Очередной роман сериала с Аллейном писался во время войны, что, впрочем, сказалось лишь на темпе работы, но никак ни на качестве книги. Найо Марш в это время поступила на работу в добровольческую бригаду скорой помощи. "Смерть в лифте" является одним из ярких детективов 40-х и даже вошел в список 100 лучших детективных произведений, составленный известным британским писателем Х.Р.Ф. Китингом.
Содержание:
-
ПЕРСОНАЖИ ПОВЕСТИ 1
-
Глава 1 - Новозеландская прелюдия 1
-
Глава 2 - Прибытие в Лондон 4
-
Глава 3 - Приготовления к шараде 7
-
Глава 4 - Дядя Г. 10
-
Глава 5 - Зелье, прей! Котел, урчи! 13
-
Глава 6 - Катастрофа 16
-
Глава 7 - Смерть пэра 18
-
Глава 8 - Аллейн знакомится с Миногами 21
-
Глава 9 - Два беленьких мальчика похожи, как два пальчика 25
-
Глава 10 - …И сказала кроха 28
-
Глава 11 - Светская беседа 31
-
Глава 12 - По словам вдовы 34
-
Глава 13 - Умственное расстройство леди Вутервуд 37
-
Глава 14 - Ложная клятва Роберты 42
-
Глава 15 - Явление мистера Батгейта 46
-
Глава 16 - Ночь сгущается 50
-
Глава 17 - Мистер Фокс находит образ 53
-
Глава 18 - Сцена при свечах 58
-
Глава 19 - Отрубленная рука 61
-
Глава 20 - Приготовления к нищете 63
-
Библиографическая справка 66
-
Примечания 66
Найо Марш
"Смерть пэра"
ПЕРСОНАЖИ ПОВЕСТИ
РОБЕРТА ГРЕЙ
ЛОРД ЧАРЛЬЗ МИНОГ
ЛЕДИ ЧАРЛЬЗ МИНОГ
ГЕНРИ МИНОГ, их старший сын
ФРИДА МИНОГ, их старшая дочь
КОЛИН И СТИВЕН МИНОГ, близнецы, их второй и третий сыновья
ПАТРИЦИЯ МИНОГ (Плюшка), их вторая дочь
МАЙКЛ МИНОГ, их младший сын
МИССИС БЕРНАБИ (Нянюшка), их няня
БАСКЕТТ, их дворецкий
КОРА ПУПКОРН, их горничная
Пассажир на корабле
СТЭМФОРД, швейцар
ЛЕДИ КАТЕРИН ЛОУБ, тетушка лорда Чарльза
ГАБРИЭЛЬ, маркиз Вутервудский и Рунский (дядя Г.), старший брат лорда Чарльза
ВАЙОЛЕТ, маркиза Вутервудская и Рунская (тетя В.), его жена
ХИХИКС, их шофер
ДИНДИЛДОН, горничная леди Вутервуд
ДОКТОР МАККОЛДУНН, семейный врач Миногов
СЭР МЭТЬЮ КЭРНСТОК, специалист по заболеваниям мозга
ДОКТОР КЕРТИС, полицейский врач
ИНСПЕКТОР ФОКС из Центрального управления Отдела по расследованию убийств
СТАРШИЙ ИНСПЕКТОР АЛЛЕЙН из Центрального управления Отдела по расследованию убийств
СЕРЖАНТ БЭЙЛИ, дактилоскопист
СЕРЖАНТ ТОМПСОН, полицейский фотограф
КОНСТЕБЛЬ МАРТИН
КОНСТЕБЛЬ ДЖИБСОН
КОНСТЕБЛЬ, который читал "Макбета"
СЕРЖАНТ КЭМПБЕЛЛ, дежурный на Браммелл-стрит, 24
НАЙДЖЕЛ БАТГЕЙТ, доктор Ватсон для старшего инспектора Аллена
МИССИС МОФФАТ, экономка на Браммелл-стрит, 24
МОФФАТ, ее муж
МИСТЕР КРИССОЭТ, поверенный в делах Сиделка
Глава 1
Новозеландская прелюдия
Роберта Грей впервые встретилась с Миногами в Новой Зеландии. Она училась в школе с Фридой Миног. Остальных Миногов посылали учиться в Англию: Генри, близнецов и Майкла - в Итон, Плюшку - в дорогую школу для девочек под Тонбриджем. Впрочем, в новозеландские дни Плюшка и Майк были еще слишком малы, чтобы ходить в школу. У них была Нянюшка, а потом - гувернантка. Когда пришло время отослать в Англию Фриду, случился крупный финансовый кризис и она стала пансионеркой в Университетской школе для девочек "Те-Моана". Еще долго после возвращения в Англию в семье утверждали, что Фрида разговаривает с новозеландским акцентом, что, разумеется, было чушью.
