит. Тони поморщился.

- Мне вообще нравятся слова, которые вы употребляете, - щебетала Филиппа. - Например, "всезначное". Будь это моя статья, я бы просто написала "значительное". Но у вас лучше. И подходит больше… А знаете, Амос не такой уж монах. Иногда он бывает очень забавным.

Лептон о чем-то задумался, потом посмотрел на Тони и сказал:

- Мне хотелось бы с ним как-нибудь встретиться. Интересно, такой же он обаятельный, как его герои?

- Разве вы не знакомы? - удивилась Филиппа.

- Леппи, в отличие от прочих критиков, не посещает коктейли у Шора, которыми отмечают выход в свет новых книг, - вмешался Тони.

- И по телевизору его не видели?

- У меня нет телевизора, - довольно сухо ответил Лептон. - Обхожусь без него.

- Вот уже полгода Амос раз в неделю выступает со своей программой, - объяснил Тони. - Он интервьюирует писателей. Нет-нет, не критикует, ни в коем случае - просто старается их разговорить и вызвать на откровенность.

- Ясно, не критикует. - И Лептон горько усмехнулся. - Я всегда говорил: телевидение и объективная литературная критика несовместимы.

Тут Филиппе пришла в голову великолепная мысль.

- Если хотите познакомиться с Амосом, я могу помочь. Мы решили устроить небольшую вечеринку в его честь. Приезжайте к нам в воскресенье часам к шести и привозите с собой Шэдболтов.

Лептон еще раз грациозно поклонился, и Филиппа подумала, почему у критиков такие очаровательные манеры, а так называемые художники слова обязательно дикие и невоспитанные?

- Не сомневаюсь, что Шэдболты с удовольствием примут ваше приглашение, если только они не заняты вечером. Понимаете, я уже предупредил их, что уеду в воскресенье. Я закажу такси и приеду один.

- Я могла бы заехать за вами, - предложила Филиппа, - если вы, конечно, не возражаете.

Лептон улыбнулся.

- Меня никогда не вдохновлял пример английского критика, который на протяжении всей своей длинной и скучной жизни ни разу не пожелал встретиться с писателем.

Какая у него симпатичная улыбка, подумала Филиппа, и она вспомнила старый анекдот о хвастливом повесе времен короля Эдуарда: "Пусть меня считают самым уродливым мужчиной в Европе, но стоит мне пробыть с женщиной полчаса наедине, и она моя, даже если мой соперник сам Аполлон". Ну а полчаса в обществе Мориса Лептона? Мысль эта приятно взволновала Филиппу, и она принялась обдумывать, что бы такое ей надеть, когда она поедет за ним к Шэдболтам. Морис Лептон, конечно, не в ее вкусе, по крайней мере не совсем… Она даже не уверена, может ли он ей понравиться, но…

В натуре Филиппы было что-то кошачье, и охота всегда доставляла ей удовольствие, независимо от того, какое чувство она испытывала к намеченной жертве: страсть, влечение или даже ненависть. Ей удалось устроить свою жизнь так, чтобы наслаждаться преимуществом замужней жизни, и радостями вольной охоты. Идеальная жизнь, считала Филиппа, - это все иметь и ничем не поступаться. И хотя у нее бывали промахи, пока все благополучно сходило ей с рук. Правда, иногда Филиппе мучительно хотелось узнать, а не догадывается ли о чем-нибудь Тони.

Лептон стал прощаться, и Филиппа чуть-чуть задержала его руку в своей. Их взгляды встретились, и необычное волнение охватило Филиппу. Она даже немного испугалась. Ища удовольствий, она старалась избегать любви и не терять власти над своими чувствами.

- Ну как тебе Леппи? - спросил Тони, когда поезд отошел от платформы.

- Не знаю, - ответила Филиппа, все еще находясь во власти бездонных глаз Лептона. - Мне кажется, он опасный человек.

- Опасный? Этот книжный червь? Да он лет двадцать не выходил на солнце, - рассмеялся Тони.

3

В воскресенье в полдень Амоса Коттла разбудили солнечные лучи, сквозь незанавешенное огромное окно упавшие на двуспальную кровать, где он лежал во влажной неразберихе простынь.

Амос протер опухшие глаза и, не желая вставать, прислушался к тишине пустого дома. Им владело беспокойство, причину которого он несколько минут не мог понять, а потом вспомнил: Вера… Сегодня он должен встретить Веру в аэропорту.

Амос медленно встал, нащупал халат, шлепанцы, долго изучал свое лицо в зеркале.

Большие грустные глаза, как у заблудившейся собаки, подумал он с горечью. Складки в уголках рта выдают затаенное страдание. Редкая поросль пестрой бороды милосердно скрывает едва намеченный подбородок. Неудивительно, что Мэг Веси с ним нянчится.