В последующие годы Роберта думала, что по счастливой иронии судьбы именно одному из денежных кризисов она обязана своей дружбой с этой семьей. Должно быть, это был по-настоящему серьезный кризис, потому что примерно в это время леди Чарльз Миног вдруг уволила всех своих английских слуг и купила стиральную машину, которая впоследствии - в то самое утро, когда она вдруг сорвалась с креплений, - чуть не убила Нянюшку и Плюшку. Вскоре после того как Фрида поселилась в "Те-Моана", умерла престарелая тетушка лорда Чарльза. Миноги снова разбогатели и все слуги вернулись, так что первый визит Роберты в "Медвежий угол" был обставлен весьма пышно. В Новой Зеландии Миноги были выдающейся семьей. Титулы в Новой Зеландии - редкость, а младшие сыновья маркизов практически отсутствуют.
Через два года Роберта все еще с ностальгической яркостью вспоминала свой первый приезд. Произошло это в середине семестра, в выходные, когда пансионеркам "Те-Моана" разрешалось поехать домой. За два дня до этого Фрида спросила Роберту, не хочет ли она провести уик-энд в "Медвежьем углу". Состоялись междугородные телефонные переговоры между родителями Роберты и Фриды.
Фрида сказала ласково и рассеянно: "Робин, лапочка, давай поедем. Будет так весело".
Конечно она и понятия не имела, что для Роберты это приглашение было словно сказочный фейерверк; что ее мать после звонка леди Миног ударилась в швейную оргию, которая затянулась до двух часов ночи; что отец Роберты проехал четыре мили на велосипеде, чтобы успеть до восьми утра, и оставил для Роберты огромный сверток, письмо с наставлениями, как себя вести, и пять шиллингов, чтобы дать на чай горничной. Когда Роберта рассказывала о бедности своей семьи, Фрида горячо сопереживала, словно они обе были в одинаковом положении, но бедность Миногов, как Роберта впоследствии обнаружила, была странным и головоломным состоянием, непонятным даже их кредиторам, не говоря уже о бедном лорде Чарльзе с его моноклем и рассеянной улыбкой.
Автомобиль прибыл в "Те-Моана" уже в темноте. Роберта смутилась, когда на переднем сиденье рядом с шофером обнаружила леди Чарльз, а на заднем - Генри, смуглого и изысканного. Но уже через три минуты девочка покорилась обаянию этой семьи и стала его пленницей навеки.
Тридцатимильная поездка в горы была похожа на сон. Потом Роберта вспоминала, что дорогой все пели старую песню о том, как построить лестницу в рай, а ей в это время казалось, что она сама невесомо взлетает вверх по этой лестнице. Асфальт шоссе сменился щебенкой, камешки ударяли в днище машины, предгорья надвигались на автомобиль, и в окно врывались приветственные порывы горного воздуха. Когда они ехали наверх по извилистой дороге, ведущей в "Медвежий угол", было уже почти совсем темно. Роберта чувствовала запах здешнего кустарника, холодной горной воды и влажной темной глины. Машина остановилась. Генри, кряхтя, вылез и открыл калитку. Это стало самым ярким воспоминанием Роберты о Генри: как он сражается с воротами, прищурив глаза от слепящего света фар. Дорога до "Медвежьего угла" оказалась действительно очень длинной. Когда они наконец очутились на широкой, усыпанной гравием площадке перед домом, к Роберте вернулась ее прежняя робость.
Еще долго после того, как Миноги вернулись в Англию, Роберта иногда видела во сне, что снова приехала в "Медвежий угол". Дело всегда происходило ночью. Во сне дверь была открыта и свет струился по ступенькам. Баскетт стоял у входа вместе с молоденьким лакеем, чье имя Роберта во сне забыла. Запахи от горящих эвкалиптовых поленьев, цветов капустной пальмы и ароматного масла, которым леди Чарльз всегда курила в гостиной, вылетали Роберте навстречу, словно приветствуя. И там, в гостиной, как и в тот первый вечер, она видела всю семью. Плюшка и Майк, получившие тогда разрешение лечь спать попозже, играют в уголке. Близнецы, Стивен и Колин, которые на той неделе как раз приехали из Англии, развалились в креслах. Генри устроился на коврике у камина, положив голову на колени матери, а в его черных волосах играют блики. Лорд Чарльз улыбается, обнаружив что-то забавное в "Спектейторе" месячной давности. И всегда он вежливо откладывает журнал при появлении Роберты. Эта часть сна и сопутствующее ей очарование никогда не менялись.
В тот первый вечер Миноги ослепили ее своим совершенством, покорили светскостью. Их семейные шутки казались квинтэссенцией остроумия. Когда Роберта выросла, ей нередко приходилось напоминать самой себе, что Миноги были всегда очень забавны, но, за исключением Генри, вовсе даже не остроумны. Наверное, для настоящего острословия они были слишком добры. Их шутки во многом зависели от забавно старомодной семейной привычки цитировать прочитанные книги. Но в тот первый вечер Роберту переполнял восторг и ей было не до критики. Возвращаясь мысленно назад, она видела их совсем молодыми. Генри, самому старшему, исполнилось восемнадцать. Близнецам, которых отозвали из Итона из-за последнего финансового кризиса, было по шестнадцать, Фриде - четырнадцать, Патриции было семь, а маленькому Майку - почти пять. Леди Чарльз - Роберта так и не вспомнила, когда она впервые стала называть ее Шарло, - стукнуло тридцать семь, и как раз был день ее рождения. Ее муж подарил ей потрясающий несессер, который появился на сцене потом, во время первого же финансового кризиса, случившегося после того, как Роберта с ними познакомилась. В тот день пришло очень много посылок из Англии, и леди Чарльз разворачивала их с рассеянным удовольствием, восклицая, что это "просто замечательно" или "очаровательно", время от времени добавляя: "Милая тетя М.!", "Какой Джордж добрый!", "Как трогательно со стороны Габриэля с женой!". Габриэль с женой прислали ей браслет, и она, подняв глаза от визитных карточек, сказала:
- Чарли, это от них обоих. Как мило, что они его склеили…
- Ты про браслет, мамуля? - спросил Генри.
- Да нет же, про их семейный союз! Чарли, мне кажется, что Вайолет вовсе и не собирается с ним разводиться.
- Имоджин, у них еще родятся шесть мерзких сыновей, - сказал лорд Чарльз, - и у меня никогда-никогда не будет денег. Ну как она может терпеть Габриэля! Конечно же, она абсолютно сумасшедшая.
- Как я понимаю, Габриэль было запер ее в прошлом году в какой-то частный санаторий для умалишенных, но, как можно заметить, она снова на воле.
- Габриэль - это наш дядя, - с улыбкой объяснил Генри Роберте. - Он мерзкий тип.
- Не думаю, что он так уж плох, - пробормотала леди Чарльз, примеряя браслет.
- Мамуля, он просто отпад, - заявила Фрида, а близнецы с дивана застонали в унисон.