Она из тех женщин, которые любят возиться с несчастненькими. Ну разве, глядя на него, скажешь, что он один из самых знаменитых писателей современности? Интересно, были ли разочарованы его поклонники, когда обнаружили, что создатель образов настоящих мужчин, перешагивающих через похищения, кровосмешения и пытки, обладает такой негероической внешностью?

Неожиданно пришедшее на ум сравнение утешило его - автопортрет Ван Гога. Вот на кого он похож. Гений в болезненном обличье. При мысли о гении Амос горько усмехнулся.

Тяжело вздохнув, он пошел на кухню, достал из холодильника банку апельсинового сока, сварил кофе. Выпил сначала холодного, потом горячего. Я всегда один… но с Верой мое одиночество будет еще ужаснее. Она не приедет сюда, я не позволю.

Внезапно Амоса охватило отвращение к самому себе. Зачем я тут? Зачем ввязался во все это? Ощущение, что он попал в ловушку, усиливалось после каждого успеха. Что скажут Гас и Тони, если сегодня вечером он сообщит им, что решил выйти из игры? Попытаются ли они удержать его?

Все еще в халате и в шлепанцах, Амос подошел к двери, взял воскресные "Тайме" и

"Трибюн". Соседей он не стеснялся. Вокруг пять акров леса, так что хоть раздевайся и ходи нагишом. Ну а дом - его выбрал Тони - современный, одноэтажный, со стеклянными стенами. В этой сюрреалистической, неудобной для нормального человека стеклянной коробке Амос чувствовал себя выставленным напоказ и совершенно беззащитным, однако Тони считал, что жилище Амоса Коттла должно быть именно таким, а Амос тогда получил деньги за свой первый фильм… И вот он живет здесь - узником - неподалеку от красивого дома Тони, чтобы Тони мог заодно присмотреть за ним.

…С первой страницы литературного приложения к "Тайме" на Амоса смотрело его собственное лицо. Умно сработано. Этот парень действительно похож на писателя. Амос принялся за рецензию Лептона, и чтение постепенно его успокоило. Наверное, их мистификация все же неплоха, если такой интеллектуал, как Лептон, относится к ней серьезно. А остальные относятся серьезно к Лептону, так что после его похвалы можно продать не меньше сорока тысяч экземпляров второго тиража.

Отложив "Тайме", Амос взялся за "Трибюн". На первой странице он увидел тошнотворно-романтическую чепуху Шэдболта его фотографию двадцатилетней давности.

Листая газету, Амос обнаружил на четвертой странице небольшую рецензию.

Страстный пилигрим". Амос Коттл. 450 страниц. Нью-Йорк. "Саттон, Кейн и компания". 3 доллара 75 центов. Рецензент Эммет Эйвери.

Он стал читать:

Мистер Эйвери приобрел известность как автор книги "Похлебка на обед", в которой смело критикует популярные течения в современном романе.

Такое начало насторожило Амоса, как настораживает шорох ползущей змеи. Читать дальше расхотелось, но не читать он уже не мог.

Что может сказать добросовестный рецензент о новой книге усердного, более того, неутомимого мистера Коттла? Только одно: вся скудость и вся мишура современной литературы воплотились в многословной и претенциозной прозе этого неправдоподобно популярного писателя, отлакированные романы которого состряпаны по рецептам иллюстрированных журналов и, как липучка мух, притягивают к себе неискушенных читателей. Да, книги Амоса Коттла покупают и читают, несмотря на то что созданные им герои примитивны, принципы заменены предрассудками, действие от первой надуманной сцены до финального штампа скрипит как несмазанная телега, а его поделки из щепок и штукатурки лишь претендуют на то, чтобы казаться стальными конструкциями.

Единственное, что забавляет в последнем жалком опусе Коттла, - это типографские ошибки, которых тут множество, и все они не менее нелепы, чем, например, "наши Сонные Штаты". Издательству "Саттон, Кейн и компания" можно порекомендовать нанять других корректоров, а так же, как считает по крайней мере один критик, других авторов…

Амос со злостью отшвырнул газету. Черт с ним! Пусть Гас и Тони беспокоятся. Но их такие вещи никогда не огорчают. Гас говорит, что на рецензии никто не обращает внимания. И потом, Амос никогда не отождествлял себя со своими книгами. Но все-таки… Амос удивился своей ярости - ему даже захотелось схватить за горло этого Эммета Эйвери…

Снаружи донеслись какие-то звуки, и Амос испугался. Одиночество, столь необходимое ему для ощущения безопасности, сейчас будет нарушено. Он с беспокойством ждал.

Назад Дальше