- Отпа-ад, - протянули они, а Калин еще добавил: - Распоследний, отвратительнейший, вшивый, паршивый, и гад к тому ж!
- Мордоворот на ширину ворот, - сказала Фрида.
- Мамуль, - спросила Плюшка, сидевшая под роялем вместе с Майком, - кто вшивый? Это вы про дядю Габриэля?
- Мы так понарошку говорим, солнышко, - объяснила леди Чарльз, разворачивая очередной сверток. - О-о-о, Чарли! Посмотри, что прислала тетя Кит. Разумеется, она сама это связала. Что же это может быть?
- Милейшая тетя Кит! - с улыбкой произнес Генри. И в сторону, Роберте: - Она носит высокие ботинки на кнопках и разговаривает исключительно шепотом.
- Это мамина троюродная кузина и папулина тетка. Мамуля и папуля в каком-то чокнутом родстве, - сообщила Фрида.
- Должно быть, этим многое объясняется, - выразительно добавил Генри, пристально глядя на Фриду.
- Как-то раз, - фыркнул Колин, - тетушку Кит случайно заперли в вокзальной уборной и она просидела там целых шестнадцать часов, потому что никто, разумеется, не слышал ее шепота: "Будьте так добры, выпустите меня, пожалуйста, будьте любезны!"
- И разумеется, она слишком хорошо воспитана, чтобы закричать или там заколотить каблуком в дверь, - прибавил Стивен.
Плюшка звонко рассмеялась, а Майк, не имея понятия о причине веселья, все равно разразился чудесным младенческим хохотом - просто за компанию.
- Это шляпа, - предположила леди Чарльз и водрузила это на голову.
- Это грелка на чайник, - возразила Фрида. - Как вульгарно со стороны тети Кит.
Вошла Нянюшка. Она была классическим воплощением всех нянь: важная, категоричная, верная, нелогичная, назойливая и восхитительная. Она остановилась в самых дверях и произнесла:
- Добрый вечер, миледи. Патриция, Майкл, вам пора.
- Ой, ну, Нянюшка, - запищали Плюшка и Майк. - Еще не пора, не пора! Ну, Ня-я-янюшка!
- Посмотри, Нянюшка, - сказала леди Чарльз, - что прислала мне леди Катерин. Это шляпа.
- Это футляр для грелки, миледи, - изрекла Нянюшка. - Патриция и Майкл, скажите "спокойной ночи" и пойдемте.
2
Этот ее приезд был первым из множества. Роберта провела в "Медвежьем углу" зимние каникулы, а когда пришли длинные летние каникулы, она снова оказалась там. Привязанность четырнадцатилетнего подростка, единственного ребенка в семье, бывает столь же сосредоточенной, сколь и страстной. Всю жизнь Роберта возлагала всю свою любовь на единственный алтарь. В четырнадцать лет с чудовищной простотой она отдала свое сердце Миногам. Однако это была не просто подростковая влюбленность. Она так и не выросла из этого чувства. Встретившись с ними после долгой разлуки, она сумела посмотреть на них со стороны, но чувствовать себя посторонней уже не могла. Ей не нужны были никакие другие друзья. Пышность и странный для Новой Зеландии образ жизни не имели ничего общего с той притягательностью, которая заворожила Роберту. Если бы тот самый крах, о котором так часто говорили в семье Миногов, в самом деле настиг их, они принесли бы с собой свое очарование в какой-нибудь ветхий домишко в Англии или Новой Зеландии, а Роберта обожала бы их по-прежнему.
Через два года она уже очень хорошо их знала. Леди Чарльз, абсолютно безразличная к разнице в возрасте, всегда говорила с Робертой о семейных делах с полной откровенностью. Эти откровения в немалой степени льстили Роберте, но и сбивали с толку. Она в ужасе слушала рассказы о неминуемом крахе, о том, что нужно немедленно где-то достать тысячу фунтов, о том, что Миноги вот-вот опустятся на самое дно, и соглашалась, что леди Чарльз может сэкономить, прекратив подписку на "Панч" и "Тэтлер", и что все прекрасно могут обойтись за столом без салфеток. Миногам казалось, что они сделали хитроумный стратегический ход, купив вторую машину - поменьше и подешевле, - чтобы не так сильно изнашивался "роллс-ройс". В тот день, когда прибыла новая машина, все отправились на пикник в обоих автомобилях, а леди Чарльз и Роберта обменялись удовлетворенными взглядами.
- Действовать исподтишка - вот моя тактика, - заметила леди Чарльз, когда она и Роберта разговаривали у костра на пикнике. - Я постепенно отлучу Чарли от большой машины. Ты же видишь, ему уже понравилось водить этот вульгарный кошмар на колесах.
Зато, к сожалению, близнецам и Генри понравилось водить "роллс-ройс".
- Ну должны же у них быть хоть какие-то радости, - сказала леди Чарльз и отказалась от новых платьев. Она всегда с готовностью отказывала себе в чем-то, причем так радостно и легко, что только Генри и Роберта замечали, что она задумала. Дент, ее горничная, которая дружила с местным ломбардщиком, отправлялась в ближайший город в экспедицию с драгоценностями леди Чарльз. Поскольку у леди Чарльз украшений было множество, они служили прекрасным источником дохода.
- Робин, - говаривал Генри Роберте, - что стало с маминой изумрудной звездой?
Роберта страшно смущалась.
- Она ее заложила? - спрашивал Генри и добавлял: - Можешь ничего не говорить. Я так и знал.
В тот вечер Генри в течение двадцати минут был очень заботлив по отношению к матери. Он сказал отцу, что мама переутомилась, и намекнул, что к обеду ей надо бы подать шампанское. При этих словах Генри поймал взгляд Роберты и вдруг ухмыльнулся. Генри нравился Роберте больше всех остальных Миногов. У него был талант смотреть на них со стороны. Они все знали, что семья у них забавная, понимали, что они - люди странные, и даже немножко этим гордились. Но только Генри умел смотреть в будущее семьи, он один сокрушался по поводу их привычного уклада, только Генри видел бесплодность их усилий и денежных вопросах. И у него вошло в привычку исповедоваться Роберте. Он обсуждал с ней своих друзей, а время от времени - свои романы. К двадцати годам у него было три весьма неопределенных романа. Ему нравилось обсуждать с Робертой и свою семью. В тот самый день, когда разразился страшный удар, Генри и Роберта прошли сквозь кустарник, который рос на склоне горы над усадьбой, и вышли у более пологого склона Малой Серебряной горы. Настоящее название "Медвежьего угла" было "Станция Серебряная гора", но лорд Чарльз в смутном ностальгическом порыве перекрестил ее в честь родового поместья Миногов в Кенте. С того места, где они лежали в теплых зарослях луговика, перед Генри и Робертой открывались сорок миль сплошных равнин. За их спинами вздымались Серебряные горы и хребет Большой Палец, а дальше - пространства за горами, уходившие своими холодными четкими линиями к западному побережью. Все лето холодный горный воздух стекал вниз, чтобы встретиться с теплым равнинным, и Роберта, вдыхая эти потоки, чувствовала себя счастливой. Это была ее земля.
- Здорово, правда? - спросила она, дергая пучок луговика.
- Очень приятно, - отозвался Генри.
- Но не так хорошо, как в Англии?
- Н-ну, Англия все-таки моя родина, - ответил Генри.
- Если бы я была в Англии, наверное, я бы чувствовала то же самое к Новой Зеландии.
- Думаю, да. Но ты хотя бы двоюродный плетень английскому забору, а мы не новозеландцы вовсе. Чужие в чужой стране и валяем преизрядного дурака. Роберта, грядет финансовый кризис.
- Опять! - в тревоге воскликнула Роберта.
- Опять, и на сей раз, кажется, крах.
Генри перекатился на спину и уставился в бездонное небо.